Несколько танков стреляли прямой наводкой, их снаряды-болванки с воем проносились над головой… Штрафники лежали перед немецкой траншеей на открытом поле и в мелком кустарнике, а немец „молотил“ это поле, перепахивая и землю, и кусты, и тела людей… Отошло нас с батальоном штрафников всего семь человек, а было всех вместе – 306…».
Так советские войска заваливали противника трупами до самого конца войны. Справедливости ради отмечу, что после Курской битвы качество германских войск на Восточном фронте снизилось. Солдаты и офицеры вермахта уже не верили в победу, что не могло не сказаться на их моральном состоянии. Генерал Меллентин признает, например, что во время сражения на Днепре осенью и зимой 43-го «в узлах дорог скоплялись тылы всех соединений первого эшелона; туда же при наступлении противника устремлялись люди, не испытывавшие большого желания драться с русскими, и в это время машин там было столько, что невозможно было ликвидировать огромные пробки». Теперь германское командование нередко посылало в бой необстрелянные соединения, не получившие должной подготовки. Так произошло, например, с только что сформированной в Норвегии 25-й танковой дивизией, которую в начале ноября сразу после выгрузки по частям бросили на удержание Фастова. В результате полки дивизии еще на марше подверглись атаке советских танков и понесли большие потери в технике. Большинство же личного состава в панике бежало. В 41-м-42-м такое себе трудно было представить.
Еще 27 декабря 1943 года Манштейн предложил отступить с Корсунь-Шевченковского выступа и из района Никополя у излучины Днепра. Гитлер отказался, поскольку после такого отхода советские войска могли атаковать уже отрезанный Крым. Полуостров фюрер пытался удержать, поскольку с крымских аэродромов можно было бомбить румынские нефтяные месторождения.
Советское командование разработало операцию по окружению и уничтожению немецкой группировки у Корсунь-Шевченковского. Операция была проведена в январе-феврале 44-го войсками 1-го Украинского фронта Ватутина и 2-го Украинского фронта Конева. Жуков координировал действия обоих фронтов. В результате в окружение попали соединения двух немецких армейских корпусов. Манштейн бросил им на выручку два танковых корпуса, однако они не смогли прорвать кольцо. Тогда командование группы армий «Юг» отдало окруженным приказ пробиваться самостоятельно. Манштейн вспоминал: «В ночь с 16 на 17 февраля оба корпуса под руководством своих командиров Штеммермана и Либа предприняли попытку прорваться из окружения в юго-западном направлении, навстречу 3-му танковому корпусу, который напрягал все силы, чтобы, несмотря на непролазную грязь, бросить навстречу прорывавшейся группировке хотя бы несколько танков… Так как во время выхода из окружения войскам пришлось бы передвигаться по бездорожью и глубокой грязи, было приказано бросить орудия после того, как будут расстреляны все боеприпасы… В 1 час 25 минут 17 февраля пришло радостное известие о том, что первая связь между выходящими из окружения корпусами и передовыми частями 3-го танкового корпуса установлена. Противник, находившийся между ними, был буквально смят. Двадцать восьмого февраля мы узнали, что из котла вышло 30 000-32 000 человек. Поскольку в нем находилось шесть дивизий и одна бригада, при учете низкой численности войск, это составило большинство активных штыков (по данным Манштейна, до окружения оба корпуса насчитывали 54 тысячи человек, состоявших на довольствии, но часть тыловых служб осталась вне кольца. – Б. С.). Огромную боль нам причинило то, что большую часть тяжелораненых выходившие из окружения не могли взять с собой. Генерал Штеммерман погиб во время боя… При выходе из окружения большая часть тяжелого оружия и орудий застряла в грязи. Только несколько из них ценой неимоверных усилий войскам удалось взять с собой».
