Я прошла между расступившимися
передо мной караванщиками и вернулась к фургону.
Я расставила утварь по местам. Уасти сидела в своем кресле совершенно
неподвижно, ее глаза слегка блестели во мраке.
- Сделано, - доложила я.
Она не ответила. И тут я увидала у нее на горле странное
кроваво-красное ожерелье. Испытанный мной ужас был совершенно невыразим.
Мне хотелось кричать и кричать, но я каким-то образом удержала крик в
себе, как рвоту. Мне на миг подумалось, что в фургон забрался дикий зверь,
но никакой зверь не выполнил бы так аккуратно подобной работы. Крови было
много, я уже покрылась ею, в неведении ступая по ней. А потом поднялся
крик, и сперва я подумала, что мой. Но он был чужим. Прислуживавшая Уасти
девица бежала по проходам между фургонами, крича и плача, и рвала на себе
волосы. К ней сбегались мужчины и женщины и бежали с ней обратно к
фургону. Они распахнули пологи, и в нас вонзился свет, в Уасти и в меня.
- Это она! Она! - взвыла девица в истерике от злобы, ярости и ужаса
перед тем, что она сделала. - Взгляните на нее, она покрыта кровью старой!
Кровопийца!
Ее неистовство охватило толпу как пламя сухую траву. Набросились на
меня исключительно женщины. Меня вытащили из фургона, опрокинув ничком, а
затем перевернули на спину. Было ощущение множества рук, пальцев,
вцепившихся мне в волосы и одежду, стискивающихся, впиваясь в мое тело,
сплошной туман лиц, зверских и сосредоточенных. Меня душили и ослепляли
панический страх и шок, и я жала, что вот теперь мне в конце концов
придется умереть. Удары, обрушивающиеся на меня вновь и вновь, соленый
привкус крови во рту от выбитого зуба. Казалось, не имело большого
значения, что они повредят, если мне все равно предстоит умереть - я
хотела только потерять сознание и не чувствовать больше этого.
Но я не могла совершенно отключиться. Где-то за туманом боли я
услышала смутный рев сердитых мужских голосов, а потом пронзительные крики
женщин, и внезапно напавших на меня оттащили и отшвырнули и сторону.
Теперь меня держали сильные, грубые, но помогающие руки. Меня подняли - я
мельком увидела лица, и особенно одно из них, полное красногубое лицо
Герета - и с удивлением обнаружила, что спасли меня именно его люди, а не
подручные Оролла.
Эго был его фургон, богато украшенный и довольно плохо прибранный.
Над головой два светильника, выглядящих зеленовато-золотыми сквозь щелки
моих век, уже распухших к закрывающихся. Я потрогала языком зуб, он
неприятно шатался. И все же я теперь достаточно знала, чтобы понимать -
если я оставлю его в покое, к утру он снова врастет в свое гнездо. Что же
касается моего тела, то платье изодрали в клочья, оставив одни дыры и
разрывы, обнажив одну грудь и ноги. Кожа побагровела от кровоподтеков, а
голова зверски болела от выдранных клочьев волос.
Снаружи фургона я все еще слышала крики и вопли, но они постепенно
стихали.
Я лежала и ждала Герета.
Когда он вошел, я мельком увидела сквозь полог кольцо его людей,
охранявших фургон.
- Ну, - сказал он, посмеиваясь. - Неважное зрелище, совсем неважное.
Здорово они тебя потрепали, женщина-воин. Что теперь сказало бы твое
племя, а? Воин, не сумевший отбиться даже от стайки девчонок.
Я не потрудилась ответить; кроме того, это причинило бы слишком
сильную боль.
Он опустил светильники на цепочках и подкрутил им фитили. Свет
сделался очень тусклым и сумрачным, но я все еще достаточно видела, чтобы
знать, когда он снял с себя плащ и стащил лосины, и направился ко мне с
болтающимся разъяренным мужеством. Он содрал остатки платья, но не тронул
шайрин. Этот субъект нисколько не интересовался лицами. И у него также не
нашлось времени заметить еще что-либо.
Закончив, он откатился в сторону и лежал на спине.
- Эй ты, - сказал он, - степная кобыла. Сообрази наконец, что Герет
объездил тебя. Я знаю, что ты недостаточно сильна, чтобы наброситься на
меня, но на случай, если ты думаешь иначе, снаружи стоят двадцать человек,
и мне стоит только крикнуть.
