Эзланн и его
союзники - с Пурпурной долиной и Краем моря, Край моря и Пурпурная долина
- друг с другом и так далее. Внешне война велась с целью захвата
дополнительных территорий, и все же... Она казалась игрой, игрой, похожей
на ту, которой меня научил Вазкор. Та игра представляла собой сложное и
изощренно-злобное противоборство воль, которое проводилось на доске в
красно-черную клетку фигурами из слоновой кости и прозрачного кварца.
Называлась она "Замки", и играть в нее можно было только вооружившись
хладнокровной ненавистью. Битвы в войне Городов случались редко и
устраивались на ничейной земле, на территории, которую они называли
Театром военных действий. Сражения велись и впрямь как в театре -
соблюдение военного этикета было более важным, чем победа. Кроме того, уже
пять с лишним лет вообще не бывало никаких сражений. Я и не понимала этого
и все же, кажется, понимала. Воевали ли между собой представители Древней
расы по-настоящему или притворно, чтобы сдобрить перцем скуку на вершине
достигнутого ими полного могущества? При этой мысли во мне не шевельнулось
никаких воспоминаний. Фактически все мои воспоминания, проснувшиеся под
горой вместе со мной, таяли с каждым днем. Я теперь едва могла вспомнить
огненные залы, статуи, озеро с лебедями и бесконечные мраморные лестницы,
помнила только, что я вспомнила их...
Узнала я все с большими подробностями, ибо, подобно всем неуверенным
в себе людям, горожане очень скрупулезно записывали каждый нюанс и мелкое
правило их бытия.
Я поняла, какое презрение испытывал к ним Вазкор. Когда он говорил о
них, на лице его возникало особенное выражение - сдерживаемое и все же
едкое отвращение, омерзение, ничуть не менее жгучее от того, что он никак
по-настоящему не выражал его.
И последняя легенда - вера, которая поддерживала их и все же
одновременно, должно быть, служила также источником постоянного страха -
что некоторые Сгинувшие лежат где-то, спящие и все же живые, и в один
прекрасный день проснутся. Они называли это "перевоплощением", хотя на
самом деле оно не было таковым, так как они должны были вернуться в
собственные тела. Тем не менее, пробудятся они новыми, собственные тела
будут для них чуждыми - особого рода перевоплощение. Именно для этих богов
и поддерживали огонь в каменных чашах, пламя Зла, бывшее для Городов лишь
сигнальным костром. У каждого Города имелось собственное божество. Здесь,
в Эзланне, оно носило имя Уастис.
Закончив, наконец, читать изукрашенные книги, я молча сидела у
большого окна башенного дворца. Я ничего не видела сквозь радужный
хрусталь с мерцающим на его цветах пламенем светильника; лунный свет
снаружи превращал оконные стекла в тюрьму.
Три дня я почти ничего не делала, кроме как читала и впитывала
ощущения этого места. Даже мой отдых - прогулки по необыкновенным садам,
игра в "Замки" - был частью моего обучения. И вот внезапно и в первый раз
я осознала, что эти невероятные вещи реальны и истинны. Даже ожидаемая
богиня, и та явилась.
Вазкор стоял по другую сторону длинной комнаты, темный и неподвижный
на фоне пустого овала очага, где все еще подергивало языками слабое
бледное пламя.
- Итак, ты теперь немного понимаешь, - сказал он мне.
- Немного. Но чего хочешь ты, Вазкор?
Он пожал плечами.
- Нельзя ограничивать мыслящий мозг, богиня. Откуда я знаю? Мне
известно лишь то, чего я хочу в настоящее время, и ты поможешь мне
добиться этого. Когда у меня будет то, чего я хочу сейчас я захочу другие
вещи, о которых в данную минуту не имею ни малейшего представления.
- В данную минуту твоя цель - место Джавховора Эзланна?
- Эзланна, а потом и его собратьев на юге.
- И тогда война Джавховора будет твоей. Как же вписывается в твои
планы эта война?
- Когда я заполучу Эзланн и его пять союзников, я начну боевые
действия против Пурпурной долины и Края моря. Ты уже, несомненно, поняла,
что наш милитаризм ничего не значит в смысле завоевания. Когда я, наконец,
полностью выйду на сцену Театра, там многое изменится.
- А я, - заключила я, - символ твоего права на власть.
