Личность берется в мифе исто-
рически, а из ее истории берется вся словесная стихия. Это и
есть разъяснение того, как личность проявляет себя в мифе.
Кратко: миф есть в словах данная личностная
история.
XI. Миф есть чудо. 1. Мы пришли к весьма странному и
подозрительному выводу. Наша формула, по-видимому,
уничтожает всякую грань между мифом и самой обыкновен-
ной историей, точнее - биографией, или описанием тех или
иных эпизодов из жизни того или иного человека. Правда,
наша формула не так уже проста. Она получена в результате
Длинного анализа весьма сложных понятий - символа, лич-
ности, истории, слова и проч. Поэтому простота ее заключает-
ся только в общераспространенности и обывательской попу-
лярности употребленных тут терминов. Однако термины эти
Даны не в том спутанном и темном значении, в каких употреб-
343
ляет их некритическое сознание, но феноменологически вы-
явлены все их основные моменты и отграничены от соседних
и путающих дело областей. При всем том, однако, встает не-
умолимый вопрос. Пусть миф - история; пусть он - слово;
пусть им наполнена вся наша обыденная жизнь. Все это не
может нас убедить в том, что в мифе нет ничего особенного,
что миф - это и есть только история и биография, та самая
история и биография, как это понимается всеми обычно. Од-
нажды (выше, с. 278-279) мы уже встретились с таким широ-
ким понятием мифа; и его пришлось, в сущности, отбросить,
потому что миф, понимаемый просто как интеллигентный
символ, совершенно неотличим, напр., от поэзии. Уже там
нами было указано, что есть еще узкое и более специфическое
понятие мифа, именно то, когда гоголевский Хома Брут ска-
чет не на лошади, даже не на свинье или собаке, а не больше и
не меньше, как на ведьме или она на нем. Это привело нас к
констатированию в мифе какой-то особой отрешенности. Но
то, что мы до сих пор говорили об этом понятии, все еще про-
должает быть недостаточным. Отрешенность можно понимать
как отрешенность от абстрактно-изолированных вещей. Это,
конечно, не есть подлинная мифическая отрешенность, ибо и .
все решительно вещи живого человеческого опыта даны в
таком отрешении. Отрешенность можно понимать поэтичес-
ки - как отрешенность от вещей вообще. Это тоже пришлось
отвергнуть, ибо миф совершенно не выходит из сферы вещей,
и даже наоборот, - вращаясь в личностной стихии, - он с 1
особенной силой опирается на вещи, на всякую осуществлен- j
ность, хотя и понимает ее глубже, чем обыкновенные физи-1
ческие вещи. Что же теперь получается? Пока у нас не вполне !
сформировалась идея личности, мы могли не ставить оконча-1
тельно вопроса о мифической отрешенности. Чтобы отграни- \
чить миф от поэтического образа, достаточно было просто
указать на факт необычности и как бы сверхъестественности
его содержания; и этим область мифа отмежевывалась от поэ-
зии довольно просто, не говоря уже о том, что миф - вещест-
вен, поэзия же - <незаинтересованна>. Покамест мы говорим
об отношении мифа к вещам вообще, достаточно бьшо опять-
таки этого же указания; и - делалось ясным, что мифический
факт и мифическая вещь есть вид фактов и вещей вообще.
Этим вполне рисовалась его фактичность и вещность, а боль-
ше ничего и не надо было в соответствующих отграничениях.