Конев несколько иначе оценивает итоги сражения: «…Ни в одном докладе и донесении не было сказано, что немцы прошли через какой-либо пункт или рубеж наших войск, занимающих оборону как на внешнем, так и на внутреннем фронтах». И в подтверждение цитирует немецкого генерала Курта Типпельскирха: «Блестяще подготовленный прорыв в ночь с 16 на 17 февраля не привел, однако, к соединению с наступавшим навстречу корпусом, так как продвижение последнего, и без того медленное из-за плохого состояния грунта, было остановлено противником… В конечном итоге, эти бои вновь принесли большие потери в живой силе и технике, что еще больше осложнило обстановку на слишком растянутых немецких фронтах». Но тут все дело в многоточии. Вместо него у Типпельскирха было:
«После этого окруженным корпусам пришлось, бросив все тяжелое оружие, артиллерию и большое количество снаряжения, последним отчаянным броском пробиваться к своим войскам. Из окружения вышли лишь 30 тысяч человек». Типпельскирх свою «Историю второй мировой войны» издал раньше, чем Манштейн – свои мемуары. Да и цифры у обоих авторов немного разнятся (третий автор, Меллентин, называет несколько большее число вышедших из окружения – 35 тысяч). Так что, по сути, перед нами два независимых свидетельства о том, сколько же немцев вышло из корсуньского котла, и этим свидетельствам можно доверять.
Жуков об итогах Корсунь-Шевченковской операции пишет следующее: «Ночью 16 февраля разыгралась снежная пурга. Видимость сократилась до 10-20 метров. У немцев вновь мелькнула надежда проскочить в Лисянку на соединение с группой Хубе (командующего 1-й танковой армией. – Б. С.). Их попытка прорыва была отбита 27-й армией С.Г. Трофименко и 4-й гвардейской армией 2-го Украинского фронта… Все утро 17 февраля шло ожесточенное сражение по уничтожению прорвавшихся колонн немецких войск, которые, в основном, были уничтожены и пленены. Лишь нескольким танкам и бронетранспортерам с генералами, офицерами и эсэсовцами удалось вырваться из окружения и проскочить из района села Почапинцы в район Лисянки. Как мы и предполагали, 17 февраля с окруженной группировкой все было покончено. По данным 2-го Украинского фронта, в плен было взято 18 тысяч человек и боевая техника этой группировки».
Конев приводит приказ Верховного Главнокомандующего от 18 февраля 1944 года, где утверждалось, что в ходе Корсунь-Шевченковской операции «немцы оставили на поле боя убитыми 52 000 человек. Сдалось в плен 11 000 немецких солдат и офицеров. Вся имевшаяся у противника техника и вооружение захвачены нашими войсками». Но сам Иван Степанович предпочитал придерживаться официальных цифр, повторенных в 6-томной «Истории Великой Отечественной войны» и 12-томной «Истории второй мировой войны»: более 18 тысяч пленных и 55 тысяч убитых немцев. Эти же цифры приводит в своих мемуарах и Василевский. Где же истина?
Нет сомнений, что первоначальная цифра в 11 тысяч пленных является верной. Ведь в период с 1 января по 1 марта 1944 года Красная Армия, по архивным данным, на всех фронтах взяла в плен лишь 15 351 неприятельского солдата и офицера. Вероятно, большинство пленных – это раненые, которых не смогли взять с собой прорывавшиеся войска. Но вот 52-55 тысяч убитых немцев – что-то уж чересчур много для 11 тысяч раненых (если предположить, что все пленные были ранены). Даже если допустить, что при прорыве число убитых было примерно равно числу раненых (а, как правило, в германской армии раненых было в 2-3 раза больше, чем убитых), то из 50 с лишним тысяч окруженных к своим должны были прорваться порядка 30 тысяч человек, как о том и пишут Манштейн, Типпельскирх и Меллентин. Следовательно, основная часть корсуньской группировки избежала уничтожения, хотя и потеряла почти всю артиллерию, автотранспорт и много танков.
Сталин был недоволен тем, как шел процесс ликвидации окруженных немецких корпусов. Тем более что в конце января Манштейн нанес по фронту Конева сильный контрудар двумя танковыми корпусами. Для его отражения Иван Степанович бросил 5-й Донской гвардейский кавалерийский корпус, понесший большие и напрасные потери при атаках в конном строю. Все же немцам удалось сильно потрепать наступавших, взять 5,5 тысяч пленных. Советские потери убитыми Манштейн оценивает в 8 тысяч, число уничтоженных и подбитых танков – в 700.
