Подписавший ее начфак единственный раз появился в папке, но аттестацию сочинил не хуже романиста. Ни одной казенной фразы, ни одного дурацкого утверждения типа "Делу КПСС предан". Живой рассказ о живом человеке: безволен, хитроват, ленив, любит занимать в долг, а потом не отдавать. И вместе с тем отличник, лучше всех несет дежурную службу, не укачивается в море. И еще одно слово. Очень важное, очень колкое слово.
Поддерживая его ногтем, Тулаев выписал себе на бумажку все предложение, в котором было это слово, и захлопнул папку. Голову резко бросило вверх, и он в чихе брызнул слюной по столу. Этот Комаров достал его даже издалека.
В другом шкафу Тулаев уже без труда нашел папку с личным делом Дрожжина. С кондовой фотографии на него смотрел почти близнец Комарова: усы, лоб с залысинами, такое же блюдце ордена, стандартная гирлянда медалек. Можно было играть в игру "Найдите пять отличий". До пяти Тулаев так и не дотянул. Спасли только усы. Они у Дрожжина оказалсь уже. Он подбривал их сверху на полсантиметра, не больше, но только от этого смотрелся пижонистее. Усы, кажется, сами говорили: "Сколько ж я дамских щечек общекотал!"
Аттестацию на него писал тот же начфак, в котором под черной флотской тужуркой умер Лев Толстой. Или, скорее, Чехов. Толстой все-таки не мог подмечать у грешных людишек то, что видел Антон Павлович. Через десятилетие с лишком мудрый начфак разглядел будущий развод его подчиненного. Во всяком случае, среди отрицательных черт значились: любвеобильность, страсть к компаниям и выпивке, лживость и стремление к показухе. Особист не зря хвалил Дрожжина за передовой опыт в развитии контрактной службы в его отдельно взятом экипаже. Положительные черты умело дополняли отрицательные: аккуратность в одежде, скрупулезное соблюдение личной гигиены и отменная память. Денег он в долг не брал, начфаку не врал, но и в отличниках не ходил. И, скорее всего, не жена ушла от него, а он от жены.
Возможно, это было совсем не так, но ощущение родственности к нему поослабло.
В кабинет сначала втек горько-сладкий запах духов, а через секунду после него - хозяйка кабинета. Казалось, что она вдыхает обычный воздух, а выдыхает аромат французских духов. Свежий макияж делал ее лицо до противного красивым. Красивее мог быть только фейерверк в ночном небе. От нее, как и от фейерверка, кружилась голова. Но если при салюте она кружится от того, что слишком запрокинута ввысь голова, то от хозяйки кабинета голову мутило и без запрокидывания.
- Вы закончили? - лениво спросила она.
- Я думаю, да.
Еще оставался третий старпом, но операция в далеком
Североморске и то, что его лодка числилась неходовой, делали
этого парня совсем неинтересным. Не хватало еще, чтоб у него
тоже оказались усы и залысины на лбу. Тогда бы Тулаев
запутался намертво.
- В таком случае я закрою строевую часть. Скоро обед.
Она сказала это таким тоном, будто намекала, что он должен пригласить ее на этот обед в какой-нибудь местный ресторан.
- А где вы обычно обедаете? - за него ответил оживший в душе придурок.
- Дома.
- Это тяжелый случай.
- Почему же?
- Тогда мне придется пригласить вас на обед к вам домой.
Она посмотрела на него с внимательностью миллионерши, наконец-то увидевшей в витрине товар, который стоит купить.
- А вы нахал.
- Я не махал, я дирижировал, - идиотской говорилкой из детства ответил за него придурок.
Ему, кажется, мало было Ларисы, на которую он натравил в припадке азарта.
- Простите, но если бы в ваших краях был "Метрополь", я бы пригласил вас туда, но в этих скалах...
Придурок положил руку на ее тонкие пальчики, коснувшиеся папок. Пальчики стали чуть тверже, чем до этого, но из-под мягкого плена не выскользнули. Он посмотрел на ее губы, увеличенные свежей помадой, и впервые заметил усики. Они легонько колыхались от ее дыхания, будто намекали, что именно их, а не губы, нужно поцеловать первыми.
Под окном старчески скрипнула тормозами "Волга". Собаки загавкали там яростно, точно больше всего в жизни не любили именно эти тормоза.
- В поселке, к сожалению, всего один ресторан. И тот дрянной, - с растяжкой произнесла она. - От него пахнет корабельными крысами...
- Значит, мы идем к вам? - сократил он вдвое расстояние до ее колышащихся все быстрее и быстрее усиков.