Челюсть его слегка передернуло. Эта прямая ссылка на мою собственную
Силу вызвала у него беспокойство.
- Это к твоей же выгоде, - сказал он.
- Да.
Я поднялась и подошла к очагу. Но не остановилась поблизости от него.
Я боялась близости и возникшего у меня ощущения интимности и тоски, потому
что он был Дараком, не мертвым.
- Наверняка ведь, - заметила я, - когда ты заполучишь все, что хочешь
в _д_а_н_н_у_ю_ минуту, я стану для тебя помехой. Я ведь помню твоих
солдат, умерших только потому, что видели Уастис и не должны были
проболтаться.
- Я знаю, что тебя нельзя убить, - он взглянул на меня своими узкими
глазами, очень холодными и пустыми.
- Смерть заживо может быть не менее действенной. Какая-нибудь
подземная камера без доступа воздуха, где я всегда буду настолько близка к
смерти, насколько это вообще возможно.
Он улыбнулся.
- Ты забываешь, богиня. Мы с тобой брат и сестра. Ты и я. Когда все
это закончится, у нас будет еще один долг перед нашими предками, кроме
долга Власти. Как еще может вернуться и распространиться Сила, иначе чем
через новую жизнь? Мы будем вместе делать детей, и наша раса возродится.
Я уставилась на него во все глаза. Он казался лишенным эмоций и все
же очень уверенным. Если б какой-то человек заговорил так со мной прежде,
в момент торжества моей собственной гордыни, я могла бы свободно убить
его, но я не смела выступить со своей едва оперившейся Силой против зрелых
возможностей Вазкора.
- Я - это я, - заявила я ему, - СО ЭНОРР СО. Может, я и женщина, но
отнюдь не вместилище твоей гордости.
Он снова улыбнулся, не очень широко. Моя индивидуальность была ему
безразлична. Ей не было места в его взгляде на вещи. Мной внезапно овладел
страх, знакомый ужас попасть снова в оковы чужой воли, лишиться всякой
личности, кроме той, какую навязывала она, существовать только для нее,
умереть вместе с нею, как, я считала, должно было произойти со мной при
кончине Дарака, не вполне осознавая это.
Я повернулась и вышла из комнаты, и он не пытался остановить меня.

Мне было нелегко найти черный холодный зал статуи. Он повторял в
миниатюре Великий храм города Эзланна. я узнала, что у всех
высокопоставленных чиновников и князей имелись собственные копии.
Войдя, я замялась, не совсем отчетливо понимая, зачем пришла. Пошла в
темноту и вскоре очень хорошо разглядела колонны, витиеватые
металлоконструкции, зачехленную великаншу из золота.
Перед ней на алтаре в каменной чаше колыхалось пламя.
Идя вперед, я ожидала ощущения страха, но страх не приходил. Неужели
за долгие годы бездействия сила Карраказа иссякла в пламени? Едва я
подумала об этом, как в затылочной части моего мозга возникло слабое
движение, слабый шепот:
- Я здесь.
И все же я не испытала ужаса. Я приблизилась к каменной чаше и
заглянула в нее на свет. Да, я чувствовала Карраказа, но Карраказа
совершенно изменившегося, я чувствовала не страшную Силу, исходящую от
чаши, а только трепет присутствия. Похоже, я стала более сильной. Это
существо никак не могло тягаться со мной.
- Карраказ, - произнесла я вслух.
Пламя съежилось и скрутилось.
Я вдруг стала счастлива и перестала бояться. Я была непобедима. Если
меня не могло привести в трепет это чудище, то чем же был он, Вазкор,
Брат-Который-Страшился-Меня? Мои руки невольно поднялись к кошачьей маске,
но остановились. Я еще не разбила проклятия; мое лицо по-прежнему
оставалось безобразным, и пока я не найду Нефрит... И вдруг я поняла, что
моя новая сила была столь же мощна, как Нефрит, что я не нуждаюсь в
Нефрите, что я могу нанести поражение всему, что меня беспокоит, одной
лишь своей волей. Я _з_н_а_л_а_. Ликование! В первый раз ощущение бытия, а
не существования!

Странно, но когда мы считаем, будто все понимаем, мы не понимаем
ничего. Странно, когда мы считаем, будто ничего не понимаем, мы начинаем
наконец понимать.

