бенота д более <внеш-
<внешнее> есть ибе , отвлеченное,
что более внутреннее G к <вну
Ї яноеимеетцельюто ого част
сУ "Тизмеданаобки
кий <" Цельные коле анизма
" чего он состоит, о Идея
- ПРР
гово-
о
:биД-х"иТкоТько еханиз
обтем виде. <хощаетнасеб
ченные идеи и венность, Дещнее>, <конкре
ности, но сама эта <образное
отой и энергией, ное>,<реальноеи.3дес
ное>, вие мо <внутреннего> и
т-кторьк, вЫр "ммоотношенис "нее>, <Р
:,:---;г"
Schelling-
A Knnst SW 1. 5, 39-
Phitos. о- -"
2J6
ти>. Этим и ограничивалась выразительность схемы. Другое>
мы находим в аллегории. Здесь дается прежде всего <внещ>
нее>, или <образ>, чувственное явление, и аннулируется само
стоятельность <идеи>. Однако аллегория есть все-таки выра-
жение, и потому в ней не может наличествовать только одна.
<внешность> как таковая. Эта <внешность> должна как-то все":
таки указывать на <внутреннее> и свидетельствовать о какой..
то идее. Что же это за идея? Конечно, раз между обеими сфе-
рами существует неравновесие, то идея эта не может быть вы-
ведена из сферы своей отвлеченности и неявленности. Она
должна проявиться как неявленная, должна выразиться как
невыраженная. Это значит, что мы получаем <образ>, в кото-
ром вложена отвлеченная <идея>, и получаем <образ>, по ко-
торому видна невыраженная, невыявленная идея, - получаем
<образ> как иллюстрацию, как более или менее случайное, от-
нюдь не необходимое пояснение к идее, пояснение, сущест-
венно не связанное с самой идеей. Наиболее типичный и оче-
видный пример поэтической аллегории - это басня. В баснях
Крылова действует и говорит муравей, но ни автор басни, ни
ее читатели вовсе не думают, что муравей действительно
может так поступать и говорить, как там изображено. Стреко-
за <удручена злой тоской>. Но при чтении басни никому и в
голову не приходит действительно думать, что стрекоза может
иметь столь сложные переживания. Стало быть, <образ> тут
значит одно, а <идея> - нечто совсем другое. Они веществен-
но отделены друг от друга. Конечно, они как-то связаны, ибо
иначе не было бы и самого выражения. Но эта связь есть такая
связь, что обе стороны, <идея> и <образ>, не входят вплотную
друг в друга, но что <образ> отождествляется только с чистой
отвлеченной идеей, не переводя ее целиком в <образ>. На этом
аллегорическом понимании построена масса мифологических
теорий. Можно сказать, что почти все популярные мифологи-
ческие теории XIX в., <мифологическая>, антропологическая
и т. д., страдали этим колоссальным недостатком. Герои Гоме-
ра - Ахилл, Одиссей и пр. - почему-то сводились на различ-
ные <явления природы>. Везде видели то восходящее или за-
ходящее солнце, то вообще атмосферные явления, то видели в
этих мифических образах обожествление каких-то историчес-
ких личностей. Мифические герои представлялись в этих тео-
риях не просто как мифические герои, но в каком-то особен-
ном переносном смысле. Они указывали на какую-то другую
действительность, более важную и осмысленную, а сами не
были подлинной и окончательной действительностью. К мифу,
238
цццпо, такое аллегорическое толкование совершенно не
одит. Запомним раз навсегда: мифическая действитель-
ъ есть подлинная реальная действительность, не метафо-
ская не иносказательная, но совершенно самостоятель-
Т доподлинная, которую нужно понимать так, как она есть,
"шенно наивно и буквально. Никакой аллегоризм тут не
жет Аллегоризм есть всегда принципиальное неравнове-
ду означаемым и означающим, В аллегории образ
а больше, чем идея. Образ тут разрисован и расписан,
же отвлеченна и неявленна. Чтобы понять образ, мало
"доиваться в него как в таковой. Нужно еще мыслить осо-
й отвлеченный привесок, чтобы понять смысл и назначе-
этого образа. В мифе же - непосредственная видимость и
то что она обозначает: гнев Ахилла и есть гнев Ахилла,
больше ничего; Нарцисс - подлинно реальный юноша На-
"1 сначала действительно, доподдинно любимый нимфа-
я а потом действительно умерший от любви к своему собст-
венному изображению в воде. Даже если и есть туг какая-нибудь
аллегория то прежде всего необходимо утвердить подлинную,
непереносную, буквальную реальность мифического образа, а
потом уже задаваться аллегорическими задачами.
