.. - Яаков кинул взор на красноречивый синяк под глазом старшего брата, - мы попытались защитить ее...
– Нам некуда было больше идти, Иешуа... - добавил Филипп.
– Вы правильно сделали, что пришли, - сказал Иешуа серьезно и тихо. И тут же сменил тон на приказной: - Мирьям, да не реви ты! Остановись, слушать тошно. Все в порядке; ты у друзей.
Погладил девушку по голове, легонько щелкнул по носу. Мария-Мирьям тут же просияла. Забавно: мокрое от слез лицо, красные глаза, и - счастливая улыбка. Женщины! Всего-то для счастья и нужно, что ласковый щелчок по носу... Однако, к вящей справедливости, следует оговориться: не просто щелчок - от щелчка по носу слезам впору смениться по-женски неистовым и неуправляемым гневом! - но щелчок как ласка, подаренная человеком, о котором думаешь...
"Любовь ее к тебе, брат, уже по всему дому разлилась! Я даже проснулся!" Петр через стенку послал Иешуа еще сонную мысль.
Нежно-розовое, с ванильным запахом, ощущение чужой любви... Давненько Мастер не диагностировал такое.
Иешуа не ответил. Видимо, счел себя выше подобных инсинуаций.
В течение следующего часа проснулись остальные постояльцы дома Иешуа и Марии, за завтраком познакомились с вновь прибывшими, не поленились гостеприимно рассказать им, что собрало в одном месте столь разных людей и почему они, эти разные люди, так нагло пользуются гостеприимством семьи плотника Иешуа, сына Иосифа.
Говорил в основном Иоанн. Говорил много и весело, пересыпая рассказ забавными подробностями галилейского быта учеников Иешуа, заставляя неожиданных гостей потихоньку забывать о своем тоже неожиданном, но достаточно непривычном и нелегком положении: вдруг остаться без дома, без семьи, и все это, если уж по совести, - беспричинно, по злой прихоти какого-никакого, а все ж отца. В Галилее привыкли уважать родителей, любое их приказание - закон. Но и закон может вызывать горькое недоумение...
А Иоанн описывал ситуации, которые сопутствовали появлению в компании Иешуа каждого из учеников. И почти все они были тоже неожиданными для них. Не таясь, говорил о зилотском прошлом Иуды и Шимона, о неприглядной бывшей работке Левия. С молчаливого согласия главных персонажей, естественно: все прекрасно понимали, что вновь прибывших следует сначала накормить-напоить, а потом утешить вообще и утишить отчаяние и непонимание, в частности.
О себе Иоанн сказал скромно:
– Мы с Иешуа встретились однажды у реки Ярден... И все. Больше ни слова. О других подробностях встречи, об ее непростой предыстории не знал никто. Кроме, разумеется, Петра.
Частое употребление слова "ученики" без объяснения Иоанном его потаенной сути навело Филиппа, Яакова и Марию на мысль о том, что Иешуа всех этих людей учит плотницкому мастерству.
– Я бы, наверно, тоже мог быть учеником древодела, - вздохнул Яаков, чинил бы лодки рыбакам... И вообще...
В голосе его не слышалось такого уж страстного желания обрести плотницкое умение. Вежливость плюс здравый смысл: в чей дом явился, те правила и выполняй. Плотнику - плотницкое.
Присутствующие, включая Иешуа, рассмеялись.
– Оставайся, парень, я научу тебя всему, что знаю сам. - Ма-шиах улыбался. - Будешь чинить не только лодки рыбацкие, но и души людские.
– Души? - Яаков явно не понял, чему все смеются и как можно чинить то, что даже рукой не потрогать.
– Что ты имеешь в виду? - серьезно спросил у Иешуа Филипп.
– Скоро узнаете. Вот доедим, и объясню. - Иешуа оглядел возлежащих за трапезой людей и добавил: - Кстати, всем объясню. Пришло время в очередной раз поговорить всерьез...
Для объяснений он, как обычно, выбрал хорошо знакомый склон Фавора. Хоть и не рядом, но место стало традиционным и, вполне естественно, ритуальным.
Четырнадцать человек, включая Иешуа и Марию, дочь Алфея, разместились кружком на траве. Прозаично и буднично. Никаких тебе чудес, никаких полетов над землей, никаких внушений на расстоянии. Машиах не собирался изумлять публику. Те, кому следовало быть изумленными, уже таковыми сделались, а перед самыми близкими учениками Иешуа уже давно не показушничал.
– Хороший сегодня день, - Иешуа, сощурившись, взглянул на небо, - нежаркий и ясный. А небо-то какое чистое!.. Помните, братья, я говорил о Царствии Божьем или, если хотите, Небесном? Много говорил, часто. Помните?
