Сократ кивнул:
– А те отлично знают свое ремесло. Я всегда восхищался дисциплиной и надежностью спартанских воинов.
Никий и многочисленные аристократы в народном собрании целыми месяцами убаюкивали афинский народ видениями братского любовного союза между Спартой и Афинами.
– Какой может быть любовный союз между нами, демократами, и Спартой, аристократической испокон веков?! – взвился Алкивиад. – Они, наверное, хотят сказать – между спартанскими аристократами и аристократами афинскими!
Народ медленно, но все более и более явно склонялся на сторону Алкивиада. Он весь в Перикла, говорили о нем. Тот тоже всегда был непримиримым противником Спарты.
– Под угрозой не одни Афины – все наши союзники! Под угрозой морская и экономическая мощь государства. Во имя спасения родины готовьте войско и флот, мужи афинские!
Страстная речь Алкивиада имела успех. Члены народного собрания сотнями присоединялись к нему.
Однако прилежно трудился и Никий.
– Неужели вы не цените столь драгоценный, с таким трудом добытый мир, что хотите готовить новую войну? Разве не хлебнули мы ее досыта?
Кто-то в запальчивости крикнул:
– Аристократы хотят продать Афины Спарте! Что тогда? Спартанцы перебьют всех нас, демократов, или превратят в рабов!
Словно раскаты грома прокатились над экклесией, открывая путь Алкивиаду к высшей вехе.
Установили день, когда экклесия выберет для Афин новых десять стратегов.
14
– А не заглянуть ли нам к какой-нибудь из афинских красавиц? – бросил Антисфен, когда они после ужина вышли из виллы Критона, и добавил: – Говорят, Феодата – из самых красивых и образованных гетер, каких когда-либо знала ночная жизнь.
Алкивиад вопросительно посмотрел на Сократа.
– «Говорят» – обманное слово, – заметил тот. – Красота по слухам – этого мало. Я всегда жажду смотреть на красоту вблизи. Веди нас, Алкивиад, ты ведь все знаешь.
Алкивиад сказал привратнику, что Сократ с друзьями желают поклониться прекрасной Феодате. Имя Сократа произвело такое впечатление, что всех троих тотчас ввели в просторный зал, из которого открытые двери вели в сад; из сада заглядывали сюда ночь и звезды, вплывала ароматная свежесть.
Покой был обставлен роскошно – ковры, занавеси. За столиком сидел бледный молодой человек, из-за его спины рабыня наполняла вином его чашу.
Молодой человек представился вошедшим, сказав, что он – трапезит из Пирея.
Легкий звон кифары стих – Феодата встала с кресла, чтобы встретить гостей.
– Благодарим за ласковый прием, – поклонился ей Алкивиад. – А дочь твоя не выйдет приветствовать нас?
– Тимандра еще в Эфесе, – ответила Феодата. – Но скоро приедет, чтобы отпраздновать у матери свой четырнадцатый день рождения.
Сократ глаз не мог отвести от Феодаты. Юная мать – прекрасная мать! Лицо ослепительно белое под высокой, сложной прической волос, окрашенных в темно-рыжий цвет. Глаза же темные, как агат, рот широкий, чувственный, но вместе с тем и нежный.
– Сядешь с нами?
– Конечно. Только отдам распоряжения моим девушкам.
– Ага! – радостно воскликнул Сократ. – Не успели мы войти, как ты меня уже порадовала!
На вопрос Феодаты – чем именно, Сократ ответил:
– Тем, что чтишь в рабынях людей и называешь их «мои девушки».
Феодата улыбнулась ему:
– Я их люблю. Извини меня ненадолго.
Она вышла, а скульпторское око Сократа, в котором вечно светился художнический восторг, отметило совершенную красоту сложения Феодаты и ее походки.
Гетера велела рабыням увенчать гостей розами, принести мясные и сладкие закуски и охлажденное вино. Она вернулась в длинном пеплосе с тонкой вышивкой по подолу и в бледно-сиреневой накидке: то и другое казалось сотканным из воздуха и благоуханий, то и другое прозрачно, так что просвечивали под ними округлые плечи и великолепной лепки груди. Под грудью дыхание ткани стянуто лентой, чтоб подчеркнуть линии тела.
Взгляд Феодаты прикован к Сократу. Тот удивился:
– Если бы я смотрел на тебя одну, Феодата, это было бы вполне объяснимо, но удивительно, что ты смотришь только на меня!
– Я много слышала о тебе и мечтала с тобой познакомиться. Когда ты вошел, стало будто светлее.
– Мой долг, да и всех, входящих под твой кров, оценить твою ослепительную красоту.
