Она с тоской облизнула губы, испытывая тошноту и омерзение.
С лестницы донеслись шаги двух пар ног. Потом послышался звонкий голос болтушки Элфвен. Мириэл откинулась на спину и закрыла глаза. Гостей ей принимать не хотелось.
Дверь отворилась. Хоть глаза ее и были закрыты, она все слышала. Щелчок задвижки, знакомый скрежет цепляющегося за пол дерева, скрип петель.
– Ну, конечно, она спит, – сказала Элфвен.
– Так разбуди, – потребовала Элис Лин не терпящим возражений тоном. – Я пустилась в такую даль не для того, чтобы слушать ее сопение. А воздух-то какой! В такой комнате и здоровый заболеет. Немедленно открыть ставни!
– Но свет будет ее беспокоить!
– Ха, ну и пусть. Или она собралась лежать тут, как червяк в капусте, до скончания жизни?
Мириэл, пребывавшая в состоянии болезненного безразличия, невольно возмутилась. Открыв глаза, она неловко приподнялась на подушках и сразу увидела Элис Лин. Та, проковыляв к окну, отодвинула щеколды. В комнату вместе с солнцем и ветром ворвался прекрасный весенний день. Гобелены на стенах затрепетали, одежда на вешалке заколыхалась, надоедливый запах мака в вине мгновенно исчез.
– Так-то лучше, – буркнула старушка, одобрительно прищелкнув языком. Она отвернулась от окна и, опираясь на свою клюку, заковыляла к кровати Мириэл. Молодая женщина, ослепленная ярким светом, жмурясь, смотрела на нее.
– Я знала, что ты не спишь, – заявила Элис, усаживаясь на скамью возле кровати.
– Зачем вы пришли? – неприветливо спросила Мириэл.
Отнюдь не смущенная недружелюбным приемом, Элис улыбнулась:
– Элфвен сказала своей матери, что беспокоится за тебя, а та сообщила мне. Рассказала, что у тебя были тяжелые роды, ты потеряла ребенка и теперь отказываешься вставать с постели.
– Это не твоего ума дело, – обругала Мириэл служанку, свирепо глянув на нее. Девушка в испуге всплеснула руками.
– Я создавала свое ткацкое производство не для того, чтобы ты загубила его, – вспылила старушка. – Продала тебе мастерские только потому, что ты пришлась мне по душе. Я считала тебя сильной и закаленной, как сталь, думала, ты способна противостоять ударам судьбы. А ты теперь тут лежишь, симулируя недомогание, и жалеешь себя, а надо заново строить свою жизнь.
Мириэл еще выше подняла спину и прислонилась к подушкам. Ее распирал гнев.
– Если б вам было хоть что-нибудь известно о моей жизни, вы не посмели бы прийти сюда со своими назиданиями, – с жаром ответила она. – Мой ребенок умер, мое существование хуже смерти. Что в сравнении с этим ваши жалкие ткацкие мастерские? Полное ничтожество. Попридержите свои наставления для монахов. Я в них не нуждаюсь.
Элис приосанилась, готовясь дать бой.
– Мне достаточно известно о твоей жизни, – злобно зашипела она. – Господи, да свою-то жизнь я уже почти прожила, и со мной, между прочим, никто не носился, как с тобой. Думаешь, я валялась в постели, упиваясь жалостью к себе, когда умирали мои дети или когда я сама болела после тяжелых родов? Мне, моя дорогая, не было дозволено такой роскоши. На мне лежала ответственность за людей. Если я не продам сукно, моим ткачам будет нечего есть. А это несравнимо серьезнее, чем младенец, который никогда не узнает мук голода, или переживания девицы, которая предпочитает отвернуться к стене и забыть про свои обязанности.
Элфвен подала Элис чашу с вином. Девушка кусала губы, напуганная скандалом, который нечаянно возник из-за нее.
Лишенная дара речи, Мириэл лишь смотрела на старушку. Слова Элис подействовали на нее столь же отрезвляюще, как вылитое на голову ведро ледяной воды. Проклятая карга, в гневе думала Мириэл, со стыдом сознавая, что в жестоких словах Элис есть немалая доля истины.
Элис осушила чашу с вином, от которого ее восковые щеки тотчас же стали розовыми, словно райские яблочки.
– Хватит лежать, поднимайся. Прошлое прошло. – Она энергично кивнула, словно соглашаясь с собой.
Мириэл хотела съязвить, что сама Элис отнюдь не следует своей премудрости во всем, что касается ее прежнего занятия, и сует свой нос, где нужно и не нужно, но она проглотила колкость и вместо этого сказала:
– Расстаться с прошлым не так-то легко.
