Это представляло определенный интерес, но не более того…
– Джон?!
Он не слышал голоса Беверли, просто что-то отдалось в его сознании.
Пендред снова встает.
– Джон?!
Но даже после этого ему потребовалось еще несколько секунд, чтобы осознать, что происходит нечто важное, не говоря уже о том, что подразумевает само это понятие.
После этого он неуверенно двинулся вперед, однако он шел в верном направлении и с совершенно определенной целью. Единственное, чего он не знал, так это что ему делать.
Тем не менее он продолжал приближаться к Пендреду, который к этому моменту уже почти выпрямился. Лицо его по-прежнему сохраняло полную безучастность к происходящему.
Беверли с отчаянным видом пыталась развязать веревку, которой был обхвачен торс Елены.
Единственное, что ему пришло в голову, – это повторить прием Беверли и попытаться снова свалить Пендреда, но, когда он поднял ногу, тот схватил ее, глядя при этом не на Айзенменгера, а на его ботинок.
Беверли наконец удалось развязать первый узел, и она перешла к лодыжкам. Как только руки Елены оказались свободны, она тут же, хрипя и кашляя, принялась вытаскивать изо рта ватные тампоны, а потом взялась за веревку, обхватывавшую ее на уровне диафрагмы.
В течение нескольких секунд Айзенменгер стоял в странной балетной позе с задранной ногой, после чего Пендред с оскорбительной легкостью отшвырнул его назад. Айзенменгер, с трудом сохраняя вертикальное положение, засеменил, чувствуя нараставшее головокружение, врезался в стойки для капельниц и рухнул в кресло. От толчка кресло откатилось назад, обрушив кипу старых гроссбухов, часть из которых свалилась на Айзенменгера, а другая – на пол.
Он сразу попытался встать, ибо Пендред снова целеустремленно двинулся в сторону Елены и Беверли, однако мир снова завертелся перед глазами, а ноги предательски отказывались его держать, и он рухнул, уткнувшись лицом в какой-то древний отчет о вскрытии, словно ничего важнее в этот момент для него не было.
Он завозился на полу, пытаясь не столько заставить, сколько уговорить свои ноги повиноваться, однако это было тактической ошибкой, ибо они оказались убежденными рохлями, не годными к военной службе.
– Елена!
Она оглянулась на его оклик как раз в тот момент, когда Пендред схватил ее за плечи, и издала непроизвольный крик. Пендред не успел поднять свой нож, но на секционном столе, рядом с ее бедром лежал другой, и она заметила, что он не спускает с него глаз. Он уже протянул к нему руку, когда Беверли схватила его и, сделав шаг вперед, нанесла им удар по его протянутой руке. Тот оставил спиральную рану, разрезав довольно бледную кожу и сухожилия, из которых почти мгновенно хлынула кровь.
Но и это не остановило Пендреда – он продолжал свое дело с тем же безразличным выражением лица, несмотря на кровь, струившуюся из пореза. Пальцы его на горле Елены сжались еще сильнее, а рука продолжала тянуться за ножом к Беверли. Елена извивалась, пытаясь сопротивляться, а отступившая на шаг Беверли готовилась к нанесению нового удара.
В этот момент двери распахнулись, и помещение заполнили полицейские.
Гомер стоял у морга, потирая руки в перчатках, с видом глубокого удовлетворения. Он излучал самодовольство, освещая все вокруг отблесками одержанной им победы.
Еще одно раскрытое дело. Еще один шаг вверх по служебной лестнице.
Мимо него сновали офицеры полиции, как в форме, так и в штатском, эксперты и врачи – эти прибыли последними, и их машины стояли в самом конце переулка. Неподалеку виднелось несколько зевак, но, как актер, не обращающий внимания на публику, Гомер делал вид, что не замечает их восхищенных взглядов.
– Сэр?
Единственный слог, произнесенный Райтом и сопровождавшийся легким покашливанием, вывел Гомера из состояния приятной задумчивости.
– В чем дело?
– С вами хочет поговорить доктор Айзенменгер.
– Зачем? – нахмурился Гомер.
Райт этого не знал, да и не очень понимал, почему он должен это знать, а потому просто пожал плечами.
– Ну ладно, где он? – раздраженно осведомился Гомер.
