Он был в неописуемой ярости. Приподняв Савроса, он припечатал его к стене.
— Ах ты, тварь! Я тебя убью!
— Нет, господин! — молил Саврос.
Его голос стал едва слышным хрипом. Он бился, словно рысь в капкане, пытаясь разжать железные пальцы Бьяджио. Его ноги беспомощно дергались в воздухе. Дьяна в ужасе прижалась к стене, переводя дух. Она пыталась успокоиться, но происходящее привело ее в шок. Лицо Савроса густо побагровело, синие глаза выкатились, словно грозя лопнуть. А Бьяджио по-прежнему сжимал пальцы, стуча головой нарца о стену с такой силой, что откалывались куски штукатурки.
— Умри, жалкая свинья! Умри!
Послышалось страшное хрипение и треск костей. Костлявое тело Савроса содрогнулось — и обмякло. Руки Бьяджио сжались сильнее, сломав зажатую между ними шею, подержали труп еще секунду, а потом с отвращением швырнули на пол.
— Я тебя предупреждал! — сказал он и плюнул на труп. — Не смей говорить, будто не предупреждал!
А потом он повернулся к Дьяне и двинулся к ней. По его лицу было видно, как он пытается овладеть собой.
— Тебе плохо? — спросил он.
Дьяна молча покачала головой — говорить она не могла. Граф подошел к ней и быстро осмотрел, а потом сжал ей пальцы, стараясь успокоить.
— Это возмутительно, — сказал он. — Мне очень жаль. Дьяна наконец смогла ответить.
— Все в порядке, — прошептала она. — Кажется…
— С виду ты цела, — заметил Бьяджио. — Я шел, чтобы говорить с тобой. Чтобы…
Он пожал плечами и отвел взгляд. Невероятно, но он словно забыл, что на полу лежит труп.
— Что? — спросила Дьяна.
Поймав его ледяную руку, она безрезультатно пыталась ее согреть.
— Мне не следовало тебя бить, — с трудом выговорил граф. — Я прошу прощения. Я не хочу, чтобы мы были врагами, Дьяна Вэнтран. Ты здесь не для этого. А это… — он указан на мертвого Савроса, — это зверство вовсе для тебя не предназначалось.
В нем было столько противоречий! Дьяна совершенно не могла его понять. За считанные секунды из безумца он превратился в почти что доброго человека. Она закрыла глаза, внезапно почувствовав, что больше не выдержит. Эта ночь лишила ее сил, и у нее начали подгибаться ноги. Только рука Бьяджио помогала ей не упасть.
— Тебе нехорошо, — решительно заявил он. — Пойдем, тебе нужен отдых.
— Мне нужен воздух, — сказала Дьяна. Она все еще ощущала у себя на шее руки Савроса, не дающие дышать. И полученная от Бьяджио пощечина тоже не пошла ей на пользу. — Разрешите, я просто сяду.
Не говоря ни слова, он подхватил ее на руки и отнес к ней в комнаты, не обращая внимания на мертвого Савроса. Он прошел прямо в спальню и положил ее на кровать. У Дьяны кружилась голова. Щека уже вздулась, а борьба с Савросом отняла у нее все силы. Бьяджио неуверенно остановился у кровати, глядя на Дьяну. В лунном свете он выглядел очень странно — его окружало янтарное свечение.
— Я пришлю к тебе Кайлу, — сказал он. — И велю убрать эту гадость у твоих дверей. Дьяна кивнула:
— Спасибо.
— Не благодари меня, женщина. Во всем виновата моя собственная глупость. Будь я более бдительным, Саврос не напал бы на тебя. Такого больше не случится.
— Да, — согласилась Дьяна. — Думаю, что не случится. Они посмотрели друг на друга в неловком молчании. На лице Бьяджио читалась боль.
— Я не сумасшедший, — тихо проговорил он. — Ты ошибаешься насчет меня.
Дьяна постаралась улыбнуться.
— Возможно, — мягко ответила она. — А возможно, вы ошибаетесь насчет Ричиуса.
Бьяджио поморщился:
— Вряд ли. — Он отошел от ее кровати и направился к двери. Но у порога на секунду задержался и добавил: — Хотя, наверное, все возможно.
И, сделав это поразительное признание, он оставил ее одну в темноте. Дьяна смотрела туда, где он только что стоял, и едва могла поверить своим ушам.
