- увидела, как восставшая плоть натянула ткань его брюк.
- Мужская анатомия всякий раз ставит нам подножку, - беспечно заметил он. Руки на моих плечах усилили хватку. - Но я не думаю, что это так уж плохо.
Лицо его вплотную приблизилось к моему, и во мне осталось лишь одно чувство - страх. Я видела запекшуюся кровь на его щеке и красный след на губе от укуса. Глаза его были холодны как лед. Он видел перед собой всего лишь девку, которую собирался использовать для того, чтобы развлечься во время путешествия.
На мгновение гипноз перестал действовать, я очнулась.
- Оставьте меня! Отпустите!
Улыбка слетела с жестких губ, и он легко опрокинул меня на землю. Прижав к земле мои раскинутые руки и ноги, он целовал меня вновь и вновь, и всякий раз язык его проникал все глубже. Я задыхалась от злости и страха.
- Тебе не нравится, когда целует мужчина? - прошептал он хрипло.
- Я ненавижу тебя, - повторяла я сквозь всхлипы. - О проклятие, отпусти меня! Отпусти!
Сердце мое бешено колотилось, ноги дрожали от придавившей их тяжести. Я перестала сопротивляться и закрыла глаза; затем, почувствовав, что он отпустил мои руки, вцепилась ногтями ему в лицо и едва не закричала от радости, когда он, взвыв от боли, отпрянул. Но победа оказалась пирровой. Мой мучитель наотмашь ударил меня по лицу. В ушах зашумело, перед глазами поплыли круги, и мне показалось, что я умираю.
Когда я снова открыла глаза, при виде его кривой усмешки мне стало по-настоящему страшно. Я закричала, но он, зажав мне рот, навалился на меня. Я почувствовала, как его восставшая плоть пронзила меня, как стальной клинок, с такой яростью, что я, клянусь, слышала треск раздираемого тела.
- Мой Бог, - выдохнула я, - не оставь меня.
Он взял мое лицо в свои сильные ладони и заглянул мне в глаза.
- Что ж, я польщен. Как мило было с твоей стороны сохранить для меня девственность, маленькая разбойница. Ты, должно быть, угробила не меньше дюжины конюхов для того, чтобы преподнести мне этот роскошный подарок.
Мне было страшно больно, и я заплакала навзрыд. Он притянул меня к себе и не отпускал, пока я не успокоилась. Страх и боль понемногу утихли, уступив место всепоглощающей ненависти и отвращению. Он начал двигаться, вначале медленно, почти нежно. Я прикусила губу, чтобы не закричать. Движения все убыстрялись, пока через некоторое время, показавшееся мне вечностью, все не закончилось. Он вздрогнул и затих.
Наконец он встал, а я, вне себя от стыда и омерзения, свернулась клубочком на траве, поджав к подбородку ноги.
- Ты поплатишься за это, - произнесла я сквозь слезы. - Клянусь всем, что мне дорого, ты поплатишься за это своей жизнью.
- Не сомневаюсь, - кратко ответил он, - Я играючи мог бы прикончить тебя, маленькая мегера. Удивительно, как это никто до сих пор не научил тебя, как себя вести. Представить не могу, как хозяин мирится с твоей дерзостью. Прощай. Отдых вряд ли можно отнести к разряду приятных, но я по крайней мере освежился. - И незнакомец разразился долгим смехом.
Что-то упало в пыль рядом со мной. Золотой луидор. Я продала свою девственность за один золотой луи. Вскочив на ноги, я швырнула луи вслед мерзавцу, но он уже успел сесть на лошадь и не потрудился даже оглянуться.
- Подонок, тварь, - кричала я вдогонку, - ненавижу тебя!
До моих ушей донесся звук его смеха, но он так и не повернул головы. Вскоре он пропал из виду. Тошнота подкатила к горлу. Я упала на колени. Меня выворачивало, слезы лились из глаз. Наконец я успокоилась и пошла к ручью, чтобы смыть грязь и кровь, затем вернулась за чулками и туфлями. Одевшись, я побрела к дому, не чувствуя ни скорби, ни боли - совсем ничего. Та Элиза, которая вошла в этот лес, ничего общего не имела с Элизой нынешней. Я ушла с полянки, ни разу не оглянувшись на то место, где он осквернил меня.
Глава 2
СВАДЬБА
К замку я подошла уже в темноте. Чувствуя себя не в силах кого-либо видеть, я хотела одного - добраться до своей комнаты незамеченной. По черной лестнице я поднялась на второй этаж, и тут меня перехватил Оноре.