- А вы где остановились?
- Я-а?
Он впервые вспомнил о себе. Или это придурок вспомнил, что не он же один должен потом отвечать за последствия.
- Да, вы...
- В гостинице. Она, кажется, всего одна здесь...
- А в какой каюте?
- Вы имеете в виду номер?
- Здесь все комнаты, в том числе и в гостинице, называются каютами.
- Двад... Нет, тридцать седьмой номер.
- Это одноместка. Почти люкс.
- Верно, - удивился он, и в этом удивлении даже чуть
отпрянул от нее.
- Золото мое! - артиллерийским разрывом шарахнул по стенам кабинета чужой голос. - Ну сколько тебя можно ждать?!
Ладонь Тулаева, сразу намокнув, скользнула с мягких, ставших какими-то пластилиновыми, пальчиков дамы. У хозяина баса был ровно остриженный рыжий ежик на крупной голове, сухие волевые губы, огромный рост и - самое главное - адмиральские погоны на плечах.
- Познакомься, - зачем-то сказала она этому адмиралу. - Это товарищ из комиссии.
Взгляд адмирала из безразличного, даже пренебрежительного мгновенно стал дружеским, почти подобострастным.
- Очень рад! Очень! - потискал он своей лапищей мокрую кисть Тулаева.
Чему он был рад, Тулаев так и не понял. Возможно, хотя бы тому, что его фурия не до конца заманила простоватого гостя. Хотя, скорее всего, ничему он и не радовался, но что-то же требовалось сказать.
- Не буду вам мешать, - вспомнив о том, что в комнате есть дверь, попрощался с ними обеими Тулаев.
Это обворожительное "золото" с колышащимися усиками так и не помогло ему решить проблему обеда.
3
От фасада ресторана и вправду пахло крысами. Впрочем, наверное, от него все-таки пахло подгоревшим комбижиром, квашеной капустой, дешевым портвейном и сыростью, но Тулаев не знал, как воняют корабельные крысы, и оттого запомнил крысиным именно запах ресторана в Тюленьей губе.
На первом этаже здания, стоящего рядом с рестораном, зеленела вывеска военторговского магазина. Он шагнул под нее и сразу понял, что из всего военторговского в нем осталась только эта вывеска. Судя по витрине, это был большой коммерческий киоск с тем же стандартным набором, который можно найти у любого метро в Москве. Только цены по странной закономерности оказались в полтора раза выше. Неужели только из-за того, что здесь день службы шел за полтора?
- Машенька, где там моя обязаловка? - обратился к продавщице бородатый офицер в кожаном подводницком реглане.
Он положил на ободраный пластиковый прилавок бумажку с гербовой печатью и росписью. Худенькая веснушчатая продавщица, больше похожая на девочку седьмого класса, чем на продавщицу, резко покраснела, взяла его бумажку, потом отыскала в раскрытой канцелярской книге нужную строку и протянула бородачу шариковую ручку.
- Вот тут распишитесь, пожалуйста.
Пока он оставлял на засаленой странице почти императорский вензель-роспись, она выстроила на прилавке пирамиду из пары десятков банок и пачек с крупой и сахаром.
- Сколько у меня в запасе? - с грохотом сгреб банки в крафтовый мешок бородач.
- Еще много, - снова покраснев, ответила продавщица.
- Ладно, - взвесив мешок, решил он. - Вечером зайду с остальными "керенками". Больно тяжеловато...
Он с грохотом хлопнул дверью, и Тулаев не удержался от вопроса:
- У вас что, пайок в магазине получают?
Веснушки в третий раз исчезли под краской на лице продавщицы. Она поправила накрахмаленную белую шапочку на огненно-рыжих волосах и подрагивающим голоском ответила:
- У нас пайки уже полгода не дают.
- Серьезно? - не поверил Тулаев.
- Да, товарищ капитан третьего ранга, серьезно.
- А что ж у него за бумажка такая с печатью?
- Это "керенка", - еле выдавила она.
- В каком смысле?
- Ну, деньги наши местные.
- А рубли у вас, что же, не ходят?
У девушки было свеженькое, совсем не тронутое макияжем лицо, и Тулаев еле сдержался, чтобы не посоветовать рыхуже немного подкрасить тушью горящие огнем ресницы.