Началось соревнование в похвалах и восхищении рыжеволосой красавицей; Антисфен одолевал молодого трапезита, который был способен лишь сравнивать ее с разными Афродитами – Кипрской, Книдской…
– Клянусь псом, сколько же у нас Афродит! – тихо заметил Сократ; но тут трапезит вспомнил еще Афродиту Анадиомену, которая-де выступает из морской пены точно так же, как Феодата из волн своего прозрачного пеплоса.
Сравнение недурно, подумал Антисфен и пустился во весь дух сравнивать красоту гетеры с розовой лилией, с бутоном дикого мака, с песней, со свежестью, что царит на вершине Парнаса…
Сократ молчал.
Феодата слушала, улыбаясь по обязанности, и выжидательно смотрела на философа. Ждал и Алкивиад, что-то он скажет. А Сократ с удовольствием отведывал угощение; поев, ополоснул пальцы в серебряном тазу и осушил их виссонной тканью. Затем, вытерев бороду, он проговорил:
– Следовало бы теперь и мне, божественная Феодата, присоединить свою долю к восхвалению твоей красоты. Но хотя я захвачен ею и потрясен до мозга костей и ввергнут ею в такой же экстаз, какой овладевает мною при восходе солнца, не позволяй мне этого делать.
– Почему, Сократ?
– Трудно говорить о великой радости, какую внушает нам красота, если душа внезапно сжимается и болит…
– Болит?.. И – внезапно?.. Стало быть, боль эта навалилась на тебя здесь, у меня?
– Вот именно, прекрасная.
– О боги, какое же зло причинил тебе мой дом?
– Не дом твой, а ты сама.
Феодата вскочила, в испуге протянула к нему руки:
– Чем же, о я несчастная?! Сократ быстро сказал:
– Прошу, помедли так, в этом движении, с этим испугом на лице! – И к остальным. – Видите? Медные волосы, откинутые резким движением, брови раскрылись, как небесные врата, ресницы – волшебные стрелы, которые ранят, но сладостной раной, лодыжка, изящной кривой переходящая в белую колонну голени, над широкими боками – тонкая талия, и выпуклость груди с двумя яблочками, шея, несущая голову, губы, за которые не трудно умереть… И все это я говорю только от одного из пяти чувств человека!
– Ах, какая хвала! – вздохнула гетера, влюбленно глядя на Сократа. – Но ты сказал – я причинила тебе боль!
– Конечно. – Сократ обеими руками обвел, не прикасаясь, линии ее плеч, рук, боков и ног и горько закончил: – А я, глупец, оставил ваяние!
– Никто, Феодата, не выскажет тебе большей хвалы, чем эта! – сказал Антисфен.
Алкивиад добавил:
– А я завершу ее. Я почти каждый день провожу с Сократом, но еще не слыхал, чтоб он хоть раз пожалел о том, что оставил ваяние, – только сегодня, увидев тебя, Феодата!
Она опустилась на пол у ног Сократа и положила голову ему на колени:
– Не знаешь ты, как я счастлива, что ты пришел ко мне, и до чего несчастна, что не дано мне стать прообразом твоей статуи…
Сократ медленно провел ладонью по ее волосам, от темени до самых их кончиков:
– Тебя пишут лучшие наши художники, и это смягчает мое сожаление.
Антисфен поднял глаза на Сократа:
– А тебе не хочется, ради Феодаты, снова взять в руки резец и молоток?
Сократ покачал головой.
– Да, то была бы славная работа. Я, пожалуй, еще не забыл – нет, нет, даже наверное; такой образец разом вернул бы мне былое мастерство…
– Что же тебе мешает? – спросила Феодата.
– Я черпаю воду решетом, – усмехнулся Сократ. – Занимаюсь человеком, хочу, чтобы он стал лучше, но приверженцы софистики путают мои карты…
– Ах, я знаю. Замечаю сама, – вздохнула Феодата. – Младшие софисты дурно влияют на души. Разглагольствуют без умолку, прямо подавляют человека словами. Разрушают в нем всякую веру в себя…
– Подрывают все, как дикие кабаны, – нахмурился Антисфен. – Стремятся обратить мир в первозданный хаос… При нем-то им, конечно, жилось бы наилучшим образом. Долой народовластие, долой законы, долой какой бы то ни было порядок, устрояющий совместную жизнь людей! Они поклоняются произволу, который позволяет отдельной личности, не считаясь с прочими, добиваться успеха для себя… – Антисфен виновато посмотрел на хозяйку. – Но в какие дебри забрела наша беседа от твоей красоты?
Феодата покачала головой:
– Мы говорим о вещах более важных, чем моя внешность… – Перевела взор на Сократа. – Меня поражает наглость, с какой софисты публично учат людей, как сделаться прожженными себялюбцами…
Сократ засмеялся горьким смехом.