Верховный Главнокомандующий 12 февраля, несмотря на возражения Жукова, ликвидацию окруженной группировки поручил Коневу, а Ватутину приказал сосредоточиться на удержании внешнего фронта кольца. На Георгия Константиновича возлагалась координация действий 1-го и 2-го Украинского фронтов по недопущению прорыва противника из окружения. Жуков понимал, что тем самым лавры победы уходят от его протеже Ватутина к Коневу, но сделать ничего не смог. В уже упоминавшемся приказе Сталина от 18 февраля был назван только 2-й Украинский фронт, которому в тот же день салютовала Москва. 1-й Украинский фронт в приказе не фигурировал ни в каком качестве. Жуков совершенно справедливо написал в мемуарах: «…Сталин был глубоко не прав, не отметив в своем приказе войска 1-го Украинского фронта… Независимо от того, кто и что докладывал Верховному, он должен был быть объективным в оценке действий обоих фронтов… Эта замечательная операция была организована и проведена войсками двух фронтов… Как известно, успех окружения и уничтожения вражеской группировки зависит от действий как внутреннего, так и внешнего фронтов. Оба фронта, возглавляемые Ватутиным и Коневым, сражались одинаково превосходно». Не так уж превосходно, раз допустили соединение основных сил окруженных с идущей им на выручку 1-й танковой армией, Жуков в мемуарах утверждает, что идею переподчинения всех войск, действовавших против окруженной группировки, штабу 2-го Украинского фронта выдвинул Конев:
– Мне сейчас звонил Конев, – сказал Верховный, – и доложил, что у Ватутина ночью прорвался противник из района Щандеровки в Хилки и Новую Буду. Вы знаете об этом?
– Нет, не знаю. Думаю, это не соответствует действительности.
– Проверьте и доложите.
Я тут же позвонил Ватутину и выяснил, что противник действительно пытался, пользуясь пургой, вырваться из окружения и уже успел продвинуться километра на два-три и занял Хилки, но был остановлен. Сведения о попытках прорыва как-то раньше попали к Коневу. Вместо того чтобы срочно доложить мне и известить Ватутина, он позвонил Сталину, дав понять, что операция по ликвидации противника может провалиться, если не будет поручено ему ее завершение… Сталин крепко выругал меня и Ватутина, а затем сказал:
– Конев предлагает передать ему руководство войсками внутреннего фронта по ликвидации корсунь-шевченковской группы противника, а руководство на внешнем фронте сосредоточить в руках Ватутина.
Иван Степанович в «Записках командующего фронтом» факт такого своего предложения Сталину категорически отрицает:
«12 февраля 1944 года около 12 часов меня по ВЧ вызвал Верховный Главнокомандующий. Сталин, рассерженный, сказал, что вот мы огласили на весь мир, что в районе Корсунь-Шев-ченковского окружили крупную группировку противника, а в Ставке есть данные, что окруженная группировка прорвала фронт 27-й армии и уходит к своим, и спросил: „Что вы знаете по обстановке на фронте у соседа?“ По интонации его голоса, резкости, с которой он разговаривал, я понял, что Верховный Главнокомандующий встревожен, и, как видно, причина этого – чей-то не совсем точный доклад.
Я доложил:
– Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Окруженный противник не уйдет. Наш фронт принял меры. Для обеспечения стыка с 1-м Украинским фронтом и для того чтобы загнать противника обратно в котел, мною в район образовавшегося прорыва врага были выдвинуты войска 5-й гвардейской танковой армии и 5-й кавалерийский корпус. Задачу они выполняют успешно.
Сталин спросил:
– Это вы сделали по своей инициативе? Ведь это за разграничительной линией фронта. Я ответил:
– Да, по своей, товарищ Сталин.
Сталин сказал:
– Это очень хорошо. Мы посоветуемся в Ставке, и я вам позвоню.