– А я этого и не утверждаю. – Элис сунула чашу Элфвен, опираясь на палку, подошла к вешалке с одеждой Мириэл и стала перебирать ее платья.
– Одежную лавку можно открывать, – буркнула она. На Мириэл нахлынули воспоминания, ясные и светлые, как солнечный апрельский день, заглянувший в ее спальню. Словно наяву, она увидела себя на кладбище в безобразном сером платье с зеленой вышивкой, в котором кишели вши, представила Николаса и то, как он смеялся в ответ на ее брань. В свое время этот эпизод не казался ей ни забавным, ни приятным, теперь же она вспоминала его с щемящей тоской. Если бы только тогда она знала то, что известно ей теперь. Если бы осталась с ним. Но нет, она предпочла тернистую тропу, украшая свой путь к краху красивыми нарядами и материальным благополучием. Ныне все эти дорогие платья, в которых рылась Элис, имели для нее такую же ценность, как лохмотья нищенки.
– Держи. – Элис вернулась к кровати с шерстяным платьем сочного розового оттенка. – Надень это, все поярче станешь. Я хочу посмотреть мастерские, а лежа на кровати ты не сможешь мне их показать.
Впервые за три недели Мириэл заставили расстаться с ночной сорочкой и прилично одеться. Элфвен расчесала волосы хозяйки и увила ее переплетенные косы розовыми лентами. В быстрых движениях девушки сквозило беспокойство, словно она ожидала, что Мириэл вот-вот опять погрузится в сонное оцепенение.
Мириэл покорно подчинялась служанке. Плыть по течению легче, чем бороться с ним, а перепалка с Элис истощила ее силы.
– Уже лучше, – промолвила старушка, оценивая старания Элфвен. – Во всяком случае, теперь ты не похожа на дохлое привидение.
Мириэл поморщилась.
– Внешность зачастую обманчива, – отозвалась она, по инерции продолжая упрямиться.
Чтобы встать с кровати и сделать несколько шагов по комнате, Мириэл пришлось напрячь остаток сил, и теперь она испытывала слабость и головокружение, будто ее душа и впрямь сначала блуждала где-то, а потом, воссоединившись с плотью, растерялась, не зная, как ей управлять телесной оболочкой. Она ухватилась за дверной косяк, ища в нем опоры. Элис, сжав губы в твердой решимости, сунула свою клюку в руку Мириэл.
– Вот, обопрись. Тебе она сейчас нужнее, чем мне. Мириэл взяла палку. Спуск по лестнице оказался еще более тяжелым испытанием. К тому времени, когда она добралась до главной комнаты, ее лоб покрыла испарина. Она уловила аромат луковой похлебки, поднимавшийся из котелка, за которым присматривала одна из женщин, мотавшая пряжу на ручной прялке. При виде Мириэл на ее лице отразилось изумление; заикаясь, она поприветствовала госпожу. Мириэл выдавила в ответ подобие улыбки и медленно заковыляла на улицу.
Ветер забился в складках ее платья и едва не свалил ее с ног. Сохнущие на веревке льняные простыни хлопали, как раздувающиеся паруса на корабле. Солнечный свет больно резанул по глазам, привыкшим за три недели к полумраку. Мириэл охватила паника. Ей хотелось одного – вернуться в дом и забиться в самый дальний и темный угол, какой только она сможет отыскать. Словно почувствовав ее настроение, Элис крепко взяла ее за руку и потащила вперед.
– Раз дошла сюда, значит, сможешь пройти еще немного, – сказала она.
И Мириэл заковыляла через двор, с каждым шагом удаляясь от темной клетки своего лазарета и углубляясь в некогда знакомый и привычный мир. В мастерских ее приветствовали радостными возгласами. Стук станков звучал, как биение сердца, движение челноков напоминало пульсацию крови. Запах немытой шерсти показался ей таким же аппетитным, как ароматы кухни, и Мириэл вдруг почувствовала зверский голод, о существовании которого она даже не подозревала. Элис права, подумала она. Жизнь, пусть и безвозвратно изменившись, продолжается.
Старая женщина наблюдала за ней пристальным, ничего не упускавшим взглядом.
– Вот-вот, – сказала она. – Это то, что тебе нужно.
Двумя днями позже вернулся Роберт, ездивший в одно из отдаленных селений. Мириэл перебралась из спальни на мягкую лавку в мастерской. Элис Лин осталась погостить у нее, взяв на себя роль надсмотрщицы за ткачами.