- Господи, Элиза, что с тобой? Мы тут с ума сходим, я хотел было уже идти на поиски…
Брат запнулся, обеспокоенно глядя на мои спутанные волосы, заплаканные глаза и испачканное платье.
- Элиза, все в порядке? - Он заглянул мне в глаза. Я молчала. Оноре встряхнул меня за плечи и требовательно повторил:
- Что случилось? Ради Бога, скажи что-нибудь!
Слезы подступили к глазам. В конце концов, Оноре - мой брат, и он любит меня.
- Я… Все хорошо, Оноре, правда, - прошептала я и заплакала.
- Неправда, - угрюмо констатировал он. - Ты говоришь, что все хорошо, а выглядишь так, будто тебя целую милю тащили по грязи. Почему ты плачешь, Элиза? Расскажи мне, что произошло?
- Мужчина, - сбивчиво начала я, захлебываясь слезами, - в лесу, возле заводи, где мы купаемся. Ты знаешь это место.
Оноре выпустил мою руку.
- Господи, - упавшим голосом сказал он, - это я во всем виноват. Он… Он тебя обидел?
Я поняла, что он имел в виду. Уставившись взглядом в пол, я кивнула.
- Кто он? - потребовал ответа Оноре, схватив меня за плечи. - Клянусь, я убью его!
- Не знаю, Оноре. Я никогда раньше его не видела.
- Какое оскорбление! - Оноре вцепился себе в волосы. - Я отыщу и убью его! Клянусь тебе, Элиза!
- Убей его, - горячо выдохнула я, стиснув руку брата. - Сделай это ради меня! Он был таким… таким…
Силы оставили меня, и Оноре, поддерживая за плечи, отвел меня в комнату. Уложив на кровать, он сказал:
- Я сейчас пришлю Франсуазу, а потом пойду к дяде Тео.
- Только не это, Оноре!
Я умоляюще посмотрела на него. Мне не хотелось, чтобы о моем позоре узнали все. Хватит и того, что я открылась Оноре, а если он еще расскажет и дяде…
- Я должен сделать это, Элиза. Теперь-то уж тебе просто необходимо выйти замуж за барона, у тебя нет другого выхода. Я расскажу дяде, и он, безусловно, сделает все возможное, чтобы отыскать этого пса и воздать ему по заслугам. Я сам вырежу у него из груди сердце, клянусь.
Ненависть захлестнула меня мутной волной, и я сама испугалась собственной кровожадности.
- Да! - с радостью согласилась я. - Найди его и вырежи у него из груди сердце!
Дядя Тео был потрясен случившимся, но, к нашему изумлению, велел отказаться от всяких попыток отыскать обидчика, чтобы не допустить появления сплетен и слухов, которые могли бы расстроить свадьбу. Оноре твердил о защите моей чести, но дядя Тео оставался неумолим. Для того чтобы сохранить мое доброе имя, был уверен он, требуется одно - как можно быстрее выдать меня за барона Фридерика и никому не говорить ни слова.
- А что, - с сарказмом полюбопытствовал Оноре, - мы будем делать с первой брачной ночью? Я знаю, Фредди не слишком умен, но даже он…
- Барон, - отрезал Тео, - выпьет порядком вина за свадебным столом. Об этом я позабочусь. А на следующий день сможет винить только себя за наступившую амнезию.
- Я могу добыть склянку куриной крови, - задумчиво согласился Оноре, - чтобы иллюзия была полной.
- Твои услуги не понадобятся, Оноре, - заключил дядя Тео. - Такие люди, как барон, добросердечные и простые, видят только то, что хотят видеть, и верят тому, во что хотят верить. Так что, Оноре, я запрещаю тебе даже думать о том, чтобы найти этого… мужчину.
Дядя окинул меня взглядом. Я покраснела до ушей и прикусила губу, чтобы не разреветься.
- Мы все в этом виноваты, - добавил Тео уже мягче, - ты, я и даже ты, Элиза. Сколько раз предостерегал тебя от прогулок в одиночестве по лесу.
- Но…
- На этом обсуждение закончено. - Дядя Тео поцеловал меня в лоб. - Спокойной ночи, дитя. Мне жаль, что все так случилось, но мы не должны позволить случившемуся помешать нашим планам, ты должна это понимать.
Когда мы остались одни, Оноре с горечью заметил:
- Оказывается, наш добрый дядюшка Тео обладает железной волей.
