Из-за тумана она почти ничего вокруг не видела, зато с наслаждением вдыхала вольный свежий воздух, будто ее долго держали взаперти в тесном душном сундуке, а потом неожиданно выпустили на свободу. Сейчас она радовалась бы даже буре. Из ее груди рвалась хвалебная песнь Господу, которую она так неохотно пела в темной монастырской часовне.
Сестра Годифа искоса глянула на нее.
– Мать настоятельница сказала, что ты будешь помогать в лазарете. – В ее голосе послышалось сомнение.
Мириэл украдкой поморщилась. Похоже, дурная слава, как всегда, бежит впереди нее.
– Мне случалось ходить за больными. Когда дедушка заболел, я за ним ухаживала.
Монахиня чуть успокоилась, но продолжала озабоченно хмуриться.
– Я не стану доставлять неприятностей, – добавила Мириэл.
– А тебе и некогда будет, – фыркнула Годифа. – Сестра Маргарет еле на ногах стоит, так что будешь потеть с утра до ночи.
– Работы я не боюсь, – гордо заявила девушка.
– Что ж, посмотрим. – Годифа поджала губы.
Путь они продолжали в молчании, каждый был занят своими мыслями. Туман прилипал к их одеждам, словно воздушная паутина; осенний бурый пейзаж навевал тоску. Летом болотистая пустошь искрилась на фоне неба, каждая былинка, веточка, листик. А теперь казалось, будто они находятся на краю земли. Трясясь на муле, Мириэл невольно ожидала, что перед ней вот-вот развернется бездна.
– Теперь уже близко, – сказала Годифа с облегчением в голосе.
Мириэл кивнула. Где-то впереди звенел колокольчик головной овцы в отаре, слышались тихое блеяние скотины и еще какой-то приглушенный звук, похожий на шум ветра в деревьях, только это вряд ли шумел ветер – слишком густой был туман.
– Море. – Годифа чуть склонила набок голову, прислушиваясь. – Идет прилив. – Она поежилась и плотнее укуталась в свою накидку.
Мириэл вытянула шею, пытаясь вдохнуть в себя неуловимый соленый запах океана. В ясный летний день ей удавалось узреть с монастырской колокольни стальной блеск водной шири, но на самом берегу она не была ни разу. Нужна была веская причина, чтобы ей позволили пойти туда, а желание увидеть море не считалась таковой.
– Тебе случалось плавать на корабле? – спросила девушка у своей спутницы.
Годифа взглянула на нее, как на сумасшедшую.
– Нет, и не хочу. Вокруг одна вода, а под ногами лишь кусок дерева, отделяющий от бездонной пучины. – Монахиня боязливо перекрестилась.
Мириэл улыбнулась, предаваясь далеким воспоминаниям.
– Мне было тринадцать лет, когда дедушка взял меня с собой на ярмарку в Антверпен. Мы плыли на бостонском, судне. Оно было ярко-красное, а весь его трюм набит нашим сукном. Когда море зыбилось, некоторых тошнило, а я восторгалась каждым мгновением. – Она провела языком по губам, будто слизывая воображаемые брызги, и вновь представила мерцание залитых солнцем стремительных сине-зеленых волн. Все ее существо наполнилось безудержным, пьянящим ликованием.
Должно быть, возбуждение отразилось на ее лице, ибо сестра Годифа неодобрительно цокнула языком.
– Не забивай себе голову мирскими мыслями, – урезонила она девушку. – Это неприлично. Ты теперь монахиня.
– Я еще не приняла постриг, – огрызнулась Мириэл. – И разве море – не творение Господа?
Годифа оторопела. В ту же минуту мул Мириэл вскинул голову и, испуганно всхрапнув, дернулся, толкнув другого мула. Тот заревел и лягнул его острыми копытами.
Мириэл выругалась, за что сестра Юфимия, будь она поблизости, непременно бы ее выпорола, и рывком направила своего мула в сторону, крепко обхватив животное бедрами, затем глянула на то, что напугало мула, и у нее екнуло сердце.
В бурой пожухлой траве лежал мужчина. Из одежды на нем были только разодранная рубашка и холщовые штаны-брэ, вероятно мокрые, судя по тому, как ткань облепила его тело. Сестра Годифа невольно вскрикнула, прикрывая ладонью рот.
Мириэл спешилась, кинула поводья монахине и опустилась на колени подле лежащего мужчины.