– Вот уж удивится твой муж, увидев тебя на ногах, – сказала она, когда они услышали во дворе стук копыт и увидели бегущего конюха.
Мириэл что-то буркнула, соглашаясь, и поднялась с лавки. Ее не радовала встреча с мужем. Он ухаживал за ней, пока она болела, и следил, чтобы во время его отсутствия ей был обеспечен хороший уход. Он был ласков и внимателен, опекал ее с бескорыстной самоотверженностью, как считали окружающие, но Мириэл в его докучливых заботах усматривала только эгоизм. Он получил, что хотел, и теперь мог позволить себе быть великодушным. Как будто она прислонилась к скале, думая, что это надежная опора, и слишком поздно обнаружила, что за твердой поверхностью скрывается алчущая пасть, постепенно заглатывающая ее. Он ни разу не упомянул об умерщвленном младенце, ни разу не признал ее право на скорбь. Это был неприятный инцидент, ныне почивший и погребенный в безымянной могиле.
Медленно ступая, она вышла во двор. Роберт, в это время слезавший с лошади, вытаращился на нее и даже забыл вынуть ногу из стремени. Потом его губы раздвинулись в радостной улыбке. Он вытащил ногу из стремени и зашагал ей навстречу.
– Дорогая, какое приятное зрелище для утомленных дорогой глаз! – воскликнул он, целуя ее во впалые щеки и затем смачно в губы.
Мириэл застыла в его объятиях. Это все, на что она была способна, дабы не вырваться от мужа, ибо образ прожорливой скалы слишком живо стоял перед глазами. Все в нем было ей омерзительно: влажный рот, колючая борода, щекочущая, словно усики улитки, тучное брюхо, упирающееся в ее теперь пустой, бесплодный живот. Она почувствовала тошноту и стиснула зубы.
– Если бы не Элис, я так бы и лежала в своей комнате до самой смерти, – сказала Мириэл.
– Элис? – Роберт огляделся вокруг и, заметив старую женщину, наблюдавшую за ним из мастерской, напряг веки. – Только этой старой чертовки здесь не хватало.
– Если бы не она, я так и лежала бы в постели, а не встречала тебя здесь, – вступилась за старушку Мириэл, уже начиная сомневаться в том, что вмешательство Элис стоит расценивать как благо. Не будь ее, мужа бы она сейчас встречала лицом к стене, притворяясь спящей.
– Что ж, в таком случае я готов терпеть ее присутствие. – Он натянуто улыбнулся. – Но, надеюсь, она задержится у нас недолго.
– Думаю, нет, – отозвалась Мириэл, догадываясь, что Элис наверняка завтра же на рассвете отправится восвояси. Роберт не скрывал своей глубокой неприязни к старой женщине. А как ей быть со своими чувствами к нему? Вновь принимаясь за привычные обязанности жены, она пошла в дом, чтобы принести мужу попить. В душе ее зияла пустота. Любовь Роберта она отвергала. Принять ее – все равно что выпить яд. Отныне, как и прежде, смыслом ее существования станет работа, детищем – рулоны высококачественного сукна. Придя к твердому решению, она посмотрела на Элис, которая злобно поглядывала на них со своей лавки, и невольно содрогнулась, живо представив, какой сама она станет через сорок лет.
В тот вечер Роберт пребывал в добродушном настроении. Торговля его процветала. Смерть Мориса де Лаполя стала поворотной точкой в его делах, и теперь его состояние росло так же быстро, как росло его брюхо.
– Как знать, – разглагольствовал он за ужином, держа перед собой куриную ножку, которую обгладывал с завидным аппетитом, – глядишь, в следующем году уже смогу купить нам титул. Как ты смотришь на то, чтобы стать леди Уиллоби и приобрести в дополнение к твоим красивым нарядам роскошный дом?
Мириэл улыбнулась, чтобы не устраивать спор за столом. Интересно, что бы он сказал, если бы узнал про сокровища в потайном отделении деревянного сундука в сарае? Она, если бы хотела, могла бы купить дом уже сейчас и еще недавно так и поступила бы. Но теперь это было не важно.
– Ха! – фыркнула Элис со своего конца стола. – Убогого хоть по-королевски разодень, в душе он все равно останется нищим.
Ее реплика вызвала у Мириэл улыбку, но стерла выражение самодовольства с лица Роберта.
– А старые ведьмы – это старые ведьмы, – разозлился он. – От них смердит за целую милю.
– Запах старости – еще не самый вонючий, – огрызнулась Элис. Она вытерла руки о салфетку и, забрав свою чашу с вином, отошла к очагу.