В-третьих, выражение может быть символе м. В противо-
положность схеме и аллегории тут мы находим полное равнове-
сие между <внутренним> и <внешним>, идеей и образом, <идеаль-
ным> и <реальным>. В <образе> нет ровно ничего такого, чего
не было бы в <идее>. <Идея> ничуть не более <обща>, чем
<образ>; и <образ> не есть нечто <частное> в отношении идеи.
<Идея> дана конкретно, чувственно, наглядно, а не только
примышляется как отвлеченное понятие. <Образ> же сам по
себе говорит о выраженной <идее>, а не об <идее> просто; и до-
статочно только созерцания самого <образа> и одних чисто
<образных> же средств, чтобы тем самым охватить уже и
<идею>. Если в схеме <идея> отождествляется с <явлением>
так, что последнее механически следует за ней, ничего не при-
внося нового, т. е. <идея> отождествляется с чистым не-<идей-
ным> <образом>, а в аллегории <явление> и <образ> так ото-
ждествляются с <идеей>, что последняя механически следует
за <явлением>, ничего не привнося нового, т. е. <явление> ото-
ждествляется с чистой, отвлеченной, не-<явленной>, не-<об-
разной> <идеей>, то в символе и <идея> привносит новое в
<образ>, и <образ> привносит новое, небывалое в <идею>; и
<идея> отождествляется тут не с простой <образностью>, но с
тозкдеством <образа> и <идеи>, как и <образ> отождествляется
239
ти>. Этим и ограничивалась выразительность схемы. Другое
мы находим в аллегории. Здесь дается прежде всего <внеш-
нее>, или <образ>, чувственное явление, и аннулируется само-
стоятельность <идеи>. Однако аллегория есть все-таки выра-
жение, и потому в ней не может наличествовать только одна
<внешность> как таковая. Эта <внешность> должна как-то все-
таки указывать на <внутреннее> и свидетельствовать о какой-
то идее. Что же это за идея? Конечно, раз между обеими сфе-
рами существует неравновесие, то идея эта не может быть вы-
ведена из сферы своей отвлеченности и неявленности. Она
должна проявиться как неявленная, должна выразиться как.
невыраженная. Это значит, что мы получаем <образ>, в кото-
ром вложена отвлеченная <идея>, и получаем <образ>, по ко-
торому видна невыраженная, невыявленная идея, - получаем
<образ> как иллюстрацию, как более или менее случайное, от-
нюдь не необходимое пояснение к идее, пояснение, сущест-
венно не связанное с самой идеей. Наиболее типичный и оче-
видный пример поэтической аллегории - это басня. В баснях
Крылова действует и говорит муравей, но ни автор басни, ни
ее читатели вовсе не думают, что муравей действительно
может так поступать и говорить, как там изображено. Стреко-
за <удручена злой тоской>. Но при чтении басни никому и в
голову не приходит действительно думать, что стрекоза может
иметь столь сложные переживания. Стало быть, <образ> тут
значит одно, а <идея> - нечто совсем другое. Они веществен-
но отделены друг от друга. Конечно, они как-то связаны, ибо
иначе не было бы и самого выражения. Но эта связь есть такая
связь, что обе стороны, <идея> и <образ>, не входят вплотную
друг в друга, но что <образ> отождествляется только с чистой
отвлеченной идеей, не переводя ее целиком в <образ>. На этом
аллегорическом понимании построена масса мифологических
теорий. Можно сказать, что почти все популярные мифологи-
ческие теории XIX в., <мифологическая>, антропологическая
и т. д., страдали этим колоссальным недостатком. Герои Гоме-
ра - Ахилл, Одиссей и пр. - почему-то сводились на различ-
ные <явления природы>. Везде видели то восходящее или за-
ходящее солнце, то вообще атмосферные явления, то видели в
этих мифических образах обожествление каких-то историчес-
ких личностей. Мифические герои представлялись в этих тео-
риях не просто как мифические герои, но в каком-то особен-
ном переносном смысле. Они указывали на какую-то другую
действительность, более важную и осмысленную, а сами не
были подлинной и окончательной действительностью. К мифу,
238
конечно, такое аллегорическое толкование совершенно не
подходит. Запомним раз навсегда: мифическая действитель-
ность есть подлинная реальная действительность, не метафо-
рическая, не иносказательная, но совершенно самостоятель-
ная, доподлинная, которую нужно понимать так, как она есть,
совершенно наивно и буквально. Никакой аллегоризм тут не
поможет. Аллегоризм есть всегда принципиальное неравнове-
сие между означаемым и означающим. В аллегории образ
всегда больше, чем идея. Образ тут разрисован и расписан,
идея же отвлеченна и неявленна. Чтобы понять образ, мало
всматриваться в него как в таковой. Нужно еще мыслить осо-
бый отвлеченный привесок, чтобы понять смысл и назначе-
ние этого образа. В мифе же - непосредственная видимость и
есть то, что она обозначает: гнев Ахилла и есть гнев Ахилла,
больше ничего; Нарцисс - подлинно реальный юноша На-
рцисс, сначала действительно, доподлинно любимый нимфа-
ми, а потом действительно умерший от любви к своему собст-
венному изображению в воде. Даже если и есть тут какая-нибудь
аллегория, то прежде всего необходимо утвердить подлинную,
непереносную, буквальную реальность мифического образа, а
потом уже задаваться аллегорическими задачами.
