Епископ ждала, пока принцесса Сапиентия спешится, только потом спустилась со ступеней, чтобы поприветствовать ее и принца Эккехарда. Статус и звание прибывших гостей во многом были мерилом того, как она приветствовала гостей. Если бы король Генрих приехал в Хайдельберг, она вышла бы встречать его за городские ворота. А маркграф Виллам вынужден был бы зайти к ней во дворец, где она ожидала бы его приветствий.Сапиентия и Эккехард прикоснулись губами к ее руке, как предписывал ее духовный сан, а она поцеловала их в щеки, что свидетельствовало о родстве между ними. Но сходство было достаточно сложно обнаружить. Альберада была старше Генриха, жизнь ее приближалась к закату. За этот год, прошедший со свадьбы Сапиентии и Бояна, она заметно постарела. Волосы стали белыми, словно припорошенные инеем; спина сгорбилась под тяжестью епископского облачения.Она отвернулась от племянников, желая поприветствовать Бояна и узнать тех, кто с ними прибыл, был ли кто-нибудь из них достоин ее внимания. Ханна не могла понять, собирается ли она приветствовать мать Бояна, ожидавшую далеко в фургоне, или проигнорировать ее присутствие, но вдруг заметила, что фургон медленно отвозят к гостевому крылу дворца.Если даже епископ Альберада и заметила это, то виду не подала.— Давайте пройдем внутрь, не будем стоять на холоде. Мне жаль, что не могу встретить вас добрыми вестями, к сожалению, неприятности окружают нас на каждом шагу.— Какие новости? — спросила Сапиентия нетерпеливо. За время долгого путешествия принцесса похорошела; нехватка мудрости с лихвой компенсировалась энтузиазмом и особым блеском в глазах, когда она была чем-то заинтересована.— Армии куманов напали на поленийские города Мирник и Гирдст. Гирдст сожжен дотла, королевская крепость и новая церковь разрушены.— Какие ужасные новости! — воскликнула леди Берта, которая стояла по левую руку от Сапиентии.— Но есть и гораздо худшее. — Начал накрапывать дождь, от которого становилось все холоднее. — Король Полении мертв, его супруга, королева Сфилди, — узница куманов, его брат, принц Волоклас, заключил мир с куманами, чтобы сохранить свою жизнь и земли. Эти новости мы услышали от герцога Болесласа. — Она указала на дворянина, стоящего на несколько ступеней повыше. В моем дворце он нашел убежище для себя и своей семьи.— Кто правит народом Полении, если их король мертв? — спросил Боян.Очевидно, герцог Болеслас недостаточно хорошо владел вендийским, поэтому Альберада ответила за него.— Единственная оставшаяся в живых дочь короля Сфиацлева бежала на восток в земли язычников старвиков искать помощи. Мне продолжать?Боян рассмеялся.— Только если мне предложат вина, запивать эти горькие новости. Без вина в этом месяце ничего не идет.— Пройдемте в зал! — воскликнула епископ, потрясенная скорее этим заявлением, чем поражением Полении. Возможно, она просто хотела уйти с дождя. Ее служащие поспешно удалились, чтобы закончить все необходимые приготовления. — Конечно, вино есть.— Тогда не боюсь услышать ваши новости. Не все еще потеряно, если в погребах есть вино.Епископ Альберада устроила празднество, соответствующее ее положению королевской незаконнорожденной дочери. Благодаря ее родству с королевской семьей Полении, тридцать лет назад ей было дозволено принять епархию в Хайдельберге, через некоторое время после того, как она прибыла туда молодой девушкой. Одна из тетушек короля Сфиацлева содержала пленных, захваченных во время войн между Вендаром и Поленией, которые развернулись пятьдесят лет назад, и эту молодую дворянку отдали в наложницы юному Арнульфу, чтобы усмирить его любовный пыл, пока он ожидал, когда его нареченная Беренгария Варрийская достигнет брачного возраста. Долгие годы Альберада наблюдала за тем, как разрастался город Хайдельберг, благородные семейства Полении были почти все обращены в дайсаний-скую веру надлежащим образом.Епископ напомнила им о своем успешном вкладе в развитие города, пока наливали вино и подавали первые блюда.