23).
Безудержная жестокость Олимпийских Богов была на редкость
изощренной, хотя, должно быть, отражала самые обычные нормы
поведения той далекой эпохи. После канонизации Олимпийцев в
памяти последующих поколений элементы кровожадности как бы
стерлись. Сладкозвучным и опоэтизированным считается прозвище
Афины - Паллада. И мало кто вспоминает, что получено оно было
на поле битвы, где беспощадная Дева-воительница живьем содрала
кожу с гиганта Палласа (Палланта), за что и была присвоена
Афине кажущаяся столь поэтичной эпиклеса (прозвище) - Паллада.
К живодерным упражнениям прибегали и другие Олимпийцы.
Общеизвестно наказание, которому подверг Аполлон фригийца
Марсия, вздумавшего состязаться с Солнцебогом в игре на флейте:
с соперника также была живьем содрана кожа. Символ поверженной
Медусы и в последующие века продолжал играть для эллинов
магическую роль. Ее изображения очень часто помещались на
фронтонах и резных каменных плитах в храмах (рис. 24).
С точки зрения археологии смысла интерес представляет и
корневая основа имени Медуса. Слово "мед" в смысле сладкого
яства, вырабатываемого пчелами из нектара, одинаково звучит во
многих индоевропейских языках. Более того, близкие в звуковом
отношении слова, означающие "мед", обнаруживаются в
финно-угорских, китайском и японском языках. Возможно,
допустимо говорить о тотемическом значении "меда" или "пчелы"
для какой-либо доиндоевропейской этнической общности. (Что
касается названий "металл", "медь", всего спектра понятий,
связанных со словами "медицина", "медиум", "медитация",
"метеорология", "метод" и т.п., имен Медея и Мидас, народа
мидян и страны Мидии, а также Митании, то все они взаимосвязаны
с общей древней корневой основой "мед".) Таким образом, в
словосочетании Горгона Медуса проступают четыре русских корня:
"гор", "гон", "мед", "ус" ("уз"). Два из них наводят на
воспоминания о Хозяйке Медной горы, а горная сущность горгоны
приводит к возможному прочтению (или интерпретации): Горыня,
Горынишна, хотя индоевропейская семантика корневой основы "гор"
("гар") многозначна, да и в русском языке образуется целый
букет смыслов: "гореть", "горе", "горький", "гордый", "горло",
"город", "горб" и т.д.
Память о Горгоне Медусе у народов, во все времена
населявших территорию России, не прерывалась никогда. Змееногая
Богиня-Дева, которая вместе с Гераклом считалась греками
прародительницей скифского племени, не что иное, как
трансформированный образ Медусы. Лучшее доказательство тому не
вольное переложение мифов в Геродотовой "Истории", а подлинные
изображения, найденные при раскопках курганов (рис. 25).
Похожие лики змееногих дев в виде традиционных русских Сиринов
встречались до недавнего времени также на фронтонах и
наличниках северных крестьянских изб. Одно из таких резных
изображений украшает отдел народного искусства Государственного
Русского музея (Санкт-Петербург).
В русской культуре сохранилось и другое изображение
Медусы: в лубковой живопи-си XVIII века она предстает как
Мелуза (Мелузина) - дословно "мелкая" (см. Словарь В. Даля):
вокализация слова с заменой согласных звуков произведена по
типу народного переосмысления иноязычного слова "микроскоп" и
превращения его в русских говорах в "мелкоскоп". Однозначно
связанная в народном миросозерцании с морем, русская
Медуса-Мелуза обратилась в сказочную рыбу, не потеряв, однако,
ни человеческих, ни чудовищных черт: на лубочных картинках она
изображалась в виде царственной девы с короной на голове, а
вместо змеевидных волос у нее ноги и хвост, обращенные в змей
(рис. 26). Ничего рыбьего в самом образе русской Мелузы-Медусы
практически нет - рыбы ее просто окружают, свидетельствуя о
морской среде. Похоже, что русская изобразительная версия
гораздо ближе к тому исходному доэллинскому архетипу прекрасной
Морской царевны, которая в процессе Олимпийского религиозного
переворота была превращена в чудо-юдо. Память о древней
эллинско-славянской Медусе сохранилась и в средневековых
легендах о Деве Горгонии. Согласно славянским преданиям, она
знала язык всех животных. В дальнейшем в апокрифических
рукописях женский образ Горгоны превратился в "зверя Горгония":
его функции во многом остались прежними: он охраняет вход в рай
(то есть, другими словами, является стражем прохода к Островам
Блаженных).
