Я не очень боюсь умереть и почти не надеюсь выжить, просто все
впереди решено, и проклятая определенность раздражает и бесит меня. Если я
смогу убежать... Как же я могу убежать!

Его величество правит в постели. Едва я слегка отошел, навалились
дела. Пришлось мне, как Тибайену, завести парадное ложе и возлежать
одетым.
С утра - гонец от Эргиса. Все идет почти хорошо. Потери великоваты -
у Сибла! - но талаи уходят, и можно заново строит Ирдис. Надеюсь, что к
осени мы сделаем первую плавку.
Потом Асаг - новости Братства и новости торга. Я на пять лет выкупил
касский торг и теперь монополист во внешней торговле. Всего за десять
кассалов - для местных правителей невероятная сумма, но я окупил свой
вклад меньше чем за год, и надеюсь еще на сотню кассалов дохода. Очень
трудно вдолбить Асагу, что умеренность выгоднее, чем жадность: лучше
десять раз взять понемногу, чем - много но только раз.
Сегодня у нас другая забота - мы с Асагом уперлись в закон. Или в то,
что у Каса нет писанного закона. Есть племенные обычаи и есть житейский
порядок, а в остальном - кто богат, тот и прав. Мне надоело платить за
свою правоту.
Драка на постоялом дворе. Местный князек натравил свою челядь на
тарданских купцов. Раньше они откупались, а теперь они требуют возмещенья
убытков - не у князька, конечно, а у меня, раз именно я выступаю гарантом
торговли. Сегодня драка, завтра - разбой, послезавтра - торговля живым
товаром: тарданцы скупают пленников для продажи за море, хоть я и не
разрешаю торговлю людьми.
- Все, - говорю я Асагу, - хватит! К вечеру я подготовлю список, и
чтобы завтра в полдень все собирались у меня.
- Это кто же? - спрашивает Асаг.
- Наши законники и местные лихоимцы. Пора заводить законы, Асаг! Есть
квайрский кодекс, созданный Огилом, возьмем его за основу. Полгода работы
- а потом локих его утвердит, вот тогда мы им всем покажем!
Асаг уходит, и является Ларг, и это сейчас самое главное дело. Я
откладываю все другие дела и отбрасываю все другие мысли. Мы с ним всерьез
толкуем о вере - что же, если теперь мы возьмем веру, надо придать ей
товарный вид.
- Нет, Наставник, - отвечаю я Ларгу, - это не пойдет. Ты куда
готовишь группу? В Кеват? Значит, тут нужно проще и тверже. Так, например.
"Чем человек отличается от зверя? Тем, что ему дана душа. А если ему
дана душа, с ним нельзя общаться как с тем, что души не имеет: его нельзя
продавать и покупать, нельзя оскорблять и мучить безнаказанно. Раб не
может отвечать за свои поступки - они принадлежат его господину, значит,
он не блуждает во мраке среди нерожденных душ". Ну, как?
- Страшно, - отвечает Ларг. - Никогда я о том не думал, Великий, но
ежели это так...
- Только богу это ведомо, но разум говорит именно так. Кстати, о
разуме. Когда Калиен выезжает?
- Тарданец-то? Дней через пять.
- Я сам хочу с ним говорить. - И отвечаю его удивленному взгляду: - О
Разуме. Всякий ищет в вере что-нибудь для себя. Церковь боится разума, но
мы-то знаем, что ум дан человеку, чтобы отличать хорошее от дурного и
выбирать между добром и злом. Разве судят животных, что бы они не
натворили? Нет, потому что они не ведают, что творят. Каждого из нас
ожидает суд и воздаяние по делам нашим, но если нам не был дан выбор - как
нас судить?
- Но ежели нам дан выбор, - говорит он совсем тихо, - отчего ж мы
тогда всегда выбираем зло?

А когда все уходят, появляется терн Ирон, и я делаюсь тихим и очень
кротким, потому что ужасно боюсь перевязок. Он приносит мне боль, но я
люблю терна Ирона, потому что с ним мне не стыдно быть слабым.
А день все вертится в колесе неотложных дел, и только вечером я,
наконец, свободен. По вечерам со мной остается мать, и можно молча держать
ее руку в своей и, улыбаясь, слушать ее ворчанье. Она говорит о сыне,
которого я не знаю, что он сегодня сделал и что сказал - такое шмыгало,
как ты, ну, только отворотись, а он в квашню влез. Я ему: ах, ты
разбойник! А он: я - не лазбойник, я Бэлсал!
И я улыбаюсь самодовольно: кажется, в самом деле Бэрсар, беспокойная
наша порода...
