Я уже безболезненно могла дотронуться до шрама рукой. Латинская буква «R» - от английского «Runaway», что значит «Беглая». Итак, я заклеймлена на всю жизнь. Из-за Жоржетты и Арнольда. Из-за того, что я любила Гарта Мак-Клелланда, а он меня предал. Я знала, что больше его не увижу, и не жалела об этом. Он, он был первопричиной всех моих бед и несчастий.
Пришла зима. Рабы большую часть времени проводили в хлипких хижинах, безуспешно стараясь согреться. Мы с Анной грелись у нашего маленького очага, растирая озябшие руки; заткнули щели в стенах под окнами и дверью ветхим тряпьем, чтобы защититься от холодных северных и западных ветров. Ветер с гор продувал хижину насквозь. К середине января землю покрыл толстый слой снега. Вместе с холодами пришел и грипп. Он унес почти половину рабов и одну из дочерей Хеннесси - маленькую Сару. Я подозревала, что потеря рабов огорчила его куда больше, чем смерть собственного ребенка. Хозяин отсутствовал на ферме неделями, ставил капканы и стрелял зверя, чтобы весной привезти мех в Уилинг и продать на аукционе. Он мог не беспокоиться: зимой никто из рабов и не помышлял о бегстве, понимая всю самоубийственность затеи: в нашей одежде и обуви любой из нас уже через несколько часов пребывания на улице превратится в ледышку, да и по сугробам далеко не уйдешь.
Временами рабы собирались вместе. Мы разговаривали и пели. Я рассказала свою историю, рассказала о Франции и о «Красавице Чарлстона». Многие узнали капитана Фоулера. Чернокожие слушатели качали головами, дивясь превратностям судьбы, занесшей меня на эту забытую Богом ферму. Я в подробностях расписала им красоты замка Лесконфлеров, свою привольную жизнь у Лафита. Рабы охали и ахали, слушая рассказы о моих пиратских забавах. Лафит был для них настоящим героем, как, впрочем, и для меня.
Я рассказала моим товарищам по несчастью и о восстании рабов на Гаити, о том, как черные сбросили своих белых угнетателей. Этим рабам не пришлось убегать, чтобы обрести свободу: они добыли ее для себя и своих детей сообща, раз и навсегда, вырвали ее у белых хозяев, пусть ценой собственной жизни.
Когда я закончила рассказ о гаитянах, лица моих слушателей засветились надеждой.
- Но их были сотни, - возразил Аира, - а нас осталось только около двадцати.
Мечта о свободе гасла, стоило лишь подумать о Хеннесси, его собаках и ружьях.
Я обвела взглядом собравшихся.
- Да что вы! - воскликнула я. - Он всего лишь человек! Он один, а нас много! И такого негодяя, пожалуй, не сыскать. Почему вы так трусливы?
Мои слова были встречены молчанием.
- Вы все знаете, на что он способен, - продолжала я. - Все происходит у вас на глазах. Исаак не может ходить. Милли едва таскает ноги от голода и болезни. Айра, помнишь, он сломал тебе руку. Просто так, для забавы. А ты, Джесс, у тебя тоже клеймо, как и у меня. Разве в вас нет ненависти? Я ненавижу его, ненавижу всеми фибрами души.
- Они убьют вас за то, что вы осмелились поднять руку на хозяина, мисси. Я видел, как другие ребята болтались на деревьях: они убили хозяина и убежали.
- Он не мой хозяин, - с нажимом произнесла я. - Я свободна, что бы он ни сотворил с моей душой и телом. Слышите? Я все равно убегу рано или поздно, клянусь.
Я подошла к окну. На дворе падал снег. Я была одинока в своей ненависти и отчаянии. Один за другим рабы расходились по своим баракам. Когда мы остались одни, Анна сказала:
- Эти разговоры не доведут до добра, мисси. Если хозяин узнает…
- Мне все равно, - запальчиво перебила я. - Неужели ты не понимаешь? Что с вами происходит? Вы - как овцы, как ягнята, которых ведут на бойню. Я убью его. Убью. И буду этим гордиться. И пусть меня повесят!
- Они вас не повесят, - тихо сказала Анна. - Вы - белая, а белых они не вешают.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Гнев мой погас.
- Прости, Анна, - сказала я. - Не знаю, что на меня нашло.
- Вы просто никогда не были рабыней, мисси, - сказала Анна. - Вам труднее, вы знаете, что такое свобода.
Зима свирепствовала. Холод и мрак сковали наши души. Казалось, весна уже никогда не наступит. Хеннесси наведывался в бараки каждый день, когда был дома, просто для того, чтобы пересчитать нас по головам. Он ни разу не сказал мне ни слова, и я была ему за это благодарна, однако временами он отсылал Анну и насиловал меня. Я придумала для себя игру и всякий раз, когда он использовал меня, представляла его смерть, и это помогало мне выжить.