Через несколько минут Сталин перезвонил и предложил Коневу возглавить уничтожение окруженной группировки, взяв под свою команду 27-ю армию 1-го Украинского фронта. Иван Степанович стал отказываться от этой высокой чести, не из скромности, а из вполне прагматических соображений. 27-я армия находилась по одну сторону котла, а войска 2-го Украинского фронта – по другую. Снабжать ее можно было только через 1-й Украинский фронт, да и управлять было удобнее из штаба Ватутина. Кроме того, как справедливо отмечал Конев в мемуарах, «передача армии мне не увеличивала ее силы». Вряд ли он стремился взять на себя дополнительную ответственность за самый опасный участок внутреннего фронта окружения, помочь которому мог лишь с большим трудом. К тому же Иван Степанович цитирует грозную телеграмму Сталина Жукову, помеченную 12 февраля: «Прорыв корсуньской группировки из района Стеблев в направлении Шендеровка произошел потому, что: слабая по своему составу 27-я армия не была своевременно усилена; не было принято решительных мер к выполнению моих указаний об уничтожении, в первую очередь, Стеблевского выступа противника, откуда, вероятнее всего, можно было ожидать попыток его прорыва… Сил и средств на левом крыле 1-го Украинского фронта и на правом крыле 2-го Украинского фронта достаточно, чтобы ликвидировать прорыв противника и уничтожить корсуньскую его группировку…».
Думаю, Конев действительно не напрашивался на командование всеми войсками внутреннего фронта окружения и интриги против Ватутина не вел. Просто Сталин был зол на Ватутина, допустившего прорыв на участке 27-й армии, и на Жукова, вовремя не догадавшегося усилить эту армию резервами. Поэтому по воле Верховного вся слава досталась Коневу, а близкий к Жукову Ватутин остался в тени. Конев пишет, что Георгий Константинович сразу после завершения Корсунь-Шевченковского сражения прислал ему маршальские погоны: «Это было и внимание, и поздравление, и бесценный подарок». Если бы Жуков узнал от Сталина, что Конев фактически «подсиживал» Ватутина, то никогда бы не оказал Ивану Степановичу такой знак внимания. Вероятно, компрометирующую Конева версию Жуков придумал уже после октября 57-го.
На самом деле, большинство окруженных под Корсунь-Шевченковским прорвались. И виноваты в этом были и Конев, и Ватутин, и Жуков. Один не удержал внутренний фронт окружения, другой – внешний, а третий не сумел наладить координацию войск двух фронтов и вовремя обеспечить подход резервов к угрожаемому участку. Но поскольку советская пропаганда уже успела раструбить на весь мир о новом Сталинграде на Днепре, никак нельзя было признать, что противник вырвался из «котла». Пришлось зачислить всех избежавших плена в разряд убитых, а общие безвозвратные потери корсуньской группировки первоначально объявили в 63 тысячи человек, а после войны увеличили до 73 тысяч. В действительности же потери – германских сухопутных сил убитыми и пропавшими без вести в феврале 44-го на всех фронтах составили только около 61 тысячи человек.
29 февраля 1944 года Ватутин был смертельно ранен в перестрелке с отрядом Украинской Повстанческой Армии. Сталин поручил Жукову временно принять командование 1-м Украинским фронтом. В этом качестве маршал руководил в марте Проскуровско-Черновицкой операцией. Войскам 1-го Украинского фронта удалось окружить 23 дивизии 1-й германской танковой армии в районе города Каменец-Подольский. Однако на этот раз Манштейну удалось переиграть Жукова. Георгий Константинович честно признал это в мемуарах: «Наши войска, действовавшие на внутреннем фронте, подошли к решительной схватке в крайне ослабленном состоянии, не имели необходимого количества артиллерии и боеприпасов, которые отстали от войск из-за полного бездорожья. 3-я гвардейская танковая армия… понесла большие потери и была выведена по указанию Верховного в резерв на пополнение. 4-я танковая армия к исходу марта находилась в районе Каменец-Подольска также в значительно ослабленном состоянии.