– Мертвый? – Голос Годифы дрожал от страха. Мириэл осторожно коснулась горла мужчины. Оно было холодное, влажное, но она ощутила под подушечками пальцев слабый пульс. Кожа на фоне темных слипшихся волос имела мертвенно-белый оттенок.
– Нет, жив еще, – ответила девушка. – Но скоро умрет, если так и будет лежать здесь. Он промерз до костей.
Годифа кусала губы.
– Что же нам делать? – слезливо запричитала она. Мириэл уже готова была вспылить и обозвать ее размазней, но вовремя напомнила себе, что монахиня живет в обители более двадцати лет. Хоть Годифа и привыкла врачевать недуги своих сестер и время от времени приходящих слуг, которых она лечила настоями или мазями, с умирающими молодыми мужчинами в полуобнаженном виде ей, вероятно, еще не доводилось иметь дела.
– Нельзя же бросить его на погибель, – раздраженно сказала девушка. – Возвращайся в монастырь за помощью.
– А ты останешься с ним одна? – жалобно проскулила Годифа.
– Я впервые на этой тропе, а ты знаешь дорогу, – рассердилась Мириэл. – Вряд ли он в состоянии меня изнасиловать. А если ты опасаешься за мое целомудрие, так знай: с тех пор как мне пришлось ухаживать за больным дедушкой, мужское тело перестало быть для меня тайной.
Годифа сдавленно охнула.
Мириэл сняла с себя плащ и укутала в него умирающего.
– Давай сюда и свой, – распорядилась она. – Надо его согреть.
Уступая настойчивости более властной Мириэл, Годифа послушно расстегнула свой плащ и передала его девушке.
– Интересно, кто он? – прошептала она. – И почему он здесь?
– Этого мы никогда не узнаем, если он умрет. – Мириэл решительным жестом показала в направлении, откуда они приехали. – Поторопись. И попроси у матери Хиллари ее носилки.
С огромными от страха глазами побледневшая монахиня натянула поводья и погнала мула в туман.
Мириэл укутала юношу во второй плащ и уложила его голову в капюшон Годифы. В складках темной шерсти его лицо казалось еще белее. Она тоже гадала, откуда он здесь взялся. Путники на болоте встречались редко. Те, кого они принимали в монастырском гостевом доме, обычно держали путь из Линна в Кембридж и Линкольн, и они приходили не с этой стороны. За пастбищами простирались лишь топкая низина и серое Северное море.
Хмурясь, девушка сунула руку в капюшон и потрогала волосы мужчины, затем лизнула кончики его пальцев и, ощутив вкус соли, вновь подумала о море. Должно быть, он упал за борт с рыбацкого судна или торгового корабля, шедшего из Линна, предположила она. Возможно, он просто бедный матрос, оттого-то и одет так плохо.
Она взяла одну руку мужчины и стала ее растирать. На его ладони, как она и ожидала, были мозоли, но у оснований отдельных пальцев кожа была светлее – вероятно, он еще недавно носил кольца. На тыльной стороне она заметила царапины, будто он продирался сквозь густые заросли. На подбородке и вокруг губ пробивалась щетина цвета темной бронзы. На одной щеке вспух синяк. Мириэл коснулась ссадины, но мужчина не пошевелился и не застонал.
– Кто бы ты ни был, – пробормотала она, – из-за тебя в монастыре поднимется дьявольский переполох. – При этой мысли девушка довольно улыбнулась.
Глава 4
Церковный колокол, который слышал Николас, теряя сознание, продолжал звонить и когда он открыл глаза. В первое мгновение он подумал, что умер и попал в ад, ибо одежды на нем не было, а все тело горело, будто его жарили на огне. При свете коптящей свечи некий демон натирал его чем-то едким и жгучим, как крапива.
Николас хотел закричать, но из горла вырвался лишь тихий хрип, и когда он попытался пошевелиться, тело не подчинилось ему.
Демон повернул голову. Лицо с волосатым двойным подбородком нависло над ним и обдало чесночным запахом.
– Очнулся, наконец, – объявил демон.
Его обступили еще несколько демонов. Один из них, неодобрительно хмыкнув, прикрыл его чресла льняным полотенцем.
– Жить будет?
– Пока еще рано говорить, – отозвался первый демон. – Я натерла его теплым травяным настоем, и теперь, чтоб снадобье подействовало, его нужно укутать. Если за ночь не умрет, шансов на выздоровление прибавится.
Значит, он все-таки жив и это не демоны.
– Где я? – слабым голосом спросил Николас.
– В монастыре Святой Екатерины-на-Болоте, – ответило склонившееся над ним лицо. – Две наши сестры нашли тебя на пастбище.