В декабре Анна приходила к хозяевам присмотреть за младенцем.
- Он очень слабенький, - рассказывала она мне. - У Марты ни капли молока, а коровье мальчик не пьет. Он не доживет до весны.
Потеряв ребенка, Марта едва не лишилась рассудка. Даже до наших бараков доносились ее траурные причитания и плач.
Весной Эдвард Хеннесси не повез меха в Уилинг, а продал заезжему торговцу. Все с большей неохотой он покидал дом. Я стала замечать за ним странности. Настроение его менялось ежечасно, он отдавал приказания, которые противоречили друг другу, и наказывал, когда мы не подчинялись.
Временами на него накатывала ярость, иногда он погружался в мрачную меланхолию. Он становился все более подозрителен и мелочен, ходил вонючий, небритый и вечно пьяный.
Когда земля оттаяла, настала пора посевной. Однажды после полудня, разбивая каменистую землю мотыгой и кляня Хеннесси при каждом взмахе, я заметила, что всего в десяти шагах от меня работает Марта. Жена хозяина или рабыня, белая или черная - Хеннесси не делал различий. Он не щадил ни тел наших, ни рассудка, ни душ.
- Я вам сочувствую, - сказала я, повинуясь внезапному душевному порыву, - из-за ребенка.
- Сочувствуете? - переспросила она, подслеповато моргая. - Не надо. Ему лучше там. Хотела бы я уйти вместе с ним.
- Так не может продолжаться, - сказала я. - Что-то должно произойти, и жизнь изменится.
- Вы так думаете? - Голос Марты был глух и безжизнен. - Я жила этой верой десять лет. Каждый день я говорила себе, что Бог должен положить конец моим страданиям. Но напрасно. Конец наступит только со смертью, не раньше.
Но конец наступил. Это случилось в июне. Боб, негритянский паренек, купленный Хеннесси на деньги, вырученные за мех, попытался убежать. Хеннесси пустил следом собак и привел его несколькими часами позже. Он привязал раба к забору поблизости от наших бараков, там, где начиналось поле. Всех нас выгнали смотреть на экзекуцию. Мы собрались в плотное молчаливое кольцо. Хеннесси вынес из дома огромную плеть, которой загоняют быков. Из-за пояса у него торчал пистолет.
Солнце палило, не было ни ветерка, тишину нарушали лишь учащенное дыхание юноши да негромкий топот наших босых ног, переминающихся в пыли. Марта тоже была здесь, но Дженни она предусмотрительно заперла в доме.
Хеннесси замахнулся и со свистом опустил бич на обнаженную спину негра. На месте удара появилась кровавая полоса. И в это мгновение что-то сместилось во времени и пространстве. Хеннесси занес плеть, и вместо чернобородого грязного фермера я увидела капитана Фоулера. Люди, невольные зрители экзекуции, из чернокожих рабов превратились в очерствелых моряков, матросов «Красавицы Чарлстона». И били не Боба, нет, били раба, которого я позже нарекла Джозефом.
При втором ударе Фоулера из моего горла вырвался крик.
- Мерзавец, - завизжала я, - дьявол, кровожадное чудовище!
Он повернул ко мне лицо на долю секунды. Его глаза горели, как красные уголья, он рявкнул, приказывая мне замолчать. В этом лице не осталось ничего человеческого - одна лишь животная ярость.
Анна положила руку мне на плечо.
- Т-с-с, хотите быть следующей?
Я потеряла чувство реальности, уже не понимая, где я - на «Красавице Чарлстона» или на ферме в глухих лесах.
Очередной вопль жертвы послужил для меня сигналом к действию. Я вырвалась из рук испуганной Анны и встала между хозяином и рабом.
- Прекрати! - закричала я, хватаясь за бич. Хеннесси презрительно смерил меня взглядом и одним движением отшвырнул прочь, словно докучливое насекомое. Вмиг я очутилась на земле. Надо мной раздался дьявольский смех, свистнула плеть, я откатилась в сторону, и удар лишь поднял пыль рядом со мной.
- Не лезь, девка, - предупредил хозяин, - не то и тебя выпорю.
И снова он опустил кнут на спину бедняги. Крики парнишки слабели. Спина его превратилась в сплошное кровавое месиво.
Я вновь бросилась на Хеннесси, но на этот раз, когда он отшвырнул меня, в руках у меня был его пистолет. Я упала на землю.
- Ты подохнешь, стерва, - просипел он. - Я долго ждал этого часа.