4
Он явился ко мне утром, после моей единственной в день трапезы,
которая состояла не из пищи, а из напитка, по вкусу очень похожего на
вино. Оно содержало все питательные вещества, какие требовались моему
телу, и было первым вполне перевариваемым продуктом из всего, что мне
доводилось потреблять. Никаких мучительных болей в животе, которые до сих
пор следовали за каждой легкой закуской.
Вазкор посмотрел на меня сквозь красное стекло глаз волчьей маски и
сказал:
- Завтра Праздник Золотого Глаза. Весь Город заполнит Храм Уастис.
Вот в этот-то день и проснется их богиня. Надеюсь, ты понимаешь.
- Ты лично позаботишься о том, чтобы я поняла, - сказала я.
Он подошел к столу из черного дерева, взял тонкий серебряный кубок за
полированную ножку и повертел его.
- Я еще не видел твоего лица, - сказал он.
- Да, - согласилась я, - и тебе нет надобности его видеть.
- Есть, - сказал он.
Он снял волчью маску, положил ее на стол и стоял, глядя на меня,
ожидая.
Я вспомнила Дарака, который дважды стягивал с меня шайрин и оставлял
меня опаленной и нагой. Однако теперь я не испытывала страха. Да, пусть
увидит, что сделал со мной Карраказ, и убоится этого. Я сняла с себя маску
и свободно держала ее в руке. Глядя на него не отводя глаз, я не
расстроилась, а порадовалась, когда глаза у него расширились, а лицо
побелело.
- Теперь ты видел, - сказала я. - Запомни его.
Он отвернулся, я тихо рассмеялась и снова прикрылась, смеясь.

Я пробыла в Эзланне семнадцать дней, а видела только сады да башенный
дворец, и больше ничего. Окна, каждое само по себе, были зрелищем,
самоцветом, произведением искусства; какая же тогда ему нужда показывать
что либо, помимо собственной красоты? И вот теперь мне предстояло увидеть
Город, войти в него и, наконец, овладеть им.
Праздник Золотого Глаза выпадал каждый год на одно и то же время - на
длинный месяц, называемый ими Белая Госпожа, потому что скоро выпадет снег
и покроет бесплодные пустыни новым и чистым саваном. Праздник будет
длиться три дня, дни развлечений, музыки, наслаждений, поклонения
Сгинувшим и их представительнице - Уастис.
В этот день в Эзланне произошло множество событий - так он сказал. Но
теперь, когда солнце заходило, все двинулись к Великому храму, и мы должны
идти вместе с ними. Вазкор объяснил мне все, что требовалось сделать, и я
не ощущала никакого опасения, а только легкое веселье и слабость, которые,
чего я еще не поняла, были ложными. Военачальник, каковым являлся он,
поедет, сопровождаемый десятком собственных солдат в авангарде, пятью по
бокам и двадцатью девами позади и замыкающей кавалькадой из тридцати
капитанов. В портике храма он будет ждать прибытия Джавховора и его личной
охраны. Солдаты останутся с ним, а девы удалятся в здание. Я, следуя за
девами, ускользну от них в коридор, о котором он мне рассказал, и там меня
встретит жрец, преданный Вазкору. Все очень просто, мне не помешают.
Одевшись, как другие девы, в черные одежды, оставлявшие голыми груди
и руки, и закрыв лицо, подобно им, серебряной маской в виде цветка - овал
в центре и жесткие лепестки, обрамляющие лицо, и густой парик висящих за
маской серебряных волос, - я последовала за Вазкором среди звуков
позвякивающей сбруи, марширующих ног, ритмичного песнопения женщин по
темным коридорам, в Город.
У каждого Города был свой цвет, а так как Эзланн построен целиком из
черного камня, жители взяли обычай использовать черную мебель и носить
черную одежду. Мир, называемый Эзланном, казался странным и очень
красивым. Солнце почти зашло, и небо залили темно-серые и светло-розовые
сумерки, на фоне которых поднимались устремленные ввысь силуэты Города,
четкие и острые, как шипы. Впереди горбился, словно спина спящего зверя,
высокий холм, а на холме - храм, ряды округлых террас, установленных одна
над другой и уменьшающихся по мере подъема до тех пор, пока они не
достигали высшей точки в виде открытого купола, где сверкал, словно
холодный зеленый глаз, сигнальный огонь.
