Тогда, до отъезда, Лондон был весь в руинах. Пуритане довели город до крайней убогости. Кэвин никак не ожидал, что Лондон так быстро возродится. Теперь это был довольно крупный и процветающий город, вполне заслуживающий звания столицы могущественной державы.
Восстановление Лондона ознаменовалось расцветом пошлости, непристойности и разврата. Отовсюду веяло растлением и воровством. Казалось, сам воздух Лондона пропитан грехом и заражает своей отравой его жителей. Во всем чувствовался дикий разгул, в каждом жесте и каждом звуке сквозила похоть. Честность уступала место бесчестию.
Кэвину порой казалось, что все лондонцы без исключения, где бы они ни находились – дома ли, в многочисленных харчевнях и пивных, на улицах или магазинах, – заняты какими-то очень важными делами. Он не видел различия между аристократами, мечущимися по бирже, и шныряющими по улицам карманниками. Стремления и тех и других были направлены только на приобретение золота, разница заключалась лишь в том, что первые искали слитки, а вторые удовольствовались бы срезанными с камзола пуговицами. И поиски эти не прекращались ни на минуту. И эта всеобщая гонка за богатством напоминала сумасшествие, безумие, враз охватившее всю нацию. Вся Англия процветала, но Кэвин видел и обратную сторону обогащения – озабоченные и безрадостные лица аристократов, по духу и по сути своей ничем не отличающихся от уличных попрошаек.
Не прошло и двух дней, как Кэвин начал скучать по чистому и вольному воздуху американских колоний, по их необозримым пространствам, поражающим своей красотой и чарующей безмятежностью. Здесь, в Лондоне, ему было не по себе. Куда-то спешащие люди пугали его, он боялся затеряться в толпе и исчезнуть, словно раствориться. Но еще больше его страшила мысль стать таким же, как и все. Быть подхваченным волной стяжательства, закрутиться в золотом водовороте он не желал. Кэвин отвык от многолюдья. Он чувствовал себя в Лондоне неуютно, далеко не так спокойно и свободно, как в Мэриленде. Только там, на бескрайних просторах, на изрезанных чудесными бухтами землях, познал он, что такое настоящая свобода.
Собственно говоря, Кэвин не хотел ехать в Лондон. Вначале он намеревался послать в столицу своего представителя с прошением о приобретении новых земель. Пересечь океан его заставило письмо, полученное от поверенного его брата Уолдрона.
В письме, кстати, с неточно указанным адресом, отчего оно около двух месяцев бродило по колониям, сообщалось о печальной кончине графа Вакстона, убитого собственной женой, и о небольшом наследстве. Известие о смерти брата поразило Кэвина так сильно, что он решил немедленно ехать в Лондон. Но не погоня за титулом двигала им и не желание получить деньги, хотя и столь необходимые. Молодого графа Вакстона гнала в Лондон жажда восстановить справедливость.
Однако по приезде в Лондон он был удивлен еще больше. Как ему удалось выяснить, гнусную преступницу, бежавшую из дома в ночь убийства, не схватили и не предали суду. В то время когда его брат Уолдрон гнил в земле, его жена была жива и здорова. Несмотря на то, что Кэвин ни разу не видел свою невестку, он решил во что бы то ни стало найти ее и предать в руки правосудия. Он поклялся, что не покинет Англии до тех пор, пока не увидит жену Уолдрона на виселице.
Кэвин поднял голову и увидел изумленный взгляд Джеймса.
– Извини, Джеймс, я не расслышал твоих слов. Тут такой шум. Что ты сказал?
Джеймс наклонился и дружески похлопал Кэвина по руке. Оба друга были прекрасно одеты, великолепные бархатные костюмы дополняли золотые цепочки на груди и манжетах. У обоих были модные шляпы с перьями. У Кэвина – с более традиционным зеленым, у Джеймса – с ярко-красным, делавшим его похожим на петуха.
– Я сказал, что с тех пор, как ты отсюда уехал, Лондон здорово изменился, – добродушно произнес он.
Кэвин повернулся к окну и снова с удивлением взирал на крикливый, кичливый Лондон.
– Да, – ответил он, подтверждая свои слова кивком. – Лондон сильно изменился. Такой грязи раньше не было. На улицах полно народа, и по большей части карманники, – усмехнулся Кэвин. – По крайней мере, честное лицо стало здесь редкостью.