В несколько другом обличии и с иными функциями предстает
Медуса в знаменитых древнерусских амулетах-"змеевиках".
Магический характер головы Медусы, изображенной в расходящихся
от нее во все стороны змеях, не вызывает никакого сомнения, его
защитительно-оберегательное предназначение такое же, как и на
щите Афины-Паллады или эгиде Зевса. (Сохранившаяся по сей день
культурологическая идиома "под эгидой" по существу своего
изначального смысла означает "под защитой Горгоны Медусы".)
Знаменательно и то, что тайный эзотерический смысл доэллинских
и гиперборейских верований дожил на русских амулетах чуть не до
наших дней: точная датировка даже позднейших находок является
крайне затруднительной. В христианскую эпоху неискоренимая вера
в магическую силу и действенность лика Медусы компенсировалась
тем, что на обратной стороне медальона с ее изображением
помещались рельефы христианских святых - Богоматери,
Михаила-Архангела, Козьмы и Демьяна и др. (рис.27).
До сих пор не дано сколь-нибудь удовлетворительного
объяснения происхождению и назначению русских "змеевиков".
Современному читателю о них практически ничего не известно: в
последние полвека - за малым исключением - публикуется
репродукция одного и того же медальона, правда, самого
известного - принадлежавшего когда-то Великому князю Владимиру
Мономаху, потерянного им на охоте и найденного случайно лишь в
прошлом веке (рис. 27-а). На самом деле "змеевиков" (в том
числе и византийского происхождения) известно, описано и
опубликовано множество44. И с каждого из них на нас смотрит
магический взгляд Девы-охранительницы Горгоны Медусы,
представляющей собой табуированный тотем.
Образ Лебединой девы Горгоны Медусы раскрывает наиболее
типичные черты тотемной символики - наследия почти что
недосягаемых глубин человеческой предыстории, сохранившегося по
сей день в соответствии с неписаными законами передачи традиций
и верований от поколения к поколению. Безвозвратно ушли в
прошлое гиперборейские времена - живы, однако, рожденные ими
символы. Среди них - лебедь - одна из наиболее почитаемых
русским народом птиц. Вместе с соколом он стал почти что
олицетворением Руси. И не только олицетворением. По
свидетельству византийского историка Х века императора
Константина Багрянородного, сама территория, где жили древние
руссы, именовалась Лебедией. Впоследствии это дало право
Велимиру Хлебникову назвать новую Россию "Лебедией будущего".
Точно так же и славяно-скифы, описанные Геродотом, именовались
"сколотами", то есть "с[о]колотами" - от русского слова
"сокол". В передаче арабских географов, описавших наших предков
задолго до введения христианства, их самоназвание звучало
практически по-геродотовски: "сакалиба" ("соколы"). Отсюда и
знаменитые "саки" - одно из названий славяно-скифов -
"скитальцев"-кочевников.
Почему же именно лебедь и почему сокол - две столь разные
птицы, друг с другом пребывающие в беспрестанной борьбе? Сокол
нападает, преследует; лебедь спасается, защищается. Но всегда
ли так? Ничуть! У Пушкина в "Сказке о царе Салтане", целиком
построенной на образах и сюжетах русского фольклора,
Лебедь-птица добивает и топит злодея-коршуна. В народной
символике коршун - ипостась сокола, а все хищные птицы едины
суть. В "Задонщине" - Слове Софония-рязанца соколы, кречеты,
ястребы совокупно олицетворяют ратников Дмитрия Донского и
перечисляются через запятую: "Ужо бо те соколе и кречеты,
белозерскыя ястребы борзо за Дон перелетели и ударилися о
многие стада гусиные и лебединые" (а чуть раньше были еще и
орлы). Потом это повторит Александр Блок: "Над вражьим станом,
как бывало, // И плеск и трубы лебедей". Лебедь также во многом
собирательный символ. В русском фольклоре вообще считается
нормой нерасчлененный образ "гуси-лебеди". В "Задонщине" они
оказались наложенными на Мамаеву орду (рис. 28). Исторически
это вполне объяснимо: сходная птицезвериная символика
распространена у разных народов.