Айзенменгер находился в заброшенном кабинете, где ему оказывали первую помощь. Лицо его было бледным, но чрезвычайно спокойным. Гомер вполне обоснованно предположил, что ему плохо. Невысокая коренастая фельдшерица с румяным лицом, бормоча что-то себе под нос, накладывала Айзенменгеру на плечо эластичный бинт.
При виде полицейских Айзенменгер резко вскинул голову.
– Где Елена?
– Ее увезли в больницу, – ответил Райт.
– С ней все будет в порядке?
– Конечно, – ответил Райт, хотя не имел об этом ни малейшего представления.
Айзенменгер задумался, пока фельдшерица из стороны в сторону изгибала его торс. На ее лице была написана решимость, словно она определяла степень успешности своих действий по количеству стонов пациента.
– А Беверли?
– Инспектор Уортон дала показания и уехала домой, – ответил Гомер.
За этим последовала пауза, нарушаемая лишь тяжелым, чуть ли не астматическим дыханием фельдшерицы; кричащая ярко-зеленая униформа не слишком ее красила.
– Вы хотели со мной поговорить? – наконец осведомился Гомер.
Казалось, у Айзенменгера этот вопрос вызвал нечто вроде удивления.
– Ах да, – откликнулся он и снова умолк.
– Ну?
Фельдшерица закончила перевязку, напоследок едва ли не с садистским удовольствием туго затянув бинт, но Айзенменгер не обратил на это внимания.
– Думаю, вам следует знать… – тяжело сглотнув, произнес он и улыбнулся, наконец поддаваясь нахлынувшей на него волне боли. – Я знаю, кто настоящий убийца, – уже теряя сознание, отчетливо проговорил он.
Часть 4
Плечо у Айзенменгера продолжало болеть, какие бы болеутоляющие средства он ни принимал. Последние двое суток он почти не спал, и усталость в сочетании с головокружением, вызываемым петидином, порождала в нем странную отстраненность от реальности, которую ему постоянно приходилось преодолевать и от которой его не могло избавить даже судорожное продвижение такси по заполненным машинами улицам. Наконец Айзенменгер попросил остановиться возле одного из домов в северной части города, расплатился с шофером и, выйдя из машины, принялся оглядываться по сторонам.
Это был фешенебельный район: аккуратно покрашенные дома, перед которыми располагались ухоженные палисадники. Припаркованные на подъездных дорожках машины не отличались новизной или роскошью, но они были чистыми, зарегистрированными, и их внешний вид свидетельствовал о заботливом уходе. Айзенменгер глубоко вдохнул свежий воздух и ощутил аромат благосостояния среднего класса, слегка приправленный запахом старости.
Он двинулся к дверям дома номер 86 по дорожке маленького ухоженного садика мимо ярко-желтой машины с крытым кузовом, позвонил и тут же был вознагражден окликом, донесшимся справа. Айзенменгер заглянул за угол и обнаружил там дверь, расположенную между домом и гаражом. В дверях стоял крепкий мужчина мощного телосложения, которому на вид было около шестидесяти. У него были глубоко посаженные глаза, большой нос и пухлые губы. Все это вкупе с бледной щетиной, покрывавшей подбородок, придавало ему не слишком привлекательный вид.
– Да?
– Мистер Брокка? Я Джон Айзенменгер. Я вам звонил.
Мужчина кивнул и сделал шаг в сторону, из чего Айзенменгер заключил, что его приглашают войти. Он оказался в пустом гараже, где Брокка полировал выставочную витрину.
– Вы сказали, что хотите поговорить со мной о Пендредах? – произнес он, возвращаясь к своему занятию и окуная кисть в банку с лаком.
– Да, если это возможно.
Брокка начал накладывать лак на дерево. У него были крепкие руки с короткими толстыми пальцами, однако, несмотря на это, он работал с поразительной аккуратностью.
– Это он сделал? С вашим плечом? – не поворачивая головы, спросил он.
– Да.
– Я читал об этом в газете.
В глубине гаража стоял верстак, и Айзенменгер облокотился на него.
– А вы в течение длительного времени были заведующим моргом Западной Королевской больницы.
– Да, двадцать три года.
– Значит, вы хорошо были знакомы с Пендредами.
Он быстрым и точным движением залакировал угол.
– Не больше, чем любой, кто имел с ними дело. А что?
– И какое они производили на вас впечатление?
– Я считал их странными ребятами, но с другой стороны, кто не странен?
– А как работники? Они были добросовестными?
Брокка впервые поднял голову и посмотрел на Айзенменгера.