В-третьих, выражение может быть с имвол ом. В противо-
положность схеме и аллегории тут мы находим полное равнове-
сие между <внутренним> и <внешним>, идеей и образом, <идеаль-
ным> и <реальным>. В <образе> нет ровно ничего такого, чего
не было бы в <идее>. <Идея> ничуть не более <обща>, чем
<образ>; и <образ> не есть нечто <частное> в отношении идеи.
<Идея> дана конкретно, чувственно, наглядно, а не только
примышляется как отвлеченное понятие. <Образ> же сам по
себе говорит о выраженной <идее>, а не об <идее> просто; и до-
статочно только созерцания самого <образа> и одних чисто
<образных> же средств, чтобы тем самым охватить уже и
<идею>. Если в схеме <идея> отождествляется с <явлением>
так, что последнее механически следует за ней, ничего не при-
внося нового, т. е. <идея> отождествляется с чистым не-<идей-
ным> <образом>, а в аллегории <явление> и <образ> так ото-
ждествляются с <идеей>, что последняя механически следует
за <явлением>, ничего не привнося нового, т. е. <явление> ото-
ждествляется с чистой, отвлеченной, не-<явленной>, не-<об-
разной> <идеей>, то в символе и <идея> привносит новое в
<образ>, и <образ> привносит новое, небывалое в <идею>; и
<идея> отождествляется тут не с простой <образностью>, но с
тоэюдеством <образа> и <идеи>, как и <образ> отождествляется
239
но с тождеством <идеи> и
не с простой отвлеченной <идеей>,
riv/ IIJ\JVI\JIA VIV ~,---_
<образа>. В символе - все <равно>, с чего начинать; и в нем
нельзя узреть ни <идеи> без <образа>, ни <образа> без <идеи>.
Символ есть самостоятельная действительность. Хотя это и
есть встреча двух планов бытия, но они даны в полной, абсо-
лютной неразличимости, так что уже нельзя указать, где <идея> :
и где <вещь>. Это, конечно, не значит, что в символе никак не
различаются между собою <образ> ч <идея>. Они обязательно
различаются, так как иначе символ не был бы выражением.
Однако они различаются так, что видна и точка их абсолютно-
го отождествления, видна сфера их отождествления.
Впрочем, тут надо провести более тонкую грань между
символом, с одной стороны, и схемой и аллегорией - с дру-
гой. Вспомним, что и эти две последние формы, как формы
выразительные, необходимым образом содержат в себе ото-
ждествление <внутреннего> и <внешнего>, <идеи> и <образа>,
<общего> и <единичного>. Ведь во всяком выражении <внеш-
нее> не есть просто нечто буквально и самостоятельно данное.
Оно берется именно как проявление <внутреннего>, т. е. по
нему можно судить о <внутреннем>, и, стало быть, последнее
как-то необходимо содержится во <внешнем> и отождествля-
ется с ним. Отсюда становится ясным, что относительно сим-
вола дело, собственно говоря, не в самом отождествлении
<внутреннего> и <внешнего> (оно есть во всяком выражении),
а в том, что именно и с чем именно отождествляется, т. е.