– Да, – кивнул Джеймс. – На запах золота, привезенного с собой Стюартом, сюда устремились многие. Правда, достанется оно не всем, кое-кому может и не хватить, – Джеймс многозначительно посмотрел на двоих приятелей, согласившихся составить компанию ему и Кэвину. Из всех четверых в действительности похвастать богатством мог только он. Это ему два года назад было выдано право именем короля захватывать иностранные суда, привилегия столь же почетная, сколь и высокооплачиваемая. – Да, преступников в Лондоне, конечно, многовато, – мрачно проговорил Джеймс. – Но что делать, это необходимая плата за процветание, – он скрестил руки на груди. – Но не стоит все изменения сводить к росту преступности и во всем видеть только плохое. Подожди, сейчас приедем в театр, и ты увидишь, что Лондону есть чем гордиться.
Кэвин удивленно поднял брови. Чтобы не обижать друга, он изо всех сил старался выказать заинтересованность его сообщениями, хотя на самом деле больше всего ему сейчас хотелось обратно домой. В руках у него находились кое-какие документы брата, и Кэвин надеялся с их помощью выйти на след его вдовы.
– Вот как? И чем же, по твоему мнению, покорит меня Лондон?
– Женщинами, – ответил Джеймс.
Кэвин заставил себя улыбнуться.
– Женщинами, говоришь?
Один из приятелей Джеймса, одетый в костюм бледно-лилового цвета, хлопнул по колену шляпой, украшенной пурпурным пером.
– И какими! – восхищенно воскликнул он. – Они поют, танцуют, ходят по сцене полуобнаженными. И кроме того, – посмеиваясь, проговорил он, – умеют развлекать своих гостей за вполне приемлемую плату. Наш друг, – он повернулся к Джеймсу, – как раз везет нас на такую вечеринку. После спектакля мадам Люси Мейнор согласилась поехать с нами в таверну отужинать.
Кэвин снова стал смотреть в окно. Карета подъезжала к зданию театра, над крышей которого развевался большой желтый флаг. Это был своего рода сигнал – в дни, когда спектакли не ставились, флагшток оставался сиротливо пустым.
– Увижу ль я женщину моей мечты? – проговорил Кэвин и с иронией улыбнулся.
Джеймс с приятелями захохотали, и Кэвина покоробило от их пошлого смеха. Прошло еще несколько минут, и карета остановилась. Кучер открыл дверцу, и друзья вышли на грязную улицу прямо возле театра.
Из двух городских театров только этот имел разрешение на постановку пьес. Они вошли внутрь, и Джеймс повел всю компанию в свою ложу. Располагалась она над самой сценой.
Спектакль – а ставили в тот день одну из шекспировских комедий – еще не начался, но воздух театра уже был пропитан предвкушением чего-то необычного. Такого острого ощущения Кэвину еще не приходилось испытывать. Именно сюда, в театр, по вечерам стекалась вся лондонская знать. Партер был заставлен скамейками, на которых, теснясь и толкая друг друга, сидело около сотни юношей. Все они, видимо, хорошо знали друг друга, перебрасывались сальными шутками и неестественно громко хохотали. Между скамейками сновали молодые девушки, предлагавшие зрителям апельсины и сладости. Они дружно потешались над мужчинами и высмеивали их напыщенных подружек. Прямо над партером, но немного ближе к сцене, находился разделенный на ложи балкон. Предназначался он для царственных особ и их гостей. Другой балкон, повыше, был заполнен дамами. Кэвин посмотрел туда и увидел ряды крикливо раскрашенных лиц, увешанные дорогими украшениями волосы, руки и шеи. Их непристойные ужимки и жесты были рассчитаны на привлечение внимания кавалеров. Кэвин предположил, что это в основном уставшие от однообразных бесчисленных романов дамы, решившие в театре показать подругам своих теперешних любовников и приобрести новых. Его предположения подтвердились, своим поведением они никак не напоминали добропорядочных супругов. Казалось, уставший от шестнадцатилетнего правления суровых пуритан Лондон вмиг превратился в огромный бордель и с безумным отчаянием наверстывал упущенное. В глазах рябило от вызывающе яркой косметики и крикливых цветов одежды, запрещенных при Кромвеле. Такие понятия, как верность, честь и чистота, канули в прошлое, в моду вошли бесстыдство и распущенность.
Кэвин сидел в первом ряду ложи, между Джеймсом и приятелем в бледно-лиловом костюме. Он равнодушно вслушивался в их беседу, но сам участия в ней не принимал. Наконец раздалось пение менестрелей, и занавес медленно пополз вверх. Зрители попритихли, взрывы смеха и громкий говор прекратились, уступив место перешептыванию.