Все это вместе взятое не обеспечивало энергичных действий войск по расчленению и уничтожению окруженной группы противника. Сейчас, анализируя всю эту операцию, считаю, что 1-ю танковую армию следовало бы повернуть из района Чертков-Толстое на восток для удара по окруженной группировке. Но мы имели тогда основательные данные, полученные из различных источников, о решении окруженного противника прорываться на юг через Днестр в районе Залещиков. Такое решение казалось вполне возможным и логичным. В этом случае противник, переправившись через Днестр, мог запять южный берег реки и организовать там оборону… Мы считали, что в этих условиях необходимо было охватить противника 1-й танковой армией глубже, перебросив ее главные силы через Днестр, и захватить район Залещики-Черновицы-Коломыя… Но когда немецкому командованию группы армий «Юг» стало известно о перехвате советскими войсками путей отхода в южном направлении, оно приказало окруженным войскам пробиваться не на юг, а на запад через Бучач и Подгайцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Так советские войска заваливали противника трупами до самого конца войны. Справедливости ради отмечу, что после Курской битвы качество германских войск на Восточном фронте снизилось. Солдаты и офицеры вермахта уже не верили в победу, что не могло не сказаться на их моральном состоянии. Генерал Меллентин признает, например, что во время сражения на Днепре осенью и зимой 43-го «в узлах дорог скоплялись тылы всех соединений первого эшелона; туда же при наступлении противника устремлялись люди, не испытывавшие большого желания драться с русскими, и в это время машин там было столько, что невозможно было ликвидировать огромные пробки». Теперь германское командование нередко посылало в бой необстрелянные соединения, не получившие должной подготовки. Так произошло, например, с только что сформированной в Норвегии 25-й танковой дивизией, которую в начале ноября сразу после выгрузки по частям бросили на удержание Фастова. В результате полки дивизии еще на марше подверглись атаке советских танков и понесли большие потери в технике. Большинство же личного состава в панике бежало. В 41-м-42-м такое себе трудно было представить.
Еще 27 декабря 1943 года Манштейн предложил отступить с Корсунь-Шевченковского выступа и из района Никополя у излучины Днепра. Гитлер отказался, поскольку после такого отхода советские войска могли атаковать уже отрезанный Крым. Полуостров фюрер пытался удержать, поскольку с крымских аэродромов можно было бомбить румынские нефтяные месторождения.
Советское командование разработало операцию по окружению и уничтожению немецкой группировки у Корсунь-Шевченковского. Операция была проведена в январе-феврале 44-го войсками 1-го Украинского фронта Ватутина и 2-го Украинского фронта Конева. Жуков координировал действия обоих фронтов. В результате в окружение попали соединения двух немецких армейских корпусов. Манштейн бросил им на выручку два танковых корпуса, однако они не смогли прорвать кольцо. Тогда командование группы армий «Юг» отдало окруженным приказ пробиваться самостоятельно. Манштейн вспоминал: «В ночь с 16 на 17 февраля оба корпуса под руководством своих командиров Штеммермана и Либа предприняли попытку прорваться из окружения в юго-западном направлении, навстречу 3-му танковому корпусу, который напрягал все силы, чтобы, несмотря на непролазную грязь, бросить навстречу прорывавшейся группировке хотя бы несколько танков… Так как во время выхода из окружения войскам пришлось бы передвигаться по бездорожью и глубокой грязи, было приказано бросить орудия после того, как будут расстреляны все боеприпасы… В 1 час 25 минут 17 февраля пришло радостное известие о том, что первая связь между выходящими из окружения корпусами и передовыми частями 3-го танкового корпуса установлена. Противник, находившийся между ними, был буквально смят. Двадцать восьмого февраля мы узнали, что из котла вышло 30 000-32 000 человек. Поскольку в нем находилось шесть дивизий и одна бригада, при учете низкой численности войск, это составило большинство активных штыков (по данным Манштейна, до окружения оба корпуса насчитывали 54 тысячи человек, состоявших на довольствии, но часть тыловых служб осталась вне кольца. – Б. С.). Огромную боль нам причинило то, что большую часть тяжелораненых выходившие из окружения не могли взять с собой. Генерал Штеммерман погиб во время боя… При выходе из окружения большая часть тяжелого оружия и орудий застряла в грязи. Только несколько из них ценой неимоверных усилий войскам удалось взять с собой».
