Наверное, именно из-за воздуха и снега сама база воспринималась ему чем-то чистым и свежим: белые, совсем без балконов, пятиэтажки, выметенные матросами асфальтовые дорожки, газоны с робкими цветками клевера, черные рыбины лодок у причалов. Но позже, когда он вышел из гостиницы и прогулялся по городку, ощущение чистоты и свежести медленно испарилось из души. Пятиэтажки вблизи оказались давно не белеными бетонными склепами, у многих из которых двери подъездов были крест-накрест заколочены досками, по дорожкам стадами носились неизвестно откуда взявшиеся облезлые собаки, а с большинства лодок-рыбин клоками свисало резиновое покрытие.
У входа в штаб дивизии Тулаев обернулся и совсем другими глазами посмотрел на базу. Вжавшаяся в бугристые базальтовые скалы, она смотрелась странным, непонятно как забредшим в угрюмый северный залив существом. И если это существо могло бы думать и ощущать, оно бы сейчас поняло, что его хозяин, живущий гораздо южнее, бросил его на произвол судьбы. Но оно не могло ни думать, ни ощущать.
Тулаев не без подсказки дежурного по штабу нашел отделение кадров, открыл его дверь и сразу забыл все, что думал до этого. Впрочем, при виде такой женщины можно было забыть и себя.
Она подняла глаза от бумаг, по которым лениво, с подчеркнутым презрением к ним, водила шариковой ручкой, поправила пальчиками чуть сползший вперед погон с широкой старшинской лычкой и посмотрела на Тулаева с видом продавщицы, которой принесли только что у нее же купленный дрянной товар.
- Вы что, читать не умеете? - с вызовом спросила она.
С трудом Тулаев оторвался от магнита ее лица, посмотрел на дверь. "Работа над документами", - сурово предупреждала белая табличка. Она висела криво и вот-вот могла сорваться с гвоздика.
- Я - из комиссии, - поправив табличку, Тулаев закрыл дверь и постарался посмотреть на хозяйку кабинета с максимальным равнодушием. - Вам звонили обо мне?
- Ах, это вы!
Она медленно поднялась из-за стола, оправила у пояса флотскую черную куртку, неплохо подчеркивающую ее выставочную грудь, и осветила лицо улыбкой.
- Проходите, присаживайтесь... А то я уж думала, какой-нибудь забулдыга-механик с отстоя приперся узнать, в каком году ему можно будет на пенсию уйти...
- А без вас он это не узнает?
- Конечно, нет. Здесь же все личные дела.
У нее определенно было лицо какой-то западной кинозвезды. То ли Джины Лоллобриджиды, то ли Фэй Данауэй. А может, и не той, и не другой. Но в ее выразительных, чуть хищных глазах, в ее ровненьком маленьком носике, в грубо, с вызовом напомаженных губах, в мягком овале лица жило что-то сказочное, заграничное. Такое восхищение в прежние годы мы испытывали перед яркой импортной упаковкой, к примеру, пресных галет.
- Это хорошо, что все личные дела именно у вас, - с легкой иронией произнес Тулаев. - Я бы хотел посмотреть вот эти экипажи, - протянул он ей бумажку с пятизначными номерами трех воинских частей.
- Вот прямо все вам нужны? - округлила она и без того большие серые глаза.
- Мне так приказали, - переложил Тулаев ответственность на мифического недосягаемого начальника.
Под окнами хрипло загавкала одна собака, ее злой лай подхватила другая, потом третья, за ними заголосило сразу не меньше десятка луженых, выдраенных северными ветрами глоток.
- Откуда у вас такая псарня? - поинтересовался Тулаев. - Сами, что ли, разводите?
- От соседей, - недовольно ответила она. - За сопками, западнее нас, базу отстоя закрыли, а там собаки всю воинскую часть охраняли. Люди ушли, а собаки... Собаки разбежались... В основном, к нам... Тут хоть какая-то жизнь теплится...
Он заметил, что она пытается вынуть из стального шкафа метровую книгу бурых папок, и бросился к ней на помощь. Ладонь Тулаева легла снизу на хрупкую, нежную кисть. Ее крашеные под блондинку волосы защекотали его щеку. Она резко повернула лицо к Тулаеву, он вдохнул пьянящий запах ее кожи и сказал совсем не то, что хотел:
- В Москве таких симпатичных офицеров я не встречал.
- Я - не офицер, - чуть ли не со стоном ответила она.
- А кто?.. Адмирал?
- Нет... Я - главстаршина сверхсрочной службы... Адмирал
- это мой муж...