Кэвин старательно вникал в сюжет комедии, но только до тех пор, пока на сцене не появилась очень красивая женщина с копной роскошных золотистых волос. Он подался вперед, пытаясь получше разглядеть красотку, но та вдруг исчезла в водовороте других актрис, появившихся на сцене. Кэвин поискал глазами и вновь нашел ее.
Роль у нее была маленькая, если не сказать крошечная, и совершенно незначительная. Но тем не менее, когда женщина выходила на освещенную лампами сцену, аудитория замирала. А юноши с ее появлением начинали приветственно кричать и топать ногами, да так громко, что заглушали игру актеров.
Длинные золотистые волосы актрисы волнами ниспадали ей на плечи и спину, окаймляя ее прекрасное лицо. Светлый костюм не мог скрыть ее прекрасную грудь, гибкое тело и длинные ноги. Соблазнительные формы и движения актрисы говорили о ее доступности, но не это привлекло внимание Кэвина. Он смотрел в ее выразительные карие глаза и видел в них искры радости. Они сияли счастьем и довольством, чувствами, как казалось Кэвину, в Лондоне совершенно потерянными.
Он легонько толкнул локтем в бок Джеймса и спросил:
– Как зовут ее?
– Кого?
Кэвин улыбнулся и кивнул в сторону сцены:
– Ты прекрасно догадываешься, о ком я говорю, Ноулз. Как зовут вон ту рыжеволосую красавицу?
Джеймс, посмеиваясь, шепнул на ухо другу:
– Понравилась? Неудивительно. Волнующая красотка.
Актриса заговорила, и Кэвин приложил палец к губам, делая знак Джеймсу помолчать.
Голос у актрисы оказался довольно низким, глубоким, но таким женственным. Он словно дышал томлением и глубоко затаенной страстью. Актриса закончила читать свою роль и направилась за кулисы.
Кэвин, не сводя глаз, смотрел вслед уходящей рыжеволосой красавице.
– Ее тоже можно нанять, как и остальных? – спросил он.
– Кого? Эллен Скарлет? – Джеймс иронично усмехнулся и полез в карман за табакеркой. – Боюсь, что нет.
– Я с удовольствием отужинал бы с ней.
– Не ты один, – ответил Джеймс. – С ней любой бы согласился отужинать, – губы Джеймса растянулись в циничной ухмылке. – Только придется тебе выбрать другую девушку, Кэвин. Посмотри, сколько их здесь. Говори, какую ты хочешь, а об остальном я позабочусь.
– Эллен Скарлет, – упрямо повторил тот. – Эллен Скарлет… – снова произнес он довольно громко, словно наслаждаясь звуком имени соблазнительной актрисы.
Впервые Кэвин был очарован, нет, ошеломлен и подавлен красотой женщины. Он не сторонился женщин, но никогда и не искал их. Казалось, это они его находили. Но ни разу в жизни ему не хотелось продлить связь с какой-нибудь красоткой, и уж тем более он никогда не стремился узнать о женщинах больше, чем это можно сделать в постели. Кэвина не интересовали человеческие достоинства его случайных подруг. Но, увидев Эллен Скарлет, он вдруг почувствовал в ней женщину, с которой можно проводить время не только в постели. Кэвин снова повернулся к Джеймсу.
– Странно, – проговорил он. – Что же это за недотрога, которую невозможно купить?
– Она – любовница лорда Ричарда Чэмбри, – сухо ответил Джеймс.
– Так что из того? Разве нельзя позвать к себе чью-нибудь любовницу?
– Можно, – согласился Джеймс. – Но только не эту, мой дорогой друг. И не стоит переходить дорогу барону Чэмбри, это очень опасно. Поговаривают, что он родственник лорд-канцлера. Племянник, что ли, – Джеймс неопределенно пожал плечами. – В общем, я точно не знаю, только советую тебе поскорее забыть Эллен. Барон ради нее пойдет на все. Полгода назад он насмерть заколол какого-то невежу, который осмелился проявить назойливость в отношении Эллен.
– О, тогда это действительно редкая женщина.
– Я вижу, ты не слишком внимательно слушаешь меня, – настойчиво продолжал Джеймс. – Кэвин, ты долго не был в Англии, а за это время здесь многое изменилось. Говорю тебе – забудь об этой женщине и не вспоминай ее.
Кэвин откинулся на спинку кресла. Единственно, о чем он сейчас не думал, так это о пьесе.
