Вначале приложила свои ладони цыганка и тут же растворилась, затем
проделали предложенное муж и жена, и их тоже не стало, последним исчез
военный паренек, но он слегка поколебался перед тем как приложить свои
ладони.
Оставалась Наташа.
Фиолетовое существо сделало ей знак стоять на месте. Затем оно снова
взметнуло фиолетовые руки к небу, и перед ним вновь образовалась
серебристая капля. Теперь существо жестами обратилось к Наташе и
предложило приблизиться к нему. Наташа незамедлительно подошла, но не
остановилась, а шагнула прямо в эту серебристую форму и растворилась в
ней...

...Солнечные зайчики густо облепливали дом в глубине двора,
расположенный среди ветвистых фруктовых деревьев, шелестящая зелень
навевала прохладу, площадь у калитки была пустынна, это была огромная
знакомая площадь. На другом ее конце колонно высился кинотеатр, но вокруг
не было ни души.
Наташа стояла у калитки на цыпочках и смотрела поверх нее во двор, в
знакомый двор.
Неожиданно на крыльцо дома вышла знакомая женщина, Наташа тут же
узнала ее.
- Мама! - сдавленно выкрикнула она, и женщина обернулась на зов. Мама
смотрела в строну калитки, что-то ропотно шептала и крестилась.
- Наташа! - наконец-таки крикнула она, ноги ее подкашивались и
заплетались. - Доченька моя, доченька! - наговаривала женщина, одержимо
приближаясь к заветной калитке. Ты же умерла, доченька, Наташечка. -
Наташа испугалась, точно была мертвой не она, а ее мама, приближающаяся к
ней.

ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ
- Пойдем со мной!
- В чем дело? Куда вы меня тащите?
- Пойдем, я тебе сказал, - обозленно прошипел какой-то мужчина,
схвативший Божива за руку, в самом центре города, когда Юра возвращался из
кинопроката.
Надвигался глубокий вечер. Юра уже мысленно пожалел, что так надолго
задержался у фильмокартотеки с тематическим планом.
Мужчина был не выше Божива по росту, но крепким невероятно, и поэтому
он повиновался его стальной крюкастой руке и последовал молча за ним.
Божив уже узнал его и, может еще поэтому, не сопротивлялся. Так они
прошагали метров пятьдесят до поворота в темный, словно ожидающий крика,
квартал.
Теперь мужчина увлек Божива в онемевшую подворотню, каблуки зацокали
по бетону так, будто подворотня ожила и от ужаса заклацала зубами. Боживу
не хотелось идти, но он шел, потому что не хотел выказывать трусость, и он
понимал, что эти его шаги, и даже не исключено, что сразу же там, в
глубине двора, окажутся последними в этом городе, в мире.
Юра давно ожидал чего-нибудь подобного, но память подсказывала ему,
что только трусость может победить человека, и больше никто. Божив был
уверен, что его не оставят в покое, потому что он уже сказал свое слово.
Говорить может каждый, но слушать...
В глубине двора, в тесноте темноты Божив отдернул свою руку, и ему
это удалось, но он вовсе не кинулся бежать, хотя все обстоятельства
позволяли ему это сделать, и теперь он увидел, точнее разглядел, как его
пленитель слегка суетнулся в его сторону, но успокоился: Юра бесстрашно,
как вкопанный стоял на месте.
- Что ты намерен делать, Купсик? - хладнокровно спросил Юра.
- Васильев, - ответил мужчина.
- Что?
- Моя фамилия Васильев, уважаемый Юрий Сергеевич.
- С каких это пор я стал уважаемым?
- С тех пор, как вы укокошили художника, - и Купсик постучал в
какую-то дверь впереди.
Сейчас же скрипнула темнота, широкое лезвие света полоснуло рядом с
Боживым.
- Привел? - спросили Купсика из-за приоткрытой двери.
- Да, - коротко ответил тот.
Дверь во мгновение распахнулась настежь - это Купсик отдернул ее за
ручку. В небольшом коридоре с невысоким потолком никого не оказалось,
когда после предложения Купсика Божив проследовал за ним внутрь помещения.
В крохотной комнате в плетеном деревянном кресле сидел человек, и
Божив незамедлительно узнал его.
- Добрый вечер, - обратился тот к Юре с какой-то приторной, но
взволнованной лаской в голосе.