Я гадала, сколько в этом правды, вспоминая тот первый день и как
подручные усмехались при виде его неловкости. Но, наверное, в этот раз он
лучше подобрал себе охрану.
- Я тебя не изувечу, - сумела произнести я.
Он выругался.
- Ты хоть понимаешь, что они тебя прикончат за убийство старой суки?
И к тому же не самым приятным образом. Женщины очень ценят свою
целительницу. Возможно, мне и удастся спасти твою шкуру - то, что они от
нее оставили. Но я спрашиваю себя, стоит ли. Не знаю, как ты сумела
проделать тот фокус с медью, но мне он совсем не понравился.
Меня клонило в сон. Я научилась укрываться там, где находила укрытие,
и знала теперь, что надо сделать. Уасти научила меня чему-то большему, чем
искусство глаза и руки, которое и так уже дремало во мне, хотя и не
развитое тренировкой. И я не скорбела по Уасти, так как она не нуждалась
ни в жалости, ни в печали даже в смерти. Ее лицо над перерезанным горлом
было спокойным и безмолвным.
И ее месть уже близилась.
4
Я проснулась рано, чувствуя наступление дня без всякой помощи
обоняния или зрения, там, где мы засели как в норе. Пока я изучала себя,
Герет храпел, лежа на спине, в пьяном забытье. Я исцелилась. Только самые
глубокие царапины и порезы оставили слабые розовато-лиловые шрамы, но
прежде чем закончится день, исчезнут и они. Зуб во рту сидел прочно.
Пропали даже прорехи в волосах.
Я взяла стоявший в фургоне Герета кувшин с ледяной водой и обтерлась,
не заботясь о том, какие лужи образовались на его одеялах. Взяв щетку из
свиной щетины, которой он скреб свои жидкие кудри, я расчесала собственные
волосы. Вслед за тем я порылась в его сундуке с одеждой и нашла зеленый
плащ с застежками спереди и отверстиями для рук. Он сидел на мне очень
свободно, но не был чересчур длинным, так как этот вожак караванщиков был
человеком невысоким, приземистым.
Почувствовав себя готовой, я подошла к нему и пнула его в бок.
Он крякнул и проснулся. Глаза его сразу же сосредоточились на мне,
затуманенные, сердитые глаза навыкате.
- Это ты, да? Чего же тебе надо?
- Встань, - велела я. - Пойди скажи караванщикам, что Сиббос требует
правосудия за преступление против целительницы.
Он недоверчиво рассмеялся и перевернулся, приготовившись снова
уснуть. Я взяла кувшин и вылила ему на голову остатки ледяной воды. Он
сразу же вскочил, отплевываясь от воды и ярости. Еще миг, и он поднялся на
ноги, с руганью надвигаясь на меня, с руками, готовыми оставить от меня
мокрое место. Но он смотрел мне в лицо. Я почувствовала, как мои глаза
расширяются, чтобы поглотить Герета и его жалкое маленькое сознание; и он
тут же остановился как вкопанный, с отвисшей челюстью, неподвижным
взглядом и все еще поднятыми руками.
- А теперь, Герет, - сказала я, - тебе пора узнать, что я нахожусь
под защитой Сиббоса. Ты обесчестил меня и должен быть за это наказан. О,
Сиббос! - воскликнула я. - Накажи этого человека.
Я подождала с миг, и Герет начал стонать. Я сказала:
- Бог поднес огонь к подошвам твоих ног. Они горят.
И почти сразу же лицо у него исказилось от боли. Он заорал и завопил,
подпрыгивая на месте, хватаясь за ступни в тщетных попытках сбить
несуществующее пламя.
Я наблюдала за ним, а затем сказала:
- Я заступилась за тебя перед богом, и он погасил огонь.
Тихо вскрикивая от расстройства, Герет бессильно опустился на мокрые
одеяла.
- Теперь есть только прохлада и никакой боли, - уведомила я его, и он
зарыдал от облегчения. - Но в следующий раз, - добавила и, - наказание
будет более суровым и длительным. Мой хранитель, Сиббос, гневается на
тебя. В будущем ты должен делать, что я тебе говорю, и не противиться мне.
А теперь проснись, и не забудь.
Затем я подошла к нему и похлопала его по щекам. Транс покинул его
глаза, но он все помнил и теперь в них таилось выражение предельного
ужаса.
- Ты будешь мне повиноваться, Герет, - сказала я ему.
- Да, степнячка. Да.