- У нас ходят рубли, - растерянно ответила она. - Но их очень мало в гарнизоне. Уже четыре месяца никому на лодках не выдают зарплату. Вот наш командир базы, адмирал, и ввел "керенки". На них ставится сумма, к примеру, пятьдесят тысяч, печать и роспись. Офицеры, мичманы и члены их семей рассчитываются в магазине за товар "керенками", а когда приходят в базу деньги, то их в обмен на "керенки" привозят к нам... А кроме того, на часть зарплаты база через наш магазин в счет той же зарплаты выдает офицерам и мичманам консервы, крупы и сахар по ценам ниже магазинных. Вот тому товарищу, которого вы видели, я как раз и выдавала набор. А вы, наверное, журналист?..
Тулаев меньше всего от этой девчушки ожидал вопросов. Он и сам-то приехал в Тюленью губу не отвечать на вопросы, а задавать их.
- С чего вы взяли? - посмотрел он на самую большую веснушку, севшую почему-то прямо на кончик носика.
- А журналисты все время спрашивают. И вот вы тоже...
- Нет, не журналист... А скажите, - решил вернуться он к прежней теме разговора, - вот эти ваши "керенки" никто в базе не пытался подделывать?
- Не-ет, - ее синие глаза от удивления стали еще синее.
А может, они просто стали больше. С такими глазами продавщица казалась уже ученицей не седьмого, а шестого класса.
- Вы, наверно, на каникулах подрабатываете? - не сдержался Тулаев.
- Не-ет, - тем же недоуменным тоном наполнила она ответ. - Мне уже восемнадцать лет.
- И вам нравится жить среди этих сопок?
- А что делать? Кому-то же надо здесь служить. А у меня папа - старший мичман, боцман на лодке. Здесь все женщины так и говорят: "Мы служим".
Под грохот двери, который издалека вполне можно было принять за взрыв тротиловой шашки, в магазин ввалились трое подводников. На плечах их истертых кожаных регланов не лежали погоны, и Тулаев так и не смог определить офицеры это или мичманы.
- Машенька, что у тебя из флотской минералки есть поприличнее? потирая ладонь о ладонь, спросил самый здоровенный из подводников.
- Вот "Смирновскую" привезли, - обернулась она к строю бутылок на витрине.
- Не-е, эт ерунда!.. Ее в Польше гонят! Пусть ее сами поляки хлещут!
- А наше что?
- Вот питерский розлив есть...
- Это дорого.
- Вот мончегорский розлив...
- Кто-нибудь уже покупал?
- Да-а, - почему-то покраснела она.
- Выжили?
- Чего ты пристал? - оборвал его второй подводник, маленький и пухленький. На его пивном животике полы реглана от пуговицы к пуговице выписывали буквы "о". - Гробов же по поселку не носили. Берем мончегорскую...
Они расплатились "керенками" и пошли к двери, а третий подводник, доверительно склонясь к продавщице, что-то нашептывал ей. То ли из сочувствия к его тайне, то ли из-за природной отзывчивости, но продавщица тоже чуть наклонилась к нему. Веснушки снова исчезли с ее лица.
- Эдик, пошли! - позвали шептуна от двери. - Водка стынет!
При слове "водка" продавщица отпрянула от собеседника,
поправила чуть сползшую вперед шапочку и внятно произнесла:
- Ну не могу, Эдуард Эдуардович! Хозяин строго-настрого
запретил в долг давать товар...
Подводник ответил ей хриплым шепотом. Ни единого слова Тулаев не расслышал.
- Нет-нет, не могу, - повторно посопротивлялась продавщица. - Вот завтра вам "керенки" дадут, тогда и приходите...
- Эдик! - снова проорали от двери. - Ты ж еще звонить
хотел! Мы с такими темпами с тобой и до вечера к столу не
доберемся!
Таинственный Эдик распрямился в пояснице, хмуро стрельнул взглядом по Тулаеву, и тот чуть не вскрикнул. На него своими строгими глазами смотрел Комаров: усы, лоб с залысинами и... Нет, мундира с блюдцем ордена и гирляндой медалей не было, но и без них лицо казалось до боли знакомым. До того знакомым, что Тулаев чуть не поздоровался с ним.
Второй тротиловой шашкой грохнули двери. В магазине они опять остались вдвоем с продавщицей, и, пока не грохнула третья шашка, Тулаев выстрелил вопросом:
- Хороший знакомый?
- Кто?
- Ну вот этот усатый подводник...
- Знакомый, но не хороший, - посмотрела она сквозь стекло витрины на удаляющуюся кожаную троицу.
- Вы так считаете?
- Я не хочу о нем говорить.
- Почему же?
- Ну вот не хочу и все.
- Значит, он вас обидел...
- Это мое личное дело.
- Так он холостяк? - наводящим вопросом, хоть и не хотел того, ужалил Тулаев.