- Здравствуйте, Остап Моисеевич, - прицелившись всем своим вниманием,
ответил Божив этому человеку. А прицелился Юра прямо в глаза Остапу
Моисеевичу, который, не обращая внимания на отношение к нему вошедшего,
рукавом пиджака протер по своему носу, и на рукаве осталась тонкая влажная
полоска.
- У вас насморк, Остап Моисеевич? - попытался съязвить Юра, чтобы
этим самым подчеркнуть свое спокойствие и готовность ко всему.
- У меня сегодня ты, - и Остап Моисеевич бросил на секунду взгляд в
сторону Васильева. И Купсик одобрительно оскалился. - В гостях, - добавил
Остап Моисеевич, снова обращаясь к Боживу.
Юра, не спрашивая разрешения, развалился в кресле напротив Остапа
Моисеевича.
- Молодец, - приветствовал тот, - я ценю в тебе твою уверенную
наивность.
- Спасибо, - наигранно улыбнулся Божив, - но похвалы без халвы, все
равно что сука без кобеля.
- Ясно, - принял вызов Остап Моисеевич. - Васильев, - обратился он к
своему компаньону, - приготовь нам кофе. - И Купсик не говоря ни слова
удалился в соседнее помещение.
- Кофе - это хорошо, - взбодрился Божив, почувствовавший, что
расплата с ним принимает затяжной характер и есть надежда уйти отсюда
живым.
- Я бы тебе посоветовал быть более сговорчивым, Божив, ха-ха, -
расхохотался Остап Моисеевич и вольготно откинулся на спинку кресла.
- А если нет? - осведомился Юра.
- Ты знаешь, Божив, здесь только два пути: либо договоримся, либо
договоришься ты.
- Вы сказали "договоримся"? - отвечал Божив. - Это хорошо, ибо
подчеркивает, возможно, что договоритесь и вы.
- Я ценю остроту, - после некоторого молчания заговорил Остап
Моисеевич, - но самая острая острота, в конце концов, переходит... в
нежность, ибо острее нежности нет ничего на свете.
- Неужели мы с вами сможет когда-нибудь расцеловаться, Остап
Моисеевич?
- Да, я уже предложил свой поцелуй, теперь очередь за вами.
- Значит, очередь за мной? - Но Остап Моисеевич промолчал. - Короче,
- активизировался Божив, - что вы от меня хотите?
- А-а, вот и кофе, - театрально воскликнул Остап Моисеевич в глаза, -
халва прибыла, Юрий Сергеевич.
Теперь все трое потягивали кофе из чашечек и некоторое время молча
посматривали друг на друга.
- Но если, как ты выразился, Божив, говорить короче, - неожиданно
заговорил Остап Моисеевич, ставя чашечку на журнальный столик рядом с
собой, - есть предложение. Скоро ты будешь выходить в Астрал, а
следовательно, сможешь обладать, управлять более или менее серьезно
энергетикой, искренне скажу, сожалею, что не мог тебя остановить в этом.
Поверь, что оно тебе было бы и не нужным, ты бы и так довольно успешно
прожил свою жизнь, но раз уж так вышло и ты прорываешься под присмотром
Истины, нет, я бы, конечно, не допустил подобного содружества, но, увы,
Созерцателю виднее, а именно он позволил заблокировать мое вмешательство в
астральные дела Истины и его учителя. - Остап Моисеевич продолжал
говорить, а Божив подумал про себя: "Сережа говорил мне, что учитель
совсем не помогает ему, но выходит, что все не совсем так, и потом
Созерцатель... кто он, со слов этого мерзавца, Остапа Моисеевича, можно
предположить, Созерцатель, как некий распорядитель, судья, а значит идет
какая-то игра, но зачем, во имя чего? Если я отсюда вернусь, я обязательно
переговорю обо всем этом с Истиной". - Короче, есть предложение, - вновь
прорвался в сознание Божива голос Остапа Моисеевича, и Юрины размышления
отступили.
- Хорошо, - сказал Божив, - хорошо, в чем его суть?
- Я понимаю, Божив, что вы, как и все нормальные люди, хотите хорошо
жить.
- Естественно, что не откажусь.
- В таком случае, мы сговоримся быстрее: открывайте свою фирму,
неофициальную, конечно, частную, со стороны закона гарантирую, что вас
никто не тронет, никому не будет дела до вас.
- Простите, а вы что, имеете высокие связи?