– Можно ли поражаться человеческой слабости, заставляющей людей слушать подсказки софистов о том, как взобраться повыше и извлечь для себя побольше выгоды?
Феодата брезгливо передернулась.
– Ужасно, что их слова имеют такую большую власть.
– Да, – подхватил Сократ. – Слово – великая сила, но не одно только их слово; вот почему у меня и у моих друзей нынче много дела.
Феодата повела рукой в сторону Алкивиада.
– Ты, Сократ, пестуешь человека, как сирийские садоводы – дички. Они их прививают, делают все, чтоб вырастить прекрасные плоды…
Молодой богатый трапезит слушал все эти разговоры с неудовольствием. Он пришел взять свое, заранее известив о посещении, а непрошеные гости задерживаются… Давно миновала полночь. И он не выдержал:
– Время позднее. Пора Феодате решать, кого из нас оставит она сегодня у себя для любовных утех!
Положив руку на свой кошелек, он вызывающе посмотрел на гетеру, уверенный, что та не устоит перед звоном золота.
Феодата обвела мужчин взглядом, словно раздумывая.
– Я очень жадная. Я просто хищница и не скрываю этого. – Она глянула на молодого менялу, который горделиво выпрямился, уже чувствуя себя победителем. – Сегодня же особенно обуяла меня невероятная алчность. Поэтому, друзья, не сердитесь, если я хочу мужчину, в котором два мужа!
– Как это понимать? Скажи яснее…
Феодата встала.
– Хочу того, в котором одновременно живут философ и художник! – И она низко поклонилась Сократу.
Все были поражены. Меняла спрятал свой кошелек и удалился.
Алкивиад заявил, что они с Антисфеном выбрали для себя по молодой рабыне и потешатся с ними. Оба ушли в сад, примыкающий к залу, сговариваясь потихоньку подглядывать, как будет Сократ ласкать Феодату: интересно, удастся ли ему сохранить сдержанность, к которой он так часто призывает их!
Гетера погасила яркие светильники и зажгла оранжевую лампу. Бросила в огонь несколько палочек аравийских благовоний и принесла целую охапку подушек. Все это создало атмосферу интимности, дурманящей чувства.
– Ты попался в сети продажной женщины, – тихо проговорила она. – Не уйти ли тебе? Я слышала – ты недавно женился.
– Да, – улыбнулся Сократ. – Но это не причина, чтобы я ушел, хотя я очень люблю жену.
– Говорят, Ксантиппа поразительно красива.
– Это правда. Иной красотой, чем твоя.
– И, наверное, ревнует тебя.
– Ты угадала.
– Угадать нетрудно. Такого человека!
Сократ засмеялся.
– А я вот дивлюсь ее ревности. Разве это не в порядке вещей, что я люблю Ксантиппу и в то же время восхищаюсь Феодатой?
– Думаю, да. Однако я плохо тебя развлекаю. Вот – пробудила в тебе сожаление, что ты, из любви к человеку, перестал высекать его в камне. Но ведь и то, что ты делаешь теперь, – искусство.
Он гладил ее, задерживал пальцы на ее обнаженной шее, наслаждаясь этим прикосновением.
– Отбрось все, что тебя терзает, пока ты со мной… Молю тебя, Сократ! Сегодня у меня праздник. Забудь мучительные мысли, стань весел, как ты сам советуешь другим…
Сократ поцеловал ее:
– Когда мы входили, я слышал – ты играешь на кифаре…
Феодата села на подушки у его ног; оранжевый свет подсвечивал ее медные волосы. Устремив взор на Сократа, она вполголоса запела стихи Архилоха, аккомпанируя себе тихими аккордами:
По любви безмерная тоска
В глубину души моей проникла,
Зрение окутав черной мглою,
Жалкий разум из груди исторгла…
Сократ любил музыку и пение. Слушал, улыбался.
– Вместе с тобой плыву на волнах твоей песни, и это несказанно прекрасно… – Он притянул ее к себе. – Как умеешь ты насытить все чувства человека, милая! – проговорил он с изумлением.
Он преодолевал искушение, исходящее от ее красоты. Даже сам увеличивал опасность…
Алкивиад с Антисфеном подглядывают сквозь ветви олеандров; они поражены.
– Но это больше, чем терпеть голод, жажду, зной и холод! – шепчет Алкивиад.