какая <идея> с каким <явлением> отождествляется. Дело в том,
что <внутреннее> и <внешнее> содержат каждое в себе также
разделение на <внутреннее> и <внешнее>, на <смысл> и <явле-
ние>, или на <идею> и <образ>. Есть <внутреннее>, которое в
себе самом содержит разные слои <внутреннего>, т. е. прежде
всего <внутреннее> как факт, явление <внутреннего>; и -
<внутреннее> как смысл, идею <внутреннего>; и есть <внеш-
нее>, которое в себе самом содержит разные слои <внешнего>,
т. е. прежде всего <внешнее> как факт, явление <внешнего>,
и - <внешнее> как смысл, идею <внешнего>. Возьмем <внеш-
нее>. Геометрическая фигура есть нечто более <внешнее> и
<конкретное>, чем отвлеченное число. Но круг, сделанный из
дерева или металла, есть нечто еще более <внешнее> и еще
более <конкретное>, чем геометрический круг. Стало быть,
разные слои внешности ясны сами собой. То же можно ска-
зать о <внутреннем>. Одно дело - отвлеченное понятие, дру-
гое дело - его умственный образ. И то, и другое не чувствен-
но, но это - разные степени <идеального> и <внутреннего>.
240
Итак: 1) имеется два слоя бытия, относящиеся друг к другу
как смысл и явление; 2) в каждом из них есть свой смысл и
свое явление, 3) эти два слоя вступают друг с другом в отожде-
ствление и синтез; 4) при таком отождествлении возможны
синтезы каждого отдельного момента одного слоя с соответст-
вующим моментом другого. Какие же моменты отождествля-
ются в каждом из указанных трех типов выражения?
Пример с басней воочию убеждает, что в аллегории имеет-
ся в виду перенос значения. Стало быть, в аллегории из
<идеи>, вступающей в синтез с <образом>, берется <идейная>,
<смысловая>, <отвлеченная> сторона. Отождествляется с
вещью не вся <идея> и <сущность>, но лишь смысловая, и
притом отвлеченно-смысловая, сторона. Итак, в аллегории
происходит синтезирование смыслового слоя <внутренней>
<идеи> со смысловым или выраженным слоем <внешней>
<вещи>. То же самое и в схеме. На примере механизма мы
убеждаемся в том, что берется в <идее> опять-таки смысловая
сторона, - правда, не просто отвлеченная, но как-то выра-
женная (ибо схема есть метод конструкции и осмысления и
может трактоваться как некая смысловая фигурность, предоп-
ределяющая протекание подчиняющихся ей вещей и явле-
ний); - однако берется тут не самый факт <идеи> и <внутрен-
него>. Метод, закон, фигура не есть категория просто, но все
же это и не факт, не вещь, не дело. Для механизма же нужен из
идеи только самый принцип построения, а не ее самостоя-
тельное и в себе законченное существование. Поэтому если в
аллегории отвлеченный смысл, идея <внутреннего> отождест-
вляется с выраженным смыслом <внешнего>, а в схеме выра-
женный смысл <внутреннего> синтезируется с отвлеченным
смыслом и идеей <внешнего>, то в символе самый факт <внут-
реннего> отождествляется с самым фактом <внешнего>,
между <идеей> и <вещью> здесь не просто смысловое, но-ве-
щественное, реальноетождество.
На примерах это становится совершенно ясным и убеди-
тельным. Если механизм - схематичен, то всякий организм
символичен. Почему? Потому что он не обозначает ничего та-
кого, что не есть он сам. В механизме идея дана как отвлечен-
ный и выраженный опять-таки отвлеченно смысл, но она не
дана вещественно. Чтобы получились часы, надо, чтобы кто-
то другой, не сами часы, осуществил их самих. Если бы часы
появлялись и существовали своими собственными средства-
ми, то это значило бы, что их идея дана в них не отвлеченно,
но реально, и они были бы тогда организмом. Организм 060-
значает то самое, чем он сам является реально, не что-нибудь
иное. Конечно, идея организма отличается от самого организ-
ма; однако организм потому и является таковым, что эта от-
личная от него идея дана в своем вещественном отождествле-
нии с ним. Идея организма отлично от самого организма, но в
то же время совершенно неотделима от него. Идея же меха-
низма отлична от самого механизма, но она вполне отделима
от него, потому что и с ней и без нее механизм есть просто
мертвый материал дерева, металла, стекла, лака и пр. Идея ме-
ханизма, как не вещественная, а отвлеченная идея, сущест-
венно не меняет мертвого материала. С другой стороны, срав-
ним символ с аллегорией. Вот басенные петухи, куры, лоша-
ди, львы, лисицы и т. д. Никто ни на одну минуту не верит в
реальность приписываемых им слов, сознательных поступков,
иной раз целых философских рассуждений. Это, сказали мы,
аллегория. Но вот - Цербер, охраняющий входы во врата
Аида;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
<внешнее> есть ибе , отвлеченное,
что более внутреннее G к <вну
Ї яноеимеетцельюто ого част
сУ "Тизмеданаобки
кий <" Цельные коле анизма
" чего он состоит, о Идея
- ПРР
гово-
о
:биД-х"иТкоТько еханиз
обтем виде. <хощаетнасеб
ченные идеи и венность, Дещнее>, <конкре
ности, но сама эта <образное
отой и энергией, ное>,<реальноеи.3дес
ное>, вие мо <внутреннего> и
т-кторьк, вЫр "ммоотношенис "нее>, <Р
:,:---;г"
Schelling-
A Knnst SW 1. 5, 39-
Phitos. о- -"
2J6
ти>. Этим и ограничивалась выразительность схемы. Другое>
мы находим в аллегории. Здесь дается прежде всего <внещ>
нее>, или <образ>, чувственное явление, и аннулируется само
стоятельность <идеи>. Однако аллегория есть все-таки выра-
жение, и потому в ней не может наличествовать только одна.