- Не степнячка. Теперь и Уасти, ваша целительница. Ступай, скажи
караванщикам, что Сиббос разгневан и требует суда. Скажи им, что он будет
испытывать огнем.
Он встал, завернулся в плащ и ушел нетвердой походкой.
Все казалось тогда таким легким, но меня вдруг охватил страх, что я
забыла какую-то жизненно важную деталь, и мой план не сработает. Но он
обязательно должен сработать.
Я уже взяла себе ее имя, и это привяжет их ко мне ее узами. Через
некоторое время они перестанут замечать разницу между нами, словно я
всегда была их целительницей. Что же касается испытания огнем, то такое
зрелище им должно понравиться. Им очень захочется увидеть, как убийца
корчится от боли, и поэтому они удержатся от разрывания меня на части, так
как это испортит развлечение.
Отсутствовал Герет долго, и шум снаружи сбивал с толку. Наконец,
явились пятеро его людей и знаком велели мне выйти. Я пошла с ними,
удаляясь от убежища.
Толпа стояла там, где и раньше, и все же совсем иная. Они толкались,
ненавидя меня. Несколько женщин выкрикнули проклятья, но, насколько я
могла судить, на меня они не нападут.
Мы дошли до конца пещеры, где все еще стоял бог в красно-желтом и
драгоценностях. Герет тоже стоял там, пожелтевший и нервный. Когда я
подошла, он кивнул.
- Я им передал.
- Хорошо, - сказала я. - А теперь распорядись принести тело Уасти в
ее деревянном кресле и поместить его перед богом.
Герет сделал, как я сказала, и поднялся громкий ропот. Женщины уже
перевязали шею, омыли ее тело, одев его в черные одежды со всеми
побрякушками и бусами, а потом прилепили к векам круглые черные диски,
чтобы держать их закрытыми. Все это диктовалось их традицией, делалось из
страха. Они страшились духов умерших, особенно убитых. Четверо людей
Герета отправились за трупом, и возвращались они, чувствуя себя не в своей
тарелке, с бледными лицами.
Толпа притихла и отступила, и многие женщины разразились плачем и
проклятиями.
Уасти сидела совершенно окоченев, но это придавало ей определенное
пугающее величие. Мне не понравилось то, что сделали с ее лицом, ибо они
раскрашивают своих умерших словно кукол - белое лицо с красными губами и
щеками и алые ногти. И все же во мне шевельнулось лишь отвращение к их
обычаям - ничего больше. Эго была не Уасти, а лишь сухой сломанный
стебель. Люди Герета поставили кресло и отступили, и она сидела там, глядя
черными дисками своих глаз.
Я шагнула вперед и подняла руку, и раздалось глухое рычание.
- Вели им дать мне говорить, - сказала я Герету, и тот прикрикнул на
них, а когда шум не прекратился, его люди, размещенные по всей пещере,
тычками и толчками заставили всех умолкнуть.
- Вы считаете виновной меня, - крикнула я затем им. - Но я не
виновата в этом зверском преступлении. Вы видите, что я не страшусь ни
мертвой, ни бога. Вчера женщины терзали мое тело. Многие, думается,
помнят, что они сделали, - сразу же раздались визгливые крики злобного
согласия. - Тогда смотрите, - призвала я и, расстегнув застежки плаща,
сбросила его и стояла там, нагая и исцелившаяся. По толпе пробежал шепот
удивления. На мне оставили много тяжелых отметин, но на теле у меня не
было ни царапины.
Затем одна девица протолкалась в первый ряд толпы, нырнула между
охранниками Герета и закричала:
- Ты сделала это с помощью своего колдовства, злодейка! Не думай,
будто собьешь нас с толку, стоя тут голая и бесстыжая в своей греховности.
Это была девица, прислуживавшая Уасти, и толпа сразу же начала лаять
с ее голоса. Герет снова прикрикнул, на этот раз без моей указки,
охранники потолкались, и снова наступила тишина.
- Нет, - сказала я. - Бог убрал с меня следы ваших рук, дабы показать
мою невиновность. Но я дам вам и другое доказательство. - По толпе
пронесся шорох предвкушения. - Вели принести незажженный факел, - сказала
я Герету, - и подставку для него.
Один из его людей принес факел из сложенной поблизости кучи, в то
время как другой поспешил за подставкой. Напряжение в пещере нарастало, и
задержка на время доставки вещей увеличила сгиб. Моя нагота тоже сбивала
их с толку; сами они постеснялись бы раздеться при таком скоплении народа
и даже немного смущались смотреть на меня.