Я подняла пистолет и не целясь выстрелила.
В центре его опаленного порохом лба показалась красная дырочка. Кровь заполнила отверстие, вздулась красным пузырем и струйкой потекла по лицу. Раздался чей-то истошный крик, Хеннесси закачался и рухнул на пропитанную кровью землю у ног своего раба.
Я поднялась и подошла к своему, теперь уже мертвому мучителю. Ненависть ушла. Я не чувствовала ни жалости, ни раскаяния. Скривив рот, я плюнула в лицо мертвеца и недоверчиво оглядела молчаливую толпу. Встретившись с Мартой взглядом, я прочла в ее глазах прощение всех моих грехов. Затем я швырнула пистолет в пыль и, раздвинув толпу, пошла к лесу, ни разу не оглянувшись. Я не посмотрела назад и тогда, когда послышались истерические крики и выстрелы и запах дыма защекотал ноздри. Рабы, наверное, жгли постройки и стреляли собак в припадке слепой ненависти.
Глава 16
ГЕНЕРАЛ
Оставив позади табачные плантации, я пустилась бежать. Свобода! Мне не хотелось думать о том, какую цену я заплатила за нее. Главное - никто не будет преследовать меня. Собаки мертвы, как и их хозяин.
Вдруг из-за деревьев вышел огромный черный детина и преградил мне путь. Испуганно вскрикнув, я бросилась наутек.
- Мисс Элиза, - позвал он.
Негр догнал меня и обхватил сзади за талию. Я пиналась и вырывалась, но он не отпускал.
- Эй, не пинайтесь так, мисси, - со смехом сказал он. - Не хотите же вы сказать, что меня не знаете?
Он отпустил меня. Я отступила на шаг и уставилась на него, не веря своим глазам.
- Вы… Джозеф! Но… Этого не может быть!
- Да, мэм, Джозеф Мак-Клелланд, к вашим услугам.
Ноги мои подкосились. Я присела на бревно.
- Джозеф, дорогой, ты все знаешь?
- Я видел, - сказал он. - Наблюдал из-за амбара. Иду своей дорогой в Ричмонд и тут вижу, собралась толпа вокруг черного паренька. А потом смотрю и не верю своим глазам - вы, да еще стреляете. Вот я и побежал за вами следом.
Я закрыла лицо и простонала.
- Я даже не думала, что у меня получится… вот так его пристрелить. Я так долго мечтала об этом. А теперь… когда моя мечта сбылась, я не знаю, что я чувствую. Знаю только, что убийство - грех.
- Вы спасли сразу две жизни: вашу собственную и этого черного парня. А может, и больше. Ваш Хеннесси имел репутацию подлеца, мисси. Однако нам надо отсюда выбираться. Эти рабы одурели от ненависти и взбунтовались, а зачинщицей назовут вас. Белые с соседних плантаций будут искать вас: надо же им кого-нибудь повесить в назидание.
- Он… Он заклеймил меня, Джозеф, - заплакала я. - У меня на спине клеймо беглой рабыни. Если его увидят, меня снова могут обратить в рабство. Господи, - простонала я, - неужели это никогда не кончится? Я не могу, не могу!
- Я слышал от рабов, что у Хеннесси в рабынях белая женщина, - сказал Джозеф, покачав головой. - Но ни за что не подумал бы, что это вы! Пути Господни воистину неисповедимы. Я знал кое-что о вас от Гарта.
- От Гарта? Не понимаю.
- Из его писем. Он писал, что нашел вас. Я был очень рад об этом услышать. Вообще-то я был уверен, что этот капитан вас убьет.
- Ему это почти удалось. Гарт писал тебе письма?
- И деньги отправлял, - засмеялся Джозеф. - Для выполнения моей миссии. Я теперь человек Господа, мисси, и тружусь ради освобождения рабов.
- Ты назвал себя Мак-Клелланд. Гарт что, усыновил тебя?
- В некотором роде. Он сказал, что в этой стране принято, чтобы у человека было имя и фамилия. После того как мы бежали с «Эврики», Гарт дал мне денег и помог добраться до своих друзей в Филадельфии. Они оказались людьми очень добрыми и отнеслись ко мне как к родному сыну. Ричард Хедли рассказал мне о Боге и о том, что Господь всех любит одинаково. Научил меня читать и писать. Я ведь даже говорить на английском не мог. Сейчас мне с трудом верится, что на борту «Эврики» нам приходилось объясняться с Гартом жестами. Но и Гарт многому меня научил. Мы пробыли на том корабле примерно год, но, я думаю, он рассказал вам обо всем. Они били его, и морили голодом, и чуть было не заморили насмерть. Но Гарт держался молодцом. Им так и не удалось его сломать. Когда он слег, у него начался жар, и он говорил со мной часы напролет, а я не понял ни слова. Только ваше имя - Элиза. Это было единственное слово, которое я понимал.