– Это зависит от того, что вы имеете в виду. Они совершенно не разбирались в документации; им нельзя было доверить выдачу тел или имущества.
– Почему?
– У них с этим ничего не получалось. При передаче тела требуется заполнение огромного количества документов, подтверждающих, что выдано именно то тело, что оно находится в хорошем состоянии, ну и всякое такое. И сколько я ни старался, у них все равно ничего не получалось. То же относилось и к ценностям, принадлежавшим покойным.
– А работа непосредственно с трупами?
– Это у них получалось прекрасно. – Он снова вернулся к своему делу.
– Это вы обучили их технике вскрытия? – поинтересовался Айзенменгер.
– Да, – с подозрительным видом откликнулся Брокка. – А что?
– Просто меня интересует методика, не более того, – поспешно ответил Айзенменгер.
– Я отвечал за то, чтобы обучить их самому необходимому, – успокоившись, ответил Брокка. – У них уже был кое-какой опыт, поскольку они работали на скотобойне. Я научил их изымать внутренние органы и извлекать мозг.
– Они были хорошими учениками?
– Схватывали все на лету. Как я уже сказал, они до этого занимались похожей работой.
– А как насчет швов?
– А что?
– В каком-то смысле это один из важнейших аспектов вашей работы – косметическая приемлемость тела. Уж этим-то они точно не занимались до прихода в морг.
Брокка снова выдержал паузу, на этот раз стараясь восстановить в памяти подробности.
– Да. Это было сложнее. Им потребовалось довольно много времени, чтобы этому научиться.
– Льюи сказал мне, что особенно трудно это давалось Мартину.
– Да, верно, – кивнул Брокка.
Айзенменгер чувствовал, что именно здесь таится разгадка, хотя и не мог объяснить, где именно.
– А вы не расскажете мне об этом поподробнее, мистер Брокка? Думаю, это может оказаться чрезвычайно важным.
– Черт!
За три дня тяжелой депрессии Беверли исчерпала весь свой запас ругательств, проклятий и брани, однако это не мешало ей время от времени повторять их и находить в этом определенное удовольствие. И действительно, насколько она помнила, это было единственное, что она произносила вслух за последние семьдесят два часа, если не считать краткого телефонного разговора с Айзенменгером, который просил ее о встрече.
Только сейчас она поняла, что он задерживается. Время летело быстро, и у нее до сих пор не укладывалось в голове, что с момента ареста Пендреда уже прошло три дня. Казалось, это случилось только что, и в то же время это событие уже терялось в далеком прошлом, хотя в действительности прошло всего лишь семьдесят с небольшим часов с тех пор, как ее карьера окончательно разбилась о несокрушимое препятствие, именуемое некомпетентностью.
Единственное, что скрашивало ее одиночество, – это вид из окна, разрезанный излучиной реки и приправленный очарованием увядающего города, – его величественная тишина гармонировала с ее внутренним состоянием. Четыре раза ей звонил Фишер, оставляя на автоответчике просьбы о том, чтобы она перезвонила.
Но как? Как она могла так ошибаться? Она была абсолютно уверена в том, что Мартин Пендред ни в чем не виноват – ни тогда, ни сейчас. Да и Айзенменгер, похоже, допустил роковую ошибку, что было ему несвойственно.
И все же, несмотря на бесконечное повторение этого вопроса, ее сознание уже готовило планы на будущее. Ей еще предстояло получить уведомление дисциплинарной комиссии, но она знала, что это не займет много времени; то, что после него ее отстранят от работы, было столь же неизбежно, как смерть после жизни. И что тогда ждало ее впереди?
Полиция исключалась – во-первых, она сама не хотела туда возвращаться, а во-вторых, вряд ли ее бы приняли. Оставались охранные предприятия или полная смена вида деятельности.
Ни то ни другое ее не привлекало.
Она машинально потрогала повязку на руке. В дверь позвонили, и она отвернулась от окна и не спеша двинулась открывать.
Однако вопреки ожиданиям это был не Джон Айзенменгер.
– Елена? – Она не могла сдержать удивления.
Елена была одета в безупречный костюм, и Беверли испытала неловкость за свои джинсы и черную футболку.
– Можно?
Беверли сделала шаг в сторону.
«Она похудела».
Елена остановилась посередине гостиной и повернулась к Беверли:
– Джон расплачивается с таксистом, я его обогнала.
– Когда ты выписалась? – Беверли указала ей на кресло.
– Вчера.