Откуда же она взялась? Как и другие "вечные образы",
русский лебедь и русский сокол - наследие тех древнейших
верований и обычаев человеческой предыстории, когда само
человечество, его праязык и пракультура были нерасчленены, а
вместо современной палитры народов царил мир тотемов, тотемного
мышления и тотемных привязанностей. В те далекие времена люди
не отделяли себя от природы, видели в животных и растениях себе
подобных - защитников и союзников.
Тотем - слово экзотического происхождения, взято из языка
североамериканских индейцев, в научный оборот введено в прошлом
веке. А родилось оно в той самой поэтической стране оджибуэев,
с упоминания которой (среди прочих) начинается "Песнь о
Гайавате" Генри Лонгфелло. Переводится "тотем" как "его род" и
означает родовую принадлежность, но не по семейным узам, а по
объединению себя и своего рода-племени с каким-либо животным,
растением, стихией (например, водой, ветром, молнией) или
предметом (например, камнем). Несмотря на кажущуюся нерусскость
понятия "тотем", оно созвучно самым что ни на есть русским
словам "отец", "отчество", "отчим" и т.п. В собственно
индейской вокализации слово "ототем" ("тотем") произносилось
как "оте-отем", где "оте" означает "род", а "отем" -
местоимение "его" (по совокупности получается "его род"), а
индейский корень "оте" полностью совпадает с русским
наименованием отцовской принадлежности. Аналогичные параллели
нетрудно отыскать и в других индоевропейских и
неиндоевропейских (например, тюркских) языках, ввиду былой
общности языков, верований, обычаев и, соответственно, тотемов.
Для чего нужны тотемы и почему они появились? Каждому
человеку необходимо отличать себя от других. На персональном
или семейном уровне никаких проблем не возникает. Но как
подчеркнуть свою уникальность и неповторимость на уровне рода,
племени, этноса? Вот здесь-то и выработалась традиция
различаться по тотемам, связав себя неразрывными узами с миром
живой и неживой природы. В прошлом и по существу тотемизм
предполагал полную идентификацию с конкретным животным
(растением, предметом), включение их в систему "человек-тотем",
где они полностью растворялись друг в друге. В этой
взаимосвязанной системе тотему отводилась роль оберега: он
охранял, защищал человека, помогал ему в трудных ситуациях
(отсюда все сказочные животные - помощники). В свою очередь,
все тотемические животные и растения табуированы: то, что
считалось тотемом, нельзя было убивать, обижать, употреблять в
пищу. Тотему поклонялись, ему приносились жертвы, он
прославлялся и изображался всеми доступными способами.
Тотемы бывают родоплеменными, половозрастными, семейными и
индивидуальными. Наиболее устойчивыми, сохраняющими свои
регулятивные функции на протяжении веков и тысячелетий,
оказываются клановые и племенные тотемы, их охранительная и
объединительная семантика передается от поколения к поколению и
на определенных стадиях общественного развития может
закрепляться в форме геральдической символики: именно таково
происхождение многочисленных львов, орлов и иных животных на
государственных и дворянских гербах. До нынешних времен,
однако, - если брать историю индоевропейской культурной
традиции - сохранилась лишь малая часть тотемической символики
прошлого, да и то преимущественно в виде культурных памятников
или исторических, беллетристических и фольклорных текстов.
Только в памяти, материализованной в рисунках, рельефах,
скульптурах или зафиксированных преданиях, сохранились данные о
тотемических верованиях древних народов.