— Именно поэтому я боюсь за дочь Сфиацлева, принцессу Ринку. Стравики всегда упорно придерживались своих языческих заблуждений. Что, если они заставят ее выйти замуж за одного из князьков? Она может стать вероотступницей или, того хуже, попасть в лапы аретузцев; известно, что стравики торгуют мехами и рабами с аретузцами в обмен на золото. Что известно о твоем отце, Сапиентия? Надеюсь, он скоро прибудет на восток, мы очень нуждаемся в его присутствии здесь.Сапиентия взглянула на Ханну, стоящую позади нее.— Эта «орлица» сообщила последние вести, — сказала она таким тоном, будто заранее всю вину перекладывала на Ханну, независимо от того, насколько печальными были новости. — Король Генрих выступает в южном направлении к Аосте. Он отправил армию из двух сотен «львов» и около пятидесяти всадников, хотя я умоляла его, ведь мы находимся в отчаянном положении.— Он желает корону императора, — сказала Альберада.— Интересно, для чего нужна корона императора, если восток охватили пожары, — размышлял Боян.— Не только поэтому тревожно сейчас. — Альберада жестом приказала слуге наполнить кубки за столом. — Корона императора поможет обеспечить стабильность и верный порядок наследования, нарушенный нашептываниями Врага. Набеги куманов божье наказание для нас, за все наши прегрешения. Каждый день мои священнослужители рассказывают мне все новые и новые истории о том, как низко мы пали и увязли во грехе.В течение многих дней приходилось питаться кое-как, не есть досыта, поэтому сейчас Ханна была рада, что вынуждена прислуживать, это подразумевало, что можно доесть то, что останется нетронутым. На смену блюду из тушеных угрей принесли жареного лебедя, говядину и пряные колбаски из оленины. Несмотря на запрещение епископа поддаваться греху чревоугодия, все ели с огромным удовольствием, и, конечно, много всего оставалось и слугам, и собакам.Принц Боян умело направлял беседу в нужное ему русло, расспрашивая о самом интересном — о войне.— Мы должны провести здесь всю зиму.— Безусловно, набеги куманов прекратятся зимой. — Без брони и плаща Сапиентия казалась намного меньше. Ростом и шириной плеч она была не в отца, но за долгие месяцы военных походов принцесса значительно окрепла по сравнению со временем до брака.Боян рассмеялся.— Неужели моя королева устала от войны?— Конечно нет! — Сапиентия всегда стремилась показать себя с лучшей стороны, когда Боян обращал на нее повышенное внимание. Ей всегда не хватало его похвалы, и только принц знал, как и когда польстить своей супруге. — Но никто никогда не сражается во время зимы.— Нет, ваше высочество, — произнес Брешиус, перехватив инициативу у Бояна так ловко, будто они до этого долго репетировали. — Куманы известны своей привычкой нападать зимой, когда скованные льдом дороги начинают подтаивать, превращаясь в кашеобразную массу. Снег их не остановит. Ничто их не остановит, разве что потоки воды. Но даже тогда они заставляют знающих пленных строить мосты и показывать им, как переходить реки вброд или переправляться через них.— Я подготовилась к осаде, — сказала Альберада. — Хотя, — добавила она неодобрительно, — разные бывают осады.Немного дальше за столом лорд Уичман пил вино вместе со своими близкими друзьями. Его посадили рядом с лордом Дитрихом, но, несмотря на грубые шутки и предложения, Уичман никак не мог расшевелить Дитриха, либо заставить его присоединиться к нему, либо вывести из терпения. Потеряв всякую надежду, он обратил свое внимание на служанку, находящуюся рядом.— Если вы собираетесь провести здесь зиму, принц Боян, то я должна быть уверена, что присутствие вашей армии не нарушит размеренную жизнь горожан.— Это также и моя армия! — воскликнула Сапиентия. — И я не допущу дерзости или нарушения спокойствия.— Конечно, дорогая племянница, — ответила Альберада, стараясь успокоить ее. Ханна поняла, что она будет продолжать уговаривать Сапиентию, потому что, как и каждый присутствующий, знала, кто действительно командовал этой армией. — Я надеюсь, вы обратите внимание на то, как ведет себя вендийская часть армии, тогда как принца Бояна я попрошу держать порядок среди унгрийцев.Боян рассмеялся.— Мои братья унгрийцы не причинят неприятностей, в противном случае они будут вынуждены сломать свои мечи по моему приказу.— Я не одобряю таких крайних мер, — чопорно произнесла Альберада, — но надеюсь, что ваши солдаты стремятся к сохранению мира и спокойствия, а не к его разрушению.