<внешность> как таковая. Эта <внешность> должна как-то все":
таки указывать на <внутреннее> и свидетельствовать о какой..
то идее. Что же это за идея? Конечно, раз между обеими сфе-
рами существует неравновесие, то идея эта не может быть вы-
ведена из сферы своей отвлеченности и неявленности. Она
должна проявиться как неявленная, должна выразиться как
невыраженная. Это значит, что мы получаем <образ>, в кото-
ром вложена отвлеченная <идея>, и получаем <образ>, по ко-
торому видна невыраженная, невыявленная идея, - получаем
<образ> как иллюстрацию, как более или менее случайное, от-
нюдь не необходимое пояснение к идее, пояснение, сущест-
венно не связанное с самой идеей. Наиболее типичный и оче-
видный пример поэтической аллегории - это басня. В баснях
Крылова действует и говорит муравей, но ни автор басни, ни
ее читатели вовсе не думают, что муравей действительно
может так поступать и говорить, как там изображено. Стреко-
за <удручена злой тоской>. Но при чтении басни никому и в
голову не приходит действительно думать, что стрекоза может
иметь столь сложные переживания. Стало быть, <образ> тут
значит одно, а <идея> - нечто совсем другое. Они веществен-
но отделены друг от друга. Конечно, они как-то связаны, ибо
иначе не было бы и самого выражения. Но эта связь есть такая
связь, что обе стороны, <идея> и <образ>, не входят вплотную
друг в друга, но что <образ> отождествляется только с чистой
отвлеченной идеей, не переводя ее целиком в <образ>. На этом
аллегорическом понимании построена масса мифологических
теорий. Можно сказать, что почти все популярные мифологи-
ческие теории XIX в., <мифологическая>, антропологическая
и т. д., страдали этим колоссальным недостатком. Герои Гоме-
ра - Ахилл, Одиссей и пр. - почему-то сводились на различ-
ные <явления природы>. Везде видели то восходящее или за-
ходящее солнце, то вообще атмосферные явления, то видели в
этих мифических образах обожествление каких-то историчес-
ких личностей. Мифические герои представлялись в этих тео-
риях не просто как мифические герои, но в каком-то особен-
ном переносном смысле. Они указывали на какую-то другую
действительность, более важную и осмысленную, а сами не
были подлинной и окончательной действительностью. К мифу,
238
цццпо, такое аллегорическое толкование совершенно не
одит. Запомним раз навсегда: мифическая действитель-
ъ есть подлинная реальная действительность, не метафо-
ская не иносказательная, но совершенно самостоятель-
Т доподлинная, которую нужно понимать так, как она есть,
"шенно наивно и буквально. Никакой аллегоризм тут не
жет Аллегоризм есть всегда принципиальное неравнове-
ду означаемым и означающим, В аллегории образ
а больше, чем идея. Образ тут разрисован и расписан,
же отвлеченна и неявленна. Чтобы понять образ, мало
"доиваться в него как в таковой. Нужно еще мыслить осо-
й отвлеченный привесок, чтобы понять смысл и назначе-
этого образа. В мифе же - непосредственная видимость и
то что она обозначает: гнев Ахилла и есть гнев Ахилла,
больше ничего; Нарцисс - подлинно реальный юноша На-
"1 сначала действительно, доподдинно любимый нимфа-
я а потом действительно умерший от любви к своему собст-
венному изображению в воде. Даже если и есть туг какая-нибудь
аллегория то прежде всего необходимо утвердить подлинную,
непереносную, буквальную реальность мифического образа, а
потом уже задаваться аллегорическими задачами.