Множество пережитков тотемизма отмечено в религии Древнего
Египта: десятки зверей, птиц, пресмыкающихся, рыб, насекомых,
среди которых быки и коровы, козлы и бараны, кошки и собаки,
обезьяны и свиньи, львы и гиппопотамы, соколы и ибисы, змеи и
крокодилы, скарабеи и скорпионы и т.д. и т.п. На Крите
почитался бык и обоюдосторонний топор-секира. Фетишизация
топора как боевого оружия и многофункционального орудия труда
была повсеместно распространена среди древнего населения
Старого и Нового Света, уходя своими корнями в эпоху Каменного,
Бронзового и Железного веков. Славяно-русская культура
изобилует не только разнообразными натуральными топорами,
возведенными, к примеру, у карпатских славян в особый культ, но
также разного рода имитациями в виде украшений-подвесок,
амулетов-оберегов (в том числе и солярными знаками) и даже
детскими игрушками - все это было широко распространено на
Руси вплоть до татаро-монгольского нашествия.
В Древнем Риме наиболее экзотическим тотемом был дятел, а
наиболее известным - волк (Капитолийская волчица, выкормившая
Ромула и Рема). У галлов название племен давалось по именам
тотемов - быки, кабаны, вороны. Такой же обычай существовал и
у других нецивилизованных народов. Многообразные рудименты
тотемизма обнаруживаются в традициях и верованиях Древней
Греции. Общим для всех эллинов считалось их происхождение от
рыб. Особые тотемы имели отдельные племена и народы: считалось,
что мирмодоняне произошли от муравьев, фракийцы и аркадцы - от
медведей, ликийцы - от собаки, фивяне - от ласки. Несомненные
отпечатки тотемизма носят и предания об оборотничестве,
распространенные во всех древних культурах. Животное или
растение, в которое обращается мифологический или сказочный
персонаж, в конечном счете и может представлять тотем
какого-либо конкретного племени, клана, семьи, округи, города
или святилища.
Греческая мифология особенно богата превращениями Богов и
героев в животных, растения и некоторые неодушевленные объекты
(камни, скалы, звезды). В мифах и их поэтических переложениях
(Овидий написал на эту тему 15 книг, объединенных в знаменитые
"Метаморфозы") зафиксированы оборотничества: Зевса - в быка;
Гелиоса - во льва, вепря, пантеру; Афины - в оленя, спутников
Одиссея - в свиней и т.д. Тотемическое происхождение имеют и
атрибуты-символы Олимпийских Богов: орел Зевса, сова Афины,
лебедь, сокол, дельфин Аполлона, голубь Афродиты, конь
Посейдона. Зафиксировано также почитание Геры в виде коровы, а
Артемиды - с лошадиной головой (в Фигалии). Тотемическая
история эллинов нашла опоэтизированное отображение во многих
мифологических сюжетах. Без учета тотемного прошлого трудно, к
примеру, понять, почему в Древней Греции был столь популярен
миф о Калидонской охоте (в ней приняли участие многие из
знаменитых героев Эллады). С точки зрения современного читателя
охота на кабана - пусть даже очень большого - достаточно
заурядное событие. Но если взглянуть на него сквозь
тотемическую призму, все предстает в ином обличии: Калидонская
охота символизирует победу над тотемом вепря (кабана) в период
разложения протоэтносов. Хорошо известно, что в древней Европе
тотем вепря в наибольшей степени был распространен среди
кельтов. Потому-то и в мифе об охоте на вепря за позднейшими
наслоениями и дополнениями недвусмысленно просматривается былое
противоборство между эллинскими и кельтскими племенами и
поражение кельтов (тотема вепря) в этой, должно быть, весьма
долгой и нелегкой борьбе.