Но вот оказалось, что миф есть личностное бытие, что он -
историческое бытие, что он - слово. Оказалось, что миф есть"
344
(осознание. Раз миф есть самосознание, то в нем необходи-
мым образом должна содержаться в сознательной форме та от-
решенность, которая для него специфична. Миф есть слово:
это значит, что он должен высказать, в чт именно заключает-
ся его отрешенность; отрешенность должна быть выражена и
выявлена, высказана. Отграничивая миф от метафизического
построения, мы указали, что <сверхъестественный> момент
если и содержится в мифе, то не мешает его телесности и ве-
щественности. Приравнивая миф символу, мы показали, что
отношение <естественного> и <сверхъестественного> в мифе
надо мыслить символически, т. е. нумерически едино, как
одну вещь. Но что это такое за <сверхъестественное> по свое-
му существу, - этого мы не решали, ограничиваясь более или
менее неопределенными характеристиками, вроде <необыч-
ное>, <странное> и т. д. Теперь миф превратился для нас в со-
знательно-личностно-словесную форму, развертывающуюся
к тому же исторически. Это значит, что мы не можем теперь
отбрасывать это <необычное> и <странное> в сторону, ограни-
чиваясь простым его констатированием. Личность, история,
слово - этот ряд понятий привел нас к необходимости со-
здать такую категорию, которая бы охватила сразу и этот ряд,
и то самое <сверхъестественное>, <необыкновенное> и пр., ох-
ватила в одной неделимой точке так, чтобы и эта последняя,
вся эта не-вещественная, не-метафизическая, не-поэтичес-
кая, а чисто мифическая отрешенность объединилась бы в
единый синтез с явленностью, с символом, с самосознанием
личности, с историческим событием и с самим словом - этим
началом и истоком самого самосознания. Это значит, что мы
приходим к понятию чуда. Миф есть чудо. Вот эта давно
жданная и уже окончательная формула, синтетически охваты-
вающая все рассмотренные антиномии и антитезы. Всмот-
римся в это сложное понятие.
2. Тут тоже накопилось много предрассудков, - больше
даже, чем в других областях, связанных с мифом. Практики-
этнографы и ученые-мифологи почему-то считают это поня-
тие совершенно ясным и обыкновенно не дают себе ни малей-
шего труда, чтобы его выяснить. Философы считают себя
выше этого понятия и относятся к нему с презрением. Бого-
словы кое-что говорят, но говорят или апологетически, что
Для нас в данном случае бесполезно, ибо нам хочется выяс-
нить самое понятие, а не защищать его или опровергать, или
говорят в стиле научного позитивизма, соблазняясь <прогрес-
сом> в науке и наивно думая, что религию как-то можно по-
345
мирить с этим <прогрессом>. Ни этнографы, ни философы, ни
позитивистически настроенные богословы нам не помогут, и
нам придется в этом вопросе искать собственных путей.
а) Наиболее распространенное учение гласит, что чудо
есть вмешательство высшей Силы или высших сил, и притом
особое вмешательство. Этот взгляд требует уточнения и рас-
крытия. Не забудем, что мы имеем в виду все время исключи-
тельно мифического субъекта, а не нас самих или кого бы то ни
было другого. Необходимо решить вопрос, что такое чудо с
точки зрения самого же мифического сознания. Конечно, говоря
вообще, для мифа чудо есть вмешательство высших сил. Но,
во-первых, с точки зрения мифа вообще ничего не существует
без вмешательства тех или других высших сил. Раз мы уже заго-
ворили о мифе-чуде, то с этой точки зрения чудо творится не-
прерывно и нет вообще ничего не-чудесного. Так, если взять
христианскую мифологию, то творение мира есть величайшее
чудо, искупление - величайшее чудо, рождение, жизнь и
смерть человека - сплошное чудо, не говоря уже о такой ми-
фологии, как мифология Богоматери, Воскресения, Страш-
ного Суда и т. д. Спрашивается: что же такое является тогда
чудом, если не-чуда вообще никакого нет, если вся мировая и
человеческая жизнь, со всеми ее мелочами и подробностями,
есть сплошное чудо? Явно, что взгляд на чудо как на вмеша- 1
тельство высших сил, собственно говоря, не выдерживает ни-
какой критики.
Во-вторых, говорят, что это есть особое вмешательство. Но
тогда какое же? Пожалуй, если иметь в виду самого мифичес-
кого субъекта, то действительно чудо переживается им как
особое вмешательство. Но этого очень мало. Тут неясен самый
принцип, по которому данное событие трактовано как особое;
и неясно, что именно вмешивается. Чудо переживается совер-
шенно специфически, и простым указанием на <особое> тут
ничего нельзя поделать, как и нашими предыдущими общими
квалификациями <необычное>, <странное> и т. д. Специфич-
ность чуда должна быть выявлена как таковая. ,
Ь) Другое воззрение гласит, что чудо есть нарушение зако-
нов природы и прорыв в общем течении механистической Вселен- .