– Послушай, Джеймс, а как она сама относится к своему покровителю?
– Говорят, она без памяти влюблена в него. Эллен неразговорчива, она мало общается с актрисами и актерами. После спектаклей она стремится побыстрее уйти. Нет, она вполне довольна своей жизнью и ни о какой другой не мечтает. Это и неудивительно. – Джеймс повернулся к сцене. – Смотри, смотри, – зашептал он, дергая Кэвина за рукав камзола. – Вон она, Люси… Эх, хороша. Как она тебе? Ну посмотри же, какая аппетитная красотка. Она согласилась поехать с нами отужинать в таверну.
Кэвин нехотя глянул вниз, на сцену, где яркая, очень эффектная блондинка пела и танцевала на берегу пруда. У Джеймса оказался очень недурной вкус, Люси действительно была истинной красавицей. Но никакого сравнения с Эллен.
Кэвин ни слова больше не сказал о восхитительной рыжеволосой Эллен, но, когда пьеса закончилась и Джеймс повел его комнату, где отдыхали актеры, чтобы познакомить с Люси, он начал потихоньку отставать.
– Сюда, сюда, – говорил Джеймс, показывая ему на дверь, в которую толпой шли поклонники. Толпа галдящих студентов отрезала Джеймса от Кэвина. Студенты лезли вперед. Оказавшись рядом с ними, Джеймс тут же вытащил надушенный платок.
– Встретимся в карете! – крикнул Кэвин.
– Предупреждаю, что я твоим секундантом не буду! – ответил Джеймс, скрываясь в дверях.
Кэвин рассмеялся. Он и не собирался драться с бароном на дуэли из-за рыжеволосой красавицы. Но его непреодолимо тянуло к Эллен, и Кэвин решил просто поговорить с ней. «Что в том плохого?» – думал он.
Эллен Скарлет зашла за ширму, отгораживавшую ее уголок от остальной комнаты, и села перед зеркалом снять грим. Увидев перед собой отражение ярко-рыжей женщины, она непроизвольно улыбнулась.
Она откинула на спину длинный локон некогда темно-каштановых волос. Перекрасить их – это была идея Ричарда. Милый Ричард. Сколько добра он сделал. Даже когда она сменила имя, он продолжал помогать ей. И даже под его защитой Эллен все равно не чувствовала себя в безопасности. Ее до сих пор мучили кошмары. Порой ей снилось, что муж ее восстал из мертвых и вместе с герцогом Хантом собирается отомстить ей. Ханта она боялась особенно сильно, ведь он мог в любой момент найти ее. Да, первое время Эллен провела в постоянном страхе. Только когда Ричард добился, чтобы ее зачислили в труппу Его Величества, Эллен немного успокоилась. Актеры, клятвенно засвидетельствовавшие свою верность короне, считались людьми благонадежными. Арестовать актера, даже совершившего преступление, можно было только с письменного разрешения короля. Перекрасив волосы в другой цвет и поступив в театр, она и вправду словно стала другой. Всматриваясь в свое отражение, Эллен с удивлением отметила, что теперь ее взгляд стал уверенным и твердым.
Графиня Каролина Вакстон исчезла, вместо нее появилась актриса Эллен Скарлет. Изменилось не только имя, изменилась и она сама. Она всей душой полюбила театр, своих друзей-актеров, а Ричарда она просто боготворила. И не только потому, что была обязана ему своим спасением.
Когда Ричард впервые рассказал ей о том, что с ним сделали сарацины, она ужаснулась. Ричард не мог вступить в брак, и Эллен было безумно жалко его. Однако вскоре она поняла, что Ричард не принадлежит к мужчинам, требующим к себе жалости. Он не хотел ее. Как человек разумный, он смирился со своим положением, постарался забыть о своем недостатке и жил весело и беззаботно, находя радость в развлечениях, которых в жизни было великое множество. Эллен он не ограничивал ни в средствах, ни в действиях, но просил ее быть осмотрительной. Доброта и сердечность Ричарда, чувства, которые ранее никто не дарил ей в таком избытке, так сильно подействовали на нее, что она влюбилась. Да, да, влюбилась в Ричарда без памяти.