Русская и славянская культура знает тотемизм в основном в
форме пережитков, рудиментов, запретов. Данный вопрос был
глубоко исследован в ряде фундаментальных работ замечательного
русского этнографа и фольклориста Дмитрия Константиновича
Зеленина (1878 - 1954): "Тотемический культ деревьев у
русских и белорусов" (1933 г.), "Идеологическое перенесение на
диких животных социально-родовой организации людей" (1935 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Безудержная жестокость Олимпийских Богов была на редкость
изощренной, хотя, должно быть, отражала самые обычные нормы
поведения той далекой эпохи. После канонизации Олимпийцев в
памяти последующих поколений элементы кровожадности как бы
стерлись. Сладкозвучным и опоэтизированным считается прозвище
Афины - Паллада. И мало кто вспоминает, что получено оно было
на поле битвы, где беспощадная Дева-воительница живьем содрала
кожу с гиганта Палласа (Палланта), за что и была присвоена
Афине кажущаяся столь поэтичной эпиклеса (прозвище) - Паллада.
К живодерным упражнениям прибегали и другие Олимпийцы.
Общеизвестно наказание, которому подверг Аполлон фригийца
Марсия, вздумавшего состязаться с Солнцебогом в игре на флейте:
с соперника также была живьем содрана кожа. Символ поверженной
Медусы и в последующие века продолжал играть для эллинов
магическую роль. Ее изображения очень часто помещались на
фронтонах и резных каменных плитах в храмах (рис. 24).
С точки зрения археологии смысла интерес представляет и
корневая основа имени Медуса. Слово "мед" в смысле сладкого
яства, вырабатываемого пчелами из нектара, одинаково звучит во
многих индоевропейских языках. Более того, близкие в звуковом
отношении слова, означающие "мед", обнаруживаются в
финно-угорских, китайском и японском языках. Возможно,
допустимо говорить о тотемическом значении "меда" или "пчелы"
для какой-либо доиндоевропейской этнической общности. (Что
касается названий "металл", "медь", всего спектра понятий,
связанных со словами "медицина", "медиум", "медитация",
"метеорология", "метод" и т.п., имен Медея и Мидас, народа
мидян и страны Мидии, а также Митании, то все они взаимосвязаны
с общей древней корневой основой "мед".) Таким образом, в
словосочетании Горгона Медуса проступают четыре русских корня:
"гор", "гон", "мед", "ус" ("уз"). Два из них наводят на
воспоминания о Хозяйке Медной горы, а горная сущность горгоны
приводит к возможному прочтению (или интерпретации): Горыня,
Горынишна, хотя индоевропейская семантика корневой основы "гор"
("гар") многозначна, да и в русском языке образуется целый
букет смыслов: "гореть", "горе", "горький", "гордый", "горло",
"город", "горб" и т.д.
Память о Горгоне Медусе у народов, во все времена
населявших территорию России, не прерывалась никогда. Змееногая
Богиня-Дева, которая вместе с Гераклом считалась греками
прародительницей скифского племени, не что иное, как
трансформированный образ Медусы. Лучшее доказательство тому не
вольное переложение мифов в Геродотовой "Истории", а подлинные
изображения, найденные при раскопках курганов (рис. 25).
Похожие лики змееногих дев в виде традиционных русских Сиринов
встречались до недавнего времени также на фронтонах и
наличниках северных крестьянских изб. Одно из таких резных
изображений украшает отдел народного искусства Государственного
Русского музея (Санкт-Петербург).
В русской культуре сохранилось и другое изображение
Медусы: в лубковой живопи-си XVIII века она предстает как
Мелуза (Мелузина) - дословно "мелкая" (см. Словарь В. Даля):
вокализация слова с заменой согласных звуков произведена по
типу народного переосмысления иноязычного слова "микроскоп" и
превращения его в русских говорах в "мелкоскоп". Однозначно
связанная в народном миросозерцании с морем, русская
Медуса-Мелуза обратилась в сказочную рыбу, не потеряв, однако,
ни человеческих, ни чудовищных черт: на лубочных картинках она
изображалась в виде царственной девы с короной на голове, а
вместо змеевидных волос у нее ноги и хвост, обращенные в змей
(рис. 26). Ничего рыбьего в самом образе русской Мелузы-Медусы
практически нет - рыбы ее просто окружают, свидетельствуя о
морской среде. Похоже, что русская изобразительная версия
гораздо ближе к тому исходному доэллинскому архетипу прекрасной
Морской царевны, которая в процессе Олимпийского религиозного
переворота была превращена в чудо-юдо. Память о древней
эллинско-славянской Медусе сохранилась и в средневековых
легендах о Деве Горгонии. Согласно славянским преданиям, она
знала язык всех животных. В дальнейшем в апокрифических
рукописях женский образ Горгоны превратился в "зверя Горгония":
его функции во многом остались прежними: он охраняет вход в рай
(то есть, другими словами, является стражем прохода к Островам
Блаженных).