– Если она завтра же не уберется отсюда, клянусь, я сам вышвырну ее, – процедил сквозь зубы Роберт.
Мириэл пожала плечами:
– Она специально дразнит тебя, а ты всегда клюешь. – Она отодвинула от себя тарелку и встала. – Пожалуй, пойду лягу. Устала.
Роберт посмотрел на жену исподлобья и обнажил зубы, сдирая с кости остатки мяса.
– Как же не устать, когда ты раньше времени поднялась с постели. – Через плечо он бросил взгляд на Элис и, вновь повернувшись к Мириэл, понизил голос: – Я бы тоже хотел пойти с тобой. Уж очень соскучился по твоему теплу. – Он махнул на нее костью, и она в ужасе отпрянула. – Да, я знаю, еще не время, – продолжал он рассудительно. – Это было бы и неприлично и неразумно, но я человек терпеливый. Церковь велит супругам воздерживаться от совокупления в течение сорока дней после родов. – Из своего мешочка он достал маленькую палочку с несколькими зарубками. – По моим подсчетам, сегодня канун двадцать третьего дня. Чуть больше двух недель. Я подожду. – Он медленно раздвинул губы в похотливой улыбке, затем вытер салфеткой рот и потрогал свой пах, разбухший при мысли о своей близости с ней. – Извини, жена. Мне надо в уборную, – заявил он.
– Слава богу, что я всего лишь старая вонючая ведьма и избавлена от подобного внимания, – заметила из своего угла Элис.
Мириэл сглотнула комок в горле и, не отвечая, стала взбираться по лестнице наверх. Добравшись до своей спальни, она закрыла ставни, заперла дверь и свернулась на кровати клубочком – скрестила руки, подогнула колени, словно ребенок во чреве матери.
Глава 30
Роберт обнимал Мириэл за плечи, сидя в непринужденной позе на длинной барже, и смотрел на бостонские верфи по обоим берегам Уитема. Они миновали земельные участки с жилыми и хозяйственными постройками, принадлежащими Кроулендскому аббатству, и нырнули под мост, который вел к рыночной площади, храму Святого Ботульфа и землям монахов-гильбертинцев, проживавших в Молтонском монастыре… Слева показался первый причал, но шкипер вел баржу к докам по правому берегу выше по реке, за храмом Святого Ботульфа.
Вдоль обитых деревом берегов швартовались многочисленные суда – с одних снимали груз, в другие загружали вручную или лебедками, третьи просто дремали на якоре перед очередным выходом в море. Пронзительно кричали чайки, кружа над грудами мусора, или, выжидая удобного момента, сидели на крышах лотков со стряпней и таверн. Трудовой люд, такой же шумный, как и чайки, но не обладающий их стремительностью и грациозностью, занимался своими повседневными делами.
Баржа, на которой плыли Роберт с Мириэл, была нагружена тюками Ткани. Синее и зеленое сукно ромбовидного плетения предназначалось для продажи на рынках Нормандии, муар – в Лондоне, красную ворсистую шерсть везли итальянцам. Все эти ткани были изготовлены из руна, которое он добыл для станков Мириэл. Они с ней – хорошие партнеры, создали прочный союз. Роберт взял руку жены и утопил ее тонкие пальцы в своей широкой властной ладони. Для него их нынешнее путешествие по реке было повторением первого, совершенного сразу же после свадьбы, и оно как бы закрепляло их отношения.
После церковной церемонии минувшим днем, когда ее тело очистилось от скверны деторождения и они получили позволение на совокупление, он почти не отходил от жены. Все никак не мог насытиться ею. Даже в момент наивысшего блаженства он жаждал большего, с нетерпением ждал нового прилива возбуждения, чтобы повторить акт, утвердить свое право на обладание ею. Как и он, она теперь была бесплодна, и значит, они стали равны. Воистину две половинки единого целого.
По приближении к месту их швартовки Роберт увидел несколько парусников, стоящих на якоре, и среди них «Пандору». Значит, Вудкок в порту, отметил он, причем совсем недавно, судя по тому, что корабль еще не разгружен и не приведен в порядок после тяжелого морского путешествия. В любом случае Вудкоку, вероятно, уже сообщили, что хозяина у него больше нет – только хозяйка, в прошлом уличная девка, разбирающаяся в тонкостях перевозки грузов не больше, чем ребенок в политике. Они обречены, но, может быть, чтобы уж наверняка решить их участь, стоит устроить исчезновение еще одного их корабля. Едва заметно улыбнувшись при этой мысли, Роберт взглянул на Мириэл, проверяя, заметила ли она кого, но она смотрела вперед, сухие глаза были пусты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
С лестницы донеслись шаги двух пар ног. Потом послышался звонкий голос болтушки Элфвен. Мириэл откинулась на спину и закрыла глаза. Гостей ей принимать не хотелось.