Пальцы сразу ощутили тяжесть вавилонской башни папок. А до этого казалось, что держал на ладони воздух.
- Серьезно?
- Серьезно... Он - командир дивизии...
Сладкий аромат, струившийся от ее щек, тоже исчез. Только теперь Тулаев заметил, что от женщины пахнет луком.
- Вопросов нет, - уже смелее подхватил он с ее рук папки и перенес на стол.
- Это только один экипаж, - пояснила она. - Работайте
пока с ним. А два остальных - там, - показала она
пальчиком на другой стальной шкаф.
- Получается, что я вас выгнал, - оглядев комнату, не
нашел больше в ней столов Тулаев.
- Ничего. Я за стеночкой посижу, в соседнем кабинете.
Она выплыла из комнаты. У женщин появляется такая
походка только тогда, когда она твердо знает, что на ее ноги смотрит мужчина. Наверное, хозяйке кабинета и не стоило так стараться. Свою карьеру она уже сделала - вышла замуж за самого большого начальника в базе.
Без труда Тулаев отыскал в бурой колонне папок нужную. На белых полосках, наклеенных на обложку, печатными буквами было написано: "Комаров Эдуард Эдуардович". Тулаев открыл папку и извлек из бумажного кармашка фотографию девять на двенадцать: напряженно замершее усатое лицо с заметными залысинами на лбу, крупное блюдце ордена "За службу Родине в Вооруженных Силах" третьей степени, горстка юбилейных и "песочных" медалей.
Начальник особого отдела дивизии, который утром пришел в номер Тулаева в гостинице, хуже всего отозвался о Комарове.
- Я обобщил материал сразу после того, как получил команду из Москвы, - недовольно достал он из кожаной папки форматный листок бумаги.
На плечах его могучей тужурки лежало три звезды капитана первого ранга, и в том, как сковано он себя ощущал, видно было определенное душевное расстройство. Он привык, что ему докладывали о чем-либо капитаны третьего ранга, но чтобы он докладывал капитану третьего ранга...
- Один из тех, чьи фамилии фигурировали в шифрограмме, сейчас находится в госпитале.
- Что-нибудь серьезное?
- Плановая операция. Язва желудка.
- Давно он лег?
- Три дня назад. В Североморске.
Только после этих слов Тулаев понял, что Межинский не ошибался. Четыре дня назад, когда он впервые узнал о командировке, подозреваемых старпомов было три. По правилам математики для первого класса осталось два.
- А что по другим? - издалека посмотрел на бумагу в руках особиста Тулаев.
- Обычные офицеры. Ничем выдающимся не блещут. Во всяком случае, ни один из них на должность командира кадровыми органами сейчас не выдвигается. Но и ничего антигосударственного за ними не замечалось.
Особист говорил бесстрастно, словно вел речь не о живых людях, а сообщал о том, что погода на завтра не изменится. Скорее всего, в отдел он попал очень давно, может даже с лейтенантов, и за это время успел настолько дистанцироваться от тех, о ком регулярно сообщал наверх, что как будто и не служил с ними вместе в одной базе, а парил над землей всесильным магом. А когда из особого отдела флота продублировали команду из Москвы на усиление бдительности в связи с возможным терактом, он воспринял это сообщение как блажь столичного начальства. Ну какой теракт мог быть в его базе, если ходовых лодок осталось то ли три, то ли четыре, а хранилищ ядерного боезапаса отродясь не существовало! Да и откуда было взяться террористам, если слева, справа и сзади базы - голая, на десятки километров голая тундра, а впереди - холодное море. Любой новый человек тут же привлек бы внимание.
- Тогда давайте по порядку, - надоело Тулаеву это хождение вокруг да около. - Вот Комаров, к примеру.
- Обычный офицер, - прежними словами ответил особист.
Видимо, все люди для него делились на обычных и необычных. Интересно, а к какой категории он относил себя?
- Подозрительного в его поведении в последнее время вы
ничего не замечали? - клещами вытягивал сведения Тулаев.
- Слишком часто стал из базы выезжать.
- На чем?
- У него "жигули". Шестая модель.
- Новая?
- Новая.
Ответ Тулаеву понравился. Когда офицеру с пень на колоду выдают зарплату, а то и вовсе не выдают, а для покупки "жигулей" шестой модели нужно не меньше тридцати-сорока таких зарплат, то такого офицера просто нельзя не считать подозрительным.
- Я имею в виду, что он ее новой покупал, - неожиданно уточнил особист. - Хотя это было в конце восьмидесятых.
- Вот как!