В-третьих, выражение может быть символе м. В противо-
положность схеме и аллегории тут мы находим полное равнове-
сие между <внутренним> и <внешним>, идеей и образом, <идеаль-
ным> и <реальным>. В <образе> нет ровно ничего такого, чего
не было бы в <идее>. <Идея> ничуть не более <обща>, чем
<образ>; и <образ> не есть нечто <частное> в отношении идеи.
<Идея> дана конкретно, чувственно, наглядно, а не только
примышляется как отвлеченное понятие. <Образ> же сам по
себе говорит о выраженной <идее>, а не об <идее> просто; и до-
статочно только созерцания самого <образа> и одних чисто
<образных> же средств, чтобы тем самым охватить уже и
<идею>. Если в схеме <идея> отождествляется с <явлением>
так, что последнее механически следует за ней, ничего не при-
внося нового, т. е. <идея> отождествляется с чистым не-<идей-
ным> <образом>, а в аллегории <явление> и <образ> так ото-
ждествляются с <идеей>, что последняя механически следует
за <явлением>, ничего не привнося нового, т. е. <явление> ото-
ждествляется с чистой, отвлеченной, не-<явленной>, не-<об-
разной> <идеей>, то в символе и <идея> привносит новое в
<образ>, и <образ> привносит новое, небывалое в <идею>; и
<идея> отождествляется тут не с простой <образностью>, но с
тозкдеством <образа> и <идеи>, как и <образ> отождествляется
239
ти>. Этим и ограничивалась выразительность схемы. Другое
мы находим в аллегории. Здесь дается прежде всего <внеш-
нее>, или <образ>, чувственное явление, и аннулируется само-
стоятельность <идеи>. Однако аллегория есть все-таки выра-
жение, и потому в ней не может наличествовать только одна
<внешность> как таковая. Эта <внешность> должна как-то все-
таки указывать на <внутреннее> и свидетельствовать о какой-
то идее. Что же это за идея? Конечно, раз между обеими сфе-
рами существует неравновесие, то идея эта не может быть вы-
ведена из сферы своей отвлеченности и неявленности. Она
должна проявиться как неявленная, должна выразиться как.
невыраженная. Это значит, что мы получаем <образ>, в кото-
ром вложена отвлеченная <идея>, и получаем <образ>, по ко-
торому видна невыраженная, невыявленная идея, - получаем
<образ> как иллюстрацию, как более или менее случайное, от-
нюдь не необходимое пояснение к идее, пояснение, сущест-
венно не связанное с самой идеей. Наиболее типичный и оче-
видный пример поэтической аллегории - это басня. В баснях
Крылова действует и говорит муравей, но ни автор басни, ни
ее читатели вовсе не думают, что муравей действительно
может так поступать и говорить, как там изображено. Стреко-
за <удручена злой тоской>. Но при чтении басни никому и в
голову не приходит действительно думать, что стрекоза может
иметь столь сложные переживания. Стало быть, <образ> тут
значит одно, а <идея> - нечто совсем другое. Они веществен-
но отделены друг от друга. Конечно, они как-то связаны, ибо
иначе не было бы и самого выражения. Но эта связь есть такая
связь, что обе стороны, <идея> и <образ>, не входят вплотную
друг в друга, но что <образ> отождествляется только с чистой
отвлеченной идеей, не переводя ее целиком в <образ>. На этом
аллегорическом понимании построена масса мифологических
теорий. Можно сказать, что почти все популярные мифологи-
ческие теории XIX в., <мифологическая>, антропологическая
и т. д., страдали этим колоссальным недостатком. Герои Гоме-
ра - Ахилл, Одиссей и пр. - почему-то сводились на различ-
ные <явления природы>. Везде видели то восходящее или за-
ходящее солнце, то вообще атмосферные явления, то видели в
этих мифических образах обожествление каких-то историчес-
ких личностей. Мифические герои представлялись в этих тео-
риях не просто как мифические герои, но в каком-то особен-
ном переносном смысле. Они указывали на какую-то другую
действительность, более важную и осмысленную, а сами не
были подлинной и окончательной действительностью. К мифу,
238
конечно, такое аллегорическое толкование совершенно не
подходит. Запомним раз навсегда: мифическая действитель-
ность есть подлинная реальная действительность, не метафо-
рическая, не иносказательная, но совершенно самостоятель-
ная, доподлинная, которую нужно понимать так, как она есть,
совершенно наивно и буквально. Никакой аллегоризм тут не
поможет. Аллегоризм есть всегда принципиальное неравнове-
сие между означаемым и означающим. В аллегории образ
всегда больше, чем идея. Образ тут разрисован и расписан,
идея же отвлеченна и неявленна. Чтобы понять образ, мало
всматриваться в него как в таковой. Нужно еще мыслить осо-
бый отвлеченный привесок, чтобы понять смысл и назначе-
ние этого образа. В мифе же - непосредственная видимость и
есть то, что она обозначает: гнев Ахилла и есть гнев Ахилла,
больше ничего; Нарцисс - подлинно реальный юноша На-
рцисс, сначала действительно, доподлинно любимый нимфа-
ми, а потом действительно умерший от любви к своему собст-
венному изображению в воде. Даже если и есть тут какая-нибудь
аллегория, то прежде всего необходимо утвердить подлинную,
непереносную, буквальную реальность мифического образа, а
потом уже задаваться аллегорическими задачами.