Конев несколько иначе оценивает итоги сражения: «…Ни в одном докладе и донесении не было сказано, что немцы прошли через какой-либо пункт или рубеж наших войск, занимающих оборону как на внешнем, так и на внутреннем фронтах». И в подтверждение цитирует немецкого генерала Курта Типпельскирха: «Блестяще подготовленный прорыв в ночь с 16 на 17 февраля не привел, однако, к соединению с наступавшим навстречу корпусом, так как продвижение последнего, и без того медленное из-за плохого состояния грунта, было остановлено противником… В конечном итоге, эти бои вновь принесли большие потери в живой силе и технике, что еще больше осложнило обстановку на слишком растянутых немецких фронтах». Но тут все дело в многоточии. Вместо него у Типпельскирха было:
«После этого окруженным корпусам пришлось, бросив все тяжелое оружие, артиллерию и большое количество снаряжения, последним отчаянным броском пробиваться к своим войскам. Из окружения вышли лишь 30 тысяч человек». Типпельскирх свою «Историю второй мировой войны» издал раньше, чем Манштейн – свои мемуары. Да и цифры у обоих авторов немного разнятся (третий автор, Меллентин, называет несколько большее число вышедших из окружения – 35 тысяч). Так что, по сути, перед нами два независимых свидетельства о том, сколько же немцев вышло из корсуньского котла, и этим свидетельствам можно доверять.
Жуков об итогах Корсунь-Шевченковской операции пишет следующее: «Ночью 16 февраля разыгралась снежная пурга. Видимость сократилась до 10-20 метров. У немцев вновь мелькнула надежда проскочить в Лисянку на соединение с группой Хубе (командующего 1-й танковой армией. – Б. С.). Их попытка прорыва была отбита 27-й армией С.Г. Трофименко и 4-й гвардейской армией 2-го Украинского фронта… Все утро 17 февраля шло ожесточенное сражение по уничтожению прорвавшихся колонн немецких войск, которые, в основном, были уничтожены и пленены. Лишь нескольким танкам и бронетранспортерам с генералами, офицерами и эсэсовцами удалось вырваться из окружения и проскочить из района села Почапинцы в район Лисянки. Как мы и предполагали, 17 февраля с окруженной группировкой все было покончено. По данным 2-го Украинского фронта, в плен было взято 18 тысяч человек и боевая техника этой группировки».
Конев приводит приказ Верховного Главнокомандующего от 18 февраля 1944 года, где утверждалось, что в ходе Корсунь-Шевченковской операции «немцы оставили на поле боя убитыми 52 000 человек. Сдалось в плен 11 000 немецких солдат и офицеров. Вся имевшаяся у противника техника и вооружение захвачены нашими войсками». Но сам Иван Степанович предпочитал придерживаться официальных цифр, повторенных в 6-томной «Истории Великой Отечественной войны» и 12-томной «Истории второй мировой войны»: более 18 тысяч пленных и 55 тысяч убитых немцев. Эти же цифры приводит в своих мемуарах и Василевский. Где же истина?
Нет сомнений, что первоначальная цифра в 11 тысяч пленных является верной. Ведь в период с 1 января по 1 марта 1944 года Красная Армия, по архивным данным, на всех фронтах взяла в плен лишь 15 351 неприятельского солдата и офицера. Вероятно, большинство пленных – это раненые, которых не смогли взять с собой прорывавшиеся войска. Но вот 52-55 тысяч убитых немцев – что-то уж чересчур много для 11 тысяч раненых (если предположить, что все пленные были ранены). Даже если допустить, что при прорыве число убитых было примерно равно числу раненых (а, как правило, в германской армии раненых было в 2-3 раза больше, чем убитых), то из 50 с лишним тысяч окруженных к своим должны были прорваться порядка 30 тысяч человек, как о том и пишут Манштейн, Типпельскирх и Меллентин. Следовательно, основная часть корсуньской группировки избежала уничтожения, хотя и потеряла почти всю артиллерию, автотранспорт и много танков.
Сталин был недоволен тем, как шел процесс ликвидации окруженных немецких корпусов. Тем более что в конце января Манштейн нанес по фронту Конева сильный контрудар двумя танковыми корпусами. Для его отражения Иван Степанович бросил 5-й Донской гвардейский кавалерийский корпус, понесший большие и напрасные потери при атаках в конном строю. Все же немцам удалось сильно потрепать наступавших, взять 5,5 тысяч пленных. Советские потери убитыми Манштейн оценивает в 8 тысяч, число уничтоженных и подбитых танков – в 700.