Интерес сменился разочарованием, и Тулаеву захотелось от него избавиться, как от билета на плохое место в театре.
- А откуда у него такие деньги? - спросил он особиста.
- Ну, вообще-то в те годы... даже в те годы, я уж не говорю о застое, на севере платили хорошо. Лейтенант мог купить машину после года службы. А Комаров приобрел, когда уже был старшим лейтенантом...
- А очередь?
- Что вы имеете в виду?
- Раньше ведь были очереди на покупку автомобиля.
- Но только не у нас, - с гордостью объявил особист.
Нет, конечно существовала очередь, но шла она очень быстро. Гораздо быстрее, чем на Большой земле.
- Ладно, - все-таки не мог смириться Тулаев со столь
легким поражением. - А зачем он ездит, как вы говорите,
очень часто в Мурманск?
- Не знаю...
Крупное, с двумя пивными подбородками, лицо особиста налилось краской. До этих слов он отвечал то глядя в бумажку, то на цветную шторку у окна, но теперь был вынужден посмотреть прямо в глаза московскому гостю.
- Сейчас, видите ли, не те времена, когда в каждом работающем с секретами офицере мы видели потенциального шпиона, - объяснил он свою неосведомленность. - В личную жизнь мы уже сейчас не лезем, врагов не ищем. А секреты... Вы же сами знаете: сейчас номера воинских частей в газетах прямым текстом называют. Лодки все наши сфотографированы вдоль и поперек. Места базирования в том же докладе норвежской "Беллуны" вплоть до каждого пирса прорисованы. Видели?..
Тулаев ответил коротким кивком, хотя и не видел. Доклад "Беллуны" лежал в его чемодане. Межинский при его выдаче сразу посоветовал ознакомиться, но он отложил эту похожую на толстый западный журнал книгу до лучших времен.
- Но если требуется, я могу напрячь сотрудников отдела, - предложил свои услуги особист.
- Требуется, - снова кивнул Тулаев.
- Хорошо. Я дам команду.
- Что еще по этому Комарову?
- Ну, если в двух словах, то по службе его характеризуют средне. С подчиненными недостаточно требователен. Иногда может выпить. В общем, на флоте лучше иметь мягкий, извиняюсь, шанкр, чем мягкий характер. У них в экипаже сильный командир. На нем все и держится...
- А в семье у него как?
- Жена, если честно, скандалистка. Пилит его дома так, что на улице слышно.
- А он?
- Что - он?
- Отвечает?
- Я же говорил вам о его характере. Тряпка. Что она скажет,
то и сделает...
- Насколько я понял, он сейчас в базе?
- Да. Их экипаж готовится к боевой службе.
- А что это такое?
Удивленными глазами особист посмотрел на флотский погон гостя, сжал в матросскую тельняшку морщины на лбу и сбивчиво ответил:
- Ну, боевая служба - это вообще-то... боевая служба... Плавание, в общем... С максимальным вооружением, с получением боевого задания на патрулирование в определенном квадрате Атлантики...
- И когда они должны уйти?
- Знаете, точный день еще не определен. Они же идут на
смену другой лодке. Как дадут команду из штаба флота, так загрузят продовольствие и - вперед.
С престарелого платяного шкафа тенью метнулся Прошка. Особист вскочил, ударился спиной о казенную стойку-вешалку. Она с грохотом упала на пол. С нее колесом покатилась под ноги Тулаеву огромная шитая фуражка особиста.
- Тьфу ты!.. Это кот, что ли?! Откуда он тут?
- Это мой, - теперь уже пришел черед покраснеть Тулаеву.
Он поднял с пола вешалку, потом фуражку, отер с нее пыль о свою брючину и протянул особисту.
- Сыщицкий, что ли, кот? - мрачно пошутил особист, принимая родную фуражку.
- Скорее, телохранитель.
- Оно и видно. Уже без глаза.
А Прошка, спавший на шкафу, если честно, и сам спросонья испугался гостя. Открыл единственный глаз, увидел огромного человека в черной форме, а поскольку коты цветов не различают, то эта форма показалась ему такой же, как на бандите, ворвавшемся когда-то в его квартиру. Страх швырнул Прошку на пол, к спасительному квадрату окна, и он бы, наверное, уже через секунду барахтался бы среди собачьей своры, если бы не голос хозяина. Он с усилием обернулся, разглядел Тулаева, который даже и не думал драться с огромным черным гостем, и немного успокоился. Но на всякий случай все же скользнул за ноги хозяина, сел на коврик за его каблуками и стал слушать разговор.