Николас кивнул. Ему припомнился девичий голос, говоривший что-то о дьявольском переполохе в монастыре. Должно быть, это и натолкнуло его на мысль о демонах. Темные балахоны – это обычное одеяние монахинь, и он, по всей видимости, лежит сейчас в монастырском лазарете.
– Можешь сказать нам, кто ты и что с тобой случилось? – Вопрос задала старая монахиня. Она была маленькая и щуплая, как сухая ветка, но взгляд ее блеклых голубых глаз пронизывал насквозь, и держалась она с достоинством, что никак не вязалось с ее тщедушной фигуркой.
– Прилив, – прохрипел Николас и сдавленно сглотнул.
– Может, тебя смыло с корабля?
Николас мотнул головой. Нависающие лица расплылись перед глазами, и теперь он видел только воду, слышал только вопли умирающих и лошадей, сквозь которые пробивался неумолчный звон колокола. Он закрыл глаза, жалея, что проснулся.
Его губ коснулся край сосуда, и на язык потекла теплая жидкость. Он стал отплевываться, думая, что это морская вода, но его голову сдавили тисками, зажали нос, и когда он попытался вздохнуть через рот, в горло полился отвар – отнюдь не соленый, а горький, как сок алоэ. Потом его опутали чем-то, словно муху в паутине, и оставили одного.
Звон прекратился, и его объяла тишина. Темноту под смеженными веками прорезали вспышки кошмаров. В засасывающем месиве он плыл к берегу с громоздким сундуком в руках, который с каждым его рывком становился тяжелее и тяжелее. И когда он бросал взгляд в сторону суши, проверяя, долго ли еще ему мучиться, оказывалось, что он не продвинулся ни на дюйм. Из глубины к нему тянулись руки утопленников, стремящихся увлечь его за собой.
Громкий треск вывел его из забытья. Он жадно вздохнул, хватая ртом прохладный пряный воздух.
По комнате ползала на четвереньках молодая монахиня. Бормоча под нос ругательства, она собирала черепки разбитого глиняного кувшина. Девичье лицо обрамлял платок, от этого лицо казалось бледным, но правильные черты не теряли выразительности. А бранилась она не хуже базарной бабы. Будь у него силы, Николас непременно расхохотался бы, но, ослабевший и истощенный, он мог только смотреть.
Почувствовав его взгляд, девушка резко обернулась, держа в руках собранные черепки. Их глаза встретились, и на мгновение на ее лице отразился испуг, но она быстро оправилась от замешательства, придав чертам по-монашески бесстрастное выражение. Бросив черепки в плетеную корзину, она отряхнула руки.
– Конечно, оставили кувшин на самом краю – вот и разбился. – Девушка с вызовом повела плечами. – Все равно они меня отругают, когда вернутся из церкви. – Она встала возле него: одну руку уперев в бок, другой взявшись за подбородок – совсем как мужчина. Он не знал, что она копирует позу шестидесятилетнего суконщика.
Глаза у девушки были золотисто-карие, нос тонкий, орлиный. Николасу она напомнила сокола, который когда-то у него был.
– Как тебя зовут? – повелительно спросила молодая монахиня.
– Николас, – еле слышно ответил он и содрогнулся. Может, зря он открыл свое имя? Впрочем, это не важно, решил юноша. У тех, кто выжил, если таковые есть, своих забот хватает. Вряд ли они станут искать его.
Монахиня продолжала потирать подбородок, меж ее резко очерченных бровей пролегла тонкая бороздка.
– Ты был в море.
– Переходил дельту по гати… в это время начался прилив. – Он закрыл глаза, почувствовав тошноту и опустошенность. Его вновь стала бить дрожь, которую он не мог остановить.
– Значит, тебе дважды повезло, что не погиб, – тихо сказала девушка и опять прижала к его губам чашку с горьким питьем. Николас отвернул лицо. – Пей, – приказала она. – Полегчает.
У него не было сил ее оттолкнуть. Прикосновение ее рук, ее близость, когда она склонилась над ним, так же, как и голос, были ему знакомы.
– Это ты меня нашла? – прохрипел он. Она отняла чашку от его рта.
– Да, на твое счастье. Сестра Маргарет говорит, еще час, и ты бы скончался.
– А я и думал, что умер. – Он мрачно улыбнулся. – Очнувшись, решил, что нахожусь в преисподней.
Она вытаращила глаза, и на мгновение ему показалось, что он поверг ее в ужас, но она расхохоталась, и его подозрения рассеялись.