Решение дядюшки Тео казалось нам несправедливым. Оноре, хотя внешне и покорился воле дяди, в душе не оставил планов мщения, и, когда двумя неделями позже в замок приехал Филипп, сияющий и нарядный в своем новом мундире, он, поделившись бедой с братом, призвал его в союзники.
- На карту поставлена честь нашей сестры! - горячился Оноре. - И наша фамильная честь тоже!
Филипп покачал белокурой головой:
- Ты должен был подумать о нашей чести раньше, Оноре, тогда бы ничего не случилось.
Но Оноре будто не слышал слов Филиппа - он весь кипел от праведного гнева.
- Ты забыл, что мы наполовину корсиканцы. Братство и честь для корсиканцев важнее, чем для французов. Мы не можем оставить это преступление без возмездия.
Я переводила взгляд с одного брата на другого. В Оноре, как и во мне, возобладала корсиканская кровь. Мы оба были невысокими и черноволосыми, оба были страстными натурами и обладали бешеным темпераментом. Филипп же был настоящим отпрыском Лесконфлеров. Высокий и светловолосый, он и в критической ситуации не терял рассудительности.
- Но и корсиканец, - спокойно возразил Филипп, - не станет рисковать репутацией сестры. Мы не имеем ни малейшего представления, кто этот парень. Если начать наводить справки, руководствуясь только описанием Элизы, скоро вся округа узнает о случившемся. Заверяю тебя, Оноре, если мне доведется повстречать мерзавца, я прикончу его на месте не моргнув глазом и брошу его труп на съедение собакам. Я не трус и готов ради Элизы пожертвовать жизнью. Но жертвовать ее будущим ради удовлетворения жажды мщения мы не имеем права.
На этом о вендетте забыли. Дядя Тео написал барону письмо, в котором сообщил, что день свадьбы переносится на более ранний срок, «поскольку Элизе не терпится стать вашей женой».
Приготовления к свадьбе шли ускоренными темпами: с полдюжины белошвеек день и ночь трудились над свадебным платьем и приданым, в замке готовили комнаты для приглашенных со всей Франции гостей.
Дядя Тео вздохнул с облегчением, узнав от Франсуазы о том, что я не беременна от насильника, но свадьбу все равно решено было сыграть поскорее. Чем скорее меня сбудут с рук, тем меньше вероятности, что непредвиденные обстоятельства расстроят дядюшкины планы по спасению чести семьи. Через шесть недель после того, как я потеряла девственность, я должна была стать баронессой фон Мейер.
Шли дни. Я много читала, иногда выезжала верхом с Оноре и Филиппом, но большую часть времени проводила одна - в саду или в своей комнате. Дядя Тео запретил мне удаляться от замка за пределы видимости без сопровождения, но мера была излишней: я была слишком подавленна, чтобы по-прежнему беззаботно бродить по полям и лесам. Я больше не думала ни о бароне, ни о том, что мне предстоит. Гораздо чаще, чем мне хотелось, я вспоминала жаркий августовский день у ручья.
Я не могла забыть его и страшно злилась на себя за это. Я живо помнила каждую деталь его одежды, каждую черту его лица, улыбку, предвестницу то ли смеха, то ли грозы, глубокий голос и пронзительные серые глаза. Я закрывала глаза и, кажется, чувствовала сильные руки на своем теле, жестокие поцелуи на груди. Меня начинала бить дрожь. Я убеждала себя, что это дрожь отвращения, но ночью я не раз просыпалась с ощущением непонятного, нового для меня беспокойства во всем теле. Я ненавижу его, говорила я себе, но помимо воли волны желания захватывали меня, и я ничего не могла с этим поделать. За несколько минут из девочки я превратилась в женщину. Но как!
Я старалась представить себе барона в качестве жениха. Меня воротило от его приторного тона, противного сладковатого запаха пота, от одутловатого его лица, жирного студенистого живота. Девчонки в школе с хихиканьем и пришептываниями рассказывали, что длину и форму «мужского достоинства» можно определить по руке его обладателя - по ладони и пальцам. Я представляла себе пухлую бесформенную клешню барона и вздрагивала от омерзения.
С каждым днем, приближающим меня к свадьбе, я становилась все более невыносимой, вздорной и капризной. Франсуаза догадывалась, что виной тому было не только отвращение к барону.
- Ты ничуть не лучше тех глупых девчонок, которые любят тех, кто над ними издевается, - прямо заявила она как-то раз. - Я не знаю ни одной женщины, которая предпочла бы хорошего мужчину дурному. Нет, вы все хватаете того, кто похуже!