Когда факел установили, наколов на шип подставки, я сунула вощеный
фитиль в жаровню алтаря и зажгла его. Руки у меня дрожали, когда я
повернулась к ним спиной и предстала перед Сиббосом, словно бы в молитве.
Могла ли я это проделать? Ну, если и нет, то теперь уж слишком поздно. Я
уставилась на ярко-голубой камень у него на груди, пока у меня не
затуманились глаза, а в мозгу мало-помалу открылся путь - и я пошла по
нему. Когда я повернулась к толпе, казалось, что я раздвоилась: во-первых,
я сама, тяжелая словно во сне, сознающая свое тело лишь настолько,
насколько его сознают в полусне, совершенно без всякого контроля над ним;
а во-вторых, - существо холодное, будто кристалл льда опустили на макушку
моего черепа, идеально контролирующее свое тело, как не могла этого
сделать первая "я".
Я повернулась лицом к ним и положила свою руку на руку Уасти.
- Я не виновата в твоем убийстве, умершая, - провозгласила я, и все
же не я, а другая "Я" - голос, вибрации которого я не ощущала в своем
горле. - Если все так, как я сказала, пусть огонь не обожжет меня.
Я услышала, как они задержали дыхание, единое задержанное дыхание
толпы, всех разом.
А затем я нагнулась вперед к факелу, и пламя лизнуло мне плечи, грудь
и живот. Я совершенно не почувствовала жара; даже подожги оно меня, я все
равно не должна бы его почувствовать, но этот желтый огонь скользил по
моей коже, словно вода, и не оставлял никаких следов. Из толпы раздались
крики и возгласы. Я выпрямилась, сняла онемевшими руками факел с шипа и
провела им вверх-вниз по всему телу. Он пылал на моей коже, но без дыма.
Шум снова спал. Стояла полная тишина. Тогда я вернула факел на шип,
повернулась к богу и голубому камню и отключила охвативший меня транс.
Произошло странное схождение двух частей меня - такое же быстрое и
потрясающее в возвращении, сколь медленным и подобным сну было
расхождение. Слух, зрение, обоняние и осязание сделались вдруг словно бы
невыносимо острыми, почти мучительными, но у меня не было времени
приходить в замешательство. Мое тело было целым, я доказала свою
невиновность, и теперь настала пора для следующего шага.
- Фокус!
Прислуживавшая Уасти девица выбежала вперед, поближе к концу пещеры,
где стоял бог. И яростно завопила, плюясь от страха и гнева белыми
пузырьками пены.
- Неужели вы не видите, что это фокус! Не дайте убийце уйти от
наказания!
В толпе снова загромыхал неясный ропот, но я отпарировала:
- Совсем не фокус.
И, нагнувшись к зеленому плащу, оторвала от него кусок, выпрямилась и
бросила его в пламя. Ткань сразу же занялась и вспыхнула, мигом почернев.
Толпа теперь притиснулась поближе, но ее сосредоточенность сделалась иной.
Я начала различать слова.
- Она невиновна. Дух Уасти защищает ее.
- Подождите, - крикнула я, и они остановились словно лошади,
почувствовавшие вдруг во рту удила с силой натянутых вожжей. - Сделано еще
не все. Бог разгневан смертью целительницы. Один из тех, кто здесь
находится - убийца. Если не я, то кто же?
Настал момент нападать, а не защищаться, и я испытывала от этого
свирепо радость, я, которая до сих пор всегда была преследуемой.
- Ты! - показала я на полную женщину в передних рядах толпы. - Это ты
сделала? - и она попятилась, побледнев от шока. - Или ты? - и я
повернулась к тощему, узкоголовому мужчине в центре, у которого отвисла
челюсть, показывая печальное зияние между немногих скромно распределенных
серых зубов.
- Прикажи своим людям привести сюда тех двоих, - прошипела я Герету,
и миг спустя ошеломленного мужчину и хнычущую женщину выволокли пред очи
бога.
Сперва я подошла к женщине, и, когда овладела ее наполненными ужасом
глазами, сказала:
- Не бойся. Если ты невиновна, Сиббос защитит тебя. Коснись руки
Уасти, и она тоже защитит тебя.
Женщина - успокоенная, уверенная в своей невиновности и подчиненная
теперь моей воле - прикоснулась к мертвой ладони, а затем покорно
позволила мне отвести ее к факелу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
передо мной караванщиками и вернулась к фургону.