К храму тянулись бесконечные отдельные процессии, сплошь черные,
усеянные мягкими звездами светильников, тонких восковых свечей и факелов.
По всем верхним улицам Эзланна темные медлительные толпы, подобно черной
искрящейся светильниками воде, текущей в гору, изгибались и рассасывались
тонкими струйками к своему источнику.
Пока мы шли, небо пронзили звезды. Я пела вместе с окружавшими меня
девами песнопение Уастис, которой "храбрые и прекрасные приходят воздать
дань".
Мы достигли храмового холма, и выстроившиеся вдоль улицы толпы
поредели и исчезли. Мраморные плиты, а затем громадное здание: когда мы
приблизились к нему, портик над его сорока пологими ступеньками походил на
здоровенную разинутую пасть какого-то чудовища.
Девы повернули в сторону. Арочный вход поменьше, тусклый свет, шорох
одежд. Слева открылся коридор с нарисованными на стенах лотосами и лозами.
Я быстро свернула в него. Мимо меня прошли женщины, не замечая меня,
одурманенные растительным вином юга, своим песнопением и верой.
Чем дальше я углублялась в коридор, тем темнее там становилось, и
вдруг передо мной забрезжил слабый свет. Я подошла поближе, и свет
превратился в светильник, который твердо держала полная рука в черной
перчатке. Жрец носил черные одежды священнослужителя со стежками из
серебра. Каким-то образом по размеру и конфигурации его серебряной маски я
сумела определить, что лицо у него толстое, хотя и небольшое для его тела,
с узким лбом - голова отнюдь не умного человека.
Он поклонился.
- Богиня.
Гладкий маслянистый голос. Верил ли он в то, что говорил? Я
чувствовала, что нет, однако, он убедил себя, что верил, - любопытный
парадокс, думать над которым у меня не было времени.
- Отведи меня туда, - велела я.
Он тут же повернулся и двинулся вперед по лабиринту темных коридоров
под храмом Уастис.

Статуя в храме - больше, чем гигант, она колосс. Голова ее касается
потолочных балок, ногти ее мизинцев размером с человеческий череп. По
праздникам ее открывают, и она предстает во всей своей красоте, освещенная
свисающими с потолка на цепях горящими светильниками, которые обливают
спетом только ее, а не места внизу. До губ она - обнаженное золото, ее
лоно, бедра и ноги покрыты золотой тканью юбки, удерживаемой широким
золотым поясом, унизанным зелеными камнями нефрита. На шее - золотое
ожерелье с гроздьями из нефрита, опускающимися на грудь. Каждый из этих
нефритов больше женского тела. Волосы статуи сделаны из сплетенной золотой
проволоки и серебряной шерсти, а голова - кошачья.
В маленькой тускло освещенной комнате две жрицы с лицами -
серебряными цветками душистым желтым кремом покрыли мне шею, плечи, руки и
грудь, живот и спину, ступни и кисти. Крем высох и затвердел на моем теле,
как новая кожа из полированного золота. Бедра мне они завернули в
доходящую до голеней жесткую золотую юбку. На талии застегнули золотой
пояс, а на шее - золотое ожерелье, и нефриты холодно позванивали у меня на
груди. Они отвернулись, когда я сняла серебряную маску и надела кошачью
мордочку, присланную Вазкором. Я гадала, кто изготовил эту маску и не
пришлось ли и им тоже умереть как слишком много знавшим. Жрицы расчесали
мои длинные волосы и ничего к ним не добавили. Белое родственно
серебряному.
А затем они, сами убравшие меня, упали ниц и застонали в явном страхе
перед моей божественностью.
Вернулся жрец и провел меня по еще одному коридору к маленькой черной
каменной двери. Тайный замок привело в движение одно его прикосновение.
Дверь со скрежетом открылась. Я нагнулась, проходя под низкой перемычкой.
Дверь закрылась.
Ступенька. Много, много ступенек. Мои босые ноги вызывали слабое
шуршащее эхо. Помост и еще одна дверь. За ней - узкий выступ и обрыв в
сотни футов высотой до пола храма.
Кто, подняв взгляд, увидел бы крошечное пятнышко на животе богини,
как раз над узлом ее юбки? Крошечный овальный шрам у нее на теле был
дверью.
Снаружи звук глухого рева и дыхание поклонения. Мне требовалось лишь
дождаться единственного призыва, призыва верховного жреца:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59