Я только головой качала.
- Он ни разу не рассказывал мне об этом. Отделался общими фразами, как обычно. Как вы спаслись?
- Как… Не могли же они держать нас в цепях, если хотели использовать как рабочую силу, правильно? Когда мы были у берегов Кингстона, Гарт устроил на корабле пожар. Во время переполоха мы прыгнули в воду и поплыли к берегу. Они повсюду искали нас, но найти так и не смогли. Некая леди, знакомая Гарта, сутки прятала нас у себя в спальне.
- Уверена, что Гарт не был против, - сказала я.
- Разумеется, нет! - заразительно рассмеялся Джозеф, и я впервые за много месяцев улыбнулась. - В тот же день поздно ночью нам посчастливилось отыскать контрабандистов, взявшихся доставить нас на Кубу, а затем на другом судне мы переправились в Новый Орлеан.
- А «Эврика» затонула?
- Нашла пристанище на дне океана. Аминь! - развел руками Джозеф.
- Как и «Красавица Чарлстона», - сказала я.
Я рассказала Джозефу о своих мучениях на корабле Фоулера и о приключениях с пиратами Лафита.
- Лафит спас меня тогда, а ты спас меня сейчас, Джозеф. Я должна была пристрелить Хеннесси - он был настоящим выродком. Таким же выродком, как…
- Не надо о грустном, - прервал меня Джозеф. - Давайте уходить отсюда. Соседи уже, должно быть, увидели дым. Если они поймают вас, то, несомненно, повесят.
- Нет, не повесят! Я - белая женщина.
Джозеф подсадил меня в седло.
- Вы были рабыней, мисс Элиза. И вы совершили самое страшное для раба преступление - убили своего господина. А теперь вперед. У нас еще будет время поговорить. Чем дальше мы уедем от этого логова дьявола, тем лучше.
Он устроился позади меня, и мы поскакали прочь от мест, где мне довелось испытать столько унижений и боли. Целый год провела я в аду и сейчас была наконец свободна, но так и не могла до конца поверить в это. Клеймо беглой рабыни останется у меня на всю жизнь, и мне еще надо будет доказать, что я рождена свободной. А если даже мне удастся это, меня все равно повесят за убийство и подстрекательство к мятежу. В этой стране никому нет дела до того, сколь жесток к своим рабам хозяин. Здесь он - царь и бог в своих владениях и волен распоряжаться вверенными ему жизнями, как заблагорассудится.
Мы ехали на восток, избегая городов, ферм и селений. Джозеф знал, что если белые люди увидят нас вместе, они заподозрят неладное. А разыгрывать белую хозяйку и черного раба нам было трудно: сейчас я очень слабо напоминала леди, а Джозеф, в элегантном и добротном наряде, состоящем из черной куртки, черных брюк и белой рубашки с крахмальным воротничком, в до блеска начищенных ботинках, если бы не черный цвет кожи, вполне сошел бы за преуспевающего плантатора.
Мы направлялись в Филадельфию, к другу и покровителю Джозефа Ричарду Хедли, который сможет помочь мне вернуться во Францию. Я сказала Джозефу, что не хочу возвращаться в Новый Орлеан, в город, ставший свидетелем и моего величайшего триумфа, и столь же сокрушительного падения.
- Вы не хотите еще раз взглянуть на жену Гарта и этого парня, Арнольда? - спросил меня Джозеф.
Я сжала кулаки и опустила глаза.
- Нет, Джозеф, - сказала я мрачно. - Я не отвечаю за себя. Я могу их убить, я знаю наверняка, что убила бы.
- Часто трудно сказать заранее, на что ты способен, - философски заметил Джозеф.
- Я - наполовину корсиканка, Джозеф, а корсиканцы умеют мстить. Мой дядя Тео любил говорить, что мы - дикари, а я рада называться дикаркой, если это подразумевает мужество мстить предателям и обидчикам. Но вторая моя половина знает, что месть порочна, и я понимаю, что позже пожалею о содеянном. Я не убийца по натуре. Сейчас мне хочется одного - оказаться дома, вернуться туда, где я была счастлива. С тех пор как я встретила Гарта, я забыла, что такое счастье.
- Он, наверное, считает вас погибшей, - сказал Джозеф. - Вы не хотите…
- Пусть так и считает, - резко перебила я. - Нам обоим так будет лучше.