– У меня это ощущение возникает каждый день, когда колокол призывает к заутрене, – призналась девушка. Улыбка исчезла с ее лица. – Но я не думаю, что я в аду. Я уверена в этом.
Дверь отворилась, предупреждая скрипом петель о появлении старших монахинь. Девушка вздрогнула и, сжимая кулаки, с виноватым видом быстро повернулась к входящим.
– Слух обманул меня или я и впрямь слышала смех? – спросила монахиня с заросшим подбородком. Она еле ковыляла, опираясь на палку. Николас узнал в ней бородатую монахиню, которую он принял за демона. Еще одна монахиня, худая как жердь, озабоченно морща лоб, проскочила вперед, быстро разгладила накидку на кресле с прямой спинкой и замерла рядом, держа наготове скамеечку для ног.
Николас заметил, что молодая монахиня еще крепче стиснула кулаки за спиной.
– Да, сестра Маргарет, ты не ошиблась. – Теперь в ясном низком голосе сквозила неуверенность.
– И что же послужило причиной, позволь спросить? – Каждый шаг старой женщины сопровождался глухим стуком палки. Николас вновь оказался объектом пристального внимания.
– Он думал, что попал в преисподнюю.
– И это, по-твоему, повод для веселья?
– Нет, сестра. Просто я обрадовалась, что ему стало чуть легче. Его имя – Николас. Он был застигнут приливом, когда переходил вброд дельту.
– Хм. – Сестра Маргарет подозрительно поглядывала то на послушницу, то на больного. – До того обрадовалась, что рассмеялась… По-моему, сестра Мириэл, ты озабочена не в меру. Сомневаюсь, что услышала бы твой смех, будь на его месте кто-то из нас.
– Я нашла его. Я спасла его. Только и всего. Старая монахиня выпрямилась.
– Господь привел тебя к нему, и его жизнь в руках Господних. Сказать что-то еще*– значит проявить неуважение.
– Да, сестра. Я никого не хотела оскорбить. Девушка стояла, напружинившись всем телом, и дрожала не меньше Николаса. Ему хотелось крикнуть старой ведьме с волосатым подбородком, чтобы она оставила послушницу в покое, но он был слишком слаб, тяжелые веки закрывались сами собой. Снадобье, которое девушка заставила его выпить, разливалось по телу теплом, сковывая все члены глубокой усталостью.
– Ладно, придержи язык. Ты же знаешь, что я доложу о твоем поведении матери настоятельнице и сестре Юфимии.
Николас услышал, как стукнула об пол палка, когда ее отставили в сторону, затем под тяжестью старой монахини заскрипело кресло.
– И не стой у кровати. Он уже спит и пока в твоей помощи не нуждается. А у меня для тебя много дел, сестра Мириэл.
– Да, сестра Маргарет. – Николас почувствовал, как девушка содрогнулась, сдерживая вздох, потом она отошла. Мириэл. Это имя, словно лента, вплелось в его угасающее сознание, и он цеплялся за него, как утопающий за соломинку, когда волны кошмара вновь захлестнули его.
В лазарете находилась каменная раковина со стоком, и Мириэл, получив от сестры Маргарет строгий нагоняй за разбитый накануне глиняный кувшин, теперь мыла и вытирала дюжину предметов, пригодных для повторного использования. Сама сестра Маргарет, поставив опухшие ноги на скамеечку, похрапывала в кресле, а сестра Годифа отправилась по поручению к келарессе.
Их пациент провел беспокойную ночь. Он метался в постели, что-то бормотал и время от времени громко кричал во сне. В его беглой французской речи слышался нормандский акцент, а проклятия, которыми он осыпал короля Иоанна, свидетельствовали о том, что он виновен в измене. Сестра Маргарет смотрела за ним всю ночь и, когда Мириэл с Годифой были на богослужении, по возможности старалась не подпускать послушницу к больному, словно подозревала обоих в самых нечестивых намерениях.
Мириэл ополоснула последний сосуд и спустила грязную воду в желоб под раковиной. Значит, их подопечного зовут Николас, размышляла она, и он был застигнут приливом. Только это они и знали наверняка об обстоятельствах его жизни, но в ее голове теснилось множество догадок. Манера речи и следы от ношения колец на руках выдавали в нем человека благородного происхождения. Впрочем, как и крепкие выражения в адрес короля Иоанна. У простого люда не было причин бояться своего монарха. От него страдали бароны и магнаты. И мятежники. А их пациент к тому же имеет воинскую выправку: поджарый, мускулистый, закаленный. Николас, подозревала Мириэл, неизвестно как оказавшийся в дельте, наверняка принимал участие в мятеже, прокатившемся недавно по Линкольнширу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Сестра Годифа искоса глянула на нее.