- Я не о том говорю, - вспыхнула продавщица. - Нужен он мне!.. Он у меня как-то в долг товар взял. До сих пор не рассчитался. И у отца моего занимал. Еще в застой. Советскими рублями...
- И до сих пор не отдал?
- Да вы что!.. Он половине базы должен...
- Настолько фанатично любит деньги?
Продавщица помялась, посмотрела на молчащую дверь и после паузы все-таки ответила:
- Скорее жена его любит деньги. Жуть как любит! А он... Он, наверное, тоже...
- А звонит он тоже в долг?
- Как получится.
- Надо же! - хлопнул себя по лбу ладонью Тулаев. - Я тоже позвонить должен. А где этот... пункт?..
- А вон за тем домом, - показала на спины удаляющейся троицы продавщица. - На первом этаже. Там все сразу: и почта, и телеграф, и междугородный телефон...
- Набор есть?
- Нет, только по заказу. У нас же все через Мурманск идет...
Выйдя из магазина, Тулаев с немалым усилием попридержал дверь, уважительно посмотрел на две чудовищные пружины, которые и рождали хлопок-взрыв, и только теперь догадался, для чего они здесь, - чтобы впускать зимой как можно меньше холодного воздуха вовнутрь магазина. А зима здесь, говорят, бывает и по двенадцать месяцев в году.
Кожаные регланы скрылись за углом дома. Торопливыми пальцами Тулаев застегнул замок-молнию своей серой куртки. Ветер, дующий на южный берег Северного Ледовитого океана, был все-таки более северным, чем южным. Спиной он ощущал на себе взгляд продавщицы. Для нее он, скорее всего, так и остался журналистом. Неплохо для начала.
Но почему же внутри не ожил придурок? В кабинете у секс-бомбы, жены адмирала, он хоть немного пошевелился, а рядом с продавщицей, как ее?.. Машенькой... Да, Машенькой, даже не подал признаков жизни. Конечно, удар, нанесенный Ларисой, не мог не сделать этого придурка инвалидом. Но ведь полчаса назад он же проснулся, пару раз дернулся и чуть не получил драгоценный поцелуй. Почему же в магазине от него не осталось и следа? Неужели он умер окончательно?
Не сдержавшись, Тулаев обернулся. Никто из-за витрины ему в спину не смотрел. За прилавком было пусто. И в душе тоже сразу стало как-то пусто. Так пусто, что он чуть не забыл, куда же направлялся.
4
Сделавшая пару холодных глотков Москва опять задыхалась в зное. Невысокий парень в пиджаке табачного цвета медленно выбрался из "BMW", в котором кондиционер создал просто-таки рай, и сразу понял, что попал в ад. Сгорбившись, будто под весом воздуха, ставшего от жары сухим и плотным, он перешел улицу и с облегчением нырнул под козырек входа в Департамент муниципального жилья.
На первом этаже все стулья вдоль стены были заняты посетителями. Впрочем, на остальных этажах картина была одна и та же. Всякий, увидевший эти странные сидячие очереди человек, подумал бы, что москвичи, поголовно желая хоть как-то отвлечься от зноя, решили продать друг другу свои квартиры, дачи и земельные участки. В очередях в вожделенные кабинеты томились неделями. У парня, идущего по коридору подпрыгивающей походкой, на самоуверенном кареглазом лице читалось, что он не привык стоять в очередях.
Нагло оттолкнув тетку, вскочившую со стула и попытавшуюся преградить ему путь, он вошел в комнату и захлопнул дверь с таким грохотом, чтобы больше ни у кого в коридоре не возникло желание остановить его.
- Вы что хулиганите, молодой человек! - вскинула от бумаг голову щупленькая тетка с рыжими от хны волосами. - Как ваша фамилия?
На углу стола жеваной-пережеваной бумагой лежал список очередников, желающих зарегистрировать факт купли-продажи. Искрапленными татуировкой пальцами, на которых блеснули две золотые печатки, парень схватил листок и прочел первую же фамилию, стоящую за длинным рядом уже вычеркнутых:
- Григорян!
- Какой же вы Григорян? - вопросительно покомкал маленькие беличьи бровки сидящий напротив тетки мужчина. - Григорян - это дама. Она за мной занимала очередь...
- Я - ее племянник!
У парня действительно было что-то южное, возможно даже кавказское в лице. Смуглая кожа и карие глаза усиливали это чувство, хотя в верхних скулах не хватало тюркской округленности.
- Ты все оформил, дядя? - швырнул список на стол парень.
- Все-о-о...
- А чего тогда прикалываешься? Может, ты типа мента тут?..