ной. Если угодно, это воззрение можно объединить с первым и
трактовать его как уточнение первого. Тогда получится, что
чудо есть акт вмешательства высших сил, нарушающий меха-
нистическое протекание явлений. Это решительно противоре-
чит феноменологии чуда.
Во-первых, тут опять вносится точка зрения, чуждая само-
W
му мифическому сознанию. Именно, чудо есть нарушение за-
конов природы, если к нему и к ним подходить с точки зрения
урбанистической науки XVII-XIX вв. Такая условность, одна-
ко, не только не обязательна, но она в корне пресекает самую
возможность существенного вскрытия понятия чуда. Мало ли
как кому представляется чудо! Да что такое чудо само-то по
себе, - для того, кто живет этим чудом, для того, кто его
берет именно как таковое, для кого чудо есть именно чудо, а
не что-нибудь другое? А для такого субъекта, я берусь это ут-
верждать с полной научной достоверностью, чудо вовсе не есть
нарушение законов природы. Не нарушение законов природы
есть чудо, а, наоборот, установление и оправдание, их осмыс-
ление. С точки зрения мифического сознания чудо-то и есть
установление и проявление подлинных, воистину нерушимых
законов природы.
Во-вторых, что такое нарушение законов природы? Самое
дикое и первобытное сознание оперирует с понятием чуда,
или не имея ровно никаких представлений о законах приро-
ды, или имея их в таком виде, что их не приходится прини-
мать во внимание. Тут опять все то же проклятие гетероген-
ных привнесений, когда люди никак не могут не обозревать
весь мир со своей собственной колокольни и когда дальнозор-
кость простирается не дальше собственного носа.
В-третьих, даже если иметь в виду эпохи развитого пред-
ставления о законах природы, то и тут возникает ряд труднос-
тей, если чудо понимать как нарушение этих законов. - о.)
Сами эти законы отнюдь не имеют для самой же науки ника-
кого абсолютного значения. Можно интерпретировать и даже
использовать науку с целью пропаганды некоего обожествле-
ния и абсолютизации отвлеченных принципов и гипотез. Но
это само будет уже мифом. Вера во всемогущество науки, ко-
нечно, есть не более как одна из форм мифического сознания.
В самой науке отнюдь этого не написано. Выведенный закон
падения тел есть для науки только гипотеза, а не абсолютная
истина; и завтра этот закон, может быть, станет иным, если
только вообще он будет существовать, если будет завтра паде-
ние тел и если, наконец, будет самое <завтра>. Я, например,
сказать по совести, нисколько не убежден в том, что <завтра>
обязательно будет. Ну, а что же будет, спросят. А я почем
знаю! Поживем - увидим, если будет кому и что видеть. Итак,
нельзя говорить, что чудо есть нарушение законов природы,
бели неизвестно, какова степень реальности самих законов.
347
Со строго научной точки зрения можно только сказать, что
сейчас обстоятельства, опытные и логические, таковы, что
приходится принимать такую-то гипотезу. Больше ни за что
поручиться нельзя, если не хотите впадать в вероучение и в
обожествление отвлеченных понятий. А самое главное, ничего
больше этого для науки и не надо. Все, что сверх этого, есть уже
ваши собственные вкусы.
р) Далее, допустим, что законы природы существуют, со
значением ли только гипотез или со значением каких-то ре-
альностей, абсолютных или относительных. С точки зрения
мифического сознания они тоже суть проявление высших сил.