35
Дары
За два дня до великого и святого дня Истрейи столица Нара ждала, укрывшись покрывалом покаяния. Улицы вокруг Собора Мучеников были очищены от акробатов и зверинцев, а в город хлынули паломники, готовые преклонить колени перед Богом, умоляя Его о прощении. Будто и не было праздника Сеским. В день Истрейи огромная площадь перед собором наполнится народом — огромной толпой верующих, готовых услышать послание Бога из уст Его слуги, Эррита. Это было время размышлений, дни, когда правители империи заглядывали в себя и проверяли, чисты ли их души. Они выслушают Эррита, а он скажет им, что принесет этот год и довольны ли небесные ангелы тем, что они видят внизу. А после своей речи Эррит спустится к своей пастве и совершит таинство отпущения грехов. Остаток дня он проведет, прикасаясь ко лбам и раздавая прощение, — и все ради блага прогнившей души Нара.
В дни Аркуса Истрейе всегда придавалось большое значение. Но теперь Наром правил архиепископ, и никто точно не знал, как это изменило отношение Небес к делам земным.
В течение многих лет Эррит совершал один и тот же выход на балкон, воздевая руки над собравшимися и делясь своей мудростью. Это мгновение всегда было опасно коротким, и Эррит всегда прилагал все силы к тому, чтобы придумать для этого дня нечто особенное. Обычно он задолго до события запирался у себя в комнатах, тщательно составляя свою речь и моля Бога о вдохновении.
Обычно.
Но не в этом году.
В этом году архиепископа Эррита занимало множество других вопросов, и хотя он по-прежнему запирался в своих покоях — в таком одиночестве, что его не могла видеть даже Лорла, — он не был занят написанием речи или молитвами. Он находился в начальном периоде абстиненции, и на этот раз даже Бог не мог его спасти.
Занавески на окнах его комнаты были раздвинуты, впуская потоки солнечного света. Эррит сидел за своим резным столом и рассматривал пузырек из-под снадобья. У него дрожали руки. Синяя жидкость едва покрывала дно. Это были последние капли снадобья, которое прислал ему Бьяджио, — и его едва ли хватило бы на одну процедуру. Каждые несколько дней он разбавлял несколько капель концентрированного состава водой, составляя эликсир, спасающий от старости. Никабар сказал правду: Бовейдин сделал этот состав очень крепким — настолько крепким, что Эрриту хватило его на много недель. Но теперь снадобье закончилось. Осталась только голубоватая пленка на стенках.
Эррит жалобно застонал. У него ломило кости, глаза горели. Синдром абстиненции обрушился два дня назад, выжимая из него жизнь, словно мощный удав. И с тех пор он сидел над почти пустым пузырьком, оплакивая потерю и пытаясь придумать наилучший способ использования остатков жизнедарящего снадобья. Он знал, насколько опасно смешивать с водой такую маленькую дозу. Это может его убить. А состав может оказаться настолько слабым, что просто не подействует. Эта невыносимая мысль означала, что Эрриту предстоит перенести еще более жестокие муки — и, возможно, умереть. Поставив пузырек на стол, епископ пригладил волосы. Он уже один раз пережил адские муки абстиненции. Второго раза ему не выдержать.
— Милосердный Боже, — прошептал он, — что мне делать? Ему необходимо было получить новую порцию снадобья — чтобы продержаться еще немного, чтобы успеть найти выход. Бовейдин не может вечно ждать у Бьяджио на острове. Эррит не сомневался, что в конце концов карлик вернется в Нар, но пока ему не удалось придумать способа заманить Бовейдина к себе. Он даже надеялся, что освободился от влияния снадобья, однако подарок Бьяджио ясно продемонстрировал его ошибку. Что еще хуже, Форто пытался его предостеречь. Епископ сжал зубы под новой волной боли. Мысль о генерале не давала ему покоя.
Форто. Он всегда был сильнее других и тверже в вере — тверже даже, чем сам архиепископ. Генерал и глазом не моргнул, увидев подарок Бьяджио.
«Мне следовало его послушаться. Мне следовало устоять перед искушением. А теперь…»
Эррит ударил кулаком по столу.
— Хватит ныть! — Трясущимися руками он снова взял пузырек. — Я тебя приму, — тихо проговорил он. — А если ты меня убьешь, то просто отправишь меня к Богу.
На столе перед ним стоял кувшин с водой. Эррит взял его, расплескав немного, и налил жидкость в пузырек из-под снадобья, заполнив его наполовину. Потом он поставил кувшин и, заткнув пузырек пальцем, встряхнул, чтобы смыть драгоценную голубую жидкость со стенок. Он посмотрел на смесь в лучах солнца. Вода приобрела слабый голубоватый оттенок. Внутри у Эррита поднялась жуткая дрожь. Он мог бы просто проглотить раствор, но это было бы самоубийством. Почему-то — никто не знал почему — снадобье необходимо было вводить прямо в кровь, иначе оно вообще не действовало. Епископ неуверенно посмотрел на пузырек. Он был глупцом, лишенным веры, и только теперь это понял. Но он устал, так устал! А снадобье дарит силы и энергию. Эррит в его власти.