Верховный Главнокомандующий 12 февраля, несмотря на возражения Жукова, ликвидацию окруженной группировки поручил Коневу, а Ватутину приказал сосредоточиться на удержании внешнего фронта кольца. На Георгия Константиновича возлагалась координация действий 1-го и 2-го Украинского фронтов по недопущению прорыва противника из окружения. Жуков понимал, что тем самым лавры победы уходят от его протеже Ватутина к Коневу, но сделать ничего не смог. В уже упоминавшемся приказе Сталина от 18 февраля был назван только 2-й Украинский фронт, которому в тот же день салютовала Москва. 1-й Украинский фронт в приказе не фигурировал ни в каком качестве. Жуков совершенно справедливо написал в мемуарах: «…Сталин был глубоко не прав, не отметив в своем приказе войска 1-го Украинского фронта… Независимо от того, кто и что докладывал Верховному, он должен был быть объективным в оценке действий обоих фронтов… Эта замечательная операция была организована и проведена войсками двух фронтов… Как известно, успех окружения и уничтожения вражеской группировки зависит от действий как внутреннего, так и внешнего фронтов. Оба фронта, возглавляемые Ватутиным и Коневым, сражались одинаково превосходно». Не так уж превосходно, раз допустили соединение основных сил окруженных с идущей им на выручку 1-й танковой армией, Жуков в мемуарах утверждает, что идею переподчинения всех войск, действовавших против окруженной группировки, штабу 2-го Украинского фронта выдвинул Конев:
– Мне сейчас звонил Конев, – сказал Верховный, – и доложил, что у Ватутина ночью прорвался противник из района Щандеровки в Хилки и Новую Буду. Вы знаете об этом?
– Нет, не знаю. Думаю, это не соответствует действительности.
– Проверьте и доложите.
Я тут же позвонил Ватутину и выяснил, что противник действительно пытался, пользуясь пургой, вырваться из окружения и уже успел продвинуться километра на два-три и занял Хилки, но был остановлен. Сведения о попытках прорыва как-то раньше попали к Коневу. Вместо того чтобы срочно доложить мне и известить Ватутина, он позвонил Сталину, дав понять, что операция по ликвидации противника может провалиться, если не будет поручено ему ее завершение… Сталин крепко выругал меня и Ватутина, а затем сказал:
– Конев предлагает передать ему руководство войсками внутреннего фронта по ликвидации корсунь-шевченковской группы противника, а руководство на внешнем фронте сосредоточить в руках Ватутина.
Иван Степанович в «Записках командующего фронтом» факт такого своего предложения Сталину категорически отрицает:
«12 февраля 1944 года около 12 часов меня по ВЧ вызвал Верховный Главнокомандующий. Сталин, рассерженный, сказал, что вот мы огласили на весь мир, что в районе Корсунь-Шев-ченковского окружили крупную группировку противника, а в Ставке есть данные, что окруженная группировка прорвала фронт 27-й армии и уходит к своим, и спросил: „Что вы знаете по обстановке на фронте у соседа?“ По интонации его голоса, резкости, с которой он разговаривал, я понял, что Верховный Главнокомандующий встревожен, и, как видно, причина этого – чей-то не совсем точный доклад.
Я доложил:
– Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Окруженный противник не уйдет. Наш фронт принял меры. Для обеспечения стыка с 1-м Украинским фронтом и для того чтобы загнать противника обратно в котел, мною в район образовавшегося прорыва врага были выдвинуты войска 5-й гвардейской танковой армии и 5-й кавалерийский корпус. Задачу они выполняют успешно.
Сталин спросил:
– Это вы сделали по своей инициативе? Ведь это за разграничительной линией фронта. Я ответил:
– Да, по своей, товарищ Сталин.
Сталин сказал:
– Это очень хорошо. Мы посоветуемся в Ставке, и я вам позвоню.
Через несколько минут Сталин перезвонил и предложил Коневу возглавить уничтожение окруженной группировки, взяв под свою команду 27-ю армию 1-го Украинского фронта. Иван Степанович стал отказываться от этой высокой чести, не из скромности, а из вполне прагматических соображений. 27-я армия находилась по одну сторону котла, а войска 2-го Украинского фронта – по другую. Снабжать ее можно было только через 1-й Украинский фронт, да и управлять было удобнее из штаба Ватутина. Кроме того, как справедливо отмечал Конев в мемуарах, «передача армии мне не увеличивала ее силы». Вряд ли он стремился взять на себя дополнительную ответственность за самый опасный участок внутреннего фронта окружения, помочь которому мог лишь с большим трудом. К тому же Иван Степанович цитирует грозную телеграмму Сталина Жукову, помеченную 12 февраля: «Прорыв корсуньской группировки из района Стеблев в направлении Шендеровка произошел потому, что: слабая по своему составу 27-я армия не была своевременно усилена; не было принято решительных мер к выполнению моих указаний об уничтожении, в первую очередь, Стеблевского выступа противника, откуда, вероятнее всего, можно было ожидать попыток его прорыва… Сил и средств на левом крыле 1-го Украинского фронта и на правом крыле 2-го Украинского фронта достаточно, чтобы ликвидировать прорыв противника и уничтожить корсуньскую его группировку…».