– Мать настоятельница сказала, что ты будешь помогать в лазарете. – В ее голосе послышалось сомнение.
Мириэл украдкой поморщилась. Похоже, дурная слава, как всегда, бежит впереди нее.
– Мне случалось ходить за больными. Когда дедушка заболел, я за ним ухаживала.
Монахиня чуть успокоилась, но продолжала озабоченно хмуриться.
– Я не стану доставлять неприятностей, – добавила Мириэл.
– А тебе и некогда будет, – фыркнула Годифа. – Сестра Маргарет еле на ногах стоит, так что будешь потеть с утра до ночи.
– Работы я не боюсь, – гордо заявила девушка.
– Что ж, посмотрим. – Годифа поджала губы.
Путь они продолжали в молчании, каждый был занят своими мыслями. Туман прилипал к их одеждам, словно воздушная паутина; осенний бурый пейзаж навевал тоску. Летом болотистая пустошь искрилась на фоне неба, каждая былинка, веточка, листик. А теперь казалось, будто они находятся на краю земли. Трясясь на муле, Мириэл невольно ожидала, что перед ней вот-вот развернется бездна.
– Теперь уже близко, – сказала Годифа с облегчением в голосе.
Мириэл кивнула. Где-то впереди звенел колокольчик головной овцы в отаре, слышались тихое блеяние скотины и еще какой-то приглушенный звук, похожий на шум ветра в деревьях, только это вряд ли шумел ветер – слишком густой был туман.
– Море. – Годифа чуть склонила набок голову, прислушиваясь. – Идет прилив. – Она поежилась и плотнее укуталась в свою накидку.
Мириэл вытянула шею, пытаясь вдохнуть в себя неуловимый соленый запах океана. В ясный летний день ей удавалось узреть с монастырской колокольни стальной блеск водной шири, но на самом берегу она не была ни разу. Нужна была веская причина, чтобы ей позволили пойти туда, а желание увидеть море не считалась таковой.
– Тебе случалось плавать на корабле? – спросила девушка у своей спутницы.
Годифа взглянула на нее, как на сумасшедшую.
– Нет, и не хочу. Вокруг одна вода, а под ногами лишь кусок дерева, отделяющий от бездонной пучины. – Монахиня боязливо перекрестилась.
Мириэл улыбнулась, предаваясь далеким воспоминаниям.
– Мне было тринадцать лет, когда дедушка взял меня с собой на ярмарку в Антверпен. Мы плыли на бостонском, судне. Оно было ярко-красное, а весь его трюм набит нашим сукном. Когда море зыбилось, некоторых тошнило, а я восторгалась каждым мгновением. – Она провела языком по губам, будто слизывая воображаемые брызги, и вновь представила мерцание залитых солнцем стремительных сине-зеленых волн. Все ее существо наполнилось безудержным, пьянящим ликованием.
Должно быть, возбуждение отразилось на ее лице, ибо сестра Годифа неодобрительно цокнула языком.
– Не забивай себе голову мирскими мыслями, – урезонила она девушку. – Это неприлично. Ты теперь монахиня.
– Я еще не приняла постриг, – огрызнулась Мириэл. – И разве море – не творение Господа?
Годифа оторопела. В ту же минуту мул Мириэл вскинул голову и, испуганно всхрапнув, дернулся, толкнув другого мула. Тот заревел и лягнул его острыми копытами.
Мириэл выругалась, за что сестра Юфимия, будь она поблизости, непременно бы ее выпорола, и рывком направила своего мула в сторону, крепко обхватив животное бедрами, затем глянула на то, что напугало мула, и у нее екнуло сердце.
В бурой пожухлой траве лежал мужчина. Из одежды на нем были только разодранная рубашка и холщовые штаны-брэ, вероятно мокрые, судя по тому, как ткань облепила его тело. Сестра Годифа невольно вскрикнула, прикрывая ладонью рот.
Мириэл спешилась, кинула поводья монахине и опустилась на колени подле лежащего мужчины.
– Мертвый? – Голос Годифы дрожал от страха. Мириэл осторожно коснулась горла мужчины. Оно было холодное, влажное, но она ощутила под подушечками пальцев слабый пульс. Кожа на фоне темных слипшихся волос имела мертвенно-белый оттенок.