Как же переменилась жизнь Эллен! Впервые в жизни у нее был мужчина, который искренне любил ее и которому она отвечала взаимностью. Любовь эта была для нее чудом, подарком небес, и Эллен нисколько не беспокоилась, что ее отношения с Ричардом никогда не станут супружескими. Она, собственно, никогда и не думала об этом. Его нежные чувства к ней, его забота, то, в чем так нуждалась Эллен, покорили и успокоили ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Восстановление Лондона ознаменовалось расцветом пошлости, непристойности и разврата. Отовсюду веяло растлением и воровством. Казалось, сам воздух Лондона пропитан грехом и заражает своей отравой его жителей. Во всем чувствовался дикий разгул, в каждом жесте и каждом звуке сквозила похоть. Честность уступала место бесчестию.
Кэвину порой казалось, что все лондонцы без исключения, где бы они ни находились – дома ли, в многочисленных харчевнях и пивных, на улицах или магазинах, – заняты какими-то очень важными делами. Он не видел различия между аристократами, мечущимися по бирже, и шныряющими по улицам карманниками. Стремления и тех и других были направлены только на приобретение золота, разница заключалась лишь в том, что первые искали слитки, а вторые удовольствовались бы срезанными с камзола пуговицами. И поиски эти не прекращались ни на минуту. И эта всеобщая гонка за богатством напоминала сумасшествие, безумие, враз охватившее всю нацию. Вся Англия процветала, но Кэвин видел и обратную сторону обогащения – озабоченные и безрадостные лица аристократов, по духу и по сути своей ничем не отличающихся от уличных попрошаек.
Не прошло и двух дней, как Кэвин начал скучать по чистому и вольному воздуху американских колоний, по их необозримым пространствам, поражающим своей красотой и чарующей безмятежностью. Здесь, в Лондоне, ему было не по себе. Куда-то спешащие люди пугали его, он боялся затеряться в толпе и исчезнуть, словно раствориться. Но еще больше его страшила мысль стать таким же, как и все. Быть подхваченным волной стяжательства, закрутиться в золотом водовороте он не желал. Кэвин отвык от многолюдья. Он чувствовал себя в Лондоне неуютно, далеко не так спокойно и свободно, как в Мэриленде. Только там, на бескрайних просторах, на изрезанных чудесными бухтами землях, познал он, что такое настоящая свобода.
Собственно говоря, Кэвин не хотел ехать в Лондон. Вначале он намеревался послать в столицу своего представителя с прошением о приобретении новых земель. Пересечь океан его заставило письмо, полученное от поверенного его брата Уолдрона.
В письме, кстати, с неточно указанным адресом, отчего оно около двух месяцев бродило по колониям, сообщалось о печальной кончине графа Вакстона, убитого собственной женой, и о небольшом наследстве. Известие о смерти брата поразило Кэвина так сильно, что он решил немедленно ехать в Лондон. Но не погоня за титулом двигала им и не желание получить деньги, хотя и столь необходимые. Молодого графа Вакстона гнала в Лондон жажда восстановить справедливость.
Однако по приезде в Лондон он был удивлен еще больше. Как ему удалось выяснить, гнусную преступницу, бежавшую из дома в ночь убийства, не схватили и не предали суду. В то время когда его брат Уолдрон гнил в земле, его жена была жива и здорова. Несмотря на то, что Кэвин ни разу не видел свою невестку, он решил во что бы то ни стало найти ее и предать в руки правосудия. Он поклялся, что не покинет Англии до тех пор, пока не увидит жену Уолдрона на виселице.
Кэвин поднял голову и увидел изумленный взгляд Джеймса.
– Извини, Джеймс, я не расслышал твоих слов. Тут такой шум. Что ты сказал?
Джеймс наклонился и дружески похлопал Кэвина по руке. Оба друга были прекрасно одеты, великолепные бархатные костюмы дополняли золотые цепочки на груди и манжетах. У обоих были модные шляпы с перьями. У Кэвина – с более традиционным зеленым, у Джеймса – с ярко-красным, делавшим его похожим на петуха.
– Я сказал, что с тех пор, как ты отсюда уехал, Лондон здорово изменился, – добродушно произнес он.
Кэвин повернулся к окну и снова с удивлением взирал на крикливый, кичливый Лондон.
– Да, – ответил он, подтверждая свои слова кивком. – Лондон сильно изменился. Такой грязи раньше не было. На улицах полно народа, и по большей части карманники, – усмехнулся Кэвин. – По крайней мере, честное лицо стало здесь редкостью.