А вот ночи - это куда трудней. Ночью больно. Ночью дневные мысли и
дела почему-то теряют цену. Как-то сразу все обретает реальный масштаб.
Мой крохотный Кас, чуть заметная точка, на меньшем из трех континентов
планеты. Непросто поверить, что корень зла, зародыш грядущих несчастий
планеты растет на этом клочке земли, где поместилось всего пять стран.
Огромные и богатые материки, десятки стран и сотни народов - так
почему мы с Баруфом решили, что замочная скважина именно здесь?
Аргументы Баруфа? Это эмоции, а не факты, ему известно не больше, чем
мне. История, которую мы изучали - это ложь, по заказу созданный мир. Я
обнаружил недавно, что так и не знаю, кто все-таки победил в мировой
войне. И, если честно, то не уверен, одна война была или две. Не потому,
что забыл - такова та история, что мы изучали.
И странная мысль: я, конечно, уже не рожусь. В Квайре теперь не
осталось Бэрсаров. Наш умный аких выслал их всех из страны, чтобы
избавиться от ненавистного имени и ненавистного сходства. Но где-то в
Эфарте или Коггеу ученый-мятежник вроде меня вдруг вздумает тоже вернуться
назад, чтоб сдвинуть историю к другому исходу. Найдет ли замочную скважину
он? Или нет такого года и места? Или годится всякое и всякий год?

Эргис примчался - значит, в лесу все спокойно. Сидит и молчит, и я
тоже молчу. Оказывается, и Эргис постарел. Седина в висках и тяжелые
складки у губ. И в глазах что-то тусклое - то ли мудрость, то ли
усталость.
Я лежу и гляжу на него с расстоянья болезни, и спокойная грусть: вот
и ты несвободен, Эргис. Ты завяз в это по уши, как и я, и не только не
сможешь - не захочешь жить по-другому.
И спокойная гордость: ну, каков мой Эргис? Государственный муж,
полководец, тот, кому я могу...
И - угрюмая радость: да, ему я могу все оставить! Он сумеет. С
Братством ему не ужиться? Значит, не будет Братства!
- Ну, - говорит он неловко, - как ты?
- Нормально. Не в первый раз. А как в лесу?
- А как в песне, "Всех убили, закопали и уселись пировать". Тилар, -
говорит он вдруг. - Зря я тебя тогда отпустил. Вот чуяло сердце.
- Брось! От всех ты меня не защитишь!
Вскинул голову, смотрит с тревогой.
- Веселая песенка! Про одного уже слыхивал.
- Не так все скверно, Эргис. Просто надо подумать о наследнике.
- Что дальше, то веселей!
Глухая тоска у него в глазах - разве он сам об этом не думал?
Наверное, думал, и с ним бесполезно хитрить. Хитрить еще с Эргисом? И я
говорю ему правду:
- Я не хочу умирать. Не потому, что боюсь - просто тошно, когда решат
за меня, сколько ты должен жить и когда умереть.
- Кто? - говорит он глухо.
- Церковь.
- Покуда...
- Да, - говорю я ему, - еще лет пять. А потом прикончат меня и
раздавят всех вас, потому что вы слишком привыкнете жить за моей спиною.
- Спина-то не больно широкая.
- Разве?
Вздыхает и опускает глаза.
- Эргис, - говорю я ему, - считай, что я струсил, но для Малого
Квайра лучше, если меня здесь не будет через пять лет.
- Ну да! Ты - и страх! Небось еще почище проделку задумал!
- Может быть, но это будет не скоро. А пока...
- Ну что, пока? Хочешь, чтоб я в эту упряжку впрягся? Ты еле везешь,
а я-то против тебя?
- Больше некому, Эргис. Асаг рано или поздно всех разгонит...
- А начнет с меня!
- Погоди, Эргис. Послушай. Через пять лет Касе не должно быть ни
Бэрсаров, ни Братства. Это не отвратит Священной войны, но даст вам шанс
уцелеть. Против колдуна Бэрсара и богопротивного Братства Церковь заставит
выступить светскую власть. И Таласар - можешь не сомневаться - с
удовольствием ввяжется в эту войну. И Лагар - без всякого удовольствия -
тоже. Ну, о Кевате я не говорю - там пока ничего не ясно. Но если не будет
ни Бэрсара, ни Братства - только люди верящие как-то иначе, это выглядит
уже по-другому. Не дело одного государя указывать другому, как и чему
молиться его людям. Нейтралитет Бассота слишком нужен окрестным странам, и
это будет для них предлогом не ввязываться в войну.
- Ну, наш-то поганец ввяжется!