– Нет, жив еще, – ответила девушка. – Но скоро умрет, если так и будет лежать здесь. Он промерз до костей.
Годифа кусала губы.
– Что же нам делать? – слезливо запричитала она. Мириэл уже готова была вспылить и обозвать ее размазней, но вовремя напомнила себе, что монахиня живет в обители более двадцати лет. Хоть Годифа и привыкла врачевать недуги своих сестер и время от времени приходящих слуг, которых она лечила настоями или мазями, с умирающими молодыми мужчинами в полуобнаженном виде ей, вероятно, еще не доводилось иметь дела.
– Нельзя же бросить его на погибель, – раздраженно сказала девушка. – Возвращайся в монастырь за помощью.
– А ты останешься с ним одна? – жалобно проскулила Годифа.
– Я впервые на этой тропе, а ты знаешь дорогу, – рассердилась Мириэл. – Вряд ли он в состоянии меня изнасиловать. А если ты опасаешься за мое целомудрие, так знай: с тех пор как мне пришлось ухаживать за больным дедушкой, мужское тело перестало быть для меня тайной.
Годифа сдавленно охнула.
Мириэл сняла с себя плащ и укутала в него умирающего.
– Давай сюда и свой, – распорядилась она. – Надо его согреть.
Уступая настойчивости более властной Мириэл, Годифа послушно расстегнула свой плащ и передала его девушке.
– Интересно, кто он? – прошептала она. – И почему он здесь?
– Этого мы никогда не узнаем, если он умрет. – Мириэл решительным жестом показала в направлении, откуда они приехали. – Поторопись. И попроси у матери Хиллари ее носилки.
С огромными от страха глазами побледневшая монахиня натянула поводья и погнала мула в туман.
Мириэл укутала юношу во второй плащ и уложила его голову в капюшон Годифы. В складках темной шерсти его лицо казалось еще белее. Она тоже гадала, откуда он здесь взялся. Путники на болоте встречались редко. Те, кого они принимали в монастырском гостевом доме, обычно держали путь из Линна в Кембридж и Линкольн, и они приходили не с этой стороны. За пастбищами простирались лишь топкая низина и серое Северное море.
Хмурясь, девушка сунула руку в капюшон и потрогала волосы мужчины, затем лизнула кончики его пальцев и, ощутив вкус соли, вновь подумала о море. Должно быть, он упал за борт с рыбацкого судна или торгового корабля, шедшего из Линна, предположила она. Возможно, он просто бедный матрос, оттого-то и одет так плохо.
Она взяла одну руку мужчины и стала ее растирать. На его ладони, как она и ожидала, были мозоли, но у оснований отдельных пальцев кожа была светлее – вероятно, он еще недавно носил кольца. На тыльной стороне она заметила царапины, будто он продирался сквозь густые заросли. На подбородке и вокруг губ пробивалась щетина цвета темной бронзы. На одной щеке вспух синяк. Мириэл коснулась ссадины, но мужчина не пошевелился и не застонал.
– Кто бы ты ни был, – пробормотала она, – из-за тебя в монастыре поднимется дьявольский переполох. – При этой мысли девушка довольно улыбнулась.
Глава 4
Церковный колокол, который слышал Николас, теряя сознание, продолжал звонить и когда он открыл глаза. В первое мгновение он подумал, что умер и попал в ад, ибо одежды на нем не было, а все тело горело, будто его жарили на огне. При свете коптящей свечи некий демон натирал его чем-то едким и жгучим, как крапива.
Николас хотел закричать, но из горла вырвался лишь тихий хрип, и когда он попытался пошевелиться, тело не подчинилось ему.
Демон повернул голову. Лицо с волосатым двойным подбородком нависло над ним и обдало чесночным запахом.
– Очнулся, наконец, – объявил демон.
Его обступили еще несколько демонов. Один из них, неодобрительно хмыкнув, прикрыл его чресла льняным полотенцем.
– Жить будет?
– Пока еще рано говорить, – отозвался первый демон. – Я натерла его теплым травяным настоем, и теперь, чтоб снадобье подействовало, его нужно укутать. Если за ночь не умрет, шансов на выздоровление прибавится.
Значит, он все-таки жив и это не демоны.
– Где я? – слабым голосом спросил Николас.
– В монастыре Святой Екатерины-на-Болоте, – ответило склонившееся над ним лицо. – Две наши сестры нашли тебя на пастбище.
Николас кивнул. Ему припомнился девичий голос, говоривший что-то о дьявольском переполохе в монастыре. Должно быть, это и натолкнуло его на мысль о демонах. Темные балахоны – это обычное одеяние монахинь, и он, по всей видимости, лежит сейчас в монастырском лазарете.