В несколько другом обличии и с иными функциями предстает
Медуса в знаменитых древнерусских амулетах-"змеевиках".
Магический характер головы Медусы, изображенной в расходящихся
от нее во все стороны змеях, не вызывает никакого сомнения, его
защитительно-оберегательное предназначение такое же, как и на
щите Афины-Паллады или эгиде Зевса. (Сохранившаяся по сей день
культурологическая идиома "под эгидой" по существу своего
изначального смысла означает "под защитой Горгоны Медусы".)
Знаменательно и то, что тайный эзотерический смысл доэллинских
и гиперборейских верований дожил на русских амулетах чуть не до
наших дней: точная датировка даже позднейших находок является
крайне затруднительной. В христианскую эпоху неискоренимая вера
в магическую силу и действенность лика Медусы компенсировалась
тем, что на обратной стороне медальона с ее изображением
помещались рельефы христианских святых - Богоматери,
Михаила-Архангела, Козьмы и Демьяна и др. (рис.27).
До сих пор не дано сколь-нибудь удовлетворительного
объяснения происхождению и назначению русских "змеевиков".
Современному читателю о них практически ничего не известно: в
последние полвека - за малым исключением - публикуется
репродукция одного и того же медальона, правда, самого
известного - принадлежавшего когда-то Великому князю Владимиру
Мономаху, потерянного им на охоте и найденного случайно лишь в
прошлом веке (рис. 27-а). На самом деле "змеевиков" (в том
числе и византийского происхождения) известно, описано и
опубликовано множество44. И с каждого из них на нас смотрит
магический взгляд Девы-охранительницы Горгоны Медусы,
представляющей собой табуированный тотем.
Образ Лебединой девы Горгоны Медусы раскрывает наиболее
типичные черты тотемной символики - наследия почти что
недосягаемых глубин человеческой предыстории, сохранившегося по
сей день в соответствии с неписаными законами передачи традиций
и верований от поколения к поколению. Безвозвратно ушли в
прошлое гиперборейские времена - живы, однако, рожденные ими
символы. Среди них - лебедь - одна из наиболее почитаемых
русским народом птиц. Вместе с соколом он стал почти что
олицетворением Руси. И не только олицетворением. По
свидетельству византийского историка Х века императора
Константина Багрянородного, сама территория, где жили древние
руссы, именовалась Лебедией. Впоследствии это дало право
Велимиру Хлебникову назвать новую Россию "Лебедией будущего".
Точно так же и славяно-скифы, описанные Геродотом, именовались
"сколотами", то есть "с[о]колотами" - от русского слова
"сокол". В передаче арабских географов, описавших наших предков
задолго до введения христианства, их самоназвание звучало
практически по-геродотовски: "сакалиба" ("соколы"). Отсюда и
знаменитые "саки" - одно из названий славяно-скифов -
"скитальцев"-кочевников.
Почему же именно лебедь и почему сокол - две столь разные
птицы, друг с другом пребывающие в беспрестанной борьбе? Сокол
нападает, преследует; лебедь спасается, защищается. Но всегда
ли так? Ничуть! У Пушкина в "Сказке о царе Салтане", целиком
построенной на образах и сюжетах русского фольклора,
Лебедь-птица добивает и топит злодея-коршуна. В народной
символике коршун - ипостась сокола, а все хищные птицы едины
суть. В "Задонщине" - Слове Софония-рязанца соколы, кречеты,
ястребы совокупно олицетворяют ратников Дмитрия Донского и
перечисляются через запятую: "Ужо бо те соколе и кречеты,
белозерскыя ястребы борзо за Дон перелетели и ударилися о
многие стада гусиные и лебединые" (а чуть раньше были еще и
орлы). Потом это повторит Александр Блок: "Над вражьим станом,
как бывало, // И плеск и трубы лебедей". Лебедь также во многом
собирательный символ. В русском фольклоре вообще считается
нормой нерасчлененный образ "гуси-лебеди". В "Задонщине" они
оказались наложенными на Мамаеву орду (рис. 28). Исторически
это вполне объяснимо: сходная птицезвериная символика
распространена у разных народов.