Антисфен взволнованно вздыхает:
– Сократ действительно сильный человек: что хочет, то и может…
Бледнеет над горами небо, масло в лампе на исходе, она еле светит, и лица в полумраке еще загадочнее, еще желаннее. Феодата жарко целует Сократа на прощание:
– Сегодня я узнала, мой дорогой, новую, глубокую связь между мужчиной и женщиной, неизвестную мне доселе. Это доказывает твою правоту, что наслаждение – не одно, их сотни, может быть, тысячи, и ты умеешь открывать и дарить их…
– У тебя же, Феодата, редкостный дар: возвращать, насыщая, все множество наслаждений.
– Можно мне попросить тебя?
– Ну конечно же!
– Приходи поскорее снова!
Он расцеловал ее:
– Я и сам заранее радуюсь этому.
Он ушел – из-за олеандра выступил Алкивиад, раскрыв объятия.
Феодата попросила его ничего сегодня от нее не требовать.
15
Сократ идет домой от Феодаты. Скоро утро – над гребнем Гиметта светает, заря растекается по небу.
Сократу хорошо. После вина у него легкий шаг. Прямо танцевать хочется… Из груди рвутся слова песни Феодаты:
По любви безмерная тоска
В глубину души моей проникла,
Зрение окутав черной мглою,
Жалкий разум из груди исторгла…
Шлепают босые ноги по плитам мостовой. Сократ думает о Ксантиппе, радуется, что скоро ее обнимет. Где найдет ее? Позавчера она сидела, съежившись, обнимая колени, на глыбе гранита, волосы распустила, и они покрывали всю ее. Очень нескоро удалось ему развернуть этот горестный комочек, прижать к себе. Как-то будет сегодня? – с опаской думает Сократ, тихонько открывая калитку.
Уже видна дверь дома, а Ксантиппы нигде нет. Не ждет его, как обычно. Легко ступая, Сократ прошел к дому – и тут дверь распахнулась, вышла Ксантиппа с подойником в руке.
Сократ ожидал громы и молнии. Зубы жены блеснули, но в ласковой улыбке:
– Ай-яй-яй! Ты уже здесь? А я только еще доить иду… Или сегодня не весело было, что ты спешишь домой?
Приветливость жены сбила Сократа с толку. Он приготовился встретить грозу – а погода-то ясная…
– Хорошо ли выспалась, милая? – уклонился он от ответа.
– Спасибо, отлично! Тихо было в доме. Никто не храпел, не хихикал во сне, не разговаривал…
Величайший мастер диалога опешил. Стал выкарабкиваться, как умел.
– Это хорошо, что ты ложишься спать, когда я где-нибудь задерживаюсь. Розовенькая ты, будто только что выкупалась…
– О, как ты меня хвалишь! – Ксантиппа отставила подойник, подбоченилась. – Зато ты всю ночь глаз не смыкал, будешь теперь отсыпаться, а мне – целый день спину гнуть… Клянусь совоокой Афиной! А все – твои несчастные беседы. Только из дому – уже хватаешь кого попало и пошел выматывать ему душу… Ах ты, неуемный язык, все бы тебе говорить, говорить, конца-краю нету! Ах ты мой болтливый пустозвон, дырявый кувшинчик, горшочек ты мой кипящий!
Сократ продолжал льстить ей:
– Вот видишь, милая, я прав! Всем риторам и синонимистам поучиться бы у тебя богатству речи… О певучий аттический язык, обогащенный Керамиком! Прямо музыка льется из твоих хорошеньких губок…
Но Ксантиппа не дала отвлечь себя от практической стороны:
– Что это с твоим хитоном? Клянусь Герой! Весь облит вином…
– Это – был симпосий у Критона…
Ксантиппа уже начала раздражаться:
– Вот как! Глядите-ка! Я тут торчу среди камней, как в тюрьме, вокруг немота, а ты пируешь? Лакомишься паштетами да селедочками, винцо потягиваешь, я-то знаю, сколько ты в состоянии выхлебать, вот тебе и весело… Молчи! Оставь меня! Я издали слышала, как ты распевал, да только не от той радости, что ко мне идешь, а от той, какая у тебя там была!
Он нежно обнял жену:
– Знаю. Я негодяй, что все время оставляю тебя одну, но я ведь не виноват, что женщинам запрещено бывать в мужской компании. Как раз сегодня у Критона говорили о том, как это несправедливо по отношению к нашим женам, что мы запираем их дома, словно кур в курятнике, и именно сегодня я подумал – надо подать проект закона, чтобы девушки получали образование наравне с юношами и ходили бы слушать философов. Только образование улучшит положение женщин. Они станут подругами своим мужьям, и тогда не одни гетеры будут хоть мало-мальски образованны, будут владеть, например, искусством декламации, танца, пения и музыки… Это будет переворот в обществе, дорогая!
Ксантиппа вырвалась из его рук и завела свое:
– Что ты болтаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58