- Нет, я просто работаю начальником увэдэ вашего района, я сам, так
сказать, высокая связь, - хохотнул Остап Моисеевич.
- Это недурное дело. И чем же я буду заниматься в своей фирме?
- Вскоре у вас проявятся неплохие экстрасенсорные способности, вы
станете хорошим сенсетивом, Божив, и грех будет не заколачивать на этом
деньги.
- Что ж, пожалуй, вы правы, Остап Моисеевич.
- Сильный всегда прав! - снова расхохотался тот. - Так вы согласны?
- Да, но давайте отложим наш договор до того времени, как у меня
проявятся эти способности.
- Что ж, логично, я эту паузу принимаю, - сказал Остап Моисеевич. -
Ну, давайте прорепетируем, - и он подал Боживу опустошенную чашечку кофе
на блюдце, которую взял у Купсика. - Погадайте на кофе, Божив.
- Но я не умею, - ответил Юра, принимая чашечку.
- Уверен, что у вас получится: переверните чашечку на блюдце вверх
дном и через пару минут взгляните на ее донышко.
Проделав манипуляции с чашкой, Божив взглянул на дно и в потеках
остатков кофе разглядел образовавшуюся морду дьявола.
- Вы, Купсик, рог от дьявола, надломанный, вас отведет Божья Мать.

СОЗЕРЦАТЕЛЬ
Я - Созерцатель...
Мой путь - к себе. Бесчисленное множество времени спотыкаться о
мысли, преодолевать ужас и восторг, предвкушение, необъяснимость и диво,
чтобы прийти и остановиться, и бесконечная протяженность приближения
перестала быть даже мгновением...
Я могу жить без мыслей. Это вовсе не страшно, но мысли без меня жить
не могут. Я порождаю, и вспоминаю, и забываю мысли. Я властилин для каждой
мысли. Для меня все они одинаковы, но мало кто из них знает об этом. Они
слепы, потому что я зряч. Если какая-нибудь из них останавливатся передо
мной и начинает прозревать, приближаться ко мне по моему безразличию, я
начинаю забывать ее, и ужасы тогда одолевают ее путь. Ей остается одно -
либо забыться, либо погибнуть. Лишь только та мысль, которая не погибнет и
не забудется, придет и потеснит меня. О, всесильная радость, взвейся, если
такое случится! Тогда я уступлю ей место. На пути продвижения каждой мысли
множество мыслей. У меня осталась одна - это я сам.
Бесчисленное множество времени я жду. Пытаюсь забыть что есть я сам.
Я могу жить без мыслей. Я еще буду жить без них. Но пока мне приходится
жить и видеть их, и куда бы ни глянул я, везде они.
Я, конечно, могу, и, может быть, я когда-нибудь это сделаю, забыть
все свои мысли, растворить, но тогда я ослепну и прозреют они... Я
перестану их видеть, но они будут вечно видеть меня.
Мой мир мыслей...
Он слеп и безумен. И для того чтобы видеть свое одиночество, и для
того чтобы легко забывать мысли и находить их, я разделил его на множество
миров. И каждая мысль есть в каждом из миров этих. Мне же не приходится
рассматривать вспомнившуюся мне мысль, проворачивать ее различными
гранями: каждая мысль находится во всех мирах одновременно, но различными
своими гранями. Есть множество миров, которые с виду абсолютно одинаковы,
но одна из мыслей каждого мира обязательно повернута иной гранью.
И бесконечность миров моих настолько бесконечна, настолько каждая
грань каждой мысли пребывает среди каждой грани всех остальных окружающих
ее мыслей, и те в свою очередь, каждая в отдельности, пребывает в том же
соответствии, но еще каждая мысль в каждом из миров своих последующих,
когда она уже обернулась в предыдущий всеми своими гранями и
соответствиями с гранями других мыслей обязательно пребывает еще и в
другом месте расположения среди мыслей. И там круговорот граней тоже
повторяется.
Но и все миры мои находятся в вечном движении, и они существуют
одновременно между друг другом.
Вначале я вспоминаю какой-нибудь из миров своих и лишь только тогда
вспоминаю одну из мыслей его. И таким образом я перебираю все всевозможье
моих миров. И мне даже нет необходимости что-то перемещать или менять.
Среди моих миров есть и такие миры, где всего одна мысль, или две,
или более, или еще более. Да, и количество мыслей в мирах моих тоже
различно.