Почему проявление высших сил должно обязательно вносить
в явления сумбур и неожиданный хаос, а не порядок, законо-
сообразность и строй? Почему законы природы сами не суть
проявление высших сил? Ведь наука устанавливает лишь не-
которые формулы и положения, которые сами по себе вовсе
еще не суть ни вещи, ни силы. Они осуществляются на вещах
и в движении. Но если нет вещей, или движения, или сил вне
этих формул, то сами эти формулы из себя не породят ни того,
ни другого, ни третьего. Значит, механизм науки сам по себе
ничего не говорит о природе в ее реальности: напр., никакой
закон природы ровно ничего не может сказать ни о создании
природы и мира, ни об их гибели или кончине, т. е. он исходит
из того, что мир уже как-то есть, и в этом мире он как-то на-
ходит себе приложение. А был ли, будет ли дальше и, собст-
венно говоря, есть ли сейчас доподлинно этот мир, - об этом
наука ничего не знает. Отсюда ясно, что мифическое сознание
имеет полное логическое право при существовании самых
точных законов абсолютного механизма утверждать, что ре-
ально осуществленные механические законы есть проявление
высших сил, что, поскольку сами законы суть только формулы,
а не вещи, можно и нужно в вопросе о самих вещах, подчиня-
ющихся этим законам, говорить о высших силах или вообще
где-то и как-то искать причин для закономерно протекающих
вещей. Что законы природы суть законы природы, в этом ни-
чего странного нет. Логически вывести одно из другого -
принципиально можно и без всякого чуда. Но когда оказыва-
ется, что это не просто логический вывод, а что вся Вселенная
движется и существует по этим законам, то туг уже получается
что-то странноватое. Вот это фортепиано кто-то сделал, эти
полки для книг кто-то сделал: как же, рассуждает мифическое
сознание. Вселенную-то, которая бесконечно сложнее и в то
348
е время точнее и фортепиано, и книжных полок, вдруг со-
вершенно никто не сделал и она получилась как-то так, неиз-
вестно как? Ясно, следовательно, что для мифического созна-
ния миф не есть нарушение законов природы уже по одному
тому, что сами законы природы, если их брать как реально-ве-
щественные законы, суть тоже проявление высших сил и,
стало быть, нечто мифическое.
у) Наконец, сторонники учения о чуде как о нарушении
законов природы смешивают чудесность как таковую с науч-
ным объяснением чуда. Получается так, что чудо или есть на-
рушение законов природы, или оно вообще ничто. Чудо или
не объяснимо законами природы (тогда оно - именно чудо),
или объяснимо ими (тогда оно - не чудо, и вообще никакого
чуда нет). Это - устаревшая точка зрения старой рационалис-
тической метафизики. Заметим пока, что и само механисти-
ческое мировоззрение есть плод метафизического дуализма
картезианской школы, по которому субъект и объект разделе-
ны раз навсегда непроходимой пропастью: субъект ни в каком
смысле не есть объект, а объект ни в коем случае не есть субъект,
откуда - субъект мыслится как чистое мышление, а объект -
как чистое протяжение, механизм. Все это есть продукт либе-
рально-буржуазной. капиталистической культуры Для фило-
софии, которая знает объединение и синтез субъекта и объек-
та, объект никогда не будет чистым механизмом. Он всегда
будет содержать в себе черты субъекта, сознания, души, цели;
и <механизм> будет хотя и вполне реальной, но в то же время
только вполне подчиненной категорией, не единственной и
не абсолютной. Итак, абсолютно механистическое мировоз-
зрение есть вредная рационалистическая и дуалистическая
метафизика, печальный плод господствовавшего в течение
веков мертвого ныне либерализма, политического, философ-
ского и религиозного. Но если так, то что значит <объяснить>
чудо <законами природы>? Конечно, прежде всего это значит
объяснить его как естественный результат механизма явле-
ний, как одно из колесиков общей мировой машины. Однако
ясно, что это далеко еще не значит объяснить чудо целиком.
Будем помнить, что чудо есть явление социальное и историчес-
кое, законы же природы суть установки и явления механичес-
кие. Закон природы ровно ничего не говорит об абсолютной
Рьности протекаемого явления. Он как бы говорит: если
scTb камень, если есть земля, если камень выше поверхности
ii и если, наконец, этот камень падает, то - вот как он па-
349
дает. Ну, а что, если нет ни камня, ни земли, ни падения
Тогда закон падения остается отвлеченной формулой, ничего
не говорящей ни о каком бытии. Затем, для того чтобы закон"
отражал действительно реальный процесс, необходима не1
только пространственная определенность данного явления,
но точное указание времени, когда именно началось падение..
Законы падения тел ничего не говорят не только о простран-
стве или месте данного явления; но также и о времени, когда л
это падение фактически было, в нем нет ровно никакого суж-
дения. Миф - полная противоположность этого. Миф гово-
рит именно о данном явлении, об его пространственном начале
и конце, т. е. объеме, и об его временном начале и конце, т. е. о
времени, когда оно началось, возрастало, умалялось и умира-
ло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
рически, а из ее истории берется вся словесная стихия. Это и
есть разъяснение того, как личность проявляет себя в мифе.