… Франция. Я так мечтала снова увидеть родные места. Ну почему я не настояла на том, чтобы Лафит отправил меня домой, как только я поправлюсь? Как могла я подумать, что буду счастливее вдали от родных стен? Я мечтала увидеть их всех вновь: дядю Тео, Франсуазу, Филиппа и Оноре. Они любили меня и берегли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Пришла зима. Рабы большую часть времени проводили в хлипких хижинах, безуспешно стараясь согреться. Мы с Анной грелись у нашего маленького очага, растирая озябшие руки; заткнули щели в стенах под окнами и дверью ветхим тряпьем, чтобы защититься от холодных северных и западных ветров. Ветер с гор продувал хижину насквозь. К середине января землю покрыл толстый слой снега. Вместе с холодами пришел и грипп. Он унес почти половину рабов и одну из дочерей Хеннесси - маленькую Сару. Я подозревала, что потеря рабов огорчила его куда больше, чем смерть собственного ребенка. Хозяин отсутствовал на ферме неделями, ставил капканы и стрелял зверя, чтобы весной привезти мех в Уилинг и продать на аукционе. Он мог не беспокоиться: зимой никто из рабов и не помышлял о бегстве, понимая всю самоубийственность затеи: в нашей одежде и обуви любой из нас уже через несколько часов пребывания на улице превратится в ледышку, да и по сугробам далеко не уйдешь.
Временами рабы собирались вместе. Мы разговаривали и пели. Я рассказала свою историю, рассказала о Франции и о «Красавице Чарлстона». Многие узнали капитана Фоулера. Чернокожие слушатели качали головами, дивясь превратностям судьбы, занесшей меня на эту забытую Богом ферму. Я в подробностях расписала им красоты замка Лесконфлеров, свою привольную жизнь у Лафита. Рабы охали и ахали, слушая рассказы о моих пиратских забавах. Лафит был для них настоящим героем, как, впрочем, и для меня.
Я рассказала моим товарищам по несчастью и о восстании рабов на Гаити, о том, как черные сбросили своих белых угнетателей. Этим рабам не пришлось убегать, чтобы обрести свободу: они добыли ее для себя и своих детей сообща, раз и навсегда, вырвали ее у белых хозяев, пусть ценой собственной жизни.
Когда я закончила рассказ о гаитянах, лица моих слушателей засветились надеждой.
- Но их были сотни, - возразил Аира, - а нас осталось только около двадцати.
Мечта о свободе гасла, стоило лишь подумать о Хеннесси, его собаках и ружьях.
Я обвела взглядом собравшихся.
- Да что вы! - воскликнула я. - Он всего лишь человек! Он один, а нас много! И такого негодяя, пожалуй, не сыскать. Почему вы так трусливы?
Мои слова были встречены молчанием.
- Вы все знаете, на что он способен, - продолжала я. - Все происходит у вас на глазах. Исаак не может ходить. Милли едва таскает ноги от голода и болезни. Айра, помнишь, он сломал тебе руку. Просто так, для забавы. А ты, Джесс, у тебя тоже клеймо, как и у меня. Разве в вас нет ненависти? Я ненавижу его, ненавижу всеми фибрами души.
- Они убьют вас за то, что вы осмелились поднять руку на хозяина, мисси. Я видел, как другие ребята болтались на деревьях: они убили хозяина и убежали.
- Он не мой хозяин, - с нажимом произнесла я. - Я свободна, что бы он ни сотворил с моей душой и телом. Слышите? Я все равно убегу рано или поздно, клянусь.
Я подошла к окну. На дворе падал снег. Я была одинока в своей ненависти и отчаянии. Один за другим рабы расходились по своим баракам. Когда мы остались одни, Анна сказала:
- Эти разговоры не доведут до добра, мисси. Если хозяин узнает…
- Мне все равно, - запальчиво перебила я. - Неужели ты не понимаешь? Что с вами происходит? Вы - как овцы, как ягнята, которых ведут на бойню. Я убью его. Убью. И буду этим гордиться. И пусть меня повесят!
- Они вас не повесят, - тихо сказала Анна. - Вы - белая, а белых они не вешают.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Гнев мой погас.
- Прости, Анна, - сказала я. - Не знаю, что на меня нашло.
- Вы просто никогда не были рабыней, мисси, - сказала Анна. - Вам труднее, вы знаете, что такое свобода.
Зима свирепствовала. Холод и мрак сковали наши души. Казалось, весна уже никогда не наступит. Хеннесси наведывался в бараки каждый день, когда был дома, просто для того, чтобы пересчитать нас по головам. Он ни разу не сказал мне ни слова, и я была ему за это благодарна, однако временами он отсылал Анну и насиловал меня. Я придумала для себя игру и всякий раз, когда он использовал меня, представляла его смерть, и это помогало мне выжить.
