– Что за россказни? – Наверно, лучше было бы не спрашивать, но ее одолевало любопытство.
Хэм зашаркал на месте, прокашлялся:
– Говорили, будто в монастыре вы своевольничали так же, как и здесь. – Его обветренные щеки потемнели, он уперся взглядом в пол, в некую точку перед его стоптанными башмаками. – Будто согрешили с гостем под крышей обители, а потом сбежали с ним…
– Подлая ложь! – На лице Мириэл выступил гневный румянец, она выпрямилась. – Ничего подобного не было!
– Мы тоже так думали, – сказал Хэм, по-прежнему глядя в пол. – Но потом монастырь перестал поставлять нам шерсть, и господин Найджел проклинал вас на чем свет стоит.
Мириэл плотно сжала губы.
– А мама что говорила? – Очевидно, «Да, Найджел», – с горечью подумала она.
– Ничего, госпожа. – Хэм почесал кончик носа и робко посмотрел на нее. – Вообще-то нет, вру. Господин Найджел напился и перед всеми нами в мастерской заявил, что какова мать, такова и дочь, и тогда госпожа Аннет не выдержала и сказала, что вы совсем на нее не похожи, ибо у вас хватило смелости убежать с любимым человеком.
– Так и сказала?
– Да, госпожа.
Мириэл сглотнула слюну и отвернулась; горло внезапно сдавило от слез. Как мало они знали, как плохо понимали друг друга, но теперь ничего уже не исправишь.
В доме Элфвен уже растопила очаг и поставила на огонь котелок. Камни все еще источали сырую затхлость, в воздухе роились пылинки, но, по крайней мере, благодаря пылающему очагу дом начал постепенно оживать.
Уилл кружил по комнате, обнюхивая углы, изучая незнакомые запахи. У Мириэл стучало в голове. Ей хотелось одного – лечь в темном закутке и положить на лоб холодный лавандовый компресс.
У Роберта, однако, были другие планы. Не обращая внимания на Элфвен, будто она была неодушевленным предметом мебели, он заключил Мириэл в свои объятия.
– Я и понятия не имел, что ты из такой богатой семьи. Надо же, у вас даже каменный дом, – шутливо произнес он.
Мириэл равнодушно пожала плечами. Сейчас ей не хотелось говорить о родных и оценивать размеры своего наследства. Пришлось бы преодолевать слишком много подводных течений.
Не дожидаясь от жены ответа, Роберт носом сдвинул платок с ее шеи и, целуя, положил ладони ей на ягодицы, прижимая ее к себе.
– Интересно, а постель здесь удобная? – пробормотал он.
Мириэл зажмурилась при мысли, что ей придется опять терпеть его исступленные ласки.
– У меня там саднит немного, – сказала она. Он обжег дыханием ее ухо:
– Этого следовало ожидать. Скоро привыкнешь. – Роберт стиснул ее груди. – Смажь немного гусиным жиром, чтобы мне было легче. Не отказывай, дорогая. Я целый день только и думаю о тебе.
Мириэл выдавила улыбку:
– Давай, может, сначала поужинаем и освежимся, Роб? – Она назвала мужа ласкательным именем и погладила его бороду, чтобы добиться своего. – Я так проголодалась и устала с дороги.
Он помял ее ягодицы и наконец, сокрушенно вздохнув, убрал руки:
– Как скажешь, дорогая. Честно говоря, я и сам готов съесть целую лошадь.
Мириэл захлестнула волна облегчения, но беспокойство не исчезло: она лишь отсрочила момент нежелательной близости.
Они сели ужинать. Сама трапеза была скромная – ветчина, яйца, хлеб и сидр, – а вот посуда, из которой они ели и пили, была изысканной: оловянные тарелки и серебряные с позолотой чаши.
– Во Фландрии наймешь опытных ткачей, а старика придется уволить, – заявил Роберт, промокая хлебом остатки солоноватого жира и яичного желтка на тарелке.
– Почему? – Мириэл удивленно вскинула голову. – Хэм начал работать здесь еще до моего рождения.
– Вот именно. Он уже отработал свое. Неудивительно, что у твоего отчима дела шли так плохо. Старик ничего не видит, а какой толк от слепого ткача? – Он сунул в рот хлеб и принялся энергично жевать.
– Он обладает знаниями и опытом, которые может передать другим. Он может выполнять операции, не требующие особой зоркости.
Роберт покачал головой. Проглотив хлеб, он вытер салфеткой рот и руки.
– Тебе следует очиститься от хлама и начать здесь все сначала. Твои фламандцы не согласятся работать с ним: от него будут одни только неприятности. Он возомнит себя петухом на навозной куче, – на том лишь основании, что проработал здесь дольше всех.