Кратко: миф есть в словах данная личностная
история.
XI. Миф есть чудо. 1. Мы пришли к весьма странному и
подозрительному выводу. Наша формула, по-видимому,
уничтожает всякую грань между мифом и самой обыкновен-
ной историей, точнее - биографией, или описанием тех или
иных эпизодов из жизни того или иного человека. Правда,
наша формула не так уже проста. Она получена в результате
Длинного анализа весьма сложных понятий - символа, лич-
ности, истории, слова и проч. Поэтому простота ее заключает-
ся только в общераспространенности и обывательской попу-
лярности употребленных тут терминов. Однако термины эти
Даны не в том спутанном и темном значении, в каких употреб-
343
ляет их некритическое сознание, но феноменологически вы-
явлены все их основные моменты и отграничены от соседних
и путающих дело областей. При всем том, однако, встает не-
умолимый вопрос. Пусть миф - история; пусть он - слово;
пусть им наполнена вся наша обыденная жизнь. Все это не
может нас убедить в том, что в мифе нет ничего особенного,
что миф - это и есть только история и биография, та самая
история и биография, как это понимается всеми обычно. Од-
нажды (выше, с. 278-279) мы уже встретились с таким широ-
ким понятием мифа; и его пришлось, в сущности, отбросить,
потому что миф, понимаемый просто как интеллигентный
символ, совершенно неотличим, напр., от поэзии. Уже там
нами было указано, что есть еще узкое и более специфическое
понятие мифа, именно то, когда гоголевский Хома Брут ска-
чет не на лошади, даже не на свинье или собаке, а не больше и
не меньше, как на ведьме или она на нем. Это привело нас к
констатированию в мифе какой-то особой отрешенности. Но
то, что мы до сих пор говорили об этом понятии, все еще про-
должает быть недостаточным. Отрешенность можно понимать
как отрешенность от абстрактно-изолированных вещей. Это,
конечно, не есть подлинная мифическая отрешенность, ибо и .
все решительно вещи живого человеческого опыта даны в
таком отрешении. Отрешенность можно понимать поэтичес-
ки - как отрешенность от вещей вообще. Это тоже пришлось
отвергнуть, ибо миф совершенно не выходит из сферы вещей,
и даже наоборот, - вращаясь в личностной стихии, - он с 1
особенной силой опирается на вещи, на всякую осуществлен- j
ность, хотя и понимает ее глубже, чем обыкновенные физи-1
ческие вещи. Что же теперь получается? Пока у нас не вполне !
сформировалась идея личности, мы могли не ставить оконча-1
тельно вопроса о мифической отрешенности. Чтобы отграни- \
чить миф от поэтического образа, достаточно было просто
указать на факт необычности и как бы сверхъестественности
его содержания; и этим область мифа отмежевывалась от поэ-
зии довольно просто, не говоря уже о том, что миф - вещест-
вен, поэзия же - <незаинтересованна>. Покамест мы говорим
об отношении мифа к вещам вообще, достаточно бьшо опять-
таки этого же указания; и - делалось ясным, что мифический
факт и мифическая вещь есть вид фактов и вещей вообще.
Этим вполне рисовалась его фактичность и вещность, а боль-
ше ничего и не надо было в соответствующих отграничениях.