Брови замерли, а по всему лицу мужчины почему-то именно от них стала растекаться алая краска. Кажется, он хотел встать, но, встав, он бы оказался на голову ниже наглеца и тогда уж точно из грозного стал бы жалким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Поддерживая его ногтем, Тулаев выписал себе на бумажку все предложение, в котором было это слово, и захлопнул папку. Голову резко бросило вверх, и он в чихе брызнул слюной по столу. Этот Комаров достал его даже издалека.
В другом шкафу Тулаев уже без труда нашел папку с личным делом Дрожжина. С кондовой фотографии на него смотрел почти близнец Комарова: усы, лоб с залысинами, такое же блюдце ордена, стандартная гирлянда медалек. Можно было играть в игру "Найдите пять отличий". До пяти Тулаев так и не дотянул. Спасли только усы. Они у Дрожжина оказалсь уже. Он подбривал их сверху на полсантиметра, не больше, но только от этого смотрелся пижонистее. Усы, кажется, сами говорили: "Сколько ж я дамских щечек общекотал!"
Аттестацию на него писал тот же начфак, в котором под черной флотской тужуркой умер Лев Толстой. Или, скорее, Чехов. Толстой все-таки не мог подмечать у грешных людишек то, что видел Антон Павлович. Через десятилетие с лишком мудрый начфак разглядел будущий развод его подчиненного. Во всяком случае, среди отрицательных черт значились: любвеобильность, страсть к компаниям и выпивке, лживость и стремление к показухе. Особист не зря хвалил Дрожжина за передовой опыт в развитии контрактной службы в его отдельно взятом экипаже. Положительные черты умело дополняли отрицательные: аккуратность в одежде, скрупулезное соблюдение личной гигиены и отменная память. Денег он в долг не брал, начфаку не врал, но и в отличниках не ходил. И, скорее всего, не жена ушла от него, а он от жены.
Возможно, это было совсем не так, но ощущение родственности к нему поослабло.
В кабинет сначала втек горько-сладкий запах духов, а через секунду после него - хозяйка кабинета. Казалось, что она вдыхает обычный воздух, а выдыхает аромат французских духов. Свежий макияж делал ее лицо до противного красивым. Красивее мог быть только фейерверк в ночном небе. От нее, как и от фейерверка, кружилась голова. Но если при салюте она кружится от того, что слишком запрокинута ввысь голова, то от хозяйки кабинета голову мутило и без запрокидывания.
- Вы закончили? - лениво спросила она.
- Я думаю, да.
Еще оставался третий старпом, но операция в далеком
Североморске и то, что его лодка числилась неходовой, делали
этого парня совсем неинтересным. Не хватало еще, чтоб у него
тоже оказались усы и залысины на лбу. Тогда бы Тулаев
запутался намертво.
- В таком случае я закрою строевую часть. Скоро обед.
Она сказала это таким тоном, будто намекала, что он должен пригласить ее на этот обед в какой-нибудь местный ресторан.
- А где вы обычно обедаете? - за него ответил оживший в душе придурок.
- Дома.
- Это тяжелый случай.
- Почему же?
- Тогда мне придется пригласить вас на обед к вам домой.
Она посмотрела на него с внимательностью миллионерши, наконец-то увидевшей в витрине товар, который стоит купить.
- А вы нахал.
- Я не махал, я дирижировал, - идиотской говорилкой из детства ответил за него придурок.
Ему, кажется, мало было Ларисы, на которую он натравил в припадке азарта.
- Простите, но если бы в ваших краях был "Метрополь", я бы пригласил вас туда, но в этих скалах...
Придурок положил руку на ее тонкие пальчики, коснувшиеся папок. Пальчики стали чуть тверже, чем до этого, но из-под мягкого плена не выскользнули. Он посмотрел на ее губы, увеличенные свежей помадой, и впервые заметил усики. Они легонько колыхались от ее дыхания, будто намекали, что именно их, а не губы, нужно поцеловать первыми.
Под окном старчески скрипнула тормозами "Волга". Собаки загавкали там яростно, точно больше всего в жизни не любили именно эти тормоза.
- В поселке, к сожалению, всего один ресторан. И тот дрянной, - с растяжкой произнесла она. - От него пахнет корабельными крысами...
- Значит, мы идем к вам? - сократил он вдвое расстояние до ее колышащихся все быстрее и быстрее усиков.
- А вы где остановились?
- Я-а?
Он впервые вспомнил о себе. Или это придурок вспомнил, что не он же один должен потом отвечать за последствия.
- Да, вы...
- В гостинице. Она, кажется, всего одна здесь...