– Хэм не такой, – возразила Мириэл. От возмущения у нее начинало гореть лицо.
– Поверь моему опыту, дорогая. Я занимаюсь торговлей двадцать пять лет, – дольше, чем ты живешь на свете. Одно дело – соблюдать честность в делах, другое – идти на поводу у своего сердца. Уверен, твой дедушка согласился бы со мной, будь он сейчас с нами.
Мириэл сдвинула на край тарелки остатки остывшей еды. Она была возмущена и – в немалой степени – встревожена. Она допускала, что Роберт прав, но мириться с его хамством не считала нужным.
– Он здесь, во мне, – отвечала Мириэл. – И я не верю, что он вышвырнул бы Хэма на улицу. Если я должна полагаться на твой опыт, позволь мне следовать и своему чутью.
Роберт откинулся в кресле и опустил веки.
– По сути, я вправе ничего тебе не позволять, – сказал он. – По закону ты – моя жена, и все твое имущество теперь также принадлежит и мне. Я вообще не обязан считаться с твоим мнением. Если захочу, могу ограничить твою свободу очагом и постелью и назначить своего человека надзирать за ткацким производством.
Мириэл побелела.
– Ты не посмеешь! – воскликнула она. От потрясения и ярости у нее закружилась голова. – Я скорее убью тебя!
– Ладно, не кипятись. – Он добродушно махнул рукой, словно урезонивая капризного, но любимого ребенка. – Я всего лишь обратил твое внимание на факты, причем весьма существенные. Немногие мужья дали бы своим женам такую свободу.
– Я уже начинаю жалеть, что не осталась вдовой. – Мириэл бросила салфетку и встала из-за стола.
– Ну, будет тебе, любовь моя. – Роберт тоже поднялся и двинулся на нее. – Я же пошутил, хотел посмотреть на твою реакцию, а теперь понимаю, что лучше б молчал. Конечно, раз этот ткач так много значит для тебя, пусть работает.
– Так и будет, – холодно ответила Мириэл, поворачиваясь к мужу спиной. Его снисходительный тон был невыносим.
Роберт взял ее за плечи и стал нежно их потирать, потом нашел губами ее шею, пощипывая ее и покусывая, щекоча ее нежную кожу своими колючими усами и бородой.
– Не сердись, Мириэл, будь лапочкой, – пробормотал он.
Лапочкой Мириэл меньше всего хотелось быть, но она слишком устала, чтобы продолжать пререкаться. Роберт продемонстрировал весьма противные стороны своей натуры, и она не желала изведывать всю глубину их мерзости.
Поэтому она позволила ему подхватить ее на руки, отнести в спальные покои на верхнем этаже и положить на кровать, на которой умер ее дедушка и где прежде спали ее мать с Найджелом.
От негодования она была так вся напряжена, что он, кряхтя и отдуваясь, с трудом проник в нее даже после того, как она обильно смазала влагалище гусиным жиром. Прикусив губу, Мириэл смотрела через его плечо на стропила и, цепенея под мощным натиском каждого его нового толчка, мысленно приказывала ему поскорее кончить и отчаянно молила Господа уберечь ее от зачатия.
Мириэл случалось пару раз путешествовать с дедушкой по морю. Те события отложились в ее памяти как чудесные приключения, каждое мгновение которых было преисполнено восторгом. Погода была изумительная, и она часами простаивала на носу корабля, вдыхая свежесть соленых брызг и следя за игрой солнечного света на гребешках волн.
И теперь она с радостью взошла на борт парусника, хотя лил дождь и летний порывистый ветер взбивал море в неприглядную серую пену. Уилл, возбужденно виляя хвостом, носился по палубе и обнюхивал углы.
Роберт наблюдал за женой и ее питомцем со спесивой улыбкой на лице.
– Подожди, вот выйдем из гавани. Сразу по-другому запоешь, – сказал он.
Мириэл пожала плечами. Она не говорила и не собиралась говорить ему, что ей доводилось плавать на корабле. Спесь быстро с него слетит, когда он увидит, что она куда лучше него переносит качку.
По трапу она поднялась на небольшую надстройку над рулевой нишей. Ее зубчатые стены были разукрашены красными и желтыми полосами, в одном углу развевалось знамя с весьма нетрадиционным гербом, изображавшим сундук с откинутой крышкой. Наверно, потому что это – торговое судно, решила Мириэл. На причале двое работяг спускали на лебедке в трюм тюки шерсти.