- Но только он. И ты его одолеешь.
- Крира?
- Не прибедняйся, Эргис. Из Бассота можно сделать одно большое
Приграничье.
- Против своих?
- За своих. Малый Квайр надо сберечь ради большого. Пока мы живы и
процветаем...
- Да ладно! А то я не знаю! Ох ты, господи, ну, беда с тобой! Вечно
как оглоушишь...
- Это еще не скоро, Эргис. Года через четыре. Мне еще надо прикончить
Братство.
- Тилар, - очень тихо сказал Эргис. - А, может, вместе, а?
- А на кого я оставлю это? Отпусти меня, - прошу смиренно. - Дайте
мне хоть немного пожить свободным!

А вот и еще один победитель: гон Эраф прилетел из Лагара. Я уже в
силах принять его в кабинете.
Попиваем нагретый лот, говорим о приятном и интересном, потому что
таков ритуал. Гон Эраф ценит время, но не выносит спешки, и беседа должна
созреть. Созреть, перезреть и, как плод, упасть прямо в руки.
- Мой покровитель! - ласково говорит мне старик, - доколе вы будите
так безрассудны? Какая вам надобность рисковать своей жизнью, драгоценной
для стольких людей?
- Себя не переделаешь, биил Эраф. Но сами вы, надеюсь, в добром
здравии?
Какое там в добром! У него полсотни болезней, и он с удовольствием
расскажет о них, и надо вздыхать, поддакивать и кивать, но это значит, что
мы с ним почти у цели, и можно спросить о здоровье его почтенного брата, а
это прямая дорога к тарданским делам.
- Тардан - есть Тардан, - ворчит старик. - Пиратское гнездо и
воровская обитель. Даже его величество, могучий и благородный Сантан III -
просто грабитель с морской дороги, мужлан неотесанный.
- Но вас-то он не грабил, биил Эраф?
- Нет, - говорит Эраф, - но и я его тоже.
- Неужели?
- Увы! Я добился только права беспошлинного прохода через Тардан для
наших караванов.
- Разве этого мало, биил Эраф?
- Мало! У брата такие связи, что я мог рассчитывать на право
свободной торговли с Балгом!
- Не искушайте бога, биил Эраф! Чудеса дозволены только ему. Вы и так
сделали больше, чем в человеческих силах. А что кор Эслан? Он не скучал в
Лагаре?
- Нет, мой покровитель, - быстрый лукавый взгляд, и я улыбаюсь в
ответ. - Царственный кор намерен остаться в Лагаре до зимы. Он просил
передать вам письмо, биил Бэрсар...
- Я успею его прочесть.
Я знаю, что хочет сказать Эслан, и он, наверное, прав. Сейчас для
него Лагар приличнее Каса.
Немного поговорим о лагарских делах. Теперь гон Эраф одобряет блокаду
Квайра. Увидел поближе - и согласился. Нынешний Квайр стоит держать в узде
- у него слишком сильные руки.
- Биил Эраф, - говорю я вдруг, - а особенности нашей дипломатии вас
не задевают? Я ведь не официальное лицо, и нас с вами словно бы не
существует. Тайные договоры, словесные соглашения...
- Да, - говорит он, - бывает. Я привык опираться на документы, а не
на слова. Просто никогда еще я не мог столь многое совершить, потому что
никогда у меня не было такого хозяина. - Увидел, что я хочу возразить, и
поднял руку. - Я знаю, что вы скажете, мой покровитель, но старой собаке
нужен хозяин. Утешьтесь тем, что нет никого вернее, чем старые преданные
псы.
- Но вы же знаете...
- Знаю. - И вдруг невпопад: - Кстати, о документах. Я должен сообщить
вам весьма прискорбную весть. - Молчит, опустив глаза, никак не может
решиться. И наконец: - Чиновники - особое братство, биил Бэрсар. Мы не
рубим канатов и не сжигаем остов, поелику неведомо, на какой стороне
спасение, а на какой - погибель. Есть люди - весьма доверенные - в
Судейском и Посольских приказах, которые не забывают меня.
Мне стало ведомо, что из Судейского и Посольского приказов, равно как
из личной канцелярии правителя, изымаются документы с надписью акиха
Калата и заменяются таковыми же с подписью акиха Таласара. Подлинные
оставлены только внешние договоры, ибо таковая замена сделает их
недействительными. Но это только до той поры, пока не будут заключены
новые договоры. - Поглядел на меня и спросил - почти с облегчением:
- Вы ждали этого, мой господин?
- Да. Чего-то в этом роде. Знаете, что сказал бы на это Огил? "Все
правильно. Слишком большой контраст. Он все-таки не может тягаться с
нами".