Я расставила утварь по местам. Уасти сидела в своем кресле совершенно
неподвижно, ее глаза слегка блестели во мраке.
- Сделано, - доложила я.
Она не ответила. И тут я увидала у нее на горле странное
кроваво-красное ожерелье. Испытанный мной ужас был совершенно невыразим.
Мне хотелось кричать и кричать, но я каким-то образом удержала крик в
себе, как рвоту. Мне на миг подумалось, что в фургон забрался дикий зверь,
но никакой зверь не выполнил бы так аккуратно подобной работы. Крови было
много, я уже покрылась ею, в неведении ступая по ней. А потом поднялся
крик, и сперва я подумала, что мой. Но он был чужим. Прислуживавшая Уасти
девица бежала по проходам между фургонами, крича и плача, и рвала на себе
волосы. К ней сбегались мужчины и женщины и бежали с ней обратно к
фургону. Они распахнули пологи, и в нас вонзился свет, в Уасти и в меня.
- Это она! Она! - взвыла девица в истерике от злобы, ярости и ужаса
перед тем, что она сделала. - Взгляните на нее, она покрыта кровью старой!
Кровопийца!
Ее неистовство охватило толпу как пламя сухую траву. Набросились на
меня исключительно женщины. Меня вытащили из фургона, опрокинув ничком, а
затем перевернули на спину. Было ощущение множества рук, пальцев,
вцепившихся мне в волосы и одежду, стискивающихся, впиваясь в мое тело,
сплошной туман лиц, зверских и сосредоточенных. Меня душили и ослепляли
панический страх и шок, и я жала, что вот теперь мне в конце концов
придется умереть. Удары, обрушивающиеся на меня вновь и вновь, соленый
привкус крови во рту от выбитого зуба. Казалось, не имело большого
значения, что они повредят, если мне все равно предстоит умереть - я
хотела только потерять сознание и не чувствовать больше этого.
Но я не могла совершенно отключиться. Где-то за туманом боли я
услышала смутный рев сердитых мужских голосов, а потом пронзительные крики
женщин, и внезапно напавших на меня оттащили и отшвырнули и сторону.
Теперь меня держали сильные, грубые, но помогающие руки. Меня подняли - я
мельком увидела лица, и особенно одно из них, полное красногубое лицо
Герета - и с удивлением обнаружила, что спасли меня именно его люди, а не
подручные Оролла.
Эго был его фургон, богато украшенный и довольно плохо прибранный.
Над головой два светильника, выглядящих зеленовато-золотыми сквозь щелки
моих век, уже распухших к закрывающихся. Я потрогала языком зуб, он
неприятно шатался. И все же я теперь достаточно знала, чтобы понимать -
если я оставлю его в покое, к утру он снова врастет в свое гнездо. Что же
касается моего тела, то платье изодрали в клочья, оставив одни дыры и
разрывы, обнажив одну грудь и ноги. Кожа побагровела от кровоподтеков, а
голова зверски болела от выдранных клочьев волос.
Снаружи фургона я все еще слышала крики и вопли, но они постепенно
стихали.
Я лежала и ждала Герета.
Когда он вошел, я мельком увидела сквозь полог кольцо его людей,
охранявших фургон.
- Ну, - сказал он, посмеиваясь. - Неважное зрелище, совсем неважное.
Здорово они тебя потрепали, женщина-воин. Что теперь сказало бы твое
племя, а? Воин, не сумевший отбиться даже от стайки девчонок.
Я не потрудилась ответить; кроме того, это причинило бы слишком
сильную боль.
Он опустил светильники на цепочках и подкрутил им фитили. Свет
сделался очень тусклым и сумрачным, но я все еще достаточно видела, чтобы
знать, когда он снял с себя плащ и стащил лосины, и направился ко мне с
болтающимся разъяренным мужеством. Он содрал остатки платья, но не тронул
шайрин. Этот субъект нисколько не интересовался лицами. И у него также не
нашлось времени заметить еще что-либо.
Закончив, он откатился в сторону и лежал на спине.
- Эй ты, - сказал он, - степная кобыла. Сообрази наконец, что Герет
объездил тебя. Я знаю, что ты недостаточно сильна, чтобы наброситься на
меня, но на случай, если ты думаешь иначе, снаружи стоят двадцать человек,
и мне стоит только крикнуть.
