Пилихин-младший рисует совсем другую картину жизни в скорняжной мастерской отца и историю их взаимоотношений с Жуковым: «Детство Егора Жукова проходило в деревне Стрелковке. Когда наша семья приезжала из Москвы в деревню Черная Грязь на каникулы, тетка Устинья – мать Егора – привозила его к нам.
В нашей семье всегда было весело. Время проводили на реке Протве. Ловили рыбу и тут же на костре ее жарили и с большим аппетитом ели. Гуляли в лесу, собирали землянику, которой в нашей местности было очень много. Вечером собирались играть в лапту с мячом.
Егору было 9-10 лет. Мой старший брат Александр учил нас с Егором плавать. Сперва около берега, а потом, как только немного научились, он сажал нас в лодку и на середине реки неожиданно выталкивал нас. Мы с большим трудом добирались до берега. Так повторялось несколько раз, пока не научились плавать самостоятельно. В 1957 году мне пришлось отдыхать в Крыму вместе с Георгием Константиновичем. Он заплывал в открытое море далеко от берега. На мой вопрос: «Ты не боишься так далеко заплывать?» Георгий улыбнулся и сказал: «А ты помнишь, как хорошо научил нас плавать Александр в деревне на реке Протве?» «Помню, разве можно забыть те далекие годы, которые приносили нам радость».
Мы крепко дружили и уважали Егора. Когда он собирался домой в свою деревню, мы все провожали его до самого дома, а иногда и жили у тетки Устиньи по два-три дня. Тогда мы повторяли свои увлечения, только на реке Огублянке: ловили рыбу, купались, загорали и играли на прекрасных травянистых, усыпанных цветами прибрежных полянах реки».
Выходит, что сцена разговора отца и сына Жуковых с Михаилом Артемьевичем Пилихиным, так ярко написанная в мемуарах маршала, придумана с начала и до конца. Ведь на самом деле Пилйхины и Жуковы были до этого хорошо знакомы, и маленький Егор регулярно гостил у дяди в летние месяцы. И полвека спустя очень тепло вспоминал о тех днях. Не могло такого быть, чтобы Пилихин не угостил родственников чаем, Хотя, возможно, недолюбливал своего зятя, так и не сумевшего из-за пристрастия к «зеленому змию» зажить зажиточной жизнью. Сам-то Михаил Артемьевич, несмотря на изначальную бедность и отсутствие образования, сумел выбиться в люди. Вот что писал о нем младший сын: «Михаил Пилихин, мой отец, был малограмотным. По причине бедности ему удалось проучиться в начальной школе всего один год (потому так восхищался он Егором, окончившим целых три класса, да еще и с похвальным листом. – Б.С.). Одиннадцати лет его отправили в Москву пешком по старой Калужской дороге. Денег на проезд по чугунке (так тогда называли железную дорогу) не было, а заработать их в деревне не представлялось возможным. В то время в Москве жил односельчанин, с которым поддерживались дружеские отношения. Он работал скорняком в меховой фирме Михайлова, куда и устроил Михаила Пилихина учиться скорняжному искусству на четыре года. Меховой магазин и мастерекая находились на улице Кузнецкий мост, 5. Михаил Пилихин отлично окончил четырехлетнюю учебу на мастера-скорняка. Стал хорошим мастером, хозяин лучшей фирмы в Москве. Михайлов оставил его в своей мастерской исполнять дорогостоящие заказы. Пилихин имел приличный заработок, скопил денег: решил родителям построить новый дом в деревне, так как старый дом разрушался».
А вот что запомнил Пилихин-младщий о работе Жукова в скорняжной мастерской: «Мать Егора Жукова в 1908 году… отправила его в Москву к моему отцу… в учение меховому искусству на четыре года. В это время мой отец с семьей проживал в Камергерском переулке, где он снимал квартиру, в которой находилась скорняжная мастерская. Имел трех мастеров и трех мальчиков-учеников. В этот год осенью привезли к дяде учиться скорняжному искусству и Егора Жукова.
В конце 1908 года дом был назначен на ремонт. Отец снял квартиру в Брюсовском переулке. В мастерской Пилихина работы все прибавлялось. Крупные меховые фирмы и знаменитые мастерские женского верхнего платья Ламоновой, Винницкой, другие мастерские давали много заказов. Сезон скорняжного дела начинался с июля. С 20 декабря все мастера уезжали по своим деревням на Рождество, а возвращались 10-15 января. Каждый ученик был прикреплен к мастеру, который и обучал его. Мастера приходили к семи часам. Ученикам входило в обязанность подготовить к приходу мастеров рабочие места, а по окончании работы подмести мастерскую и все убрать.