Слушающие закивали: помним, мол, как не помнить о Царстве, все слышали, да вот только не все поняли...
Может, ничего такого кивающие не имели в виду, но Иешуа решил понять их именно так.
– Знаю, вам интересно, что же я называю Царством Божьим. Вроде слова понятные и смысл не темный, но - где, что, как, почему?.. Много вопросов, я знаю. Кое-кто из вас пытал меня, но я до поры таился, отвечал уклончиво. Так?
– Так, - подал голос Петр. Он тоже был этим "кое-кем".
– Так, - повторил Иешуа, - все так. Таился, потому что сам не ведал ответа. Точного ответа. Но, повторю, время пришло, и теперь я готов разъяснить все, что до сих пор было вам непонятно.
– А почему именно сегодня? - ни с того ни с сего решил подколоть Машиаха Мастер.
– А день сегодня хороший. И может, ты не услышал, Кифа, может, у тебя что-то с ушами, так я повторю: не знал я ответов до прихода этого хорошего дня. А пришел день - и знаю. Доволен? Не подкололся. Сам не преминул подколоть друга. Друг съел. Не введенные в курс дела новички - Филипп и Яаков Алфеевы шепотом поинтересовались у сидящего подле них Натана: о чем толкует древодел?
– Это не древодел, это Машиах, о котором говорили пророки! Вы что, в подземелье живете? Да о нем вся Галиль гудит, а вы - древодел, древодел... обиженно прошептал юноша в ответ.
– Отчего же это я не древодел? - От слуха Иешуа не ускользнули слова Натана. - Очень даже древодел. Ибо как еще меня называть?
– Машиах, - неуверенно произнес Яаков.
– Машиах... - Иешуа повторил слово, как продегустировал. Посмаковал. Нет, братья, Машиах - это не ремесло. Машиах семью не прокормит. Машиах - это судьба, но она не должна мешать плотницкому промыслу... - Понял, что переборщил. Добавил: - По крайней мере до поры....
Настроение у Иешуа было сегодня какое-то несерьезное, игривое. По лицу блуждает хитрая улыбка, в глазах искорки. Опять же разговоры эти кокетливые, и пустые: Машиах, не Машиах. А то он сомневается!.. Петр ждал: Иешуа что-то замыслил в очередной раз, но. не торопится раскрывать замысел. Чудо все-таки? Или новая проповедь, опять крушащая каноны библейской философии?.. Что ж, подождем, чай не впервой...
– Так кто же я все-таки, по-вашему? - Вопрос был задан всем сразу.
– Машиах, - почти хором уверенно ответили ученики.
– Ну, раз так... - Иешуа сделал паузу, вроде бы даже задумался на минуточку, - ...то я должен вас учить жизни, уму-разуму и вести за собой... Но вот куда вести-то?
Куда?.. Немой вопрос в глазах учеников. Ответа - даже немого - не наблюдается. Переглядываются, пожимают плечами, не решаются сказать: а вдруг ляпнешь что-то не то?
Но Петру-то терять нечего.
– В Царствие Божье, Машиах, куда ж еще! В то самое, в него, таинственное, о котором ты так много говорил,а дороги не указывал. Обидно, брат...
Прилежный ответ прилежного ученика. То, что надо учителю. А что до скрытой от посторонних иронии - так это ж Кифа, неуж-то Иешуа за двадцать лет не привык к нему? Привык. Изумился бы, бели б учитель вдруг да потерял склонность иронизировать по поводу и без оного.
– Ну наконец-то! Вот один отважный нашелся. Правильно! - громко согласился он.
– Садись, пять, - тихо, сам себе под нос пробормотал Петр. Никто нe услышал. А кто услышал, не подал виду.
– Последнее время я частенько сталкиваюсь с тем, что люди не умеют как следует хотеть. - Иешуа поднялся с травы, заходил туда-сюда - явный признак того, что он собирается порассуждать вслух. Значит, не чудо. Значит, проповедь. - Никто не подходит и не говорит: Иешуа, отведи меня в Царствие Божье, я так хочу туда попасть. Нет! Люди сидят и ждут, когда я сам их попрошу: проходите, пожалуйста, вот дверь... Стесняются? Боятся? Не уверены в себе? Не верят? Ну почему? Все же просто: хочешь - скажи: я хочу.