- А в какой каюте?
- Вы имеете в виду номер?
- Здесь все комнаты, в том числе и в гостинице, называются каютами.
- Двад... Нет, тридцать седьмой номер.
- Это одноместка. Почти люкс.
- Верно, - удивился он, и в этом удивлении даже чуть
отпрянул от нее.
- Золото мое! - артиллерийским разрывом шарахнул по стенам кабинета чужой голос. - Ну сколько тебя можно ждать?!
Ладонь Тулаева, сразу намокнув, скользнула с мягких, ставших какими-то пластилиновыми, пальчиков дамы. У хозяина баса был ровно остриженный рыжий ежик на крупной голове, сухие волевые губы, огромный рост и - самое главное - адмиральские погоны на плечах.
- Познакомься, - зачем-то сказала она этому адмиралу. - Это товарищ из комиссии.
Взгляд адмирала из безразличного, даже пренебрежительного мгновенно стал дружеским, почти подобострастным.
- Очень рад! Очень! - потискал он своей лапищей мокрую кисть Тулаева.
Чему он был рад, Тулаев так и не понял. Возможно, хотя бы тому, что его фурия не до конца заманила простоватого гостя. Хотя, скорее всего, ничему он и не радовался, но что-то же требовалось сказать.
- Не буду вам мешать, - вспомнив о том, что в комнате есть дверь, попрощался с ними обеими Тулаев.
Это обворожительное "золото" с колышащимися усиками так и не помогло ему решить проблему обеда.
3
От фасада ресторана и вправду пахло крысами. Впрочем, наверное, от него все-таки пахло подгоревшим комбижиром, квашеной капустой, дешевым портвейном и сыростью, но Тулаев не знал, как воняют корабельные крысы, и оттого запомнил крысиным именно запах ресторана в Тюленьей губе.
На первом этаже здания, стоящего рядом с рестораном, зеленела вывеска военторговского магазина. Он шагнул под нее и сразу понял, что из всего военторговского в нем осталась только эта вывеска. Судя по витрине, это был большой коммерческий киоск с тем же стандартным набором, который можно найти у любого метро в Москве. Только цены по странной закономерности оказались в полтора раза выше. Неужели только из-за того, что здесь день службы шел за полтора?
- Машенька, где там моя обязаловка? - обратился к продавщице бородатый офицер в кожаном подводницком реглане.
Он положил на ободраный пластиковый прилавок бумажку с гербовой печатью и росписью. Худенькая веснушчатая продавщица, больше похожая на девочку седьмого класса, чем на продавщицу, резко покраснела, взяла его бумажку, потом отыскала в раскрытой канцелярской книге нужную строку и протянула бородачу шариковую ручку.
- Вот тут распишитесь, пожалуйста.
Пока он оставлял на засаленой странице почти императорский вензель-роспись, она выстроила на прилавке пирамиду из пары десятков банок и пачек с крупой и сахаром.
- Сколько у меня в запасе? - с грохотом сгреб банки в крафтовый мешок бородач.
- Еще много, - снова покраснев, ответила продавщица.
- Ладно, - взвесив мешок, решил он. - Вечером зайду с остальными "керенками". Больно тяжеловато...
Он с грохотом хлопнул дверью, и Тулаев не удержался от вопроса:
- У вас что, пайок в магазине получают?
Веснушки в третий раз исчезли под краской на лице продавщицы. Она поправила накрахмаленную белую шапочку на огненно-рыжих волосах и подрагивающим голоском ответила:
- У нас пайки уже полгода не дают.
- Серьезно? - не поверил Тулаев.
- Да, товарищ капитан третьего ранга, серьезно.
- А что ж у него за бумажка такая с печатью?
- Это "керенка", - еле выдавила она.
- В каком смысле?
- Ну, деньги наши местные.
- А рубли у вас, что же, не ходят?
У девушки было свеженькое, совсем не тронутое макияжем лицо, и Тулаев еле сдержался, чтобы не посоветовать рыхуже немного подкрасить тушью горящие огнем ресницы.
- У нас ходят рубли, - растерянно ответила она. - Но их очень мало в гарнизоне. Уже четыре месяца никому на лодках не выдают зарплату. Вот наш командир базы, адмирал, и ввел "керенки". На них ставится сумма, к примеру, пятьдесят тысяч, печать и роспись. Офицеры, мичманы и члены их семей рассчитываются в магазине за товар "керенками", а когда приходят в базу деньги, то их в обмен на "керенки" привозят к нам... А кроме того, на часть зарплаты база через наш магазин в счет той же зарплаты выдает офицерам и мичманам консервы, крупы и сахар по ценам ниже магазинных. Вот тому товарищу, которого вы видели, я как раз и выдавала набор. А вы, наверное, журналист?..