— Боюсь, что ты сильнее Небес, — сказал он. — Нас обоих должны проклясть навечно.
И он отправился туда, где держал устройство для процедур, и влил в себя остатки снадобья, не задумываясь.
Он очнулся на полу и понял, что прошло несколько часов.
Слезящиеся глаза недоверчиво открылись навстречу резкому солнечному свету. Кажется, его тошнило, вспомнил епископ. Странное жжение разливалось по кишкам. Эррит вздохнул, проверяя свои ощущения. Если не считать колик в желудке, он чувствовал странное удовлетворение. Сжирающая кости боль исчезла.
— Боже правый! — прошептал он, поднимая голову и осматривая себя. — Подействовало! Я снова в порядке!
Он сложил перед собой руки и принес Небесам надлежащую хвалу, испытывая невыразимое облегчение. Теперь у него есть еще несколько дней — целый мешок ясных мыслей, чтобы запланировать переговоры с Бьяджио. Необходимо как-нибудь раздобыть еще снадобья. И срочно, пока к нему не вернулись боли.
Теперь, когда у него появились силы, чтобы ходить, он встал и подошел к окну. У его ног лежал весь кающийся Нар. Вскоре все начнут смотреть вверх, на него, будут ждать его слов. Эта мысль вызвала у него удивление. До Истрейи оставалось всего два дня, а он еще понятия не имел, о чем будет говорить.
— Бог даст мне вдохновение, — утешил он себя. — Я буду об этом молиться.
«А еще я буду молиться, чтобы мне простились мои прегрешения, — мысленно добавил он. — И надеяться, что на Небесах для меня еще осталось место».
Когда он справился с тягой к снадобью в первый раз, он чувствовал себя таким уверенным! А теперь он был слаб, и собственное неясное отражение в оконном стекле вызвало у него тошноту. Неужели он так сильно заблуждался? И говорил ли с ним Бог?
— Я по-прежнему слуга Божий, — сказал он собственному отражению. — Не сомневайся.
Он получил достаточно знамений, чтобы убедиться в этом. Нар принадлежал ему. А скоро вернется Форто, на счету которого будет усмирение Драконьего Клюва. Бог же не допустил бы, чтобы столь обширной империей правил еретик! Именно поэтому он убил бессмертного Аркуса. Эррит прижал ладонь ко лбу. На него накатывала сонливость, приглашая вернуться в кресло. Однако боли во всем теле стали почти неощутимыми. Он тихо улыбнулся.
— Я все еще жив, Бьяджио, — негромко объявил он. — Тебе придется придумать что-нибудь еще.
Кто— то постучал в дверь. Не успел Эррит ответить, как отец Тодос уже открыл одну створку. Казалось, он чем-то встревожен.
— Ваше Святейшество!
— Да? — отрывисто ответил Эррит. — В чем дело?
Тодос вошел в кабинет и пристально посмотрел на своего епископа. С тех пор как Эррит уединился у себя, он почти не допускал к себе отца Тодоса, и тот бродил вокруг, словно встревоженная мать. Теперь, когда священник увидел своего господина бодрым, его лицо просияло.
— Приятно снова видеть вас здоровым, — заметил Тодос. — Я волновался.
— Спасибо.
Тодос посмотрел на пустой пузырек, оставшийся на столе. Его жизнерадостность мгновенно испарилась.
— Это все?
— Последняя капля.
— Ваше Святейшество…
— Пожалуйста, не читай мне нотаций, Тодос, — серьезно попросил Эррит. — Я знаю, что делаю.
— Знаете ли? Порой я в этом сомневаюсь. — Отец Тодос подошел ближе и внимательно посмотрел на епископа. — Вид у вас ужасный. Какой цвет лица! И вы опять ничего не ели.
— Ел! — возмущенно возразил Эррит.
— Нет, не ели. Я следил за тем, что вам приносят и что уносят. Подносы уносили почти такими же полными, какими приносили. Это все из-за проклятого Богом снадобья! У вас снова абстиненция.
Эррит отвернулся к окну.
— Это пройдет, — сказал он. — Я собой владею.
— Но теперь оно кончилось. И что будет? «Не знаю», — безнадежно подумал Эррит.
— Что-нибудь придумаю, — ответил он Тодосу. Тот обошел вокруг него, заслонив спиной окно.
— А если не сможете? — спросил он. — Что тогда?