Я гадала, сколько в этом правды, вспоминая тот первый день и как
подручные усмехались при виде его неловкости. Но, наверное, в этот раз он
лучше подобрал себе охрану.
- Я тебя не изувечу, - сумела произнести я.
Он выругался.
- Ты хоть понимаешь, что они тебя прикончат за убийство старой суки?
И к тому же не самым приятным образом. Женщины очень ценят свою
целительницу. Возможно, мне и удастся спасти твою шкуру - то, что они от
нее оставили. Но я спрашиваю себя, стоит ли. Не знаю, как ты сумела
проделать тот фокус с медью, но мне он совсем не понравился.
Меня клонило в сон. Я научилась укрываться там, где находила укрытие,
и знала теперь, что надо сделать. Уасти научила меня чему-то большему, чем
искусство глаза и руки, которое и так уже дремало во мне, хотя и не
развитое тренировкой. И я не скорбела по Уасти, так как она не нуждалась
ни в жалости, ни в печали даже в смерти. Ее лицо над перерезанным горлом
было спокойным и безмолвным.
И ее месть уже близилась.
4
Я проснулась рано, чувствуя наступление дня без всякой помощи
обоняния или зрения, там, где мы засели как в норе. Пока я изучала себя,
Герет храпел, лежа на спине, в пьяном забытье. Я исцелилась. Только самые
глубокие царапины и порезы оставили слабые розовато-лиловые шрамы, но
прежде чем закончится день, исчезнут и они. Зуб во рту сидел прочно.
Пропали даже прорехи в волосах.
Я взяла стоявший в фургоне Герета кувшин с ледяной водой и обтерлась,
не заботясь о том, какие лужи образовались на его одеялах. Взяв щетку из
свиной щетины, которой он скреб свои жидкие кудри, я расчесала собственные
волосы. Вслед за тем я порылась в его сундуке с одеждой и нашла зеленый
плащ с застежками спереди и отверстиями для рук. Он сидел на мне очень
свободно, но не был чересчур длинным, так как этот вожак караванщиков был
человеком невысоким, приземистым.
Почувствовав себя готовой, я подошла к нему и пнула его в бок.
Он крякнул и проснулся. Глаза его сразу же сосредоточились на мне,
затуманенные, сердитые глаза навыкате.
- Это ты, да? Чего же тебе надо?
- Встань, - велела я. - Пойди скажи караванщикам, что Сиббос требует
правосудия за преступление против целительницы.
Он недоверчиво рассмеялся и перевернулся, приготовившись снова
уснуть. Я взяла кувшин и вылила ему на голову остатки ледяной воды. Он
сразу же вскочил, отплевываясь от воды и ярости. Еще миг, и он поднялся на
ноги, с руганью надвигаясь на меня, с руками, готовыми оставить от меня
мокрое место. Но он смотрел мне в лицо. Я почувствовала, как мои глаза
расширяются, чтобы поглотить Герета и его жалкое маленькое сознание; и он
тут же остановился как вкопанный, с отвисшей челюстью, неподвижным
взглядом и все еще поднятыми руками.
- А теперь, Герет, - сказала я, - тебе пора узнать, что я нахожусь
под защитой Сиббоса. Ты обесчестил меня и должен быть за это наказан. О,
Сиббос! - воскликнула я. - Накажи этого человека.
Я подождала с миг, и Герет начал стонать. Я сказала:
- Бог поднес огонь к подошвам твоих ног. Они горят.
И почти сразу же лицо у него исказилось от боли. Он заорал и завопил,
подпрыгивая на месте, хватаясь за ступни в тщетных попытках сбить
несуществующее пламя.
Я наблюдала за ним, а затем сказала:
- Я заступилась за тебя перед богом, и он погасил огонь.
Тихо вскрикивая от расстройства, Герет бессильно опустился на мокрые
одеяла.
- Теперь есть только прохлада и никакой боли, - уведомила я его, и он
зарыдал от облегчения. - Но в следующий раз, - добавила и, - наказание
будет более суровым и длительным. Мой хранитель, Сиббос, гневается на
тебя. В будущем ты должен делать, что я тебе говорю, и не противиться мне.
А теперь проснись, и не забудь.
Затем я подошла к нему и похлопала его по щекам. Транс покинул его
глаза, но он все помнил и теперь в них таилось выражение предельного
ужаса.
- Ты будешь мне повиноваться, Герет, - сказала я ему.
- Да, степнячка. Да.