Тулаев меньше всего от этой девчушки ожидал вопросов. Он и сам-то приехал в Тюленью губу не отвечать на вопросы, а задавать их.
- С чего вы взяли? - посмотрел он на самую большую веснушку, севшую почему-то прямо на кончик носика.
- А журналисты все время спрашивают. И вот вы тоже...
- Нет, не журналист... А скажите, - решил вернуться он к прежней теме разговора, - вот эти ваши "керенки" никто в базе не пытался подделывать?
- Не-ет, - ее синие глаза от удивления стали еще синее.
А может, они просто стали больше. С такими глазами продавщица казалась уже ученицей не седьмого, а шестого класса.
- Вы, наверно, на каникулах подрабатываете? - не сдержался Тулаев.
- Не-ет, - тем же недоуменным тоном наполнила она ответ. - Мне уже восемнадцать лет.
- И вам нравится жить среди этих сопок?
- А что делать? Кому-то же надо здесь служить. А у меня папа - старший мичман, боцман на лодке. Здесь все женщины так и говорят: "Мы служим".
Под грохот двери, который издалека вполне можно было принять за взрыв тротиловой шашки, в магазин ввалились трое подводников. На плечах их истертых кожаных регланов не лежали погоны, и Тулаев так и не смог определить офицеры это или мичманы.
- Машенька, что у тебя из флотской минералки есть поприличнее? потирая ладонь о ладонь, спросил самый здоровенный из подводников.
- Вот "Смирновскую" привезли, - обернулась она к строю бутылок на витрине.
- Не-е, эт ерунда!.. Ее в Польше гонят! Пусть ее сами поляки хлещут!
- А наше что?
- Вот питерский розлив есть...
- Это дорого.
- Вот мончегорский розлив...
- Кто-нибудь уже покупал?
- Да-а, - почему-то покраснела она.
- Выжили?
- Чего ты пристал? - оборвал его второй подводник, маленький и пухленький. На его пивном животике полы реглана от пуговицы к пуговице выписывали буквы "о". - Гробов же по поселку не носили. Берем мончегорскую...
Они расплатились "керенками" и пошли к двери, а третий подводник, доверительно склонясь к продавщице, что-то нашептывал ей. То ли из сочувствия к его тайне, то ли из-за природной отзывчивости, но продавщица тоже чуть наклонилась к нему. Веснушки снова исчезли с ее лица.
- Эдик, пошли! - позвали шептуна от двери. - Водка стынет!
При слове "водка" продавщица отпрянула от собеседника,
поправила чуть сползшую вперед шапочку и внятно произнесла:
- Ну не могу, Эдуард Эдуардович! Хозяин строго-настрого
запретил в долг давать товар...
Подводник ответил ей хриплым шепотом. Ни единого слова Тулаев не расслышал.
- Нет-нет, не могу, - повторно посопротивлялась продавщица. - Вот завтра вам "керенки" дадут, тогда и приходите...
- Эдик! - снова проорали от двери. - Ты ж еще звонить
хотел! Мы с такими темпами с тобой и до вечера к столу не
доберемся!
Таинственный Эдик распрямился в пояснице, хмуро стрельнул взглядом по Тулаеву, и тот чуть не вскрикнул. На него своими строгими глазами смотрел Комаров: усы, лоб с залысинами и... Нет, мундира с блюдцем ордена и гирляндой медалей не было, но и без них лицо казалось до боли знакомым. До того знакомым, что Тулаев чуть не поздоровался с ним.
Второй тротиловой шашкой грохнули двери. В магазине они опять остались вдвоем с продавщицей, и, пока не грохнула третья шашка, Тулаев выстрелил вопросом:
- Хороший знакомый?
- Кто?
- Ну вот этот усатый подводник...
- Знакомый, но не хороший, - посмотрела она сквозь стекло витрины на удаляющуюся кожаную троицу.
- Вы так считаете?
- Я не хочу о нем говорить.
- Почему же?
- Ну вот не хочу и все.
- Значит, он вас обидел...
- Это мое личное дело.
- Так он холостяк? - наводящим вопросом, хоть и не хотел того, ужалил Тулаев.
- Я не о том говорю, - вспыхнула продавщица. - Нужен он мне!.. Он у меня как-то в долг товар взял. До сих пор не рассчитался. И у отца моего занимал. Еще в застой. Советскими рублями...
- И до сих пор не отдал?