— Имей веру, дружище, — мягко проговорил Эррит. — Бьяджио хочет заполучить Нар. Он дал мне это снадобье как взятку. Скоро мы снова получим от графа вести. И когда это произойдет, я получу новую порцию снадобья. — Он серьезно посмотрел на Тодоса. — У нас по-прежнему много дел, Тодос. Нар разъедает болезнь. Мне нужны силы. То, что я должен сделать, старику не под силу.
— Эррит…
— Хватит, — приказал епископ. — Верь в меня. Мною руководят Небеса. — Он тепло улыбнулся, не обращая внимания на боль, наполняющую его голову. — Так зачем ты сюда пришел?
Отец Тодос снова оживился.
— Да, я чуть было не забыл! Пришел тот игрушечных дел мастер. Он принес подарок для Лорлы. Эррит радостно поднял голову:
— Правда? Вот это по-настоящему приятная новость! Ее день рождения уже совсем скоро. Лорла будет рада.
— Он привел с собой помощников, Ваше Святейшество. Кукольный дом оказался огромным! Его поднимают четверо мужчин.
— Ты его видел?
— Нет, Ваше Святейшество. Он еще в ящике. Но мастер хотел отдать его вам лично. Я прикажу, чтобы он подождал?
— Конечно, — ответил Эррит. — Мне надо посмотреть, что за дом он построил. — Он радостно потер руки. — Не сомневаюсь, что это настоящее чудо. Лорла будет в восторге.
— Мне ее найти? — предложил Тодос.
— Нет, пока не надо. Я хочу сначала сам посмотреть на дом. И Редрик Бобе будет ждать всяческих похвал. Ему, конечно, надо будет заплатить, но я хочу посмотреть на лицо Лорлы. Эта награда будет принадлежать одному мне. — Он посмотрел на свое мятое одеяние и нахмурился. — Мне надо вымыться и переодеться. Пойди и прикажи игрушечных дел мастеру меня дожидаться. И пусть установит кукольный дом в большом зале. Только сначала убедись, что Дараго там нет. Если он там, заставь его уйти.
Этот приказ заставил Тодоса поморщиться.
— Боюсь, Ваше Святейшество, что Дараго это не понравится.
— Мне нет дела до того, что понравится этому гордецу художнику, — ответил Эррит. — Он уже закончил работу. И нечего ему так долго торчать в зале.
Тодос рассмеялся:
— Он очень гордится своей работой.
— И по праву, тут сомнений нет. Но кукольный дом Дудочника — тоже произведение искусства. Я хочу показать его одновременно с росписью потолка в день Истрейи. День рождения Лорлы должен стать особым днем. А теперь иди, Тодос. Пожалуйста. Сделай все, как я сказал. Я скоро встречусь с тобой в зале.
Неохотно поклонившись, Тодос вышел из комнаты, чтобы Эррит мог переодеться. Епископ поспешно подошел к умывальному тазику и плеснул себе холодной водой в лицо. Из зеркала над умывальником смотрели усталые и немолодые глаза, по-прежнему синие, но далеко не такие яркие. Эррит недовольно посмотрел на себя. Похож на призрака или вампира из сказок Дории. Он поднял руку, заслоняя свое отражение, а потом повернулся и прошел в гардеробную, где выбрал себе рясу и мантию, и быстро оделся. Ему не терпелось увидеть творение Дудочника. Четверо мужчин! Какой он, должно быть, сложный и красивый! Лорла будет в восторге. Она так хорошо себя ведет, стала такой хорошей дочерью. Чтобы доставить ей удовольствие, он готов на все.
Одевшись, Эррит выпил воды, чтобы немного взбодриться, и направился вниз. Он прошел мимо исповедален, наполненных тишиной, и вскоре оказался в большом зале, столь долго пустовавшем. Пока Дараго со своими помощниками расписывали своды, паломников сюда не пускали. Эррит увидел Редрика Бобса в центре огромного помещения: он смотрел вверх. Все панно были закрыты холстом, скрывавшим шедевры мастера от любопытных взглядов. Тем не менее Дудочник продолжал запрокидывать голову.
Рядом с ним стоял огромный ящик со снятой стенкой, и видно было сверкающее содержимое. Эррит облизнулся, предвкушая удовольствие. Редрик Бобе был в зале один. К счастью, Дараго нигде не было видно. Шаги епископа гулко разнеслись по залу, заставив Бобса опустить голову. На секунду епископу показалось, что в глазах игрушечных дел мастера мелькнула ненависть.
— Ты его принес, Редрик Бобе! — воскликнул Эррит. — Как хорошо!
— Как обещал, Ваше Святейшество, — ответил мастер. Он чуть наклонил голову в знак почтения. — До дня рождения девочки остались считанные дни, кажется?
