– Что ж, ты собственными руками превратил в прах то, что тебе дорого, – презрительно бросила Мириэл. – Надеюсь, ты будешь гореть в аду, когда придет время. – Она отвернулась от него и зашагала прочь. Он догнал ее, схватил за руку и рывком развернул к себе лицом. Мириэл свободной рукой ударила его в живот. От неожиданности он сдавленно охнул и выпустил ее. Она подхватила юбки и побежала.
Держась за живот, Роберт проковылял к выходу из стойла. Мириэл, с развевающейся накидкой на плечах, быстро удалялась со двора. Он проводил ее беспомощным взглядом, затем выругался и застонал. Из его разбитого носа капала кровь. Он полюбил ее за строптивость, за живой пылкий нрав, но, как и в случае с необъезженной дикой кобылой, вскоре обнаружил, что оседлать ее – самое простое. Гораздо труднее усидеть в седле. Каждый раз, когда он уже думал, что полностью подчинил ее себе, она вдруг взбрыкивала, сбрасывала его и мчалась прочь, и все приходилось начинать сначала.
Возможно, она в чем-то и права. Может, он и впрямь разменивает свою жизнь впустую. Он сплюнул кровь, хромая, вернулся в стойло и, опустившись на четвереньки, стал рыться в унавоженной соломе, пока не нашел кольцо, которое швырнула в него Мириэл. Миниатюрный золотой ободок с резным орнаментом и одним камешком – гранатом, драгоценная вещица работы того же искусного линкольнского ювелира, который изготавливал кольца для архиепископа Йоркского. Изящное украшение не налезало ни на один из его пальцев, но он живо представил, как оно сверкало на руке Мириэл, когда она отдавалась другому мужчине, оставившему свое семя в ее чреве. Представил, как ее ладони стискивали спину де Кана и золотой ободок ее обручального кольца впечатывался в его голую плоть.
Роберт зажал в окровавленном кулаке символ супружества.
– Если ты не моя, – сказал он, – ему ты тоже не достанешься.
Мириэл стукнула кулаком в дверь Мартина Вудкока и в нетерпении окинула взглядом улицу. Трудовой люд был уже на ногах, серые разводы ночи растворялись в чистых красках раннего утра. Она еще раз громко ударила в дверь. Наверняка к этому часу кто-нибудь да встал, да и сам Мартин, насколько она его знала, не залеживался по утрам в постели. Кусая губы, переминаясь с ноги на ногу, Мириэл постучала в третий раз и опять оглядела улицу. Голос разума подсказывал, что ничего опасного ей не грозит. Роберт не должен бы сразу кинуться за ней в погоню; когда она убегала, он никак не мог отдышаться. И даже если ему каким-то чудом придет в голову шальная мысль, что она решила искать помощи именно здесь, он все равно опоздает. И все же суеверный страх не оставлял ее. Она живо представила его злобные глаза, когда он настиг ее и развернул к себе лицом. И ведь он был абсолютно уверен в своей правоте, ничуть не раскаивался в содеянном.
Наконец за дверью послышалась возня. Кто-то нестерпимо медленно, будто отпирая массивные ворота Замка, отодвинул засовы и с грохотом снял со скоб запорный брус. Дверь приоткрылась, и на нее уставилась заспанная служанка.
– Мне нужен господин Вудкок. Он дома? – спросила Мириэл, – Передай ему, что пришла госпожа Уиллоби по очень важному делу.
Женщина шире распахнула дверь и впустила гостью в дом, но в лице ее сквозила нерешительность.
– Нет, госпожа, его нет. Он ушел за священником.
– За священником? – удивилась Мириэл.
– Да, госпожа. У нас гостит одна женщина. Она недавно родила и теперь очень больна. – Служанка глянула на лестницу, ведущую на верхний этаж, и перекрестилась.
– Ты говоришь о Магдалене де Кан? – Мириэл тоже посмотрела на лестницу, и у нее защемило в животе.
Женщина кивнула. С верхнего этажа раздался голос Элисон Вудкок, спрашивающей, кто пришел. Не священник ли?
– Нет, это Мириэл, – откликнулась Мириэл, даже не подумав представиться замужним титулом. Фамилия Уиллоби была забыта навсегда. – Мне нужно переговорить с вашим мужем, когда он вернется. Я могу чем-нибудь помочь? – Она поднялась по лестнице и вошла в спальню, где находилась Элисон Вудкок. Благовоние восковых свечей и тлеющих в жаровне душистых трав не перебивали тяжелого запаха разлагающейся плоти. У Мириэл сдавило горло.