– Да, – кивнул Джеймс. – На запах золота, привезенного с собой Стюартом, сюда устремились многие. Правда, достанется оно не всем, кое-кому может и не хватить, – Джеймс многозначительно посмотрел на двоих приятелей, согласившихся составить компанию ему и Кэвину. Из всех четверых в действительности похвастать богатством мог только он. Это ему два года назад было выдано право именем короля захватывать иностранные суда, привилегия столь же почетная, сколь и высокооплачиваемая. – Да, преступников в Лондоне, конечно, многовато, – мрачно проговорил Джеймс. – Но что делать, это необходимая плата за процветание, – он скрестил руки на груди. – Но не стоит все изменения сводить к росту преступности и во всем видеть только плохое. Подожди, сейчас приедем в театр, и ты увидишь, что Лондону есть чем гордиться.
Кэвин удивленно поднял брови. Чтобы не обижать друга, он изо всех сил старался выказать заинтересованность его сообщениями, хотя на самом деле больше всего ему сейчас хотелось обратно домой. В руках у него находились кое-какие документы брата, и Кэвин надеялся с их помощью выйти на след его вдовы.
– Вот как? И чем же, по твоему мнению, покорит меня Лондон?
– Женщинами, – ответил Джеймс.
Кэвин заставил себя улыбнуться.
– Женщинами, говоришь?
Один из приятелей Джеймса, одетый в костюм бледно-лилового цвета, хлопнул по колену шляпой, украшенной пурпурным пером.
– И какими! – восхищенно воскликнул он. – Они поют, танцуют, ходят по сцене полуобнаженными. И кроме того, – посмеиваясь, проговорил он, – умеют развлекать своих гостей за вполне приемлемую плату. Наш друг, – он повернулся к Джеймсу, – как раз везет нас на такую вечеринку. После спектакля мадам Люси Мейнор согласилась поехать с нами в таверну отужинать.
Кэвин снова стал смотреть в окно. Карета подъезжала к зданию театра, над крышей которого развевался большой желтый флаг. Это был своего рода сигнал – в дни, когда спектакли не ставились, флагшток оставался сиротливо пустым.
– Увижу ль я женщину моей мечты? – проговорил Кэвин и с иронией улыбнулся.
Джеймс с приятелями захохотали, и Кэвина покоробило от их пошлого смеха. Прошло еще несколько минут, и карета остановилась. Кучер открыл дверцу, и друзья вышли на грязную улицу прямо возле театра.
Из двух городских театров только этот имел разрешение на постановку пьес. Они вошли внутрь, и Джеймс повел всю компанию в свою ложу. Располагалась она над самой сценой.
Спектакль – а ставили в тот день одну из шекспировских комедий – еще не начался, но воздух театра уже был пропитан предвкушением чего-то необычного. Такого острого ощущения Кэвину еще не приходилось испытывать. Именно сюда, в театр, по вечерам стекалась вся лондонская знать. Партер был заставлен скамейками, на которых, теснясь и толкая друг друга, сидело около сотни юношей. Все они, видимо, хорошо знали друг друга, перебрасывались сальными шутками и неестественно громко хохотали. Между скамейками сновали молодые девушки, предлагавшие зрителям апельсины и сладости. Они дружно потешались над мужчинами и высмеивали их напыщенных подружек. Прямо над партером, но немного ближе к сцене, находился разделенный на ложи балкон. Предназначался он для царственных особ и их гостей. Другой балкон, повыше, был заполнен дамами. Кэвин посмотрел туда и увидел ряды крикливо раскрашенных лиц, увешанные дорогими украшениями волосы, руки и шеи. Их непристойные ужимки и жесты были рассчитаны на привлечение внимания кавалеров. Кэвин предположил, что это в основном уставшие от однообразных бесчисленных романов дамы, решившие в театре показать подругам своих теперешних любовников и приобрести новых. Его предположения подтвердились, своим поведением они никак не напоминали добропорядочных супругов. Казалось, уставший от шестнадцатилетнего правления суровых пуритан Лондон вмиг превратился в огромный бордель и с безумным отчаянием наверстывал упущенное. В глазах рябило от вызывающе яркой косметики и крикливых цветов одежды, запрещенных при Кромвеле. Такие понятия, как верность, честь и чистота, канули в прошлое, в моду вошли бесстыдство и распущенность.
Кэвин сидел в первом ряду ложи, между Джеймсом и приятелем в бледно-лиловом костюме. Он равнодушно вслушивался в их беседу, но сам участия в ней не принимал. Наконец раздалось пение менестрелей, и занавес медленно пополз вверх. Зрители попритихли, взрывы смеха и громкий говор прекратились, уступив место перешептыванию.