— Два дня, — подтвердил Эррит. — В день Истрейи. Ты успел вовремя, Редрик Бобе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Ах ты, тварь! Я тебя убью!
— Нет, господин! — молил Саврос.
Его голос стал едва слышным хрипом. Он бился, словно рысь в капкане, пытаясь разжать железные пальцы Бьяджио. Его ноги беспомощно дергались в воздухе. Дьяна в ужасе прижалась к стене, переводя дух. Она пыталась успокоиться, но происходящее привело ее в шок. Лицо Савроса густо побагровело, синие глаза выкатились, словно грозя лопнуть. А Бьяджио по-прежнему сжимал пальцы, стуча головой нарца о стену с такой силой, что откалывались куски штукатурки.
— Умри, жалкая свинья! Умри!
Послышалось страшное хрипение и треск костей. Костлявое тело Савроса содрогнулось — и обмякло. Руки Бьяджио сжались сильнее, сломав зажатую между ними шею, подержали труп еще секунду, а потом с отвращением швырнули на пол.
— Я тебя предупреждал! — сказал он и плюнул на труп. — Не смей говорить, будто не предупреждал!
А потом он повернулся к Дьяне и двинулся к ней. По его лицу было видно, как он пытается овладеть собой.
— Тебе плохо? — спросил он.
Дьяна молча покачала головой — говорить она не могла. Граф подошел к ней и быстро осмотрел, а потом сжал ей пальцы, стараясь успокоить.
— Это возмутительно, — сказал он. — Мне очень жаль. Дьяна наконец смогла ответить.
— Все в порядке, — прошептала она. — Кажется…
— С виду ты цела, — заметил Бьяджио. — Я шел, чтобы говорить с тобой. Чтобы…
Он пожал плечами и отвел взгляд. Невероятно, но он словно забыл, что на полу лежит труп.
— Что? — спросила Дьяна.
Поймав его ледяную руку, она безрезультатно пыталась ее согреть.
— Мне не следовало тебя бить, — с трудом выговорил граф. — Я прошу прощения. Я не хочу, чтобы мы были врагами, Дьяна Вэнтран. Ты здесь не для этого. А это… — он указан на мертвого Савроса, — это зверство вовсе для тебя не предназначалось.
В нем было столько противоречий! Дьяна совершенно не могла его понять. За считанные секунды из безумца он превратился в почти что доброго человека. Она закрыла глаза, внезапно почувствовав, что больше не выдержит. Эта ночь лишила ее сил, и у нее начали подгибаться ноги. Только рука Бьяджио помогала ей не упасть.
— Тебе нехорошо, — решительно заявил он. — Пойдем, тебе нужен отдых.
— Мне нужен воздух, — сказала Дьяна. Она все еще ощущала у себя на шее руки Савроса, не дающие дышать. И полученная от Бьяджио пощечина тоже не пошла ей на пользу. — Разрешите, я просто сяду.
Не говоря ни слова, он подхватил ее на руки и отнес к ней в комнаты, не обращая внимания на мертвого Савроса. Он прошел прямо в спальню и положил ее на кровать. У Дьяны кружилась голова. Щека уже вздулась, а борьба с Савросом отняла у нее все силы. Бьяджио неуверенно остановился у кровати, глядя на Дьяну. В лунном свете он выглядел очень странно — его окружало янтарное свечение.
— Я пришлю к тебе Кайлу, — сказал он. — И велю убрать эту гадость у твоих дверей. Дьяна кивнула:
— Спасибо.
— Не благодари меня, женщина. Во всем виновата моя собственная глупость. Будь я более бдительным, Саврос не напал бы на тебя. Такого больше не случится.
— Да, — согласилась Дьяна. — Думаю, что не случится. Они посмотрели друг на друга в неловком молчании. На лице Бьяджио читалась боль.
— Я не сумасшедший, — тихо проговорил он. — Ты ошибаешься насчет меня.
Дьяна постаралась улыбнуться.
— Возможно, — мягко ответила она. — А возможно, вы ошибаетесь насчет Ричиуса.
Бьяджио поморщился:
— Вряд ли. — Он отошел от ее кровати и направился к двери. Но у порога на секунду задержался и добавил: — Хотя, наверное, все возможно.
И, сделав это поразительное признание, он оставил ее одну в темноте. Дьяна смотрела туда, где он только что стоял, и едва могла поверить своим ушам.