– Как называется корабль? – спросила Мириэл у Роберта, вслед за ней поднявшегося на надстройку. Он щурился, защищая глаза от косых струй дождя.
– «Пандора». Мне сказали, что имя взято из греческой легенды о некоей глупой женщине, открывшей ящик, который лучше было бы не трогать.
Мириэл мысленно вздрогнула. Теперь ясно, что символизирует открытый ящик на знамени.
– Да, я знаю легенду о Пандоре, – тихо отозвалась она.
Стоя у нее за спиной, он обхватил ее плечи тяжелой рукой и прижался к ней всем телом.
– Ты не перестаешь удивлять меня. Большинство женщин сроду не слышали ничего, кроме уличных сплетен, а твоему уму позавидует любой мужчина.
Мириэл заскрежетала зубами и расплылась в чарующей улыбке. Она не могла определить, сделал ей Роберт комплимент или хотел унизить ее, но в любом случае его слова вызвали у нее раздражение. Название судна напомнило ей о Николасе, и она задумалась о нем. Интересно, чем он занимается? Она очень боялась – и не без основания, – что он и есть капитан этого корабля. Ведь он говорил ей, что родился в семье моряка, да и название у парусника необычное. Большинство торговых судов именовали в честь святых, к которым можно было обратиться в трудную минуту. Все остальные корабли носили воинственные названия – «Дьявол», «Волк», «Дракон» и тому подобное, – унаследованные от их скандинавских предков.
Роберт вдруг встрепенулся:
– А вот и капитан.
На палубу по сходням поднимался высокий угрюмый мужчина тридцати двух – тридцати трех лет с коротко остриженными каштановыми волосами, стоявшими надо лбом торчком. При виде щенка его большой, плотно сжатый рот раздвинулся в улыбке. Мириэл испытала одновременно облегчение и разочарование. Как бы она повела себя, если б капитаном корабля оказался Николас де Кан? И, главное, как поступил бы Николас, увидев ее? Что ж, хорошо, что это не он.
Мужчина сгреб песика в свои длинные руки и забрался вместе с ним на надстройку, где Роберт представил его жене как господина Мартина Вудкока.
– Значит, малыш пришелся вам по душе, – сказал он, передавая ей Уилла.
– Я его обожаю. – Мириэл на мгновение прижала к себе песика. Тот завилял хвостом и своим маленьким розовым язычком лизнул ее в щеку. – Лучший подарок в моей жизни. – Она бросила на мужа ласковый взгляд. Несмотря на многие сомнения и раздражение, она все же доверяла мужу: он умел дарить ей радость, вот и песика привез.
Роберт довольно улыбнулся.
– На это денег не жалко, – сказал он.
– На меня или на собаку?
– На обоих, разумеется. – Он поцеловал ее и погладил песика против шерсти. Уилл обнажил свои маленькие острые клыки, его грудка затрепетала. Роберт предусмотрительно убрал руку, но продолжал натужно улыбаться.
Мартин Вудкок откланялся, сославшись на дела. Спустя час, когда уровень воды в заливе Уош поднялся, груженная шерстью «Пандора» покинула гавань Бостона и взяла курс на фламандский порт Антверпен.
Обрадованный заверениями Мириэл в том, что скоро работа в мастерских возобновится и он не останется без заработка, Хэм Ткач праздновал счастливое избавление от нищеты в пивной «У госпожи Гильды» в Потайном переулке. Заведение это чистотой не отличалось, но эль здесь подавали самый лучший на много миль окрест, и побаловать себя отменным свежим пивом сюда всегда приходили толпы народу.
Хэм удовлетворенно икнул, смотря на мир сквозь золотистую пелену. Он был пьян и из-за этого стал видеть еще хуже.
– Во как, поработаю еще несколько годков, – похвалялся он перед своим подмастерьем Уолтером. Тот влил в себя столько же кружек, что и его наставник, и теперь едва не клевал носом за столом.
– Кнешно, поработать. – Юноша уткнулся губами в край своей кружки.
– Многому я тебя научил, верно?
– Еще бы.
– Я знаю госпожу Мириэл. Она меня не вышвырнет… и муж у нее, кажется, порядочный.
– Ага, прядошный, – услужливо повторил юноша и, уронив голову на стол, закрыл глаза.
Хэм неуклюже поднялся из-за стола и, пошатываясь, вышел из пивной на темную улицу под моросящий дождь.