Кэвин старательно вникал в сюжет комедии, но только до тех пор, пока на сцене не появилась очень красивая женщина с копной роскошных золотистых волос. Он подался вперед, пытаясь получше разглядеть красотку, но та вдруг исчезла в водовороте других актрис, появившихся на сцене. Кэвин поискал глазами и вновь нашел ее.
Роль у нее была маленькая, если не сказать крошечная, и совершенно незначительная. Но тем не менее, когда женщина выходила на освещенную лампами сцену, аудитория замирала. А юноши с ее появлением начинали приветственно кричать и топать ногами, да так громко, что заглушали игру актеров.
Длинные золотистые волосы актрисы волнами ниспадали ей на плечи и спину, окаймляя ее прекрасное лицо. Светлый костюм не мог скрыть ее прекрасную грудь, гибкое тело и длинные ноги. Соблазнительные формы и движения актрисы говорили о ее доступности, но не это привлекло внимание Кэвина. Он смотрел в ее выразительные карие глаза и видел в них искры радости. Они сияли счастьем и довольством, чувствами, как казалось Кэвину, в Лондоне совершенно потерянными.
Он легонько толкнул локтем в бок Джеймса и спросил:
– Как зовут ее?
– Кого?
Кэвин улыбнулся и кивнул в сторону сцены:
– Ты прекрасно догадываешься, о ком я говорю, Ноулз. Как зовут вон ту рыжеволосую красавицу?
Джеймс, посмеиваясь, шепнул на ухо другу:
– Понравилась? Неудивительно. Волнующая красотка.
Актриса заговорила, и Кэвин приложил палец к губам, делая знак Джеймсу помолчать.
Голос у актрисы оказался довольно низким, глубоким, но таким женственным. Он словно дышал томлением и глубоко затаенной страстью. Актриса закончила читать свою роль и направилась за кулисы.
Кэвин, не сводя глаз, смотрел вслед уходящей рыжеволосой красавице.
– Ее тоже можно нанять, как и остальных? – спросил он.
– Кого? Эллен Скарлет? – Джеймс иронично усмехнулся и полез в карман за табакеркой. – Боюсь, что нет.
– Я с удовольствием отужинал бы с ней.
– Не ты один, – ответил Джеймс. – С ней любой бы согласился отужинать, – губы Джеймса растянулись в циничной ухмылке. – Только придется тебе выбрать другую девушку, Кэвин. Посмотри, сколько их здесь. Говори, какую ты хочешь, а об остальном я позабочусь.
– Эллен Скарлет, – упрямо повторил тот. – Эллен Скарлет… – снова произнес он довольно громко, словно наслаждаясь звуком имени соблазнительной актрисы.
Впервые Кэвин был очарован, нет, ошеломлен и подавлен красотой женщины. Он не сторонился женщин, но никогда и не искал их. Казалось, это они его находили. Но ни разу в жизни ему не хотелось продлить связь с какой-нибудь красоткой, и уж тем более он никогда не стремился узнать о женщинах больше, чем это можно сделать в постели. Кэвина не интересовали человеческие достоинства его случайных подруг. Но, увидев Эллен Скарлет, он вдруг почувствовал в ней женщину, с которой можно проводить время не только в постели. Кэвин снова повернулся к Джеймсу.
– Странно, – проговорил он. – Что же это за недотрога, которую невозможно купить?
– Она – любовница лорда Ричарда Чэмбри, – сухо ответил Джеймс.
– Так что из того? Разве нельзя позвать к себе чью-нибудь любовницу?
– Можно, – согласился Джеймс. – Но только не эту, мой дорогой друг. И не стоит переходить дорогу барону Чэмбри, это очень опасно. Поговаривают, что он родственник лорд-канцлера. Племянник, что ли, – Джеймс неопределенно пожал плечами. – В общем, я точно не знаю, только советую тебе поскорее забыть Эллен. Барон ради нее пойдет на все. Полгода назад он насмерть заколол какого-то невежу, который осмелился проявить назойливость в отношении Эллен.
– О, тогда это действительно редкая женщина.
– Я вижу, ты не слишком внимательно слушаешь меня, – настойчиво продолжал Джеймс. – Кэвин, ты долго не был в Англии, а за это время здесь многое изменилось. Говорю тебе – забудь об этой женщине и не вспоминай ее.
Кэвин откинулся на спинку кресла. Единственно, о чем он сейчас не думал, так это о пьесе.
– Послушай, Джеймс, а как она сама относится к своему покровителю?