35
Дары
За два дня до великого и святого дня Истрейи столица Нара ждала, укрывшись покрывалом покаяния. Улицы вокруг Собора Мучеников были очищены от акробатов и зверинцев, а в город хлынули паломники, готовые преклонить колени перед Богом, умоляя Его о прощении. Будто и не было праздника Сеским. В день Истрейи огромная площадь перед собором наполнится народом — огромной толпой верующих, готовых услышать послание Бога из уст Его слуги, Эррита. Это было время размышлений, дни, когда правители империи заглядывали в себя и проверяли, чисты ли их души. Они выслушают Эррита, а он скажет им, что принесет этот год и довольны ли небесные ангелы тем, что они видят внизу. А после своей речи Эррит спустится к своей пастве и совершит таинство отпущения грехов. Остаток дня он проведет, прикасаясь ко лбам и раздавая прощение, — и все ради блага прогнившей души Нара.
В дни Аркуса Истрейе всегда придавалось большое значение. Но теперь Наром правил архиепископ, и никто точно не знал, как это изменило отношение Небес к делам земным.
В течение многих лет Эррит совершал один и тот же выход на балкон, воздевая руки над собравшимися и делясь своей мудростью. Это мгновение всегда было опасно коротким, и Эррит всегда прилагал все силы к тому, чтобы придумать для этого дня нечто особенное. Обычно он задолго до события запирался у себя в комнатах, тщательно составляя свою речь и моля Бога о вдохновении.
Обычно.
Но не в этом году.
В этом году архиепископа Эррита занимало множество других вопросов, и хотя он по-прежнему запирался в своих покоях — в таком одиночестве, что его не могла видеть даже Лорла, — он не был занят написанием речи или молитвами. Он находился в начальном периоде абстиненции, и на этот раз даже Бог не мог его спасти.
Занавески на окнах его комнаты были раздвинуты, впуская потоки солнечного света. Эррит сидел за своим резным столом и рассматривал пузырек из-под снадобья. У него дрожали руки. Синяя жидкость едва покрывала дно. Это были последние капли снадобья, которое прислал ему Бьяджио, — и его едва ли хватило бы на одну процедуру. Каждые несколько дней он разбавлял несколько капель концентрированного состава водой, составляя эликсир, спасающий от старости. Никабар сказал правду: Бовейдин сделал этот состав очень крепким — настолько крепким, что Эрриту хватило его на много недель. Но теперь снадобье закончилось. Осталась только голубоватая пленка на стенках.
Эррит жалобно застонал. У него ломило кости, глаза горели. Синдром абстиненции обрушился два дня назад, выжимая из него жизнь, словно мощный удав. И с тех пор он сидел над почти пустым пузырьком, оплакивая потерю и пытаясь придумать наилучший способ использования остатков жизнедарящего снадобья. Он знал, насколько опасно смешивать с водой такую маленькую дозу. Это может его убить. А состав может оказаться настолько слабым, что просто не подействует. Эта невыносимая мысль означала, что Эрриту предстоит перенести еще более жестокие муки — и, возможно, умереть. Поставив пузырек на стол, епископ пригладил волосы. Он уже один раз пережил адские муки абстиненции. Второго раза ему не выдержать.
— Милосердный Боже, — прошептал он, — что мне делать? Ему необходимо было получить новую порцию снадобья — чтобы продержаться еще немного, чтобы успеть найти выход. Бовейдин не может вечно ждать у Бьяджио на острове. Эррит не сомневался, что в конце концов карлик вернется в Нар, но пока ему не удалось придумать способа заманить Бовейдина к себе. Он даже надеялся, что освободился от влияния снадобья, однако подарок Бьяджио ясно продемонстрировал его ошибку. Что еще хуже, Форто пытался его предостеречь. Епископ сжал зубы под новой волной боли. Мысль о генерале не давала ему покоя.
Форто. Он всегда был сильнее других и тверже в вере — тверже даже, чем сам архиепископ. Генерал и глазом не моргнул, увидев подарок Бьяджио.
«Мне следовало его послушаться. Мне следовало устоять перед искушением. А теперь…»
Эррит ударил кулаком по столу.
— Хватит ныть! — Трясущимися руками он снова взял пузырек. — Я тебя приму, — тихо проговорил он. — А если ты меня убьешь, то просто отправишь меня к Богу.
На столе перед ним стоял кувшин с водой. Эррит взял его, расплескав немного, и налил жидкость в пузырек из-под снадобья, заполнив его наполовину. Потом он поставил кувшин и, заткнув пузырек пальцем, встряхнул, чтобы смыть драгоценную голубую жидкость со стенок. Он посмотрел на смесь в лучах солнца. Вода приобрела слабый голубоватый оттенок. Внутри у Эррита поднялась жуткая дрожь. Он мог бы просто проглотить раствор, но это было бы самоубийством. Почему-то — никто не знал почему — снадобье необходимо было вводить прямо в кровь, иначе оно вообще не действовало. Епископ неуверенно посмотрел на пузырек. Он был глупцом, лишенным веры, и только теперь это понял. Но он устал, так устал! А снадобье дарит силы и энергию. Эррит в его власти.