- Не степнячка. Теперь и Уасти, ваша целительница. Ступай, скажи
караванщикам, что Сиббос разгневан и требует суда. Скажи им, что он будет
испытывать огнем.
Он встал, завернулся в плащ и ушел нетвердой походкой.
Все казалось тогда таким легким, но меня вдруг охватил страх, что я
забыла какую-то жизненно важную деталь, и мой план не сработает. Но он
обязательно должен сработать.
Я уже взяла себе ее имя, и это привяжет их ко мне ее узами. Через
некоторое время они перестанут замечать разницу между нами, словно я
всегда была их целительницей. Что же касается испытания огнем, то такое
зрелище им должно понравиться. Им очень захочется увидеть, как убийца
корчится от боли, и поэтому они удержатся от разрывания меня на части, так
как это испортит развлечение.
Отсутствовал Герет долго, и шум снаружи сбивал с толку. Наконец,
явились пятеро его людей и знаком велели мне выйти. Я пошла с ними,
удаляясь от убежища.
Толпа стояла там, где и раньше, и все же совсем иная. Они толкались,
ненавидя меня. Несколько женщин выкрикнули проклятья, но, насколько я
могла судить, на меня они не нападут.
Мы дошли до конца пещеры, где все еще стоял бог в красно-желтом и
драгоценностях. Герет тоже стоял там, пожелтевший и нервный. Когда я
подошла, он кивнул.
- Я им передал.
- Хорошо, - сказала я. - А теперь распорядись принести тело Уасти в
ее деревянном кресле и поместить его перед богом.
Герет сделал, как я сказала, и поднялся громкий ропот. Женщины уже
перевязали шею, омыли ее тело, одев его в черные одежды со всеми
побрякушками и бусами, а потом прилепили к векам круглые черные диски,
чтобы держать их закрытыми. Все это диктовалось их традицией, делалось из
страха. Они страшились духов умерших, особенно убитых. Четверо людей
Герета отправились за трупом, и возвращались они, чувствуя себя не в своей
тарелке, с бледными лицами.
Толпа притихла и отступила, и многие женщины разразились плачем и
проклятиями.
Уасти сидела совершенно окоченев, но это придавало ей определенное
пугающее величие. Мне не понравилось то, что сделали с ее лицом, ибо они
раскрашивают своих умерших словно кукол - белое лицо с красными губами и
щеками и алые ногти. И все же во мне шевельнулось лишь отвращение к их
обычаям - ничего больше. Эго была не Уасти, а лишь сухой сломанный
стебель. Люди Герета поставили кресло и отступили, и она сидела там, глядя
черными дисками своих глаз.
Я шагнула вперед и подняла руку, и раздалось глухое рычание.
- Вели им дать мне говорить, - сказала я Герету, и тот прикрикнул на
них, а когда шум не прекратился, его люди, размещенные по всей пещере,
тычками и толчками заставили всех умолкнуть.
- Вы считаете виновной меня, - крикнула я затем им. - Но я не
виновата в этом зверском преступлении. Вы видите, что я не страшусь ни
мертвой, ни бога. Вчера женщины терзали мое тело. Многие, думается,
помнят, что они сделали, - сразу же раздались визгливые крики злобного
согласия. - Тогда смотрите, - призвала я и, расстегнув застежки плаща,
сбросила его и стояла там, нагая и исцелившаяся. По толпе пробежал шепот
удивления. На мне оставили много тяжелых отметин, но на теле у меня не
было ни царапины.
Затем одна девица протолкалась в первый ряд толпы, нырнула между
охранниками Герета и закричала:
- Ты сделала это с помощью своего колдовства, злодейка! Не думай,
будто собьешь нас с толку, стоя тут голая и бесстыжая в своей греховности.
Это была девица, прислуживавшая Уасти, и толпа сразу же начала лаять
с ее голоса. Герет снова прикрикнул, на этот раз без моей указки,
охранники потолкались, и снова наступила тишина.
- Нет, - сказала я. - Бог убрал с меня следы ваших рук, дабы показать
мою невиновность. Но я дам вам и другое доказательство. - По толпе
пронесся шорох предвкушения. - Вели принести незажженный факел, - сказала
я Герету, - и подставку для него.
Один из его людей принес факел из сложенной поблизости кучи, в то
время как другой поспешил за подставкой. Напряжение в пещере нарастало, и
задержка на время доставки вещей увеличила сгиб. Моя нагота тоже сбивала
их с толку; сами они постеснялись бы раздеться при таком скоплении народа
и даже немного смущались смотреть на меня.