Дверь отворилась. Хоть глаза ее и были закрыты, она все слышала. Щелчок задвижки, знакомый скрежет цепляющегося за пол дерева, скрип петель.
– Ну, конечно, она спит, – сказала Элфвен.
– Так разбуди, – потребовала Элис Лин не терпящим возражений тоном. – Я пустилась в такую даль не для того, чтобы слушать ее сопение. А воздух-то какой! В такой комнате и здоровый заболеет. Немедленно открыть ставни!
– Но свет будет ее беспокоить!
– Ха, ну и пусть. Или она собралась лежать тут, как червяк в капусте, до скончания жизни?
Мириэл, пребывавшая в состоянии болезненного безразличия, невольно возмутилась. Открыв глаза, она неловко приподнялась на подушках и сразу увидела Элис Лин. Та, проковыляв к окну, отодвинула щеколды. В комнату вместе с солнцем и ветром ворвался прекрасный весенний день. Гобелены на стенах затрепетали, одежда на вешалке заколыхалась, надоедливый запах мака в вине мгновенно исчез.
– Так-то лучше, – буркнула старушка, одобрительно прищелкнув языком. Она отвернулась от окна и, опираясь на свою клюку, заковыляла к кровати Мириэл. Молодая женщина, ослепленная ярким светом, жмурясь, смотрела на нее.
– Я знала, что ты не спишь, – заявила Элис, усаживаясь на скамью возле кровати.
– Зачем вы пришли? – неприветливо спросила Мириэл.
Отнюдь не смущенная недружелюбным приемом, Элис улыбнулась:
– Элфвен сказала своей матери, что беспокоится за тебя, а та сообщила мне. Рассказала, что у тебя были тяжелые роды, ты потеряла ребенка и теперь отказываешься вставать с постели.
– Это не твоего ума дело, – обругала Мириэл служанку, свирепо глянув на нее. Девушка в испуге всплеснула руками.
– Я создавала свое ткацкое производство не для того, чтобы ты загубила его, – вспылила старушка. – Продала тебе мастерские только потому, что ты пришлась мне по душе. Я считала тебя сильной и закаленной, как сталь, думала, ты способна противостоять ударам судьбы. А ты теперь тут лежишь, симулируя недомогание, и жалеешь себя, а надо заново строить свою жизнь.
Мириэл еще выше подняла спину и прислонилась к подушкам. Ее распирал гнев.
– Если б вам было хоть что-нибудь известно о моей жизни, вы не посмели бы прийти сюда со своими назиданиями, – с жаром ответила она. – Мой ребенок умер, мое существование хуже смерти. Что в сравнении с этим ваши жалкие ткацкие мастерские? Полное ничтожество. Попридержите свои наставления для монахов. Я в них не нуждаюсь.
Элис приосанилась, готовясь дать бой.
– Мне достаточно известно о твоей жизни, – злобно зашипела она. – Господи, да свою-то жизнь я уже почти прожила, и со мной, между прочим, никто не носился, как с тобой. Думаешь, я валялась в постели, упиваясь жалостью к себе, когда умирали мои дети или когда я сама болела после тяжелых родов? Мне, моя дорогая, не было дозволено такой роскоши. На мне лежала ответственность за людей. Если я не продам сукно, моим ткачам будет нечего есть. А это несравнимо серьезнее, чем младенец, который никогда не узнает мук голода, или переживания девицы, которая предпочитает отвернуться к стене и забыть про свои обязанности.
Элфвен подала Элис чашу с вином. Девушка кусала губы, напуганная скандалом, который нечаянно возник из-за нее.
Лишенная дара речи, Мириэл лишь смотрела на старушку. Слова Элис подействовали на нее столь же отрезвляюще, как вылитое на голову ведро ледяной воды. Проклятая карга, в гневе думала Мириэл, со стыдом сознавая, что в жестоких словах Элис есть немалая доля истины.
Элис осушила чашу с вином, от которого ее восковые щеки тотчас же стали розовыми, словно райские яблочки.
– Хватит лежать, поднимайся. Прошлое прошло. – Она энергично кивнула, словно соглашаясь с собой.
Мириэл хотела съязвить, что сама Элис отнюдь не следует своей премудрости во всем, что касается ее прежнего занятия, и сует свой нос, где нужно и не нужно, но она проглотила колкость и вместо этого сказала:
– Расстаться с прошлым не так-то легко.