К приходу мастеров мы ставили самовар и готовили все к завтраку. Все мастера находились на хозяйских харчах – завтракали, обедали, ужинали. Это было лучше для производства, и мастерам было лучше: они хорошо покушают и отдохнут. А если они будут ходить в чайную, там выпивать и только закусывать, то полуголодные будут возвращаться уже навеселе. Они были бы малопроизводительными работниками,
Егор Жуков очень усердно изучал скорняжное искусство и был всегда обязательным и исполнительным. После двух лет работы в мастерской дядя взял его в магазин, он и там проявил себя исполнительным и аккуратным. Егор с большим любопытством ко всему присматривался и изучал, как надо обслуживать покупателей, там служил и старший брат Александр, который Егору помогал все это освоить. А я работал младшим учеником. В 1911 году, когда Егору исполнилось 15 лет, его стали называть Георгий Константинович».
Вряд ли стоит сомневаться в жуковской исполнительности и аккуратности. А раз так, то не должно было у хозяина и других мастеров поводов лишний раз наказывать прилежного ученика. Да и эксплуатация, если разобраться, в пилихинской мастерской не была столь уж чудовищной. Георгий Константинович писал в мемуарах: «Работать мастера начинали ровно в семь часов утра и кончали в семь вечера с часовым перерывом на обед. Следовательно, рабочий день длился одиннадцать часов, а когда случалось много работы, мастера задерживались до десяти-одиннадцати часов вечера. В этом случае рабочий день доходил до пятнадцати часов в сутки. За сверхурочные они получали дополнительную сдельную плату.
Мальчики-ученики всегда вставали в шесть утра. Быстра умывшись, мы готовили рабочие места и все, что нужно было мастерам для работы. Ложились спать в одиннадцать вечера, все убрав и подготовив к завтрашнему дню. Спали тут же, в мастерской, на полу, а когда было очень холодно – на полатях в прихожей с черного хода».
Жуков, однако, забыл упомянуть, что мастера на работе не только обедали, но еще и завтракали и ужинали. А это уменьшало фактическое время работы еще по меньшей мере на час – до десяти часов. Кроме того, надо принять во внимание сезонность скорняжного ремесла. Все мастера (но не ученики) имели рождественские каникулы в 20-25 дней, а также возвращались в деревню в мае-июне, помогали родным по хозяйству.
Конечно, ученикам приходилось труднее, чем мастерам. Ведь они ежедневно работали на несколько часов больше: готовили и убирали рабочие места. Но Жуков, похоже, довольно скоро попал в мастерской в относительно привилегированное положение. Уже через два года его, как и старшего сына хозяина, перевели на более чистую и менее тяжелую работу в магазин, и готовить рабочее место для своего мастера Егору больше не приходилось. А всего через три года учения Жукова, как и мастеров, стали называть уважительно. По имени-отчеству, – Георгий Константинович.
Маршал отмечает в мемуарах: «Я уже три года проработал в Мастерской и перешёл в разряд старших мальчиков. Теперь и у меня в подчинении было три мальчика-ученика. Хорошо знал Москву, так как чаще других приходилось разносить заказы в разные концы города». Михаил Михайлович Пилихин в том же 1911 году был взят отцом в мастерскую учеником на общих основаниях, без всяких поблажек. Он вспоминал: «Георгий был иногда довольно требователен и подчас не терпел возражений… Георгий Жуков взял надо мной шефство, знакомил меня с обязанностями: в основном, убирать помещения, ходить в лавочку за продуктами, ставить к обеду самовар. А иногда мы с Георгием упаковывали товары в короба и носили в контору для отправки по железной дороге. Во время упаковки товара Георгий, бывало, покрикивал на меня, и даже иногда я получал от него подзатыльник. Но я в долгу не оставался, давал ему сдачи и убегал, так как он мог наподдать мне еще (Георгий был на три года старше Михаила. – Б. С.). За меня заступался мой старший брат Александр, он был одногодок с Георгием. А в основном, жили очень дружно, нас величали „троицей“.