Откуда же она взялась? Как и другие "вечные образы",
русский лебедь и русский сокол - наследие тех древнейших
верований и обычаев человеческой предыстории, когда само
человечество, его праязык и пракультура были нерасчленены, а
вместо современной палитры народов царил мир тотемов, тотемного
мышления и тотемных привязанностей. В те далекие времена люди
не отделяли себя от природы, видели в животных и растениях себе
подобных - защитников и союзников.
Тотем - слово экзотического происхождения, взято из языка
североамериканских индейцев, в научный оборот введено в прошлом
веке. А родилось оно в той самой поэтической стране оджибуэев,
с упоминания которой (среди прочих) начинается "Песнь о
Гайавате" Генри Лонгфелло. Переводится "тотем" как "его род" и
означает родовую принадлежность, но не по семейным узам, а по
объединению себя и своего рода-племени с каким-либо животным,
растением, стихией (например, водой, ветром, молнией) или
предметом (например, камнем). Несмотря на кажущуюся нерусскость
понятия "тотем", оно созвучно самым что ни на есть русским
словам "отец", "отчество", "отчим" и т.п. В собственно
индейской вокализации слово "ототем" ("тотем") произносилось
как "оте-отем", где "оте" означает "род", а "отем" -
местоимение "его" (по совокупности получается "его род"), а
индейский корень "оте" полностью совпадает с русским
наименованием отцовской принадлежности. Аналогичные параллели
нетрудно отыскать и в других индоевропейских и
неиндоевропейских (например, тюркских) языках, ввиду былой
общности языков, верований, обычаев и, соответственно, тотемов.
Для чего нужны тотемы и почему они появились? Каждому
человеку необходимо отличать себя от других. На персональном
или семейном уровне никаких проблем не возникает. Но как
подчеркнуть свою уникальность и неповторимость на уровне рода,
племени, этноса? Вот здесь-то и выработалась традиция
различаться по тотемам, связав себя неразрывными узами с миром
живой и неживой природы. В прошлом и по существу тотемизм
предполагал полную идентификацию с конкретным животным
(растением, предметом), включение их в систему "человек-тотем",
где они полностью растворялись друг в друге. В этой
взаимосвязанной системе тотему отводилась роль оберега: он
охранял, защищал человека, помогал ему в трудных ситуациях
(отсюда все сказочные животные - помощники). В свою очередь,
все тотемические животные и растения табуированы: то, что
считалось тотемом, нельзя было убивать, обижать, употреблять в
пищу. Тотему поклонялись, ему приносились жертвы, он
прославлялся и изображался всеми доступными способами.
Тотемы бывают родоплеменными, половозрастными, семейными и
индивидуальными. Наиболее устойчивыми, сохраняющими свои
регулятивные функции на протяжении веков и тысячелетий,
оказываются клановые и племенные тотемы, их охранительная и
объединительная семантика передается от поколения к поколению и
на определенных стадиях общественного развития может
закрепляться в форме геральдической символики: именно таково
происхождение многочисленных львов, орлов и иных животных на
государственных и дворянских гербах. До нынешних времен,
однако, - если брать историю индоевропейской культурной
традиции - сохранилась лишь малая часть тотемической символики
прошлого, да и то преимущественно в виде культурных памятников
или исторических, беллетристических и фольклорных текстов.
Только в памяти, материализованной в рисунках, рельефах,
скульптурах или зафиксированных преданиях, сохранились данные о
тотемических верованиях древних народов.