– Остается только молиться, – устало промолвила Элисон Вудкок. Наверно, она всю ночь сидела у постели больной. – Ей уже ничем не поможешь. Сами роды прошли спокойно, но послед долго не выходил, и повитухе пришлось вытаскивать его рукой. Когда такое случается, для матери это очень опасно.
Мириэл вспомнила свои собственные долгие муки. Она хотела умереть и должна была умереть после всех зверств, сотворенных с ее чревом, но ее выносливый организм оказался сильнее губительных обстоятельств и ее собственного желания. Она не сомневалась, что женщина, которая лежит здесь, отчаянно хочет жить, но ее плоть не в силах бороться со смертью.
Мириэл глубоко вздохнула и, расправив плечи, приблизилась к кровати. Простыни были усеяны душистыми травами, в светильниках горело ароматизированное масло, но благовония не заглушали запаха смерти. Магдалена полулежала на подушках. Она дышала часто и неглубока. На ее челе блестели капельки пота, кожа приобрела серебристо-голубоватый глянец надвигающейся смерти. Заплетенные в косу медные волосы на фоне этой мертвенной голубизны пылали, как огонь. По ее телу пробегала дрожь, костяшки пальцев, сжимавших край простыни, лоснились от напряжения. Было видно, что она сильно страдает. Ее конец, возможно, был совсем близок, но умирала она тяжело, в немилосердных муках. Мириэл прикусила губу. Ее терзали раскаяние и жалость. Еще год назад, даже меньше, она ненавидела эту женщину и, снедаемая жгучей ревностью, желала ее смерти.
Мириэл обошла вокруг кровати, чтобы сесть в свободное кресло у изголовья, и наткнулась на добротную колыбель из вишневой древесины, в которой спал младенец. На его личико падал свет свечи, и в разлете его бровей, разрезе глаз и линиях подбородка она ясно увидела лицо Николаса. У малыша были светлые золотистые волосики, и росли они ото лба, как у Магдалены. Формой носика он тоже напоминал мать. Мириэл не могла отвести взгляд от младенца. Ее переполняли любовь и тоска, груди, будто все еще налитые молоком, зудели. Ее ребенок был бы такой же красивый, если бы ему позволили жить. Если бы она сама не подвела его, если бы не вмешался Роберт… Она решительно затолкала грустные мысли в глубь сознания и навесила на них замок. Так можно сойти с ума.
– Мы наняли кормилицу, – тихо сообщила Элитой, – так что молока ему хватает. Мы держим его возле матери. Она очень расстраивается, если, просыпаясь, не видит его рядом.
– Я ее очень хорошо понимаю, – отозвалась Мириэл, вспоминая, как сама приходила в замешательстве, когда пробуждалась от тяжелого забытья, вызванного снотворным в вине, и видела, что живота у нее больше нет, а колыбель почему-то пуста. Она опустилась на стул и своей прохладной ладонью коснулась горячей, как огонь, руки Магдалены де Кан. Колец на ее пальцах не было, но белые тонкие ободки у их оснований свидетельствовали о том, что еще совсем недавно они были унизаны драгоценностями. – Николас скоро будет дома, обещаю тебе, – промолвила Мириэл. – Он обязательно увидит, как взрослеет ваш сын, превращаясь в красивого зрелого мужчину.
Магдалена дернулась, нахмурилась, но глаз не открыла. Мириэл облизнула губы.
– Мне тяжело это говорить, но, возможно, другого случая не представится. – Она склонила голову, подыскивая в тайниках сердца нужные слова, которые так трудно было произнести. – Прежде я безмерно завидовала тебе и в душе желала тебе зла– ведь ты отняла у меня то, что я считала своим. Своей вины мне не загладить, но я хочу попросить прощения. Мое поражение обернулось твоей победой, и по справедливости. Мне очень жаль, что я застала тебя в столь прискорбном состоянии. Я знаю, как много значат для тебя твой ребенок и Николас.
Медленно, с неимоверными усилиями, Магдалена приподняла отяжелевшие веки и повернула голову на подушке, чтобы видеть Мириэл.
– Он всегда принадлежал тебе, – просипела она. – На мне он женился только для того, чтобы залечить рану, которую ты оставила в его душе. И даже если бы я вросла в его плоть, а он в мою, эта рана продолжала бы кровоточить. А я тоже ревновала его к тебе. – По ее раздвинутым губам скользнула печальная улыбка. – И никогда не ревновала так сильно, как теперь.
На это Мириэл не нашлась, что ответить. Да и что она могла сказать, когда в ней самой жизнь била ключом, а Магдалена уже почти сгорела дотла? Она стиснула в своей ладони руку умирающей.