Как мы только что убедились, Георгий Жуков и в совсем юные годы всегда был готов отвесить подзатыльник ближнему, даже двоюродному брату, с которым впоследствии жили душа в душу. В дальнейшем многолетняя служба в армии предоставила маршалу большие возможности для совершенствования в рукоприкладстве.
Михаил Михайлович Пилихин опровергает миф о каком-то неравноправии «бедного родственника» Жукова по. сравнению с хозяйскими детьми: «Егор спал на полатях с братом Александром, ел вместе со всеми за одним столом, и доставалось нам всем от отца одинаково». О том же свидетельствует и дочь М. А. Пилихина Анна: «Егор жил в Москве в нашей семье. Отец наш был строг со всеми, но о Жукове отзывался с уважением:

«Боевой, головастый парень». И называл Егор хозяина, как помнится Анне Михайловне, не «Михаилом Артемьевичем», а просто «дядей Мишей».

Особое доверие хозяина к новому старшему мальчику выразилось в том, что хозяин взял Георгия с собой на Нижегородскую ярмарку, крупнейшую в России. Жуков вспоминал, что там М.А. Пилихин «снял себе лавку для оптовой торговли мехами. К тому времени он сильно разбогател, завязал крупные связи в торговом мире и стал еще жаднее (последнее обвинение оставим целиком на Совести мемуариста. – Б.С.)». В обязанности физически крепкого ученика входила упаковка проданного товара и его отправка по назначению от пристаней на Оке и Волге или по железной дороге. Георгий был полон новых впечатлений. «Впервые я увидел Волгу, – писал он в своей книге, – и был поражен ее величием и красотой – до этого я не знал рек шире и полноводнее Протвы и Москвы. Это было ранним утром, и вся волна искрилась в лучах восходящего солнца. Я смотрел на нее и не мот оторвать восхищенного взгляда (и полвека спустя маршал о Волге невольно заговорил стихами. – Б.С.). „Теперь понятно, – подумал я, – почему о Волге песни поют и матушкой ее величают“.
Михаил Пилихин описывает, как отец водил их с Георгием в церковь: «В воскресные дни отец брал нас в Кремль, в Успенский собор. Он всегда проходил к алтарю, где находился синодальний хор, который состоял почти исключительно из мальчиков. Отец очень любил слушать пение этого хора. Нас он оставлял у выхода из собора, так как мы, малыши, не могли пройти сквозь толпу к алтарю. Отец уходил к алтарю, уходили и мы из собора, бродили по Кремлю. А когда в конце службы звонили в колокол к молитве „отче наш“, мы быстро возвращались к входу в собор и все вместе шли домой. Синодальным хором дирижировал Николай Семенович Голованов, впоследствии главный дирижер Большого театра. Мой отец с Н.С. Головановым и его женой Антониной Васильевной Неждановой, знаменитой певицей, был хорошо знаком, и, когда мой отец умер в декабре 1922 года, Н.С. Голованов с синодальным хором принял участие в похоронах».
О посещении Успенского собора вспоминает и Георгий Константинович: «По субботам Кузьма водил нас в церковь ко всенощной, а в воскресенье к заутрене и к обедне. В большие праздники хозяин брал нас с собой к обедне в Кремль, в Успенский собор, а иногда, в храм Христа Спасителя. Мы не любили бывать в церкви и всегда старались удрать оттуда под каким-либо предлогом. Однако в Успенский собор ходили с удовольствием – слушать великолепный синодальный хор и специально протодьякона Розова: голос у него был, как иерихонская труба». Надо учитывать, что в момент работы над «Воспоминаниями и размышлениями» положительные отзывы о религии, мягко говоря, не приветствовались. Но Пилихин-то заканчивал воспоминания – во второй половине 80-х, когда в этой. сфере в СССР уже были некоторые послабления. Но и он о религиозности своей или Жукова не пишет. Думаю, что и в тот момент особой тяги к церкви у мальчиков не было. Скучно. Куда веселее гонять в футбол самодельным мячом из старой шапки, набитой бумагой. Вот Михаил Артемьевич в Бога крепко верил, но основательно привить православную веру сыновьям и племяннику, почти вся сознательная жизнь которых прошла в эпоху государственного атеизма, как видно, не успел. Вряд ли можно отнести Жукова к какой-либо конкретной христианской конфессии, вроде православия, в которое он был крещен. Но, как и большинство профессиональных военных, не раз смотревших в лицо смерти, Георгий Константинович, думаю, верил если не в Бога, то в Судьбу, или в Высший. Разум, хранящий его от бед. В своей избранности он не сомневался.