- Надо же как напугал! - подняв стул, снова сел на него
особист. - На чем мы остановились?
- Вы сказали, вперед.
- Ну, конечно... Давайте двигаться вперед. Следующий
старпом - капитан второго ранга Дрожжин Виктор Семенович.
Тоже обычный офицер...
Тулаев кашлянул. Обычный офицер Комаров, судя по рассказу особиста, оказался совсем необычным. А может, Тулаев просто слишком серьезно воспринял слово-паразит у собеседника? Почти у каждого такие словечки, а то и фразы есть. Один к месту и не к месту лепит "понимаешь", другой без конца вставляет "ну это", а третий вообще слова не произнесет без дурацкого "как говорится".
- Дрожжин более волевой, чем Комаров, офицер, - не смутившись покашливанием Тулаева, продолжил особист. - Является передовиком в становлении на атомном подводном флоте контрактной службы.
- А Комаров в этом становлении не участвует?
- Комаров?.. В этом экипаже имеются два контрактника. Но у Дрожжина больше - целых четыре.
- Это хорошо?
- От командиров директивами требуют развивать контрактную службу. Четыре контрактника-матроса с учетом того, что большинство экипажа офицеры и мичманы - совсем неплохой результат.
- Если этот Дрожжин такой хороший, почему вы его не выдвигаете на должность командира лодки?
- Он недавно развелся.
- Ах вот как!
Их судьбы оказывались схожи, и Тулаев ощутил родственную жалость к Дрожжину.
- А разве сейчас преследуют за развод? - попытался он защитить его.
- Вообще-то нет. Но... Командир его экипажа уперся и такой записи в последней аттестации не сделал.
- Командир - хороший семьянин?
- Да.
В голосе особиста ощущалась бетонная твердость. Видимо, этот командир как раз и относился к разряду необычных офицеров. Обычные, судя по всему, пили, разводились и вообще не очень хотели служить бесплатно.
- Дрожжин сейчас в базе? - почесал Прошку за ухом Тулаев.
- Да. Его экипаж тоже готовится к выходу на боевую службу.
Бумажка, на которой Тулаев так и не рассмотрел ни единого слова, упала в кожаную папку особиста, прожужжал замок-молния, и сразу стало так тихо, как будто все звуки на земле навсегда умерли. Чтобы спасти землю от такой напасти, Тулаеву пришлось кашлянуть. И звуки сразу ожили: заорали подравшиеся за рыбешку чайки, слоном загудел буксир, отходящий от причала, звякнул металл, глухо, как сквозь вату, забубнили что-то нудное далекие голоса.
- А кто из них двоих раньше уйдет на боевую службу? - так, на всякий случай, спросил Тулаев.
- Комаров, - мгновенно выстрелил ответом особист и с покряхтыванием встал. - Извините, у меня через десять минут совещание, - предупредил он.
Сколько Тулаев ни силился, а вспомнить так и не смог, смотрел ли хоть раз особист на часы.
- Последний вопрос можно? - встрепенулся Тулаев.
- Да, я вас слушаю.
- Скажите, а за сколько дней до ухода на боевую службу... ну, то есть в море, лодки загружают в свои контейнеры ракеты с ядерными боеголовками?
Особист посмотрел на Тулаева ироничным взглядом и с не меньшей иронией в голосе ответил:
- Боевые ракеты, а именно так правильно называются ракеты с ядерными боеголовками, находятся на каждой ходовой лодке постоянно...
- То есть и сейчас, когда они стоят у берега?
- У пирса, а не у берега... Да, когда стоит у пирса, боевые
ракеты тоже находятся на борту лодки, тов-варищ капитан
третьего ранга...
Когда он вышел из комнаты, она на глазах стала больше и светлее. Прошка выскребся из-за ног Тулаева, потянулся и неприятно замер, превратившись в скульптуру. Из приоткрытого иллюминатора донесся приглушенный собачий лай...
- И снова лай, - уже сидя в кабинете строевой части дивизии, самому себе сказал Тулаев, услышав опять ожившую стаю.
Бумаги Комарова были так скучны, что хотелось швырнуть их в шкаф и больше никогда не открывать. От них пахло пылью и мышиным пометом. Наверное, смотреть через окно на драку собачьей стаи из-за куска хлеба было интереснее, чем читать глупые, как под копирку написанные аттестации на Комарова.
- Стоп! - приказал себе Тулаев, наткнувшись взглядом на вперые увиденное в бумагах слово.
Перевернул самую пожелтевшую страничку. Это была аттестация за первый курс училища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45