– Я пришла сюда, чтобы поговорить с Мартином о выкупе за Николаса, – объяснила она, – а не злорадствовать у твоей постели. Надеюсь, ты это понимаешь.
Улыбка на губах Магдалены померкла. Она остановила на Мириэл ясный пытливый взгляд.
– А ты была бы в восторге, если бы бывшая любовница твоего мужа объявилась во всей своей красе у твоего смертного одра и взяла бы тебя за руку?
Мириэл прикусила губу.
– Нет, вряд ли, – ответила она.
– То-то и оно.
Мириэл выпустила ладонь Магдалены и поднялась.
– Я ухожу, – твердо сказала она. – Хотела помириться с тобой, но, похоже, только причиняю тебе боль.
Мириэл пошла прочь, но хриплый шепот Магдалены заставил ее остановиться и обернуться.
– Я тоже хочу помириться.
Колыхнув юбками, Мириэл вернулась к постели умирающей и вновь взяла протянутую к ней горячую руку.
– Я возвращаю его тебе. – Голос Магдалены был едва слышен. – И даю свое благословение. Ты ведь за этим приходила? – Она лежала, смежив веки, и из-под ее темно-рыжих ресниц сочились слезы. Тыльной стороной свободной ладони Мириэл нетерпеливо отерла собственные глаза. Она пришла не за этим, и все же, наверно, усаживаясь возле постели умирающей, в глубине души надеялась добиться ее прощения и согласия.
– Я пришла помочь и получить помощь.
Обе женщины ненадолго замолчали, но короткое затишье нарушил плач проснувшегося младенца.
– Дай мне его, – попросила Магдалена. – Дай прикоснуться к нему, пока еще я что-то чувствую.
Мириэл подошла к колыбели и, нагнувшись, взяла из-под одеяльца запеленатого малыша. Хоть ей прежде и редко случалось иметь дело с маленькими детьми, ее рука инстинктивно согнулась, поддерживая крошечную головку, а тело затрепетало от острой радости. Открытые глазенки близоруко всматривались в контуры ее лица. Синевато-дымчатые, будто затянутое туманом море, они еще не приобрели своего естественного цвета. Мириэл попыталась представить, что держит в руках собственное дитя. Она поднесла ребенка Магдалене и бережно передала его в ее руки.
Магдалена погладила щечку малыша и поцеловала его в лобик.
– Я буду хранить тебя, – прошептала она. – Всегда, мое сердце, всегда.
Проголодавшийся малыш заплакал громче и настойчивее, а потом и вовсе завопил.
– Смотри, сколько в нем жизни, – тихо сказала Магдалена. На ее лице вновь засветилась улыбка, улыбка одновременно радостная и скорбная. – Забери его. – Ее голос дрожал. – Он голоден, кормилица уже ждет.
Мириэл осторожно взяла малыша на руки.
– Месяц назад у меня родился ребенок, но он умер, – призналась она. – Спасти можно было только одного из нас: либо меня, либо его. Муж предпочел пожертвовать невинным младенцем. Сказал, что сделал это из любви ко мне, но я-то знаю: он жаждал мести. – Она плотно сжала губы. В этом признании не было необходимости, разве что она чуть облегчила боль собственной души. Магдалена смотрела на нее, но Мириэл видела, что все ее внимание приковано к сыну. Она пыталась запечатлеть его образ в своей памяти, пока угасающая в ней жизнь не лишила ее зрения.
– О нем будут нежно и преданно заботиться, обещаю тебе, – поклялась Мириэл, заставляя себя успокоиться.
– Знаю. – Магдалена еще с минуту посмотрела на них, потом закрыла глаза и отвернула голову к стене, приняв ту же позу, в какой Мириэл застала ее, когда вошла в комнату.
Прижимая младенца к груди, Мириэл осторожно спустилась в гостиную. Его тепло, молочный аромат волнами накатывали на нее, вызывая трепет во всем теле. Ей стоило немалых усилий передать его в руки кормилицы, когда она уже почти поверила, что это дитя принадлежит ей.
Женщина с готовностью расстегнула лиф платья, оголила одну большую белую грудь, увенчанную крупным, размером с ноготь большого пальца, соском, и с привычной сноровкой сунула его в ротик малыша. Голодные вопли мгновенно сменились жадным причмокиванием, и раскрасневшееся от надрывного плача личико стало розоветь. Мириэл наблюдала за кормлением с нескрываемым восхищением.