В-третьих, выражение может быть с имвол ом. В противо-
положность схеме и аллегории тут мы находим полное равнове-
сие между <внутренним> и <внешним>, идеей и образом, <идеаль-
ным> и <реальным>. В <образе> нет ровно ничего такого, чего
не было бы в <идее>. <Идея> ничуть не более <обща>, чем
<образ>; и <образ> не есть нечто <частное> в отношении идеи.
<Идея> дана конкретно, чувственно, наглядно, а не только
примышляется как отвлеченное понятие. <Образ> же сам по
себе говорит о выраженной <идее>, а не об <идее> просто; и до-
статочно только созерцания самого <образа> и одних чисто
<образных> же средств, чтобы тем самым охватить уже и
<идею>. Если в схеме <идея> отождествляется с <явлением>
так, что последнее механически следует за ней, ничего не при-
внося нового, т. е. <идея> отождествляется с чистым не-<идей-
ным> <образом>, а в аллегории <явление> и <образ> так ото-
ждествляются с <идеей>, что последняя механически следует
за <явлением>, ничего не привнося нового, т. е. <явление> ото-
ждествляется с чистой, отвлеченной, не-<явленной>, не-<об-
разной> <идеей>, то в символе и <идея> привносит новое в
<образ>, и <образ> привносит новое, небывалое в <идею>; и
<идея> отождествляется тут не с простой <образностью>, но с
тоэюдеством <образа> и <идеи>, как и <образ> отождествляется
239
но с тождеством <идеи> и
не с простой отвлеченной <идеей>,
riv/ IIJ\JVI\JIA VIV ~,---_
<образа>. В символе - все <равно>, с чего начинать; и в нем
нельзя узреть ни <идеи> без <образа>, ни <образа> без <идеи>.
Символ есть самостоятельная действительность. Хотя это и
есть встреча двух планов бытия, но они даны в полной, абсо-
лютной неразличимости, так что уже нельзя указать, где <идея> :
и где <вещь>. Это, конечно, не значит, что в символе никак не
различаются между собою <образ> ч <идея>. Они обязательно
различаются, так как иначе символ не был бы выражением.
Однако они различаются так, что видна и точка их абсолютно-
го отождествления, видна сфера их отождествления.
Впрочем, тут надо провести более тонкую грань между
символом, с одной стороны, и схемой и аллегорией - с дру-
гой. Вспомним, что и эти две последние формы, как формы
выразительные, необходимым образом содержат в себе ото-
ждествление <внутреннего> и <внешнего>, <идеи> и <образа>,
<общего> и <единичного>. Ведь во всяком выражении <внеш-
нее> не есть просто нечто буквально и самостоятельно данное.
Оно берется именно как проявление <внутреннего>, т. е. по
нему можно судить о <внутреннем>, и, стало быть, последнее
как-то необходимо содержится во <внешнем> и отождествля-
ется с ним. Отсюда становится ясным, что относительно сим-
вола дело, собственно говоря, не в самом отождествлении
<внутреннего> и <внешнего> (оно есть во всяком выражении),
а в том, что именно и с чем именно отождествляется, т. е.