Иешуа развел руки, словно собирался обнять всех слушающих его. Помолчал, продолжил:
– Понятное дело, к древоделу с такой просьбой не обратишься. У него другие умения. Но я-то, по-вашему, - Машиах! Что же вы молчите? Чего ждете? Пока я не скажу "можно"? А если никогда не скажу? Так и будем сидеть в Нацрате, пасти овец и ждать неизвестно чего?.. Братья, я не могу, да и не хочу тянуть все в одиночку. Вы уже достаточно много видели, много поняли и много знаете, чтобы перестать быть просто учениками, но превратиться в помощников. Не бойтесь говорить, предлагать, придумывать. Не бойтесь... хотеть. Вы же помните: из желания вырастает вера.
Неожиданно встал Левий.
– Иешуа, я думаю, что сейчас буду говорить от имени всех здесь сидящих. Кроме, пожалуй... - он взглянул на Яакова, Филиппа и Марию, которые вообще не понимали, что происходит, но слушали очень внимательно, - да и от их имени тоже. Я хочу, чтобы ты знал: мы все вовсе не собираемся быть тебе обузой, не хотим, чтобы ты считал нас бесполезными и никчемными. Просто наша прошлая жизнь, полная зависти, обмана и прочих грехов, по-прежнему довлеет над нами. Словно напоминая: вот какими вы были. Будьте смиренны и благодарны Машиаху за то, что он сделал для вас. Ощущение собственной греховности - вот что заставляет нас слушать больше, чем говорить, думать больше, чем делать. А по сравнению с тобой, Машиах, мы так и останемся грешниками до самой смерти. Спасибо тебе и прости нас...
– Глупости, - сказал Иешуа коротко.
Он слушал Левия, терпеливо стоя на одном месте, а теперь снова привычно заходил туда-сюда, меряя поляну длинными быстрыми шагами.
– Очень легко высечь себя, чтобы оправдаться перед толпой. Смотрите: я виноват! Что с меня взять? Куда труднее с осознанием своих, как ты говоришь, грехов смело смотреть в глаза людям и искупать эти грехи делами, но не словами.
Машиах поворошил ногой траву, будто нашел что-то. Ничего. Просто жук. Сверкая на солнце, потревоженное насекомое улетело в сторону Назарета с обиженным басовитым гудением.
– И потом, почему вы считаете меня святым? - Иешуа вопросительно вскинул брови. - Я такой же человек, как и вы. Те же руки, те же ноги. И грешны мы с вами одинаково! И безгрешны поровну! Ибо грех - это то, о чем ты думаешь, что это грех. Почему говорят: человек грешен изначально? Почему говорят: человек рожден в грехе?
Опять риторические вопросы. Опять смущение на лицах учеников. Пардон, помощников.
– Только что рожденный ребенок - в чем грех его? В том, что он криком возвестил о своем существовании на этом свете? Но Господь сказал Ною: "Вы же плодитесь и размножайтесь, и распространяйтесь по земле, и умножайтесь на ней". Что же, выходит, он хотел, чтобы люди творили грех? Нет, он всего лишь хотел, чтобы они плодились и размножались...
Последние слова были произнесены с нажимом. Петру показалось, что Иешуа сейчас опять начнет ораторски закипать, взвинчивать голос, но Машиах, напротив, сложил руки на груди и брюзгливым тоном университетского профессора продолжил:
– Меня всегда удивляли фарисеи, которые вкладывают в слова Закона тот смысл, которого там нет и не было. Если Господь наказал человеку - в данном случае Ною, - чтобы он плодился и раз-.множался, значит, он не считает рождение нового человека грехом, Наоборот, явление человека на свет Божий - это чудо великое. Это единственное чудо, которое не приедается, к которому нельзя привыкнуть, ибо все люди разные и каждый ребенок всегда - новое чудо. А грехи приходят потом, позже: "помышление сердца человеческого - зло от юности его", так в Законе. Вот слова Господа:
"Если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним". Это - ключ. Делай добро и властвуй над своими порывами. Нет человека, который бы не согрешил хоть невольно. Что же, казнить его за каждый грех? Пусть покается и больше не поступает так. Если он господствует над лежащим у дверей грехом, он не повторит его... - Все-таки не выдержал профессорского тона, сорвался, говорил страстно и ярко: тема вела...
Низко, прямо над головами неожиданно пронеслась Стая ласточек, заставив вскрикнуть увлеченную речью Иешуа Марию. Машиах улыбнулся коротко, но тут же сосредоточился так, будто потерял мысль. Нет. Нашел.