Множество пережитков тотемизма отмечено в религии Древнего
Египта: десятки зверей, птиц, пресмыкающихся, рыб, насекомых,
среди которых быки и коровы, козлы и бараны, кошки и собаки,
обезьяны и свиньи, львы и гиппопотамы, соколы и ибисы, змеи и
крокодилы, скарабеи и скорпионы и т.д. и т.п. На Крите
почитался бык и обоюдосторонний топор-секира. Фетишизация
топора как боевого оружия и многофункционального орудия труда
была повсеместно распространена среди древнего населения
Старого и Нового Света, уходя своими корнями в эпоху Каменного,
Бронзового и Железного веков. Славяно-русская культура
изобилует не только разнообразными натуральными топорами,
возведенными, к примеру, у карпатских славян в особый культ, но
также разного рода имитациями в виде украшений-подвесок,
амулетов-оберегов (в том числе и солярными знаками) и даже
детскими игрушками - все это было широко распространено на
Руси вплоть до татаро-монгольского нашествия.
В Древнем Риме наиболее экзотическим тотемом был дятел, а
наиболее известным - волк (Капитолийская волчица, выкормившая
Ромула и Рема). У галлов название племен давалось по именам
тотемов - быки, кабаны, вороны. Такой же обычай существовал и
у других нецивилизованных народов. Многообразные рудименты
тотемизма обнаруживаются в традициях и верованиях Древней
Греции. Общим для всех эллинов считалось их происхождение от
рыб. Особые тотемы имели отдельные племена и народы: считалось,
что мирмодоняне произошли от муравьев, фракийцы и аркадцы - от
медведей, ликийцы - от собаки, фивяне - от ласки. Несомненные
отпечатки тотемизма носят и предания об оборотничестве,
распространенные во всех древних культурах. Животное или
растение, в которое обращается мифологический или сказочный
персонаж, в конечном счете и может представлять тотем
какого-либо конкретного племени, клана, семьи, округи, города
или святилища.
Греческая мифология особенно богата превращениями Богов и
героев в животных, растения и некоторые неодушевленные объекты
(камни, скалы, звезды). В мифах и их поэтических переложениях
(Овидий написал на эту тему 15 книг, объединенных в знаменитые
"Метаморфозы") зафиксированы оборотничества: Зевса - в быка;
Гелиоса - во льва, вепря, пантеру; Афины - в оленя, спутников
Одиссея - в свиней и т.д. Тотемическое происхождение имеют и
атрибуты-символы Олимпийских Богов: орел Зевса, сова Афины,
лебедь, сокол, дельфин Аполлона, голубь Афродиты, конь
Посейдона. Зафиксировано также почитание Геры в виде коровы, а
Артемиды - с лошадиной головой (в Фигалии). Тотемическая
история эллинов нашла опоэтизированное отображение во многих
мифологических сюжетах. Без учета тотемного прошлого трудно, к
примеру, понять, почему в Древней Греции был столь популярен
миф о Калидонской охоте (в ней приняли участие многие из
знаменитых героев Эллады). С точки зрения современного читателя
охота на кабана - пусть даже очень большого - достаточно
заурядное событие. Но если взглянуть на него сквозь
тотемическую призму, все предстает в ином обличии: Калидонская
охота символизирует победу над тотемом вепря (кабана) в период
разложения протоэтносов. Хорошо известно, что в древней Европе
тотем вепря в наибольшей степени был распространен среди
кельтов. Потому-то и в мифе об охоте на вепря за позднейшими
наслоениями и дополнениями недвусмысленно просматривается былое
противоборство между эллинскими и кельтскими племенами и
поражение кельтов (тотема вепря) в этой, должно быть, весьма
долгой и нелегкой борьбе.
Русская и славянская культура знает тотемизм в основном в
форме пережитков, рудиментов, запретов. Данный вопрос был
глубоко исследован в ряде фундаментальных работ замечательного
русского этнографа и фольклориста Дмитрия Константиновича
Зеленина (1878 - 1954): "Тотемический культ деревьев у
русских и белорусов" (1933 г.), "Идеологическое перенесение на
диких животных социально-родовой организации людей" (1935 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59