– А я этого и не утверждаю. – Элис сунула чашу Элфвен, опираясь на палку, подошла к вешалке с одеждой Мириэл и стала перебирать ее платья.
– Одежную лавку можно открывать, – буркнула она. На Мириэл нахлынули воспоминания, ясные и светлые, как солнечный апрельский день, заглянувший в ее спальню. Словно наяву, она увидела себя на кладбище в безобразном сером платье с зеленой вышивкой, в котором кишели вши, представила Николаса и то, как он смеялся в ответ на ее брань. В свое время этот эпизод не казался ей ни забавным, ни приятным, теперь же она вспоминала его с щемящей тоской. Если бы только тогда она знала то, что известно ей теперь. Если бы осталась с ним. Но нет, она предпочла тернистую тропу, украшая свой путь к краху красивыми нарядами и материальным благополучием. Ныне все эти дорогие платья, в которых рылась Элис, имели для нее такую же ценность, как лохмотья нищенки.
– Держи. – Элис вернулась к кровати с шерстяным платьем сочного розового оттенка. – Надень это, все поярче станешь. Я хочу посмотреть мастерские, а лежа на кровати ты не сможешь мне их показать.
Впервые за три недели Мириэл заставили расстаться с ночной сорочкой и прилично одеться. Элфвен расчесала волосы хозяйки и увила ее переплетенные косы розовыми лентами. В быстрых движениях девушки сквозило беспокойство, словно она ожидала, что Мириэл вот-вот опять погрузится в сонное оцепенение.
Мириэл покорно подчинялась служанке. Плыть по течению легче, чем бороться с ним, а перепалка с Элис истощила ее силы.
– Уже лучше, – промолвила старушка, оценивая старания Элфвен. – Во всяком случае, теперь ты не похожа на дохлое привидение.
Мириэл поморщилась.
– Внешность зачастую обманчива, – отозвалась она, по инерции продолжая упрямиться.
Чтобы встать с кровати и сделать несколько шагов по комнате, Мириэл пришлось напрячь остаток сил, и теперь она испытывала слабость и головокружение, будто ее душа и впрямь сначала блуждала где-то, а потом, воссоединившись с плотью, растерялась, не зная, как ей управлять телесной оболочкой. Она ухватилась за дверной косяк, ища в нем опоры. Элис, сжав губы в твердой решимости, сунула свою клюку в руку Мириэл.
– Вот, обопрись. Тебе она сейчас нужнее, чем мне. Мириэл взяла палку. Спуск по лестнице оказался еще более тяжелым испытанием. К тому времени, когда она добралась до главной комнаты, ее лоб покрыла испарина. Она уловила аромат луковой похлебки, поднимавшийся из котелка, за которым присматривала одна из женщин, мотавшая пряжу на ручной прялке. При виде Мириэл на ее лице отразилось изумление; заикаясь, она поприветствовала госпожу. Мириэл выдавила в ответ подобие улыбки и медленно заковыляла на улицу.
Ветер забился в складках ее платья и едва не свалил ее с ног. Сохнущие на веревке льняные простыни хлопали, как раздувающиеся паруса на корабле. Солнечный свет больно резанул по глазам, привыкшим за три недели к полумраку. Мириэл охватила паника. Ей хотелось одного – вернуться в дом и забиться в самый дальний и темный угол, какой только она сможет отыскать. Словно почувствовав ее настроение, Элис крепко взяла ее за руку и потащила вперед.
– Раз дошла сюда, значит, сможешь пройти еще немного, – сказала она.
И Мириэл заковыляла через двор, с каждым шагом удаляясь от темной клетки своего лазарета и углубляясь в некогда знакомый и привычный мир. В мастерских ее приветствовали радостными возгласами. Стук станков звучал, как биение сердца, движение челноков напоминало пульсацию крови. Запах немытой шерсти показался ей таким же аппетитным, как ароматы кухни, и Мириэл вдруг почувствовала зверский голод, о существовании которого она даже не подозревала. Элис права, подумала она. Жизнь, пусть и безвозвратно изменившись, продолжается.
Старая женщина наблюдала за ней пристальным, ничего не упускавшим взглядом.
– Вот-вот, – сказала она. – Это то, что тебе нужно.
Двумя днями позже вернулся Роберт, ездивший в одно из отдаленных селений. Мириэл перебралась из спальни на мягкую лавку в мастерской. Элис Лин осталась погостить у нее, взяв на себя роль надсмотрщицы за ткачами.
– Вот уж удивится твой муж, увидев тебя на ногах, – сказала она, когда они услышали во дворе стук копыт и увидели бегущего конюха.