На причудливо украшенном блюде слуги подали аппетитную пряную закуску из жареных груш, смешанных с фенхелем и лакрицей, что способствовало лучшему пищеварению, поскольку ужин длился довольно долго и все присутствующие очень наелись. Вскоре начал петь поленийский бард из свиты герцога Болесласа, его выразительный голос заворожил всех присутствующих, хотя пел он на непонятном им языке. От неприятного дыма в зале у Ханны потихоньку начали слезиться глаза. Она так много времени провела под открытым небом, что успела позабыть, каким неприятным может стать воздух даже в таком просторном помещении, как дворец епископа.Несмотря на богатство, дворец не был украшен, подробно древним дворцам в Вендаре. Строительство этого зала завершили десять лет назад, но до сих пор у него был какой-то незаконченный вид, будто дерево еще не приобрело того блеска, который появляется после множества прикосновений тысяч рук и ног — такая полировка возрастом. Высокие столбы хмуро нависали над ней, на них были вырезаны строгие изображения святых, которые, несомненно, не одобрили бы чревоугодия и пения: люди громко стучали ногами, хором выкрикивая слова песни; голодные собаки грызлись под столом за кучу объедков; служанки подливали вино, ловко уклоняясь от полупьяных гостей. Действительно, унгрийские лорды Бояна вели себя лучше своих вендийских соратников: возможно шутливая угроза Бояна вовсе и не была шуткой.Поздно вечером все собравшиеся разошлись отдыхать по комнатам, в то время как слуги, подобно Ханне, пытались найти более или менее удобные места, где бы можно было провести ночь. В зале было устроено множество спальных мест, расположенных одно над другим, и, поскольку Сапиентия не предложила Ханне сопровождать себя в ее комнату, Ханна нашла себе удобное местечко среди служанок. Они лежали рядом друг с другом, уютно устроившись, накрытые мехами, и сплетничали в темноте.— От унгрийцев пахнет, скажу я вам.— Не больше, чем от вендийских солдат. О Боже, вы видели, бедная Дода весь вечер пыталась увернуться от лорда Уичмана, так бесстыдно распускавшего руки? Он животное.— Он сын герцогини, так что я уверена, он получит то, чего пожелает. — Со всех сторон раздалось нервное хихиканье. Женщина подвинулась. Другая вздохнула.— Но только не во дворце епископа, — раздался голос в темноте, — епископ Альберада строгая, но справедливая. Она не допустит вольностей в этом зале. А теперь давайте будем спать.Но все продолжали тихо переговариваться. Ханна впадала в забытье, убаюканная их перешептываниями. Они так странно произносили «п» и «т», как люди в той одинокой деревушке на востоке от Магдебурга, где армия куманов напала на них. Там, где она последний раз видела Ивара. Он так сильно изменился, больше не было того импульсивного, добродушного юноши, с которым она выросла. Он видел чудо феникса. Неужели та история могла оказаться правдой? Господь сотворил чудо исцеления и дал возможность Ивару, его товарищам и принцу Эккехарду узреть правду?Она покрутила массивное изумрудное кольцо, которое подарил ей король Генрих. Здесь, уютно устроившись рядом с другими женщинами, физически она чувствовала себя в безопасности, но в сердце билась тревога. Она знала свои обязанности. Прежде всего, она служила Генриху, была его посыльным, его «орлицей», присягнувшей ему на верность, поддерживала его святую веру, чтобы не подвергать сомнению полномочия тех, кого он признавал законными главами Церкви. А что же боги ее бабушки? Разве они не относились справедливо к тем, кто в них верил, не посылали им богатые урожаи или иногда отворачивались, принося бедствия и несчастья? А как же другие люди, живущие за Кольцом Света? Были ли они прокляты и обречены на вечные мучения в Хаосе только потому, что принадлежали к другой вере? Как брат Брешиус, переживший гнев принцессы кераитов, ответил бы на эти вопросы? Она начала медленно проваливаться в глубокий сон. В огромный зал, где царит мертвая тишина, входит один из рабов матери Бояна. Его кожа настолько черна, что она едва видит его в темноте зала, освещенного лишь раскаленными докрасна углями в двух каминах, за которыми