– Говорят, она без памяти влюблена в него. Эллен неразговорчива, она мало общается с актрисами и актерами. После спектаклей она стремится побыстрее уйти. Нет, она вполне довольна своей жизнью и ни о какой другой не мечтает. Это и неудивительно. – Джеймс повернулся к сцене. – Смотри, смотри, – зашептал он, дергая Кэвина за рукав камзола. – Вон она, Люси… Эх, хороша. Как она тебе? Ну посмотри же, какая аппетитная красотка. Она согласилась поехать с нами отужинать в таверну.
Кэвин нехотя глянул вниз, на сцену, где яркая, очень эффектная блондинка пела и танцевала на берегу пруда. У Джеймса оказался очень недурной вкус, Люси действительно была истинной красавицей. Но никакого сравнения с Эллен.
Кэвин ни слова больше не сказал о восхитительной рыжеволосой Эллен, но, когда пьеса закончилась и Джеймс повел его комнату, где отдыхали актеры, чтобы познакомить с Люси, он начал потихоньку отставать.
– Сюда, сюда, – говорил Джеймс, показывая ему на дверь, в которую толпой шли поклонники. Толпа галдящих студентов отрезала Джеймса от Кэвина. Студенты лезли вперед. Оказавшись рядом с ними, Джеймс тут же вытащил надушенный платок.
– Встретимся в карете! – крикнул Кэвин.
– Предупреждаю, что я твоим секундантом не буду! – ответил Джеймс, скрываясь в дверях.
Кэвин рассмеялся. Он и не собирался драться с бароном на дуэли из-за рыжеволосой красавицы. Но его непреодолимо тянуло к Эллен, и Кэвин решил просто поговорить с ней. «Что в том плохого?» – думал он.
Эллен Скарлет зашла за ширму, отгораживавшую ее уголок от остальной комнаты, и села перед зеркалом снять грим. Увидев перед собой отражение ярко-рыжей женщины, она непроизвольно улыбнулась.
Она откинула на спину длинный локон некогда темно-каштановых волос. Перекрасить их – это была идея Ричарда. Милый Ричард. Сколько добра он сделал. Даже когда она сменила имя, он продолжал помогать ей. И даже под его защитой Эллен все равно не чувствовала себя в безопасности. Ее до сих пор мучили кошмары. Порой ей снилось, что муж ее восстал из мертвых и вместе с герцогом Хантом собирается отомстить ей. Ханта она боялась особенно сильно, ведь он мог в любой момент найти ее. Да, первое время Эллен провела в постоянном страхе. Только когда Ричард добился, чтобы ее зачислили в труппу Его Величества, Эллен немного успокоилась. Актеры, клятвенно засвидетельствовавшие свою верность короне, считались людьми благонадежными. Арестовать актера, даже совершившего преступление, можно было только с письменного разрешения короля. Перекрасив волосы в другой цвет и поступив в театр, она и вправду словно стала другой. Всматриваясь в свое отражение, Эллен с удивлением отметила, что теперь ее взгляд стал уверенным и твердым.
Графиня Каролина Вакстон исчезла, вместо нее появилась актриса Эллен Скарлет. Изменилось не только имя, изменилась и она сама. Она всей душой полюбила театр, своих друзей-актеров, а Ричарда она просто боготворила. И не только потому, что была обязана ему своим спасением.
Когда Ричард впервые рассказал ей о том, что с ним сделали сарацины, она ужаснулась. Ричард не мог вступить в брак, и Эллен было безумно жалко его. Однако вскоре она поняла, что Ричард не принадлежит к мужчинам, требующим к себе жалости. Он не хотел ее. Как человек разумный, он смирился со своим положением, постарался забыть о своем недостатке и жил весело и беззаботно, находя радость в развлечениях, которых в жизни было великое множество. Эллен он не ограничивал ни в средствах, ни в действиях, но просил ее быть осмотрительной. Доброта и сердечность Ричарда, чувства, которые ранее никто не дарил ей в таком избытке, так сильно подействовали на нее, что она влюбилась. Да, да, влюбилась в Ричарда без памяти.
Как же переменилась жизнь Эллен! Впервые в жизни у нее был мужчина, который искренне любил ее и которому она отвечала взаимностью. Любовь эта была для нее чудом, подарком небес, и Эллен нисколько не беспокоилась, что ее отношения с Ричардом никогда не станут супружескими. Она, собственно, никогда и не думала об этом. Его нежные чувства к ней, его забота, то, в чем так нуждалась Эллен, покорили и успокоили ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42