— Боюсь, что ты сильнее Небес, — сказал он. — Нас обоих должны проклясть навечно.
И он отправился туда, где держал устройство для процедур, и влил в себя остатки снадобья, не задумываясь.
Он очнулся на полу и понял, что прошло несколько часов.
Слезящиеся глаза недоверчиво открылись навстречу резкому солнечному свету. Кажется, его тошнило, вспомнил епископ. Странное жжение разливалось по кишкам. Эррит вздохнул, проверяя свои ощущения. Если не считать колик в желудке, он чувствовал странное удовлетворение. Сжирающая кости боль исчезла.
— Боже правый! — прошептал он, поднимая голову и осматривая себя. — Подействовало! Я снова в порядке!
Он сложил перед собой руки и принес Небесам надлежащую хвалу, испытывая невыразимое облегчение. Теперь у него есть еще несколько дней — целый мешок ясных мыслей, чтобы запланировать переговоры с Бьяджио. Необходимо как-нибудь раздобыть еще снадобья. И срочно, пока к нему не вернулись боли.
Теперь, когда у него появились силы, чтобы ходить, он встал и подошел к окну. У его ног лежал весь кающийся Нар. Вскоре все начнут смотреть вверх, на него, будут ждать его слов. Эта мысль вызвала у него удивление. До Истрейи оставалось всего два дня, а он еще понятия не имел, о чем будет говорить.
— Бог даст мне вдохновение, — утешил он себя. — Я буду об этом молиться.
«А еще я буду молиться, чтобы мне простились мои прегрешения, — мысленно добавил он. — И надеяться, что на Небесах для меня еще осталось место».
Когда он справился с тягой к снадобью в первый раз, он чувствовал себя таким уверенным! А теперь он был слаб, и собственное неясное отражение в оконном стекле вызвало у него тошноту. Неужели он так сильно заблуждался? И говорил ли с ним Бог?
— Я по-прежнему слуга Божий, — сказал он собственному отражению. — Не сомневайся.
Он получил достаточно знамений, чтобы убедиться в этом. Нар принадлежал ему. А скоро вернется Форто, на счету которого будет усмирение Драконьего Клюва. Бог же не допустил бы, чтобы столь обширной империей правил еретик! Именно поэтому он убил бессмертного Аркуса. Эррит прижал ладонь ко лбу. На него накатывала сонливость, приглашая вернуться в кресло. Однако боли во всем теле стали почти неощутимыми. Он тихо улыбнулся.
— Я все еще жив, Бьяджио, — негромко объявил он. — Тебе придется придумать что-нибудь еще.
Кто— то постучал в дверь. Не успел Эррит ответить, как отец Тодос уже открыл одну створку. Казалось, он чем-то встревожен.
— Ваше Святейшество!
— Да? — отрывисто ответил Эррит. — В чем дело?
Тодос вошел в кабинет и пристально посмотрел на своего епископа. С тех пор как Эррит уединился у себя, он почти не допускал к себе отца Тодоса, и тот бродил вокруг, словно встревоженная мать. Теперь, когда священник увидел своего господина бодрым, его лицо просияло.
— Приятно снова видеть вас здоровым, — заметил Тодос. — Я волновался.
— Спасибо.
Тодос посмотрел на пустой пузырек, оставшийся на столе. Его жизнерадостность мгновенно испарилась.
— Это все?
— Последняя капля.
— Ваше Святейшество…
— Пожалуйста, не читай мне нотаций, Тодос, — серьезно попросил Эррит. — Я знаю, что делаю.
— Знаете ли? Порой я в этом сомневаюсь. — Отец Тодос подошел ближе и внимательно посмотрел на епископа. — Вид у вас ужасный. Какой цвет лица! И вы опять ничего не ели.
— Ел! — возмущенно возразил Эррит.
— Нет, не ели. Я следил за тем, что вам приносят и что уносят. Подносы уносили почти такими же полными, какими приносили. Это все из-за проклятого Богом снадобья! У вас снова абстиненция.
Эррит отвернулся к окну.
— Это пройдет, — сказал он. — Я собой владею.
— Но теперь оно кончилось. И что будет? «Не знаю», — безнадежно подумал Эррит.
— Что-нибудь придумаю, — ответил он Тодосу. Тот обошел вокруг него, заслонив спиной окно.
— А если не сможете? — спросил он. — Что тогда?