какая <идея> с каким <явлением> отождествляется. Дело в том,
что <внутреннее> и <внешнее> содержат каждое в себе также
разделение на <внутреннее> и <внешнее>, на <смысл> и <явле-
ние>, или на <идею> и <образ>. Есть <внутреннее>, которое в
себе самом содержит разные слои <внутреннего>, т. е. прежде
всего <внутреннее> как факт, явление <внутреннего>; и -
<внутреннее> как смысл, идею <внутреннего>; и есть <внеш-
нее>, которое в себе самом содержит разные слои <внешнего>,
т. е. прежде всего <внешнее> как факт, явление <внешнего>,
и - <внешнее> как смысл, идею <внешнего>. Возьмем <внеш-
нее>. Геометрическая фигура есть нечто более <внешнее> и
<конкретное>, чем отвлеченное число. Но круг, сделанный из
дерева или металла, есть нечто еще более <внешнее> и еще
более <конкретное>, чем геометрический круг. Стало быть,
разные слои внешности ясны сами собой. То же можно ска-
зать о <внутреннем>. Одно дело - отвлеченное понятие, дру-
гое дело - его умственный образ. И то, и другое не чувствен-
но, но это - разные степени <идеального> и <внутреннего>.
240
Итак: 1) имеется два слоя бытия, относящиеся друг к другу
как смысл и явление; 2) в каждом из них есть свой смысл и
свое явление, 3) эти два слоя вступают друг с другом в отожде-
ствление и синтез; 4) при таком отождествлении возможны
синтезы каждого отдельного момента одного слоя с соответст-
вующим моментом другого. Какие же моменты отождествля-
ются в каждом из указанных трех типов выражения?
Пример с басней воочию убеждает, что в аллегории имеет-
ся в виду перенос значения. Стало быть, в аллегории из
<идеи>, вступающей в синтез с <образом>, берется <идейная>,
<смысловая>, <отвлеченная> сторона. Отождествляется с
вещью не вся <идея> и <сущность>, но лишь смысловая, и
притом отвлеченно-смысловая, сторона. Итак, в аллегории
происходит синтезирование смыслового слоя <внутренней>
<идеи> со смысловым или выраженным слоем <внешней>
<вещи>. То же самое и в схеме. На примере механизма мы
убеждаемся в том, что берется в <идее> опять-таки смысловая
сторона, - правда, не просто отвлеченная, но как-то выра-
женная (ибо схема есть метод конструкции и осмысления и
может трактоваться как некая смысловая фигурность, предоп-
ределяющая протекание подчиняющихся ей вещей и явле-
ний); - однако берется тут не самый факт <идеи> и <внутрен-
него>. Метод, закон, фигура не есть категория просто, но все
же это и не факт, не вещь, не дело. Для механизма же нужен из
идеи только самый принцип построения, а не ее самостоя-
тельное и в себе законченное существование. Поэтому если в
аллегории отвлеченный смысл, идея <внутреннего> отождест-
вляется с выраженным смыслом <внешнего>, а в схеме выра-
женный смысл <внутреннего> синтезируется с отвлеченным
смыслом и идеей <внешнего>, то в символе самый факт <внут-
реннего> отождествляется с самым фактом <внешнего>,
между <идеей> и <вещью> здесь не просто смысловое, но-ве-
щественное, реальноетождество.
На примерах это становится совершенно ясным и убеди-
тельным. Если механизм - схематичен, то всякий организм
символичен. Почему? Потому что он не обозначает ничего та-
кого, что не есть он сам. В механизме идея дана как отвлечен-
ный и выраженный опять-таки отвлеченно смысл, но она не
дана вещественно. Чтобы получились часы, надо, чтобы кто-
то другой, не сами часы, осуществил их самих. Если бы часы
появлялись и существовали своими собственными средства-
ми, то это значило бы, что их идея дана в них не отвлеченно,
но реально, и они были бы тогда организмом. Организм 060-
значает то самое, чем он сам является реально, не что-нибудь
иное. Конечно, идея организма отличается от самого организ-
ма; однако организм потому и является таковым, что эта от-
личная от него идея дана в своем вещественном отождествле-
нии с ним. Идея организма отлично от самого организма, но в
то же время совершенно неотделима от него. Идея же меха-
низма отлична от самого механизма, но она вполне отделима
от него, потому что и с ней и без нее механизм есть просто
мертвый материал дерева, металла, стекла, лака и пр. Идея ме-
ханизма, как не вещественная, а отвлеченная идея, сущест-
венно не меняет мертвого материала. С другой стороны, срав-
ним символ с аллегорией. Вот басенные петухи, куры, лоша-
ди, львы, лисицы и т. д. Никто ни на одну минуту не верит в
реальность приписываемых им слов, сознательных поступков,
иной раз целых философских рассуждений. Это, сказали мы,
аллегория. Но вот - Цербер, охраняющий входы во врата
Аида;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29