Беверли кивнула, опустившись в кресло напротив, и между ними повисло гнетущее молчание.
– Я хотела поблагодарить тебя… – наконец промолвила Елена, – за то, что ты сделала. – И прежде чем Беверли успела что-то ответить, она добавила: – Похоже, это становится традицией.
В дверь снова позвонили. На этот раз звонок прозвучал так, словно это был электрический разряд, и Беверли поспешила впустить Айзенменгера.
Если тот о чем-либо и догадывался, то предпочел этого не показывать. Он улыбнулся Беверли и сел рядом с Еленой. Плечо под рубашкой топорщилось от наложенной повязки, а сама рука висела на перевязи.
– Отличная троица, – сухо заметила Беверли. – Анонимные инвалиды.
– Как ты? – с хмурым видом поинтересовался Айзенменгер, делая вид, что не расслышал ее замечания.
Беверли пожала плечами:
– Не хуже, чем можно было бы ожидать. С рукой все в порядке, но дело не в этом. Жду приглашения на дисциплинарную комиссию.
– Гомер празднует свой успех, – заметила Елена.
– Да? В последние дни я не следила за новостями. – Беверли мрачно улыбнулась. – Теперь меня больше интересуют предложения о работе.
– Почему? – удивленно поднял брови Айзенменгер.
На этот раз она издала язвительный лающий смешок.
– Почему? Да потому что кредит доверия исчерпан. Эта ошибка была последней.
– Ты не понимаешь, Беверли. Ошибается Гомер, а не ты. Убийца не Пендред.
Она не поверила собственным ушам. Это звучало невероятно.
– Но это же чушь! Ты вспомни только, что он сделал с Еленой.
По лицу Айзенменгера пробежало быстрое облачко, но Беверли все же успела его заметить. Однако, не дав ей осмыслить сказанное, Айзенменгер продолжил:
– Я думаю, что потрясение, вызванное арестом, допросом, а затем и охотой на него, привело к обострению латентной шизофрении. К тому же мне кажется… – он бросил на Елену несколько нервный взгляд, – что у него были все основания остановить свой выбор на Елене.
Он говорил, а Беверли судорожно пыталась понять, что он имеет в виду. И лишь когда в разговор вмешалась Елена, до нее начало кое-что доходить.
– Джон считает, что Мартин влюбился в меня.
– Значит, это было проявлением любви? – изумленно подняв брови, осведомилась Беверли.
Айзенменгер пожал плечами:
– Все зависит от конкретного вида психического заболевания.
Но у Беверли это не укладывалось в голове.
– Никто не сможет убедить присяжных в том, что Пендред не совершал этих убийств, после того, что он собирался сделать с Еленой.
Однако на Айзенменгера ее слова не произвели впечатления.
– Он не убивал ни Дженни Мюир, ни Патрика Уилмса, ни Уилсона Милроя. Я это знаю. Я в этом убедился на основании методики вскрытий.
Он наклонился ближе. Вероятно, это движение причинило ему боль, потому что он моргнул, но голос его остался ровным и спокойным.
– Кроме этого, я знаю, что он не совершал этих убийств, потому что знаю, кто их совершил на самом деле.
И тут Беверли поверила.
– Вот он. – Елена слегка подтолкнула локтем Айзенменгера, который сидел, углубившись в кроссворд, – заполнять клетки с перевязанной рукой было непросто, но, похоже, это его не волновало. Он поднял голову и увидел, как Бенс-Джонс залезает в свою огромную машину – на расстоянии толстые стекла его очков казались световыми дисками, отражавшими свет утреннего солнца. Айзенменгер и Елена проводили взглядом его машину.
– Ну? – посмотрела Елена на Айзенменгера.
– Пошли, – со вздохом ответил он.
Она взяла портфель и поднялась со скамейки.
– В чем дело? – спросила она, стоя на дорожке, испещренной пятнами света.
– Боюсь, это не поможет, – ответил он, глядя на нее снизу вверх.
– Но это ведь была твоя идея.
– Только потому, что я не мог придумать ничего лучше. – Айзенменгер встал.
– Но ты же не отдал это полиции, – заметила она, когда они уже двинулись вперед. – Тогда логично было бы отдать.
Айзенменгер фыркнул:
– Гомера не интересует то, чем занимаемся мы. Мы впустую потратили бы время.
Перед входом в дом располагались изящные кованые ворота, на лужайке стояли скульптуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40