— Имей веру, дружище, — мягко проговорил Эррит. — Бьяджио хочет заполучить Нар. Он дал мне это снадобье как взятку. Скоро мы снова получим от графа вести. И когда это произойдет, я получу новую порцию снадобья. — Он серьезно посмотрел на Тодоса. — У нас по-прежнему много дел, Тодос. Нар разъедает болезнь. Мне нужны силы. То, что я должен сделать, старику не под силу.
— Эррит…
— Хватит, — приказал епископ. — Верь в меня. Мною руководят Небеса. — Он тепло улыбнулся, не обращая внимания на боль, наполняющую его голову. — Так зачем ты сюда пришел?
Отец Тодос снова оживился.
— Да, я чуть было не забыл! Пришел тот игрушечных дел мастер. Он принес подарок для Лорлы. Эррит радостно поднял голову:
— Правда? Вот это по-настоящему приятная новость! Ее день рождения уже совсем скоро. Лорла будет рада.
— Он привел с собой помощников, Ваше Святейшество. Кукольный дом оказался огромным! Его поднимают четверо мужчин.
— Ты его видел?
— Нет, Ваше Святейшество. Он еще в ящике. Но мастер хотел отдать его вам лично. Я прикажу, чтобы он подождал?
— Конечно, — ответил Эррит. — Мне надо посмотреть, что за дом он построил. — Он радостно потер руки. — Не сомневаюсь, что это настоящее чудо. Лорла будет в восторге.
— Мне ее найти? — предложил Тодос.
— Нет, пока не надо. Я хочу сначала сам посмотреть на дом. И Редрик Бобе будет ждать всяческих похвал. Ему, конечно, надо будет заплатить, но я хочу посмотреть на лицо Лорлы. Эта награда будет принадлежать одному мне. — Он посмотрел на свое мятое одеяние и нахмурился. — Мне надо вымыться и переодеться. Пойди и прикажи игрушечных дел мастеру меня дожидаться. И пусть установит кукольный дом в большом зале. Только сначала убедись, что Дараго там нет. Если он там, заставь его уйти.
Этот приказ заставил Тодоса поморщиться.
— Боюсь, Ваше Святейшество, что Дараго это не понравится.
— Мне нет дела до того, что понравится этому гордецу художнику, — ответил Эррит. — Он уже закончил работу. И нечего ему так долго торчать в зале.
Тодос рассмеялся:
— Он очень гордится своей работой.
— И по праву, тут сомнений нет. Но кукольный дом Дудочника — тоже произведение искусства. Я хочу показать его одновременно с росписью потолка в день Истрейи. День рождения Лорлы должен стать особым днем. А теперь иди, Тодос. Пожалуйста. Сделай все, как я сказал. Я скоро встречусь с тобой в зале.
Неохотно поклонившись, Тодос вышел из комнаты, чтобы Эррит мог переодеться. Епископ поспешно подошел к умывальному тазику и плеснул себе холодной водой в лицо. Из зеркала над умывальником смотрели усталые и немолодые глаза, по-прежнему синие, но далеко не такие яркие. Эррит недовольно посмотрел на себя. Похож на призрака или вампира из сказок Дории. Он поднял руку, заслоняя свое отражение, а потом повернулся и прошел в гардеробную, где выбрал себе рясу и мантию, и быстро оделся. Ему не терпелось увидеть творение Дудочника. Четверо мужчин! Какой он, должно быть, сложный и красивый! Лорла будет в восторге. Она так хорошо себя ведет, стала такой хорошей дочерью. Чтобы доставить ей удовольствие, он готов на все.
Одевшись, Эррит выпил воды, чтобы немного взбодриться, и направился вниз. Он прошел мимо исповедален, наполненных тишиной, и вскоре оказался в большом зале, столь долго пустовавшем. Пока Дараго со своими помощниками расписывали своды, паломников сюда не пускали. Эррит увидел Редрика Бобса в центре огромного помещения: он смотрел вверх. Все панно были закрыты холстом, скрывавшим шедевры мастера от любопытных взглядов. Тем не менее Дудочник продолжал запрокидывать голову.
Рядом с ним стоял огромный ящик со снятой стенкой, и видно было сверкающее содержимое. Эррит облизнулся, предвкушая удовольствие. Редрик Бобе был в зале один. К счастью, Дараго нигде не было видно. Шаги епископа гулко разнеслись по залу, заставив Бобса опустить голову. На секунду епископу показалось, что в глазах игрушечных дел мастера мелькнула ненависть.
— Ты его принес, Редрик Бобе! — воскликнул Эррит. — Как хорошо!
— Как обещал, Ваше Святейшество, — ответил мастер. Он чуть наклонил голову в знак почтения. — До дня рождения девочки остались считанные дни, кажется?
— Два дня, — подтвердил Эррит. — В день Истрейи. Ты успел вовремя, Редрик Бобе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82