– Можешь сказать нам, кто ты и что с тобой случилось? – Вопрос задала старая монахиня. Она была маленькая и щуплая, как сухая ветка, но взгляд ее блеклых голубых глаз пронизывал насквозь, и держалась она с достоинством, что никак не вязалось с ее тщедушной фигуркой.
– Прилив, – прохрипел Николас и сдавленно сглотнул.
– Может, тебя смыло с корабля?
Николас мотнул головой. Нависающие лица расплылись перед глазами, и теперь он видел только воду, слышал только вопли умирающих и лошадей, сквозь которые пробивался неумолчный звон колокола. Он закрыл глаза, жалея, что проснулся.
Его губ коснулся край сосуда, и на язык потекла теплая жидкость. Он стал отплевываться, думая, что это морская вода, но его голову сдавили тисками, зажали нос, и когда он попытался вздохнуть через рот, в горло полился отвар – отнюдь не соленый, а горький, как сок алоэ. Потом его опутали чем-то, словно муху в паутине, и оставили одного.
Звон прекратился, и его объяла тишина. Темноту под смеженными веками прорезали вспышки кошмаров. В засасывающем месиве он плыл к берегу с громоздким сундуком в руках, который с каждым его рывком становился тяжелее и тяжелее. И когда он бросал взгляд в сторону суши, проверяя, долго ли еще ему мучиться, оказывалось, что он не продвинулся ни на дюйм. Из глубины к нему тянулись руки утопленников, стремящихся увлечь его за собой.
Громкий треск вывел его из забытья. Он жадно вздохнул, хватая ртом прохладный пряный воздух.
По комнате ползала на четвереньках молодая монахиня. Бормоча под нос ругательства, она собирала черепки разбитого глиняного кувшина. Девичье лицо обрамлял платок, от этого лицо казалось бледным, но правильные черты не теряли выразительности. А бранилась она не хуже базарной бабы. Будь у него силы, Николас непременно расхохотался бы, но, ослабевший и истощенный, он мог только смотреть.
Почувствовав его взгляд, девушка резко обернулась, держа в руках собранные черепки. Их глаза встретились, и на мгновение на ее лице отразился испуг, но она быстро оправилась от замешательства, придав чертам по-монашески бесстрастное выражение. Бросив черепки в плетеную корзину, она отряхнула руки.
– Конечно, оставили кувшин на самом краю – вот и разбился. – Девушка с вызовом повела плечами. – Все равно они меня отругают, когда вернутся из церкви. – Она встала возле него: одну руку уперев в бок, другой взявшись за подбородок – совсем как мужчина. Он не знал, что она копирует позу шестидесятилетнего суконщика.
Глаза у девушки были золотисто-карие, нос тонкий, орлиный. Николасу она напомнила сокола, который когда-то у него был.
– Как тебя зовут? – повелительно спросила молодая монахиня.
– Николас, – еле слышно ответил он и содрогнулся. Может, зря он открыл свое имя? Впрочем, это не важно, решил юноша. У тех, кто выжил, если таковые есть, своих забот хватает. Вряд ли они станут искать его.
Монахиня продолжала потирать подбородок, меж ее резко очерченных бровей пролегла тонкая бороздка.
– Ты был в море.
– Переходил дельту по гати… в это время начался прилив. – Он закрыл глаза, почувствовав тошноту и опустошенность. Его вновь стала бить дрожь, которую он не мог остановить.
– Значит, тебе дважды повезло, что не погиб, – тихо сказала девушка и опять прижала к его губам чашку с горьким питьем. Николас отвернул лицо. – Пей, – приказала она. – Полегчает.
У него не было сил ее оттолкнуть. Прикосновение ее рук, ее близость, когда она склонилась над ним, так же, как и голос, были ему знакомы.
– Это ты меня нашла? – прохрипел он. Она отняла чашку от его рта.
– Да, на твое счастье. Сестра Маргарет говорит, еще час, и ты бы скончался.
– А я и думал, что умер. – Он мрачно улыбнулся. – Очнувшись, решил, что нахожусь в преисподней.
Она вытаращила глаза, и на мгновение ему показалось, что он поверг ее в ужас, но она расхохоталась, и его подозрения рассеялись.
– У меня это ощущение возникает каждый день, когда колокол призывает к заутрене, – призналась девушка. Улыбка исчезла с ее лица. – Но я не думаю, что я в аду. Я уверена в этом.