В декабре Анна приходила к хозяевам присмотреть за младенцем.
- Он очень слабенький, - рассказывала она мне. - У Марты ни капли молока, а коровье мальчик не пьет. Он не доживет до весны.
Потеряв ребенка, Марта едва не лишилась рассудка. Даже до наших бараков доносились ее траурные причитания и плач.
Весной Эдвард Хеннесси не повез меха в Уилинг, а продал заезжему торговцу. Все с большей неохотой он покидал дом. Я стала замечать за ним странности. Настроение его менялось ежечасно, он отдавал приказания, которые противоречили друг другу, и наказывал, когда мы не подчинялись.
Временами на него накатывала ярость, иногда он погружался в мрачную меланхолию. Он становился все более подозрителен и мелочен, ходил вонючий, небритый и вечно пьяный.
Когда земля оттаяла, настала пора посевной. Однажды после полудня, разбивая каменистую землю мотыгой и кляня Хеннесси при каждом взмахе, я заметила, что всего в десяти шагах от меня работает Марта. Жена хозяина или рабыня, белая или черная - Хеннесси не делал различий. Он не щадил ни тел наших, ни рассудка, ни душ.
- Я вам сочувствую, - сказала я, повинуясь внезапному душевному порыву, - из-за ребенка.
- Сочувствуете? - переспросила она, подслеповато моргая. - Не надо. Ему лучше там. Хотела бы я уйти вместе с ним.
- Так не может продолжаться, - сказала я. - Что-то должно произойти, и жизнь изменится.
- Вы так думаете? - Голос Марты был глух и безжизнен. - Я жила этой верой десять лет. Каждый день я говорила себе, что Бог должен положить конец моим страданиям. Но напрасно. Конец наступит только со смертью, не раньше.
Но конец наступил. Это случилось в июне. Боб, негритянский паренек, купленный Хеннесси на деньги, вырученные за мех, попытался убежать. Хеннесси пустил следом собак и привел его несколькими часами позже. Он привязал раба к забору поблизости от наших бараков, там, где начиналось поле. Всех нас выгнали смотреть на экзекуцию. Мы собрались в плотное молчаливое кольцо. Хеннесси вынес из дома огромную плеть, которой загоняют быков. Из-за пояса у него торчал пистолет.
Солнце палило, не было ни ветерка, тишину нарушали лишь учащенное дыхание юноши да негромкий топот наших босых ног, переминающихся в пыли. Марта тоже была здесь, но Дженни она предусмотрительно заперла в доме.
Хеннесси замахнулся и со свистом опустил бич на обнаженную спину негра. На месте удара появилась кровавая полоса. И в это мгновение что-то сместилось во времени и пространстве. Хеннесси занес плеть, и вместо чернобородого грязного фермера я увидела капитана Фоулера. Люди, невольные зрители экзекуции, из чернокожих рабов превратились в очерствелых моряков, матросов «Красавицы Чарлстона». И били не Боба, нет, били раба, которого я позже нарекла Джозефом.
При втором ударе Фоулера из моего горла вырвался крик.
- Мерзавец, - завизжала я, - дьявол, кровожадное чудовище!
Он повернул ко мне лицо на долю секунды. Его глаза горели, как красные уголья, он рявкнул, приказывая мне замолчать. В этом лице не осталось ничего человеческого - одна лишь животная ярость.
Анна положила руку мне на плечо.
- Т-с-с, хотите быть следующей?
Я потеряла чувство реальности, уже не понимая, где я - на «Красавице Чарлстона» или на ферме в глухих лесах.
Очередной вопль жертвы послужил для меня сигналом к действию. Я вырвалась из рук испуганной Анны и встала между хозяином и рабом.
- Прекрати! - закричала я, хватаясь за бич. Хеннесси презрительно смерил меня взглядом и одним движением отшвырнул прочь, словно докучливое насекомое. Вмиг я очутилась на земле. Надо мной раздался дьявольский смех, свистнула плеть, я откатилась в сторону, и удар лишь поднял пыль рядом со мной.
- Не лезь, девка, - предупредил хозяин, - не то и тебя выпорю.
И снова он опустил кнут на спину бедняги. Крики парнишки слабели. Спина его превратилась в сплошное кровавое месиво.
Я вновь бросилась на Хеннесси, но на этот раз, когда он отшвырнул меня, в руках у меня был его пистолет. Я упала на землю.
- Ты подохнешь, стерва, - просипел он. - Я долго ждал этого часа.
Я подняла пистолет и не целясь выстрелила.
В центре его опаленного порохом лба показалась красная дырочка. Кровь заполнила отверстие, вздулась красным пузырем и струйкой потекла по лицу. Раздался чей-то истошный крик, Хеннесси закачался и рухнул на пропитанную кровью землю у ног своего раба.