Думаю, Конев действительно не напрашивался на командование всеми войсками внутреннего фронта окружения и интриги против Ватутина не вел. Просто Сталин был зол на Ватутина, допустившего прорыв на участке 27-й армии, и на Жукова, вовремя не догадавшегося усилить эту армию резервами. Поэтому по воле Верховного вся слава досталась Коневу, а близкий к Жукову Ватутин остался в тени. Конев пишет, что Георгий Константинович сразу после завершения Корсунь-Шевченковского сражения прислал ему маршальские погоны: «Это было и внимание, и поздравление, и бесценный подарок». Если бы Жуков узнал от Сталина, что Конев фактически «подсиживал» Ватутина, то никогда бы не оказал Ивану Степановичу такой знак внимания. Вероятно, компрометирующую Конева версию Жуков придумал уже после октября 57-го.
На самом деле, большинство окруженных под Корсунь-Шевченковским прорвались. И виноваты в этом были и Конев, и Ватутин, и Жуков. Один не удержал внутренний фронт окружения, другой – внешний, а третий не сумел наладить координацию войск двух фронтов и вовремя обеспечить подход резервов к угрожаемому участку. Но поскольку советская пропаганда уже успела раструбить на весь мир о новом Сталинграде на Днепре, никак нельзя было признать, что противник вырвался из «котла». Пришлось зачислить всех избежавших плена в разряд убитых, а общие безвозвратные потери корсуньской группировки первоначально объявили в 63 тысячи человек, а после войны увеличили до 73 тысяч. В действительности же потери – германских сухопутных сил убитыми и пропавшими без вести в феврале 44-го на всех фронтах составили только около 61 тысячи человек.
29 февраля 1944 года Ватутин был смертельно ранен в перестрелке с отрядом Украинской Повстанческой Армии. Сталин поручил Жукову временно принять командование 1-м Украинским фронтом. В этом качестве маршал руководил в марте Проскуровско-Черновицкой операцией. Войскам 1-го Украинского фронта удалось окружить 23 дивизии 1-й германской танковой армии в районе города Каменец-Подольский. Однако на этот раз Манштейну удалось переиграть Жукова. Георгий Константинович честно признал это в мемуарах: «Наши войска, действовавшие на внутреннем фронте, подошли к решительной схватке в крайне ослабленном состоянии, не имели необходимого количества артиллерии и боеприпасов, которые отстали от войск из-за полного бездорожья. 3-я гвардейская танковая армия… понесла большие потери и была выведена по указанию Верховного в резерв на пополнение. 4-я танковая армия к исходу марта находилась в районе Каменец-Подольска также в значительно ослабленном состоянии.
Все это вместе взятое не обеспечивало энергичных действий войск по расчленению и уничтожению окруженной группы противника. Сейчас, анализируя всю эту операцию, считаю, что 1-ю танковую армию следовало бы повернуть из района Чертков-Толстое на восток для удара по окруженной группировке. Но мы имели тогда основательные данные, полученные из различных источников, о решении окруженного противника прорываться на юг через Днестр в районе Залещиков. Такое решение казалось вполне возможным и логичным. В этом случае противник, переправившись через Днестр, мог запять южный берег реки и организовать там оборону… Мы считали, что в этих условиях необходимо было охватить противника 1-й танковой армией глубже, перебросив ее главные силы через Днестр, и захватить район Залещики-Черновицы-Коломыя… Но когда немецкому командованию группы армий «Юг» стало известно о перехвате советскими войсками путей отхода в южном направлении, оно приказало окруженным войскам пробиваться не на юг, а на запад через Бучач и Подгайцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90