Но вот оказалось, что миф есть личностное бытие, что он -
историческое бытие, что он - слово. Оказалось, что миф есть"
344
(осознание. Раз миф есть самосознание, то в нем необходи-
мым образом должна содержаться в сознательной форме та от-
решенность, которая для него специфична. Миф есть слово:
это значит, что он должен высказать, в чт именно заключает-
ся его отрешенность; отрешенность должна быть выражена и
выявлена, высказана. Отграничивая миф от метафизического
построения, мы указали, что <сверхъестественный> момент
если и содержится в мифе, то не мешает его телесности и ве-
щественности. Приравнивая миф символу, мы показали, что
отношение <естественного> и <сверхъестественного> в мифе
надо мыслить символически, т. е. нумерически едино, как
одну вещь. Но что это такое за <сверхъестественное> по свое-
му существу, - этого мы не решали, ограничиваясь более или
менее неопределенными характеристиками, вроде <необыч-
ное>, <странное> и т. д. Теперь миф превратился для нас в со-
знательно-личностно-словесную форму, развертывающуюся
к тому же исторически. Это значит, что мы не можем теперь
отбрасывать это <необычное> и <странное> в сторону, ограни-
чиваясь простым его констатированием. Личность, история,
слово - этот ряд понятий привел нас к необходимости со-
здать такую категорию, которая бы охватила сразу и этот ряд,
и то самое <сверхъестественное>, <необыкновенное> и пр., ох-
ватила в одной неделимой точке так, чтобы и эта последняя,
вся эта не-вещественная, не-метафизическая, не-поэтичес-
кая, а чисто мифическая отрешенность объединилась бы в
единый синтез с явленностью, с символом, с самосознанием
личности, с историческим событием и с самим словом - этим
началом и истоком самого самосознания. Это значит, что мы
приходим к понятию чуда. Миф есть чудо. Вот эта давно
жданная и уже окончательная формула, синтетически охваты-
вающая все рассмотренные антиномии и антитезы. Всмот-
римся в это сложное понятие.
2. Тут тоже накопилось много предрассудков, - больше
даже, чем в других областях, связанных с мифом. Практики-
этнографы и ученые-мифологи почему-то считают это поня-
тие совершенно ясным и обыкновенно не дают себе ни малей-
шего труда, чтобы его выяснить. Философы считают себя
выше этого понятия и относятся к нему с презрением. Бого-
словы кое-что говорят, но говорят или апологетически, что
Для нас в данном случае бесполезно, ибо нам хочется выяс-
нить самое понятие, а не защищать его или опровергать, или
говорят в стиле научного позитивизма, соблазняясь <прогрес-
сом> в науке и наивно думая, что религию как-то можно по-
345
мирить с этим <прогрессом>. Ни этнографы, ни философы, ни
позитивистически настроенные богословы нам не помогут, и
нам придется в этом вопросе искать собственных путей.
а) Наиболее распространенное учение гласит, что чудо
есть вмешательство высшей Силы или высших сил, и притом
особое вмешательство. Этот взгляд требует уточнения и рас-
крытия. Не забудем, что мы имеем в виду все время исключи-
тельно мифического субъекта, а не нас самих или кого бы то ни
было другого. Необходимо решить вопрос, что такое чудо с
точки зрения самого же мифического сознания. Конечно, говоря
вообще, для мифа чудо есть вмешательство высших сил. Но,
во-первых, с точки зрения мифа вообще ничего не существует
без вмешательства тех или других высших сил. Раз мы уже заго-
ворили о мифе-чуде, то с этой точки зрения чудо творится не-
прерывно и нет вообще ничего не-чудесного. Так, если взять
христианскую мифологию, то творение мира есть величайшее
чудо, искупление - величайшее чудо, рождение, жизнь и
смерть человека - сплошное чудо, не говоря уже о такой ми-
фологии, как мифология Богоматери, Воскресения, Страш-
ного Суда и т. д. Спрашивается: что же такое является тогда
чудом, если не-чуда вообще никакого нет, если вся мировая и
человеческая жизнь, со всеми ее мелочами и подробностями,
есть сплошное чудо? Явно, что взгляд на чудо как на вмеша- 1
тельство высших сил, собственно говоря, не выдерживает ни-
какой критики.
Во-вторых, говорят, что это есть особое вмешательство. Но
тогда какое же? Пожалуй, если иметь в виду самого мифичес-
кого субъекта, то действительно чудо переживается им как
особое вмешательство. Но этого очень мало. Тут неясен самый
принцип, по которому данное событие трактовано как особое;
и неясно, что именно вмешивается. Чудо переживается совер-
шенно специфически, и простым указанием на <особое> тут
ничего нельзя поделать, как и нашими предыдущими общими
квалификациями <необычное>, <странное> и т. д. Специфич-
ность чуда должна быть выявлена как таковая. ,
Ь) Другое воззрение гласит, что чудо есть нарушение зако-
нов природы и прорыв в общем течении механистической Вселен- .