В отдельных домах по обеим сторонам от заведения Гильды мерцали огоньки, освещавшие грязные лужи и глинистые рытвины, но перед глазами Хэма стоял сплошной туман. Прожив всю жизнь в Линкольне, дорогу к пивной Гильды он знал, как свои пять пальцев, поскольку последние сорок пять лет дважды в неделю топал по ней туда и обратно, и потому, хоть он ничего и не видел перед собой, ноги сами понесли его домой. Хэм затянул песню:
Я напился, я напился, Хэм стал пьяный от вина. Эй, сестрица, Уолтер, Питер, Вы тут пейте, ну а я…
Допеть Хэм не успел. Когда он нетвердым шагом перебирался через глубокую выбоину от колес телеги, кто-то тихо подкрался к нему сзади. Только тогда Хэм сообразил, что ему грозит опасность, когда чья-то мускулистая рука обвилась вокруг его шеи и стиснула горло, так что он не мог петь, а потом и дышать.
Ноги у него подкосились, и он повалился в грязь. Нападавший упал вместе с ним, но легче Хэму не стало. Его горло уже не сжимали, а настойчиво, безжалостно давили на него. Вязкая жижа залилась ему в рот и ноздри, а потом и в открытые глаза. Над ним сомкнулась кромешная тьма.
На рассвете из города со скрипом выкатила телега мусорщика, груженная зловонными отходами и соломой из линкольнских сточных канав, уборных и навозных куч. Никто не обратил на телегу особого внимания. Никто и не подумал поискать под грудой испражнений, дохлых собак и старой соломы труп Хэма Ткача, пропавшего минувшим вечером. А если у кого такая мысль и возникла, он тотчас же от нее отмахнулся. Сам мусорщик поручил сгрузить отходы с телеги в мусорную яму своему временному помощнику. Что глаз не видит, не ляжет пятном на совести, а за два шиллинга серебром любой согласится отвернуться и не заметить то, что видеть не надобно.
Когда телега была опустошена, мусорщик, посвистывая, вернулся в город – его помощник исчез по дороге, – оставив труп Хэма Ткача гнить в его беспокойной могиле.
Глава 19
Осень 1219 года
Мириэл стояла в своей ткацкой мастерской в Линкольне и наблюдала за работой трех фламандцев. Ян и Вилгельм были братья, Герда, ширококостная женщина с русой косой, была женой Яна. Мириэл ее визгливый хрипловатый смех напоминал стрекот сороки. Все трое отлично знали свое ремесло и всячески старались угодить хозяевам. В их родном Антверпене среди ткачей царила жестокая конкуренция – шерсти для станков не хватало. Дома их ремесло находилось в полной зависимости от руна и пряжи, поставляемой из Англии и Испании. Здесь же сырье всегда было под рукой, и гибель от голода казалась далекой и нереальной перспективой.
Работая, они весело переговаривались по-фламандски; их громкие голоса перекрывали шум станков, производивших тонкое сукно в синюю, красную и зеленую полоску с такой скоростью, что Мириэл едва верила своим глазам.
Подмастерье Уолтер заряжал пряжей очередной станок. Вид у него был угрюмый, он даже не пытался принять участие в шутливой беседе фламандцев.
– Так ничего и не слышно о Хэме, Уолтер? – участливо поинтересовалась Мириэл, останавливаясь возле юноши.
Он замешкался под ее пристальным взглядом:
– Нет, госпожа. Говорят, он скорей всего упал в Уитем, а река из-за дождей вышла из берегов. У бедняги не было шансов выжить. – Он обнажил зубы. – Ну почему я не проводил его домой в тот вечер? Старый черт не видел дальше своего носа, да еще и набрался не хуже меня.
Мириэл ласково тронула парня за худенькое плечо.
– Ничьей вины тут нет, – твердо сказала она. – Я наказала отслужить молебен за упокой его души, где бы она ни находилась.
Она также послала мешочек серебра жене Хэма и намеревалась и впредь регулярно поддерживать ее деньгами, но об этом знали только она сама и несчастная женщина. Благоразумие требовало от нее осмотрительности. После скандала с Робертом по поводу Хэма она пришла к выводу, что ради сохранения мира в семье ей следует меньше откровенничать с мужем. По отношению к ней Роберт неизменно проявлял щедрость, но в делах он крепко держался за свой кошелек и был крайне безжалостен.
– Значит, по-вашему, его нет в живых, да, госпожа?
– Скорей всего, да, но что теперь об этом говорить. Послушай, у нас кончается зеленая пряжа. Сходи-ка в красильню, посмотри, готова ли новая партия у мастера Джека.
– Иду, госпожа. – Уолтер резво вскочил на ноги и почти бегом покинул мастерскую, словно пытался обогнать свои мысли. Мириэл вздохнула и, покачав головой, заняла его место за станком, чтобы завершить начатую операцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48