Мириэл что-то буркнула, соглашаясь, и поднялась с лавки. Ее не радовала встреча с мужем. Он ухаживал за ней, пока она болела, и следил, чтобы во время его отсутствия ей был обеспечен хороший уход. Он был ласков и внимателен, опекал ее с бескорыстной самоотверженностью, как считали окружающие, но Мириэл в его докучливых заботах усматривала только эгоизм. Он получил, что хотел, и теперь мог позволить себе быть великодушным. Как будто она прислонилась к скале, думая, что это надежная опора, и слишком поздно обнаружила, что за твердой поверхностью скрывается алчущая пасть, постепенно заглатывающая ее. Он ни разу не упомянул об умерщвленном младенце, ни разу не признал ее право на скорбь. Это был неприятный инцидент, ныне почивший и погребенный в безымянной могиле.
Медленно ступая, она вышла во двор. Роберт, в это время слезавший с лошади, вытаращился на нее и даже забыл вынуть ногу из стремени. Потом его губы раздвинулись в радостной улыбке. Он вытащил ногу из стремени и зашагал ей навстречу.
– Дорогая, какое приятное зрелище для утомленных дорогой глаз! – воскликнул он, целуя ее во впалые щеки и затем смачно в губы.
Мириэл застыла в его объятиях. Это все, на что она была способна, дабы не вырваться от мужа, ибо образ прожорливой скалы слишком живо стоял перед глазами. Все в нем было ей омерзительно: влажный рот, колючая борода, щекочущая, словно усики улитки, тучное брюхо, упирающееся в ее теперь пустой, бесплодный живот. Она почувствовала тошноту и стиснула зубы.
– Если бы не Элис, я так бы и лежала в своей комнате до самой смерти, – сказала Мириэл.
– Элис? – Роберт огляделся вокруг и, заметив старую женщину, наблюдавшую за ним из мастерской, напряг веки. – Только этой старой чертовки здесь не хватало.
– Если бы не она, я так и лежала бы в постели, а не встречала тебя здесь, – вступилась за старушку Мириэл, уже начиная сомневаться в том, что вмешательство Элис стоит расценивать как благо. Не будь ее, мужа бы она сейчас встречала лицом к стене, притворяясь спящей.
– Что ж, в таком случае я готов терпеть ее присутствие. – Он натянуто улыбнулся. – Но, надеюсь, она задержится у нас недолго.
– Думаю, нет, – отозвалась Мириэл, догадываясь, что Элис наверняка завтра же на рассвете отправится восвояси. Роберт не скрывал своей глубокой неприязни к старой женщине. А как ей быть со своими чувствами к нему? Вновь принимаясь за привычные обязанности жены, она пошла в дом, чтобы принести мужу попить. В душе ее зияла пустота. Любовь Роберта она отвергала. Принять ее – все равно что выпить яд. Отныне, как и прежде, смыслом ее существования станет работа, детищем – рулоны высококачественного сукна. Придя к твердому решению, она посмотрела на Элис, которая злобно поглядывала на них со своей лавки, и невольно содрогнулась, живо представив, какой сама она станет через сорок лет.
В тот вечер Роберт пребывал в добродушном настроении. Торговля его процветала. Смерть Мориса де Лаполя стала поворотной точкой в его делах, и теперь его состояние росло так же быстро, как росло его брюхо.
– Как знать, – разглагольствовал он за ужином, держа перед собой куриную ножку, которую обгладывал с завидным аппетитом, – глядишь, в следующем году уже смогу купить нам титул. Как ты смотришь на то, чтобы стать леди Уиллоби и приобрести в дополнение к твоим красивым нарядам роскошный дом?
Мириэл улыбнулась, чтобы не устраивать спор за столом. Интересно, что бы он сказал, если бы узнал про сокровища в потайном отделении деревянного сундука в сарае? Она, если бы хотела, могла бы купить дом уже сейчас и еще недавно так и поступила бы. Но теперь это было не важно.
– Ха! – фыркнула Элис со своего конца стола. – Убогого хоть по-королевски разодень, в душе он все равно останется нищим.
Ее реплика вызвала у Мириэл улыбку, но стерла выражение самодовольства с лица Роберта.
– А старые ведьмы – это старые ведьмы, – разозлился он. – От них смердит за целую милю.
– Запах старости – еще не самый вонючий, – огрызнулась Элис. Она вытерла руки о салфетку и, забрав свою чашу с вином, отошла к очагу.
– Если она завтра же не уберется отсюда, клянусь, я сам вышвырну ее, – процедил сквозь зубы Роберт.