Дверь отворилась, предупреждая скрипом петель о появлении старших монахинь. Девушка вздрогнула и, сжимая кулаки, с виноватым видом быстро повернулась к входящим.
– Слух обманул меня или я и впрямь слышала смех? – спросила монахиня с заросшим подбородком. Она еле ковыляла, опираясь на палку. Николас узнал в ней бородатую монахиню, которую он принял за демона. Еще одна монахиня, худая как жердь, озабоченно морща лоб, проскочила вперед, быстро разгладила накидку на кресле с прямой спинкой и замерла рядом, держа наготове скамеечку для ног.
Николас заметил, что молодая монахиня еще крепче стиснула кулаки за спиной.
– Да, сестра Маргарет, ты не ошиблась. – Теперь в ясном низком голосе сквозила неуверенность.
– И что же послужило причиной, позволь спросить? – Каждый шаг старой женщины сопровождался глухим стуком палки. Николас вновь оказался объектом пристального внимания.
– Он думал, что попал в преисподнюю.
– И это, по-твоему, повод для веселья?
– Нет, сестра. Просто я обрадовалась, что ему стало чуть легче. Его имя – Николас. Он был застигнут приливом, когда переходил вброд дельту.
– Хм. – Сестра Маргарет подозрительно поглядывала то на послушницу, то на больного. – До того обрадовалась, что рассмеялась… По-моему, сестра Мириэл, ты озабочена не в меру. Сомневаюсь, что услышала бы твой смех, будь на его месте кто-то из нас.
– Я нашла его. Я спасла его. Только и всего. Старая монахиня выпрямилась.
– Господь привел тебя к нему, и его жизнь в руках Господних. Сказать что-то еще*– значит проявить неуважение.
– Да, сестра. Я никого не хотела оскорбить. Девушка стояла, напружинившись всем телом, и дрожала не меньше Николаса. Ему хотелось крикнуть старой ведьме с волосатым подбородком, чтобы она оставила послушницу в покое, но он был слишком слаб, тяжелые веки закрывались сами собой. Снадобье, которое девушка заставила его выпить, разливалось по телу теплом, сковывая все члены глубокой усталостью.
– Ладно, придержи язык. Ты же знаешь, что я доложу о твоем поведении матери настоятельнице и сестре Юфимии.
Николас услышал, как стукнула об пол палка, когда ее отставили в сторону, затем под тяжестью старой монахини заскрипело кресло.
– И не стой у кровати. Он уже спит и пока в твоей помощи не нуждается. А у меня для тебя много дел, сестра Мириэл.
– Да, сестра Маргарет. – Николас почувствовал, как девушка содрогнулась, сдерживая вздох, потом она отошла. Мириэл. Это имя, словно лента, вплелось в его угасающее сознание, и он цеплялся за него, как утопающий за соломинку, когда волны кошмара вновь захлестнули его.
В лазарете находилась каменная раковина со стоком, и Мириэл, получив от сестры Маргарет строгий нагоняй за разбитый накануне глиняный кувшин, теперь мыла и вытирала дюжину предметов, пригодных для повторного использования. Сама сестра Маргарет, поставив опухшие ноги на скамеечку, похрапывала в кресле, а сестра Годифа отправилась по поручению к келарессе.
Их пациент провел беспокойную ночь. Он метался в постели, что-то бормотал и время от времени громко кричал во сне. В его беглой французской речи слышался нормандский акцент, а проклятия, которыми он осыпал короля Иоанна, свидетельствовали о том, что он виновен в измене. Сестра Маргарет смотрела за ним всю ночь и, когда Мириэл с Годифой были на богослужении, по возможности старалась не подпускать послушницу к больному, словно подозревала обоих в самых нечестивых намерениях.
Мириэл ополоснула последний сосуд и спустила грязную воду в желоб под раковиной. Значит, их подопечного зовут Николас, размышляла она, и он был застигнут приливом. Только это они и знали наверняка об обстоятельствах его жизни, но в ее голове теснилось множество догадок. Манера речи и следы от ношения колец на руках выдавали в нем человека благородного происхождения. Впрочем, как и крепкие выражения в адрес короля Иоанна. У простого люда не было причин бояться своего монарха. От него страдали бароны и магнаты. И мятежники. А их пациент к тому же имеет воинскую выправку: поджарый, мускулистый, закаленный. Николас, подозревала Мириэл, неизвестно как оказавшийся в дельте, наверняка принимал участие в мятеже, прокатившемся недавно по Линкольнширу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48