Когда факел установили, наколов на шип подставки, я сунула вощеный
фитиль в жаровню алтаря и зажгла его. Руки у меня дрожали, когда я
повернулась к ним спиной и предстала перед Сиббосом, словно бы в молитве.
Могла ли я это проделать? Ну, если и нет, то теперь уж слишком поздно. Я
уставилась на ярко-голубой камень у него на груди, пока у меня не
затуманились глаза, а в мозгу мало-помалу открылся путь - и я пошла по
нему. Когда я повернулась к толпе, казалось, что я раздвоилась: во-первых,
я сама, тяжелая словно во сне, сознающая свое тело лишь настолько,
насколько его сознают в полусне, совершенно без всякого контроля над ним;
а во-вторых, - существо холодное, будто кристалл льда опустили на макушку
моего черепа, идеально контролирующее свое тело, как не могла этого
сделать первая "я".
Я повернулась лицом к ним и положила свою руку на руку Уасти.
- Я не виновата в твоем убийстве, умершая, - провозгласила я, и все
же не я, а другая "Я" - голос, вибрации которого я не ощущала в своем
горле. - Если все так, как я сказала, пусть огонь не обожжет меня.
Я услышала, как они задержали дыхание, единое задержанное дыхание
толпы, всех разом.
А затем я нагнулась вперед к факелу, и пламя лизнуло мне плечи, грудь
и живот. Я совершенно не почувствовала жара; даже подожги оно меня, я все
равно не должна бы его почувствовать, но этот желтый огонь скользил по
моей коже, словно вода, и не оставлял никаких следов. Из толпы раздались
крики и возгласы. Я выпрямилась, сняла онемевшими руками факел с шипа и
провела им вверх-вниз по всему телу. Он пылал на моей коже, но без дыма.
Шум снова спал. Стояла полная тишина. Тогда я вернула факел на шип,
повернулась к богу и голубому камню и отключила охвативший меня транс.
Произошло странное схождение двух частей меня - такое же быстрое и
потрясающее в возвращении, сколь медленным и подобным сну было
расхождение. Слух, зрение, обоняние и осязание сделались вдруг словно бы
невыносимо острыми, почти мучительными, но у меня не было времени
приходить в замешательство. Мое тело было целым, я доказала свою
невиновность, и теперь настала пора для следующего шага.
- Фокус!
Прислуживавшая Уасти девица выбежала вперед, поближе к концу пещеры,
где стоял бог. И яростно завопила, плюясь от страха и гнева белыми
пузырьками пены.
- Неужели вы не видите, что это фокус! Не дайте убийце уйти от
наказания!
В толпе снова загромыхал неясный ропот, но я отпарировала:
- Совсем не фокус.
И, нагнувшись к зеленому плащу, оторвала от него кусок, выпрямилась и
бросила его в пламя. Ткань сразу же занялась и вспыхнула, мигом почернев.
Толпа теперь притиснулась поближе, но ее сосредоточенность сделалась иной.
Я начала различать слова.
- Она невиновна. Дух Уасти защищает ее.
- Подождите, - крикнула я, и они остановились словно лошади,
почувствовавшие вдруг во рту удила с силой натянутых вожжей. - Сделано еще
не все. Бог разгневан смертью целительницы. Один из тех, кто здесь
находится - убийца. Если не я, то кто же?
Настал момент нападать, а не защищаться, и я испытывала от этого
свирепо радость, я, которая до сих пор всегда была преследуемой.
- Ты! - показала я на полную женщину в передних рядах толпы. - Это ты
сделала? - и она попятилась, побледнев от шока. - Или ты? - и я
повернулась к тощему, узкоголовому мужчине в центре, у которого отвисла
челюсть, показывая печальное зияние между немногих скромно распределенных
серых зубов.
- Прикажи своим людям привести сюда тех двоих, - прошипела я Герету,
и миг спустя ошеломленного мужчину и хнычущую женщину выволокли пред очи
бога.
Сперва я подошла к женщине, и, когда овладела ее наполненными ужасом
глазами, сказала:
- Не бойся. Если ты невиновна, Сиббос защитит тебя. Коснись руки
Уасти, и она тоже защитит тебя.
Женщина - успокоенная, уверенная в своей невиновности и подчиненная
теперь моей воле - прикоснулась к мертвой ладони, а затем покорно
позволила мне отвести ее к факелу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59