– Маленький, а прожорливый, – промолвила кормилица снисходительно-горделивым тоном. – Уж как начнет, не остановишь. Обе груди высасывает. Туго придется пивным в округе, когда он вырастет. – Она погладила покрытую пушком головку, жмущуюся к ее груди. – А вот мать его жаль, бедняжку.
Мириэл не ответила. Любая фраза прозвучала бы пошло и банально. Разве можно словами передать всю горечь трагедии?
Дверь отворилась, и с улицы, где уже совсем рассвело, в дом вошли Мартин со священником. Оба запыхались от быстрой ходьбы. Мартин искоса бросил на Мириэл удивленный взгляд. Она поманила его. Он кивнул, проводил священника к лестнице и вернулся к ней.
– Что случилось? – Если накануне вид у него был просто утомленный, то к утру он уже настолько осунулся и побледнел, что теперь походил на живой труп.
– Боюсь, мне придется возложить на ваши плечи еще более тяжкое бремя, – предупредила Мириэл. Ей хотелось прильнуть к его уютной широкой груди, но она обуздала свой порыв и, вместо того чтобы кинуться к нему, приосанилась и сцепила ладони, пытаясь найти силы в самой себе. Потом объяснила причину своего визита.
Выражение его лица, как обычно, оставалось бесстрастным. Он задумчиво кивнул.
– Значит, ты знал, что это Роберт? – спросила Мириэл, ибо она не заметила в его глазах даже искры изумления.
Мартин развел руками:
– Полагаю, догадывался, но ведь подозрения – это далеко не факты.
– И доказать ничего нельзя, ведь, кроме моих слов, никаких улик нет, – сказала Мириэл. – Да и сообщника его вряд ли удастся арестовать, ведь признание для него равносильно виселице. Я сочла бы, что Роберт поступил так из ревности, и стала бы винить себя, но это не первый случай. Он погубил еще двух человек, стоявших на его пути.
Мартин убрал со лба просоленные серебристые пряди волос и покачал головой:
– А на вид такой сердечный человек. Кажется, ничто не омрачает его совести.
– А совесть его и не мучит, Мартин. Вот почему он так опасен. Он не видит ничего предосудительного в своих действиях. Виноват кто угодно, только не он. Так он считает, – Она расцепила ладони и всплеснула руками. – Я убежала от него и пришла прямо сюда, но мне необходимо вернуться в Линкольн, чтобы собрать выкуп. Я понимаю, у вас сейчас много забот, но не могли бы вы выделить пару человек, которые проводили бы меня туда и обратно?
Мартин почесал подбородок и взглянул на нее.
– Вот что, – решительно заявил он. – Я дам вам с полдюжины человек, и все они будут вооружены копьями. – Он подозвал слугу, коротко объяснил ему, что делать, и послал за матросами на «Пандору».
Мириэл поблагодарила Мартина и села ждать у очага.
– Хотите подержать его? – обратилась к ней кормилица, и, прежде чем Мириэл успела ответить, у нее на руках вновь оказался младенец. Женщина зашнуровала сорочку и застегнула ворот платья.
Насытившийся малыш сонно смотрел на нее из-под отяжелевших полуприкрытых век, обрамленных длинными ресницами цвета темной бронзы. Мириэл вдыхала его чистый молочный запах. Его теплое тельце давило на колени приятной тяжестью, заполняя пустоту в ее душе.
Из комнаты на верхнем этаже донесся захлебывающийся вздох, потом кто-то сдавленно всхлипнул, и она услышала тихий увещевающий голос священника. Минутой позже по крутой деревянной лестнице вниз спустилась Элисон.
– Магдалена умерла, – объявила она и кинулась к мужу, ища утешения в его объятиях.
Мириэл прижала к себе малыша. Быстрый стук его маленького сердечка эхом отдавался в ее груди. Он тихо посапывал, обдавая ее щеку теплым дыханием.
– Да хранит Господь ее душу, – прошептала она. – И да поможет мне не чувствовать себя как тать в нощи.
Глава 32
Линкольн Мириэл прибыла почти к вечеру, незадолго до вечернего звона. За садом пылала вечерняя заря, окрашивая черные контуры рассеянных деревьев жидким золотом. Ноги Мириэл утопали в белой туманной дымке, когда она торопливо шла от реки к дому.
В усадьбе ее встретила постоянная прислуга. Неожиданный приезд хозяйки удивил челядь, но не встревожил. Мириэл приказала подать ужин – похлебку с хлебом – для себя и сопровождавших ее мужчин. Из короткого разговора со слугами она выяснила, что Роберт не объявлялся. Если он и собирался вернуться в Линкольн, здесь его еще не было. Значит, она его опередила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48