ной. Если угодно, это воззрение можно объединить с первым и
трактовать его как уточнение первого. Тогда получится, что
чудо есть акт вмешательства высших сил, нарушающий меха-
нистическое протекание явлений. Это решительно противоре-
чит феноменологии чуда.
Во-первых, тут опять вносится точка зрения, чуждая само-
W
му мифическому сознанию. Именно, чудо есть нарушение за-
конов природы, если к нему и к ним подходить с точки зрения
урбанистической науки XVII-XIX вв. Такая условность, одна-
ко, не только не обязательна, но она в корне пресекает самую
возможность существенного вскрытия понятия чуда. Мало ли
как кому представляется чудо! Да что такое чудо само-то по
себе, - для того, кто живет этим чудом, для того, кто его
берет именно как таковое, для кого чудо есть именно чудо, а
не что-нибудь другое? А для такого субъекта, я берусь это ут-
верждать с полной научной достоверностью, чудо вовсе не есть
нарушение законов природы. Не нарушение законов природы
есть чудо, а, наоборот, установление и оправдание, их осмыс-
ление. С точки зрения мифического сознания чудо-то и есть
установление и проявление подлинных, воистину нерушимых
законов природы.
Во-вторых, что такое нарушение законов природы? Самое
дикое и первобытное сознание оперирует с понятием чуда,
или не имея ровно никаких представлений о законах приро-
ды, или имея их в таком виде, что их не приходится прини-
мать во внимание. Тут опять все то же проклятие гетероген-
ных привнесений, когда люди никак не могут не обозревать
весь мир со своей собственной колокольни и когда дальнозор-
кость простирается не дальше собственного носа.
В-третьих, даже если иметь в виду эпохи развитого пред-
ставления о законах природы, то и тут возникает ряд труднос-
тей, если чудо понимать как нарушение этих законов. - о.)
Сами эти законы отнюдь не имеют для самой же науки ника-
кого абсолютного значения. Можно интерпретировать и даже
использовать науку с целью пропаганды некоего обожествле-
ния и абсолютизации отвлеченных принципов и гипотез. Но
это само будет уже мифом. Вера во всемогущество науки, ко-
нечно, есть не более как одна из форм мифического сознания.
В самой науке отнюдь этого не написано. Выведенный закон
падения тел есть для науки только гипотеза, а не абсолютная
истина; и завтра этот закон, может быть, станет иным, если
только вообще он будет существовать, если будет завтра паде-
ние тел и если, наконец, будет самое <завтра>. Я, например,
сказать по совести, нисколько не убежден в том, что <завтра>
обязательно будет. Ну, а что же будет, спросят. А я почем
знаю! Поживем - увидим, если будет кому и что видеть. Итак,
нельзя говорить, что чудо есть нарушение законов природы,
бели неизвестно, какова степень реальности самих законов.
347
Со строго научной точки зрения можно только сказать, что
сейчас обстоятельства, опытные и логические, таковы, что
приходится принимать такую-то гипотезу. Больше ни за что
поручиться нельзя, если не хотите впадать в вероучение и в
обожествление отвлеченных понятий. А самое главное, ничего
больше этого для науки и не надо. Все, что сверх этого, есть уже
ваши собственные вкусы.
р) Далее, допустим, что законы природы существуют, со
значением ли только гипотез или со значением каких-то ре-
альностей, абсолютных или относительных. С точки зрения
мифического сознания они тоже суть проявление высших сил.