- Да вы что!.. Он половине базы должен...
- Настолько фанатично любит деньги?
Продавщица помялась, посмотрела на молчащую дверь и после паузы все-таки ответила:
- Скорее жена его любит деньги. Жуть как любит! А он... Он, наверное, тоже...
- А звонит он тоже в долг?
- Как получится.
- Надо же! - хлопнул себя по лбу ладонью Тулаев. - Я тоже позвонить должен. А где этот... пункт?..
- А вон за тем домом, - показала на спины удаляющейся троицы продавщица. - На первом этаже. Там все сразу: и почта, и телеграф, и междугородный телефон...
- Набор есть?
- Нет, только по заказу. У нас же все через Мурманск идет...
Выйдя из магазина, Тулаев с немалым усилием попридержал дверь, уважительно посмотрел на две чудовищные пружины, которые и рождали хлопок-взрыв, и только теперь догадался, для чего они здесь, - чтобы впускать зимой как можно меньше холодного воздуха вовнутрь магазина. А зима здесь, говорят, бывает и по двенадцать месяцев в году.
Кожаные регланы скрылись за углом дома. Торопливыми пальцами Тулаев застегнул замок-молнию своей серой куртки. Ветер, дующий на южный берег Северного Ледовитого океана, был все-таки более северным, чем южным. Спиной он ощущал на себе взгляд продавщицы. Для нее он, скорее всего, так и остался журналистом. Неплохо для начала.
Но почему же внутри не ожил придурок? В кабинете у секс-бомбы, жены адмирала, он хоть немного пошевелился, а рядом с продавщицей, как ее?.. Машенькой... Да, Машенькой, даже не подал признаков жизни. Конечно, удар, нанесенный Ларисой, не мог не сделать этого придурка инвалидом. Но ведь полчаса назад он же проснулся, пару раз дернулся и чуть не получил драгоценный поцелуй. Почему же в магазине от него не осталось и следа? Неужели он умер окончательно?
Не сдержавшись, Тулаев обернулся. Никто из-за витрины ему в спину не смотрел. За прилавком было пусто. И в душе тоже сразу стало как-то пусто. Так пусто, что он чуть не забыл, куда же направлялся.
4
Сделавшая пару холодных глотков Москва опять задыхалась в зное. Невысокий парень в пиджаке табачного цвета медленно выбрался из "BMW", в котором кондиционер создал просто-таки рай, и сразу понял, что попал в ад. Сгорбившись, будто под весом воздуха, ставшего от жары сухим и плотным, он перешел улицу и с облегчением нырнул под козырек входа в Департамент муниципального жилья.
На первом этаже все стулья вдоль стены были заняты посетителями. Впрочем, на остальных этажах картина была одна и та же. Всякий, увидевший эти странные сидячие очереди человек, подумал бы, что москвичи, поголовно желая хоть как-то отвлечься от зноя, решили продать друг другу свои квартиры, дачи и земельные участки. В очередях в вожделенные кабинеты томились неделями. У парня, идущего по коридору подпрыгивающей походкой, на самоуверенном кареглазом лице читалось, что он не привык стоять в очередях.
Нагло оттолкнув тетку, вскочившую со стула и попытавшуюся преградить ему путь, он вошел в комнату и захлопнул дверь с таким грохотом, чтобы больше ни у кого в коридоре не возникло желание остановить его.
- Вы что хулиганите, молодой человек! - вскинула от бумаг голову щупленькая тетка с рыжими от хны волосами. - Как ваша фамилия?
На углу стола жеваной-пережеваной бумагой лежал список очередников, желающих зарегистрировать факт купли-продажи. Искрапленными татуировкой пальцами, на которых блеснули две золотые печатки, парень схватил листок и прочел первую же фамилию, стоящую за длинным рядом уже вычеркнутых:
- Григорян!
- Какой же вы Григорян? - вопросительно покомкал маленькие беличьи бровки сидящий напротив тетки мужчина. - Григорян - это дама. Она за мной занимала очередь...
- Я - ее племянник!
У парня действительно было что-то южное, возможно даже кавказское в лице. Смуглая кожа и карие глаза усиливали это чувство, хотя в верхних скулах не хватало тюркской округленности.
- Ты все оформил, дядя? - швырнул список на стол парень.
- Все-о-о...
- А чего тогда прикалываешься? Может, ты типа мента тут?..
Брови замерли, а по всему лицу мужчины почему-то именно от них стала растекаться алая краска. Кажется, он хотел встать, но, встав, он бы оказался на голову ниже наглеца и тогда уж точно из грозного стал бы жалким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45