Уже после смерти Жукова его младшая дочь Мария писала архимандриту Кириллу (Павлову), в прошлом – ветерану Сталинграда, по поводу слухов, что Георгий Константинович в начале 60-х посетил Троице-Сергиеву Лавру и заказал там панихиду по погибшим воинам. Архимандрит Кирилл ответил так: «Я не могу ничего об этом сказать определенно, не слышал, потому что о таких вещах тогда не разглашали, могли знать только начальствующие – наместники, а они, к сожалению, уже отошли ко Господу. Я слышал, что в Лавру приезжал маршал Василевский Александр Михайлович, он останавливался в гостинице, причащался.
А о Георгии Константиновиче я слышал от настоятеля храма Новодевичьего монастыря, что на Большой Пироговке, Протоиерея отца Николая Никольского, что маршал Жуков приходил в их храм, и однажды он дал отцу Николаю деньги на поминовение, а отец Николай спросил его, а кого поминать. Георгий Константинович сказал – всех усопших воинов. Это достоверно, потому что рассказывал маститый, пожилой протоиерей отец Николай, которого сейчас нет в живых.
А вот и другое свидетельство о верующей душе Жукова Георгия Константиновича протоиерея отца Анатолия, фамилии его сейчас не помню.
Он служил в соборе г. Ижевска. Этот отец Анатолий тоже уже пожилой протоиерей – ему уже тогда было около 80 лет. Он к нам приезжал в Лавру, обедал вместе с братнею, и однажды при разговоре он поведал нам, что во время войны был в звании генерал-майора, а когда война кончилась, он ушел в отставку, а затем принял сан и служил клириком Ижевского собора.
Во время войны, говорил отец Анатолий, я как генерал встречался с маршалом Жуковым, беседовал с ним, и. однажды во время беседы я его спросил, верует ли он в Бога. Жуков мне ответил, говорит отец Анатолий, я верю в силу Всемогущую, в разум Премудрейший, сотворивший такую красоту и гармонию природы, и преклоняюсь перед этим. А отец Анатолий, тогда генерал-майор, и говорит Жукову Г.К.: а вот это то, что Вы признаете, и есть Бог. То что в душе своей Георгий Константинович чувствовал Бога, это бесспорно. Другое дело, что он, может быть, не мог это свое чувство выразить словами, потому что вера в Бога в то время была в поношении, в загоне, и ему, как высокопоставленному начальнику, нужно было соблюдать осторожность, так как тогда кругом торжествовал атеизм и безбожие. Читая его мемуары и статьи, чувствуешь, что душа его христианская: во-первых, читается легко и с большим нравственным назиданием для своей души воспринимается. Печать избранничества Божия на нем чувствуется во всей его жизни.
Прежде всего, он был крещен, учился в церковно-приходской школе, где закон Божий преподавался, посещал службы храма Христа Спасителя и услаждался великолепным пением церковного хора, получил воспитание в детстве в верующей семье – все это не могло не напечатлеть в душе его христианских истин. И это видно по плодам его жизни и поведения. Его порядочность, человечность, общительность, трезвость, чистота жизни возвысили его, и Промысел Божий избрал его быть спасителем России в тяжелую годину испытаний. Недаром Георгия Константиновича все русские люди любят как своего национального героя и ставят его в один ряд с такими прославленными полководцами, как Суворов и Кутузов».
Ну, не так уж удивительно, что какое-то религиозное чувство сохранилось у друга и свата Жукова маршала Василевского, который был сыном православного священника. Правда, вера в Бога не помешала Александру Михайловичу поступить совсем не по-христиански – ради карьеры в Красной Армии отречься от родного отца. Георгию Константиновичу на такие жертвы идти не пришлось – родители-то были самыми настоящими бедняками. Вот только об их особой религиозности никаких сведений нет – ни в «Воспоминаниях и размышлениях», ни в мемуарах родных и близких, ни в памяти односельчан. Наоборот, последние свидетельствовали, что Константин и Устинья Жукова в церковь не ходили даже по праздникам и к религии были равнодушны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90