Почему проявление высших сил должно обязательно вносить
в явления сумбур и неожиданный хаос, а не порядок, законо-
сообразность и строй? Почему законы природы сами не суть
проявление высших сил? Ведь наука устанавливает лишь не-
которые формулы и положения, которые сами по себе вовсе
еще не суть ни вещи, ни силы. Они осуществляются на вещах
и в движении. Но если нет вещей, или движения, или сил вне
этих формул, то сами эти формулы из себя не породят ни того,
ни другого, ни третьего. Значит, механизм науки сам по себе
ничего не говорит о природе в ее реальности: напр., никакой
закон природы ровно ничего не может сказать ни о создании
природы и мира, ни об их гибели или кончине, т. е. он исходит
из того, что мир уже как-то есть, и в этом мире он как-то на-
ходит себе приложение. А был ли, будет ли дальше и, собст-
венно говоря, есть ли сейчас доподлинно этот мир, - об этом
наука ничего не знает. Отсюда ясно, что мифическое сознание
имеет полное логическое право при существовании самых
точных законов абсолютного механизма утверждать, что ре-
ально осуществленные механические законы есть проявление
высших сил, что, поскольку сами законы суть только формулы,
а не вещи, можно и нужно в вопросе о самих вещах, подчиня-
ющихся этим законам, говорить о высших силах или вообще
где-то и как-то искать причин для закономерно протекающих
вещей. Что законы природы суть законы природы, в этом ни-
чего странного нет. Логически вывести одно из другого -
принципиально можно и без всякого чуда. Но когда оказыва-
ется, что это не просто логический вывод, а что вся Вселенная
движется и существует по этим законам, то туг уже получается
что-то странноватое. Вот это фортепиано кто-то сделал, эти
полки для книг кто-то сделал: как же, рассуждает мифическое
сознание. Вселенную-то, которая бесконечно сложнее и в то
348
е время точнее и фортепиано, и книжных полок, вдруг со-
вершенно никто не сделал и она получилась как-то так, неиз-
вестно как? Ясно, следовательно, что для мифического созна-
ния миф не есть нарушение законов природы уже по одному
тому, что сами законы природы, если их брать как реально-ве-
щественные законы, суть тоже проявление высших сил и,
стало быть, нечто мифическое.
у) Наконец, сторонники учения о чуде как о нарушении
законов природы смешивают чудесность как таковую с науч-
ным объяснением чуда. Получается так, что чудо или есть на-
рушение законов природы, или оно вообще ничто. Чудо или
не объяснимо законами природы (тогда оно - именно чудо),
или объяснимо ими (тогда оно - не чудо, и вообще никакого
чуда нет). Это - устаревшая точка зрения старой рационалис-
тической метафизики. Заметим пока, что и само механисти-
ческое мировоззрение есть плод метафизического дуализма
картезианской школы, по которому субъект и объект разделе-
ны раз навсегда непроходимой пропастью: субъект ни в каком
смысле не есть объект, а объект ни в коем случае не есть субъект,
откуда - субъект мыслится как чистое мышление, а объект -
как чистое протяжение, механизм. Все это есть продукт либе-
рально-буржуазной. капиталистической культуры Для фило-
софии, которая знает объединение и синтез субъекта и объек-
та, объект никогда не будет чистым механизмом. Он всегда
будет содержать в себе черты субъекта, сознания, души, цели;
и <механизм> будет хотя и вполне реальной, но в то же время
только вполне подчиненной категорией, не единственной и
не абсолютной. Итак, абсолютно механистическое мировоз-
зрение есть вредная рационалистическая и дуалистическая
метафизика, печальный плод господствовавшего в течение
веков мертвого ныне либерализма, политического, философ-
ского и религиозного. Но если так, то что значит <объяснить>
чудо <законами природы>? Конечно, прежде всего это значит
объяснить его как естественный результат механизма явле-
ний, как одно из колесиков общей мировой машины. Однако
ясно, что это далеко еще не значит объяснить чудо целиком.
Будем помнить, что чудо есть явление социальное и историчес-
кое, законы же природы суть установки и явления механичес-
кие. Закон природы ровно ничего не говорит об абсолютной
Рьности протекаемого явления. Он как бы говорит: если
scTb камень, если есть земля, если камень выше поверхности
ii и если, наконец, этот камень падает, то - вот как он па-
349
дает. Ну, а что, если нет ни камня, ни земли, ни падения
Тогда закон падения остается отвлеченной формулой, ничего
не говорящей ни о каком бытии. Затем, для того чтобы закон"
отражал действительно реальный процесс, необходима не1
только пространственная определенность данного явления,
но точное указание времени, когда именно началось падение..
Законы падения тел ничего не говорят не только о простран-
стве или месте данного явления; но также и о времени, когда л
это падение фактически было, в нем нет ровно никакого суж-
дения. Миф - полная противоположность этого. Миф гово-
рит именно о данном явлении, об его пространственном начале
и конце, т. е. объеме, и об его временном начале и конце, т. е. о
времени, когда оно началось, возрастало, умалялось и умира-
ло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29