приглядывают задремавшие служанки. Все же он видит ее, наполовину скрытую среди других женщин. Он зовет ее. Она не осмеливается не ответить на этот зов, так же как она никогда не противостояла бы желанию короля. Она признает силу, когда видит ее. Она медленно поднимается, накидывает легкую шерстяную тунику поверх рубашки и босиком следует за рабом. Он идет по длинным коридорам дворца епископа, не освещая дорогу факелом, но все же не сбивается с пути. Ходьба по грубым деревянным полам причиняет ей дикую боль, в ступню впивается заноза, и Ханна вынужденно останавливается, хватая ртом воздух, еле сдерживает крик, чтобы не разбудить солдат, мирно спящих вдоль правой стены широкого коридора. Раб наклоняется и берет ее ногу в свои теплые ладони, тогда как она балансирует на другой ноге, ухватившись за его плечо, чувствуя силу его мощного тела и улавливая ровное дыхание спящих вокруг них солдат. Он крепко держит ее, смотрит, что произошло, и быстрым движением выдергивает занозу из ступни. Она хочет его поблагодарить, но не осмеливается заговорить, скорее всего, он даже не понимает ее языка. Они медленно идут вперед, тишина, словно густой туман, нависает над ними. Наконец он открывает дверь, и они входят в комнату, богато украшенную шелком, он свисает со всех сторон, его так много, что она с трудом пробирается сквозь эту нежную роскошную преграду, пока не оказывается в центре комнаты, освобожденная от мягких пут. Здесь немного прохладно. В пустом очаге не теплится огонь. Острая боль пронзает ее сердце, когда она понимает, что видит перед собой старую мать принца Бояна. Голос старухи звучит хрипло, может, от возраста, а может, от усталости, ведь несколько недель она влияла на погоду. — Куда ты направляешься? Ханна чувствует, что она не желает слышать простого ответа, такого как «в туалет», «на запад к королю» или «назад домой». — Я не знаю, — честно отвечает она. Холод сковывает ее руки, доставляя нестерпимую боль, начинает болеть ступня, там, куда воткнулась заноза. — Ни одна женщина не может служить двум королевам, так же как ни один мужчина не может иметь двух хозяев, — отмечает старуха. Из тени появляется одна из ее престарелых служанок с подносом в руках. Единственный керамический кубок, так искусно сделанный, что его край тонок, словно лист, возвышается на подносе. Вверх уходят струи пара. — Пей, — раздается голос. Пряный напиток обжигает горло. Выпив все до дна, Ханна замечает рисунок, выгравированный на дне кубка: женщина-кентавр кормит грудью человеческое дитя. — Позже, — продолжает мать Бояна, — тебе нужно будет выбрать. Ханна осторожно опускает кубок на поднос. Мать Бояна спокойно сидит на кресле, ее скрюченные, морщинистые Руки, в старческих пигментных пятнах, но все еще мягкие, покоятся на коленях. Вуаль скрывает ее лицо. Служанка, замерев, словно статуя, терпеливо стоит с подносом в руках. Ханна украдкой оглядывается по сторонам, но не видит того раба, который сопровождал ее сюда. Они одни в этой комнате, втроем, да птица зеленовато-золотистого окраса сидит в клетке, осторожно поглядывая на Ханну. Птица нервно переступает в клетке с одной лапки на другую, будто ожидая ее ответа. Служанка отступает в глубь комнаты, скрываясь за шелковыми занавесями, они шелестят, колеблются, и вновь все затихает. Единственный источник света в комнате — старинная лампа. По стенам двигаются причудливые тени, словно какой-то дух незримо присутствует здесь. — Мне незачем выбирать, — произносит Ханна, чувствуя возрастающее удивление. — Я «орлица» короля Генриха. — И удача Соргатани. Слова звучат зловеще. Ханну начинает бить мелкая дрожь. — Соргатани жила много лет назад. Она мертва. — Ханна нервно потирает руку, вспоминая, что брат Брешиус потерял свою руку, когда кераитская принцесса, которую он любил и был ей верным рабом, умерла много лет назад. — Души никогда не умирают, — упрекнула ее старуха. — У меня была троюродная сестра, сейчас она мертва, это так. Возможно, ты говоришь об этой женщине, о той, которая взяла к себе на службу вендийского священника. Но имя, словно вуаль, можно принять на себя или отказаться от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67