– Другое дело, что человек может совершить новый грех. Вся жизнь человека - это цепочка содеянных грехов и всякий раз обретаемого умения господствовать над ними. Но бессмысленно каяться, не веря в то, что Господь может услышать и простить. Он ведь сказал: "Когда он возопиет ко Мне, Я услышу, ибо Я милосерд". Вот вам второй ключ: Господь милосерд. Тот, кто слушает меня сейчас, может подумать: легко совершить грех и покаяться, и снова совершить, и снова покаяться, ибо покаяние - дело несложное: исповедался перед Богом в поступке своем, а тот простил, поскольку сам назвал себя милосердным. - Иешуа отрицательно покачал головой. - Он ошибается: нет более сложного дела, чем истинное покаяние, ибо, чтобы Господь проявил милосердие, он должен не только услышать кающегося, но и поверить, что тот сможет теперь господствовать над грехом своим. Не считайте Бога милосердным по определению, это вздор. Он очень конкретно милосерден. Поэтому вы, ученики мои, знайте: к вам пойдут люди и станут просить вас быть посредниками между ними и Господом. Они будут думать: Бог далеко, он не услышит, а я расскажу о поступке своем святому человеку, и он походатайствует за меня перед Ним. И страшно будет, если кто-то из вас, ученики мои, или из учеников ваших, станет пользоваться слепым доверием людей и сам впадать в грех властолюбия или корыстолюбия. Как легко сказать: положи динарий в чашку у алтаря Бога нашего, а я замолвлю за тебя словечко. Но Бог не прощает за деньги. Бог жестоко карает продавца имени и милосердия Его...
Вот тебе, пожалуйста: то помощники, то ученики... Петр мысленно одернул сам себя - негоже цепляться к словам. Дельные вещи, между прочим, говорит Иешуа. Дельные и вневременные. Крамольные для первого века, они остаются, по мнению Петра, столь же крамольными, а значит, революционными и для века двадцать ; второго. Двадцать два века догмы - косной, неподвижной, запрещенной к любому пересмотру. А выходит - ее и не было! Был живой, живо и легко мыслящий пророк, мысль которого своевременно заловили, запихнули в клетку, пообрывали перья: сиди и не летай...
А Иешуа продолжал:
– Бог не прощает за вещественное, но - только за духовное. Чиста душа твоя - тебе не нужны посредники для разговора с Богом. Я говорил: Бог везде. В дереве, в цветке, в капле росы и капле дождя. Кто рискнет стать посредником между человеком и каплей росы? Пусть беды падут на его голову, он не ученик мне! Где бы вы ни были, скажите грешнику: повернись лицом в ту сторону, откуда начался мир наш, и попроси Господа. Если ты понял грех свой и осознал, что господствуешь над ним, Он услышит и простит, ибо Он вправду милосерд. Но боюсь и тех, кто в каждом человеке видит грешника и требует от него: покайся, покайся. А тот спросит: в чем мне каяться? Подскажи, если знаешь... И начнут эти лжесвятые подсказывать человеку неведающему: ты наверняка делал то-то, и поступал так-то, и говорил это, и отрицал то. А человек ответит: не помню, учитель, не было того, о чем ты говоришь. Неужели ты после таких слов станешь настаивать на утверждении, о коем только предполагаешь, но не знаешь точно? Тогда ты сам согрешишь, ибо грех - обвинять человека в том, что он не понимает. Я бы сказал, что это - огульный грех или грех огула, то есть обвинение без оснований на то.
Иешуа перевел дыхание. Подустал маленько, уж больно эмоциональная проповедь получается.
– Все грешны, да, но не ждите к себе грешника, если он не почувствовал грех свой. Я жду тех людей, которые верят и хотят войти в Царство Божье, а тех, кто не хочет, - зачем их ждать? Они идут прямиком в глубокую пропасть, идут по собственной воле и по собственному неверию... Но коли ты однажды понял и закричал: верую, Господи! - с того момента поверяй каждый поступок свой самой высшей мерой, как будто Бог смотрит только на тебя, и видит только тебя, и слышит постоянно. Говори с Ним, но помни: Он прощает лишь господствующих над чувствами и поступками своими, а не впустую болтающих о них. Ведь слова - это просто колебания воздуха. Ветер. Говори с Богом сердцем...
Ветер. Зашумел, оживил траву и деревья, запутался у людей в волосах, разогнал тепло, щедро подаренное Фавору белым галилей-ским солнцем. Внезапно пропал, унеся с собой сказанные слова, подтверждая тем их тщетность. Машиах посмотрел - куда-то вдаль, словно провожая его взглядом.
– Еще раз повторю: "помышление сердце человеческого - зло от юности его". Я бы добавил: и от зрелости тоже. А вот старость мудра и безгрешна, потому что старый человек все больше и боль-ше смотрит на мир глазами малого дитяти, пока не придет к мигу, совпадающему, как близнец, с тем, что был много лет назад при его рождении на свет Божий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63