Мириэл пожала плечами:
– Она специально дразнит тебя, а ты всегда клюешь. – Она отодвинула от себя тарелку и встала. – Пожалуй, пойду лягу. Устала.
Роберт посмотрел на жену исподлобья и обнажил зубы, сдирая с кости остатки мяса.
– Как же не устать, когда ты раньше времени поднялась с постели. – Через плечо он бросил взгляд на Элис и, вновь повернувшись к Мириэл, понизил голос: – Я бы тоже хотел пойти с тобой. Уж очень соскучился по твоему теплу. – Он махнул на нее костью, и она в ужасе отпрянула. – Да, я знаю, еще не время, – продолжал он рассудительно. – Это было бы и неприлично и неразумно, но я человек терпеливый. Церковь велит супругам воздерживаться от совокупления в течение сорока дней после родов. – Из своего мешочка он достал маленькую палочку с несколькими зарубками. – По моим подсчетам, сегодня канун двадцать третьего дня. Чуть больше двух недель. Я подожду. – Он медленно раздвинул губы в похотливой улыбке, затем вытер салфеткой рот и потрогал свой пах, разбухший при мысли о своей близости с ней. – Извини, жена. Мне надо в уборную, – заявил он.
– Слава богу, что я всего лишь старая вонючая ведьма и избавлена от подобного внимания, – заметила из своего угла Элис.
Мириэл сглотнула комок в горле и, не отвечая, стала взбираться по лестнице наверх. Добравшись до своей спальни, она закрыла ставни, заперла дверь и свернулась на кровати клубочком – скрестила руки, подогнула колени, словно ребенок во чреве матери.
Глава 30
Роберт обнимал Мириэл за плечи, сидя в непринужденной позе на длинной барже, и смотрел на бостонские верфи по обоим берегам Уитема. Они миновали земельные участки с жилыми и хозяйственными постройками, принадлежащими Кроулендскому аббатству, и нырнули под мост, который вел к рыночной площади, храму Святого Ботульфа и землям монахов-гильбертинцев, проживавших в Молтонском монастыре… Слева показался первый причал, но шкипер вел баржу к докам по правому берегу выше по реке, за храмом Святого Ботульфа.
Вдоль обитых деревом берегов швартовались многочисленные суда – с одних снимали груз, в другие загружали вручную или лебедками, третьи просто дремали на якоре перед очередным выходом в море. Пронзительно кричали чайки, кружа над грудами мусора, или, выжидая удобного момента, сидели на крышах лотков со стряпней и таверн. Трудовой люд, такой же шумный, как и чайки, но не обладающий их стремительностью и грациозностью, занимался своими повседневными делами.
Баржа, на которой плыли Роберт с Мириэл, была нагружена тюками Ткани. Синее и зеленое сукно ромбовидного плетения предназначалось для продажи на рынках Нормандии, муар – в Лондоне, красную ворсистую шерсть везли итальянцам. Все эти ткани были изготовлены из руна, которое он добыл для станков Мириэл. Они с ней – хорошие партнеры, создали прочный союз. Роберт взял руку жены и утопил ее тонкие пальцы в своей широкой властной ладони. Для него их нынешнее путешествие по реке было повторением первого, совершенного сразу же после свадьбы, и оно как бы закрепляло их отношения.
После церковной церемонии минувшим днем, когда ее тело очистилось от скверны деторождения и они получили позволение на совокупление, он почти не отходил от жены. Все никак не мог насытиться ею. Даже в момент наивысшего блаженства он жаждал большего, с нетерпением ждал нового прилива возбуждения, чтобы повторить акт, утвердить свое право на обладание ею. Как и он, она теперь была бесплодна, и значит, они стали равны. Воистину две половинки единого целого.
По приближении к месту их швартовки Роберт увидел несколько парусников, стоящих на якоре, и среди них «Пандору». Значит, Вудкок в порту, отметил он, причем совсем недавно, судя по тому, что корабль еще не разгружен и не приведен в порядок после тяжелого морского путешествия. В любом случае Вудкоку, вероятно, уже сообщили, что хозяина у него больше нет – только хозяйка, в прошлом уличная девка, разбирающаяся в тонкостях перевозки грузов не больше, чем ребенок в политике. Они обречены, но, может быть, чтобы уж наверняка решить их участь, стоит устроить исчезновение еще одного их корабля. Едва заметно улыбнувшись при этой мысли, Роберт взглянул на Мириэл, проверяя, заметила ли она кого, но она смотрела вперед, сухие глаза были пусты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48