Я поднялась и подошла к своему, теперь уже мертвому мучителю. Ненависть ушла. Я не чувствовала ни жалости, ни раскаяния. Скривив рот, я плюнула в лицо мертвеца и недоверчиво оглядела молчаливую толпу. Встретившись с Мартой взглядом, я прочла в ее глазах прощение всех моих грехов. Затем я швырнула пистолет в пыль и, раздвинув толпу, пошла к лесу, ни разу не оглянувшись. Я не посмотрела назад и тогда, когда послышались истерические крики и выстрелы и запах дыма защекотал ноздри. Рабы, наверное, жгли постройки и стреляли собак в припадке слепой ненависти.
Глава 16
ГЕНЕРАЛ
Оставив позади табачные плантации, я пустилась бежать. Свобода! Мне не хотелось думать о том, какую цену я заплатила за нее. Главное - никто не будет преследовать меня. Собаки мертвы, как и их хозяин.
Вдруг из-за деревьев вышел огромный черный детина и преградил мне путь. Испуганно вскрикнув, я бросилась наутек.
- Мисс Элиза, - позвал он.
Негр догнал меня и обхватил сзади за талию. Я пиналась и вырывалась, но он не отпускал.
- Эй, не пинайтесь так, мисси, - со смехом сказал он. - Не хотите же вы сказать, что меня не знаете?
Он отпустил меня. Я отступила на шаг и уставилась на него, не веря своим глазам.
- Вы… Джозеф! Но… Этого не может быть!
- Да, мэм, Джозеф Мак-Клелланд, к вашим услугам.
Ноги мои подкосились. Я присела на бревно.
- Джозеф, дорогой, ты все знаешь?
- Я видел, - сказал он. - Наблюдал из-за амбара. Иду своей дорогой в Ричмонд и тут вижу, собралась толпа вокруг черного паренька. А потом смотрю и не верю своим глазам - вы, да еще стреляете. Вот я и побежал за вами следом.
Я закрыла лицо и простонала.
- Я даже не думала, что у меня получится… вот так его пристрелить. Я так долго мечтала об этом. А теперь… когда моя мечта сбылась, я не знаю, что я чувствую. Знаю только, что убийство - грех.
- Вы спасли сразу две жизни: вашу собственную и этого черного парня. А может, и больше. Ваш Хеннесси имел репутацию подлеца, мисси. Однако нам надо отсюда выбираться. Эти рабы одурели от ненависти и взбунтовались, а зачинщицей назовут вас. Белые с соседних плантаций будут искать вас: надо же им кого-нибудь повесить в назидание.
- Он… Он заклеймил меня, Джозеф, - заплакала я. - У меня на спине клеймо беглой рабыни. Если его увидят, меня снова могут обратить в рабство. Господи, - простонала я, - неужели это никогда не кончится? Я не могу, не могу!
- Я слышал от рабов, что у Хеннесси в рабынях белая женщина, - сказал Джозеф, покачав головой. - Но ни за что не подумал бы, что это вы! Пути Господни воистину неисповедимы. Я знал кое-что о вас от Гарта.
- От Гарта? Не понимаю.
- Из его писем. Он писал, что нашел вас. Я был очень рад об этом услышать. Вообще-то я был уверен, что этот капитан вас убьет.
- Ему это почти удалось. Гарт писал тебе письма?
- И деньги отправлял, - засмеялся Джозеф. - Для выполнения моей миссии. Я теперь человек Господа, мисси, и тружусь ради освобождения рабов.
- Ты назвал себя Мак-Клелланд. Гарт что, усыновил тебя?
- В некотором роде. Он сказал, что в этой стране принято, чтобы у человека было имя и фамилия. После того как мы бежали с «Эврики», Гарт дал мне денег и помог добраться до своих друзей в Филадельфии. Они оказались людьми очень добрыми и отнеслись ко мне как к родному сыну. Ричард Хедли рассказал мне о Боге и о том, что Господь всех любит одинаково. Научил меня читать и писать. Я ведь даже говорить на английском не мог. Сейчас мне с трудом верится, что на борту «Эврики» нам приходилось объясняться с Гартом жестами. Но и Гарт многому меня научил. Мы пробыли на том корабле примерно год, но, я думаю, он рассказал вам обо всем. Они били его, и морили голодом, и чуть было не заморили насмерть. Но Гарт держался молодцом. Им так и не удалось его сломать. Когда он слег, у него начался жар, и он говорил со мной часы напролет, а я не понял ни слова. Только ваше имя - Элиза. Это было единственное слово, которое я понимал.
Я только головой качала.