Многие мысли уже видят меня или узрели мои очертания, и кто из них
приблизится ко мне первой - не знаю...
Я живу в каждом из миров своих...
Одновременно я живу в каждом из миров моих. И вижу свою жизнь в них в
любой из существующих там мыслей.
Но так же одновременно, хотя я и существую во всех остальных мира,
для того, чтобы приблизить к себе один из миров и разглядеть его, я
забываю об остальных мирах.
Ничего не в силах измениться в этом мире, который я выделил и не
забыл в какое-то мгновение.
И я ничего не в силах изменить в этом мире. Мне приходится следовать
его правилам, его соотношениям мысленных граней.
И если я, а мне это доступно, поменяю хотя бы одну-единственную
мысль, оберну ее другой гранью, то это уже будет другой мир, потому что
все потечет в нем по-иному. Но тогда зачем мне было приближать первый мир
и забывать остальные, разве для того только, чтобы забыть его и вспомнить
другой?
Тогда не проще ли перейти просто в другой мир?
Можно изменить грань мысли и оказаться через это действие в ином
мире, либо изменить мир приближенный на другой мир, вспомнить другой мир,
а предыдущий забыть, и тогда не надо будет менять грань мысли самому и
тратить на это свои усилия, а грань мысли сама будет иной в ином мире, в
следующем мире.
Когда я нахожусь в одном из миров своих и мне хотелось бы видеть
существование какой-либо мысли в этом мире по-другому, то так как все миры
существуют для меня одновременно, я просто вспоминаю реально существующий
мир, именно тот мир, в коем существование этой мысли означается так, как
мне нужно. И это происходит реально. Плавно приходит нужный мне мир, а
предыдущий забывается - реализация.

УРОК ТРЕТИЙ
Здравствуй, мой друг - Юра Божив!
Я все-таки тебе решил написать, хотя можно было бы позвонить, либо
явиться воочию, но не хочется тебя травмировать лишний раз, ибо одно дело,
когда я звучу в тебе в качестве внутреннего голоса, и, согласись,
абсолютно по-иному воспринимется человек или его голос по телефону здесь,
на Земле, совершенно незнакомый, в котором лишь только и будет от меня...
конструкция логики, да интонационный почерк речи, да островки нашей
совместной памяти. Сам понимаешь, ужасно воспринять такого человека, если
учесть, что еще и его земное тело спит мертвецким сном у него дома на
диване. Так что не обессудь, хотя все-таки наша встреча и состоится
впереди, но, мне кажется, после этого письма, вполне материального, тебе
будет проще воспринять некоего Гришу, председателя кооператива, физическое
тело которого я сейчас временно позаимствовал. Как прочтешь и изучишь
письмо, обязательно его сожги, потому что не исключено, что Гришу будут
вскорости разыскивать, а нам не нужны случайные улики.
Ясно, что ты можешь и весьма подозрительно отнестись к этому письму:
озаботишься, мол, кто-то подтрунивает или еще что-нибудь в этом роде, и
твоя подозрительность будет оправдана.
Но сам посуди, если, конечно, ты никому не рассказывал о наших уроках
предыдущих, тогда кто, как не я, тебе напомнит о них.
Я рассказывал тебе о том, что значит "Иисус Христос искупил все грехи
наши, прошлые, настоящие и будущие", я предлагал тебе систему
энергетической защиты, также я говорил о свободе прикосновений и
привязках, о сущности Космического Сознания.
Подробнее напоминать не буду. Думается, что уже ты проникся доверием
к этому письму, а если так, тогда я изложу тебе еще некоторые знания, что,
как мне кажется, не лишни на пути твоего совершенствования.
Начну с того, что разберу подробно структуру и работу энергетического
запрета.
Никогда, никому и ничего не запрещай: делать, говорить и прочее.
Что происходит во время энергетического запрета?
Поскольку, как ты уже знаешь, все в мире является энергией, то любое
проявление, если так можно выразиться, житие любой нашей мысли или чувства
или ощущения суть энергетическое состояние.
Предположим, что ты выполняешь какое-то действие или кто-то
производит определенное действие, а ты это действие запретил, не дал
человеку реализовать его, воплотиться в нем, но ведь энергия этого
действия не может исчезнуть бесследно, напор ее существует, а ты поставил
барьер для этого. Что здесь можно ожидать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54