- Да, - говорит Эраф печально. - Так бы он и сказал. Обида жжет мою
душу, биил Бэрсар! Великий человек создал эту куклу из грязи, вложил в нее
свое разумение, ибо у этого купчишки нет ни единой своей мысли - и теперь
создание восстает на творца потому лишь только, что недостойно его!
- Можно сказать и иначе, биил Эраф. Пока он доделывал то, что начал
Огил, тень учителя не мешала ему. А теперь он должен идти своим путем, он
уже натворил ошибок и сделал врагами немногих своих друзей. И сейчас ему
стала опасна тень гиганта, потому что он - человек обычного роста. Все
очень понятно, биил Эраф. Он позволил убить Огила, считая, что так надо
для блага страны. А теперь он убивает его опять - и опять считает, что это
для блага страны.
- И вы допустите?!..
- А что я могу? Убрать сейчас Таласара? Это значит ввергнуть Квайр в
многолетнюю смуту, потому что он успел уничтожить всех, кто способен
возглавить страну. Заменить Таласара собой? Я не смогу удержать власть.
Сейчас надо убивать каждый день, чтобы ее удержать. Посадить на престол
кора Эслана и направлять его? Но тогда его союзники станут его врагами,
потому что благо страны - не благо для знати. Надо перетерпеть, биил Эраф.
Никогда не выбираешь из двух благ - только из двух зол.
- Но аких Калат был вашим другом!
- Да. И поэтому я не спорю с ним. Огил сам выбрал свою судьбу - пусть
же будет по воле его.

Теперь я совсем один - Баруф ушел от меня. Последний раз я слышал его
в бреду, и больше он не пришел ни разу, не отозвался и не ответил.
Теперь я знаю, почему он молчит. Его убивают опять, и опять я позволю
это.
Я думаю о Баруфе и о себе, потому что с какой-то минуты мы
нераздельны. Мы с ним, как сросшиеся близнецы, у которых две головы, но
одно дело. Я привык измерять наши чувства делом. А если отбросить дело,
что такое Баруф? Умный, добрый, порядочный человек.
А если оставить только дело? Холодный, жестокий прагматик,
неразборчивый в средствах и равнодушен к людям.
Как совместить доброго друга - и человека, который играл моей жизнью
и моей душой? Заботливого командира - и того, кто молча позволил изгнать
самых верных своих бойцов?
Это Олгон, думаю я. Мир, где человек - только винтик, где обрублены
корни, где прошлое не существует, а настоящее - только то, что надо
как-нибудь пережить.
Баруф виноват только в том, что родился в Олгоне. Как мне его судить?
думаю я. Если бы он проделал все это в Олгоне - поставил к стенке верхушку
и загнал полстраны в лагеря - я бы принял это почти что без возмущенья:
что значат отдельные судьбы, когда спасают страну? Он просто действовал в
Квайре, как действовал в Олгоне, и даже гораздо мягче - ведь он не жесток
и дозу насилия отмерял по силе сопротивления.
Я все о нем знаю, думаю я, хоть совсем ничего не знаю. Не знаю, любил
ли он хоть когда-то и был ли счастлив в любви. Тосковал ли он по нашему
миру, мучили ли его те несбыточные желания, что, как фантомные боли,
одолевают меня. И все-таки я последний, кто знает его. Те, что знал его в
Олгоне, уже не родятся, а здесь он предал немногих своих друзей.
Это, несправедливо думаю я. Человек, изменивший историю и
переделавший мир, не должен уйти без следа. Он, как и я, подлежит людскому
суду. Если он виноват - пусть его осудят. Если он прав - пусть будут ему
благодарны. Я знаю, ему это было бы безразлично, ему - но не мне.
Я не могу тебя отпустить, думаю я. Я слишком тебя люблю и слишком
тебя ценю, чтобы позволить какому-то Таласару распоряжаться памятью о
тебе. Я тебе сохраню, думаю я. Не в себе, потому что я тоже недолговечен,
а в том, что надолго переживет меня.

Вот и все. Пора дописать последние строчки и упрятать рукопись в
надежный тайник. Я сделал все, чтобы он оказался надежным - но кто знает?
- двести лет слишком долгий срок. Как бы там ни было, эта история
принадлежит Олгону. Я перелистываю страницу и начинаю писать на чистом
листе.
Я уже отдал свои долги. Баруфу, Квайру и даже Касу. Теперь я могу
сказать "Бассот - уже страна.
Я сдержал свое слово: в Касе нет Братства и послезавтра уже не будет
Бэрсара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36