- Он ни разу не рассказывал мне об этом. Отделался общими фразами, как обычно. Как вы спаслись?
- Как… Не могли же они держать нас в цепях, если хотели использовать как рабочую силу, правильно? Когда мы были у берегов Кингстона, Гарт устроил на корабле пожар. Во время переполоха мы прыгнули в воду и поплыли к берегу. Они повсюду искали нас, но найти так и не смогли. Некая леди, знакомая Гарта, сутки прятала нас у себя в спальне.
- Уверена, что Гарт не был против, - сказала я.
- Разумеется, нет! - заразительно рассмеялся Джозеф, и я впервые за много месяцев улыбнулась. - В тот же день поздно ночью нам посчастливилось отыскать контрабандистов, взявшихся доставить нас на Кубу, а затем на другом судне мы переправились в Новый Орлеан.
- А «Эврика» затонула?
- Нашла пристанище на дне океана. Аминь! - развел руками Джозеф.
- Как и «Красавица Чарлстона», - сказала я.
Я рассказала Джозефу о своих мучениях на корабле Фоулера и о приключениях с пиратами Лафита.
- Лафит спас меня тогда, а ты спас меня сейчас, Джозеф. Я должна была пристрелить Хеннесси - он был настоящим выродком. Таким же выродком, как…
- Не надо о грустном, - прервал меня Джозеф. - Давайте уходить отсюда. Соседи уже, должно быть, увидели дым. Если они поймают вас, то, несомненно, повесят.
- Нет, не повесят! Я - белая женщина.
Джозеф подсадил меня в седло.
- Вы были рабыней, мисс Элиза. И вы совершили самое страшное для раба преступление - убили своего господина. А теперь вперед. У нас еще будет время поговорить. Чем дальше мы уедем от этого логова дьявола, тем лучше.
Он устроился позади меня, и мы поскакали прочь от мест, где мне довелось испытать столько унижений и боли. Целый год провела я в аду и сейчас была наконец свободна, но так и не могла до конца поверить в это. Клеймо беглой рабыни останется у меня на всю жизнь, и мне еще надо будет доказать, что я рождена свободной. А если даже мне удастся это, меня все равно повесят за убийство и подстрекательство к мятежу. В этой стране никому нет дела до того, сколь жесток к своим рабам хозяин. Здесь он - царь и бог в своих владениях и волен распоряжаться вверенными ему жизнями, как заблагорассудится.
Мы ехали на восток, избегая городов, ферм и селений. Джозеф знал, что если белые люди увидят нас вместе, они заподозрят неладное. А разыгрывать белую хозяйку и черного раба нам было трудно: сейчас я очень слабо напоминала леди, а Джозеф, в элегантном и добротном наряде, состоящем из черной куртки, черных брюк и белой рубашки с крахмальным воротничком, в до блеска начищенных ботинках, если бы не черный цвет кожи, вполне сошел бы за преуспевающего плантатора.
Мы направлялись в Филадельфию, к другу и покровителю Джозефа Ричарду Хедли, который сможет помочь мне вернуться во Францию. Я сказала Джозефу, что не хочу возвращаться в Новый Орлеан, в город, ставший свидетелем и моего величайшего триумфа, и столь же сокрушительного падения.
- Вы не хотите еще раз взглянуть на жену Гарта и этого парня, Арнольда? - спросил меня Джозеф.
Я сжала кулаки и опустила глаза.
- Нет, Джозеф, - сказала я мрачно. - Я не отвечаю за себя. Я могу их убить, я знаю наверняка, что убила бы.
- Часто трудно сказать заранее, на что ты способен, - философски заметил Джозеф.
- Я - наполовину корсиканка, Джозеф, а корсиканцы умеют мстить. Мой дядя Тео любил говорить, что мы - дикари, а я рада называться дикаркой, если это подразумевает мужество мстить предателям и обидчикам. Но вторая моя половина знает, что месть порочна, и я понимаю, что позже пожалею о содеянном. Я не убийца по натуре. Сейчас мне хочется одного - оказаться дома, вернуться туда, где я была счастлива. С тех пор как я встретила Гарта, я забыла, что такое счастье.
- Он, наверное, считает вас погибшей, - сказал Джозеф. - Вы не хотите…
- Пусть так и считает, - резко перебила я. - Нам обоим так будет лучше.
… Франция. Я так мечтала снова увидеть родные места. Ну почему я не настояла на том, чтобы Лафит отправил меня домой, как только я поправлюсь? Как могла я подумать, что буду счастливее вдали от родных стен? Я мечтала увидеть их всех вновь: дядю Тео, Франсуазу, Филиппа и Оноре. Они любили меня и берегли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54