- Скажешь тоже! - возмутилась я. - Влюбиться! Я ненавижу его! Я ненавижу его так сильно, так сильно… Я просто больна от ненависти. Обещаю тебе, Франсуаза, я убью его, попадись он мне на глаза.
- Что ж, остается только надеяться, что он никогда не попадется тебе на глаза, - хмыкнула нянюшка. - Такие мужчины, как он, не приносят ничего, кроме неприятностей. Мой тебе совет: забудь его. Когда тебе будет столько же лет, сколько мне, ты поймешь, что крыша над головой и пища в желудке куда важнее, чем то, что мужчина может вставить тебе между ног, поверь мне.
- Не смей так разговаривать со мной, Франсуаза! Мне нет до него дела! Я его ненавижу! Ненавижу! - Я сжала кулаки. - Боже, почему я так несчастна?
Я бросилась на кровать и горько зарыдала. Франсуаза, присев рядом, принялась гладить меня по голове, тихонько бормоча слова утешения. Но я не слышала ее.
***
Венчание было намечено на воскресенье, а в пятницу вечером устраивали грандиозный бал в честь подписания брачного контракта. Ожидали гостей со всех концов страны. К их приему уже все было готово: открыты и убраны комнаты нежилого крыла замка, выписано несметное количество еды и изысканных вин. Местное дворянство, зная щедрость барона, с нетерпением предвкушало грядущее празднество, справедливо полагая, что оно станет самым грандиозным событием в провинции со времен вступления на престол Бонапарта.
Наконец пятница наступила. После полудня я приняла ванну и по настоянию Франсуазы напудрилась и надушилась. Затем битых два часа Франсуаза и горничные колдовали над моей прической, завивая волосы в тысячу мелких локонов, которые затем, подняв высоко наверх, скрепили золотым гребнем, усыпанным бриллиантами, - подарком дяди Тео. После прически наступила очередь бального наряда. Поверх нижнего платья из белоснежного шелка надели платье из прозрачной золотистой органди с летящими рукавами до локтя, которое крепилось под грудью и свободно распахивалось ниже, являя взорам белоснежный шелк нижнего наряда. К восьми часам я была готова.
В последний раз придирчиво оглядев меня, Франсуаза и горничные восхищенно заахали:
- Мадемуазель, какая прелесть!
- Ах, очарование…
- Она так красива, что я сейчас заплачу!
Я нетерпеливо приказала:
- Дайте и мне посмотреть. Кто-нибудь, принесите зеркало! Не каждый день приходится видеть телка, столь пышно убранного для заклания.
Франсуаза неодобрительно покачала головой. Две горничные внесли большое овальное зеркало в рост человека, реликвию, сохраненную в доме еще со времен Короля-Солнца.
Я взглянула в зеркало. На меня смотрело такое знакомое и все же в чем-то неуловимо чужое лицо, обрамленное черными кудрями. Бриллианты сверкали среди локонов, как звезды на полночном небе. Глаза под черными бровями мерцали, как угли, а кожа была белоснежна, как шелк платья, как лепестки розы на снегу, розовели щеки. Платье из органди окружало меня золотистым сиянием, делая похожей на недоступную сказочную королеву или гордую и неукротимую Титаник.
Слезы застили мне глаза, подернув дымкой возникшее передо мной видение божественной красоты. Сердце мое больно сжалось, и, схватив подсвечник, я с силой запустила им в эту новую Элизу. Зеркало со звоном разлетелось на кусочки.
- Я ненавижу ее, ненавижу. - И, закрыв лицо руками, я зарыдала.
Суеверная Франсуаза пришла в ужас.
- Разбитое зеркало может принести немало бед, - печально покачала она головой. - Что ждет тебя, Элиза, одному Богу известно…
- Замолчи! - прикрикнула я на няньку. - Что может быть хуже, чем выйти замуж за этого толстого германского барона, за этого шута горохового, за эту жирную обезьяну! Я вообще ни за кого не хочу выходить замуж! Я не вынесу этого!
Франсуаза обняла меня.
- Ты вынесешь, дитя мое, потому что так надо. Нельзя впадать в уныние, Элиза, ты не видишь счастья у себя под носом. Как говорится, лучше синица в руке, чем журавль в небе. Смирись с этой истиной, иначе ты никогда не будешь счастлива. Вытри глаза.
Раздался стук в дверь.
- Пришло время взрослеть, Элиза. Пора становиться женщиной, - закончила Франсуаза и открыла дверь.
На пороге стоял мой верный жених.
- Мне будет позволено высказать мадемуазель свое уважение? - церемонно начал барон. - Я хотел бы кое-что преподнести моей девочке, это мне доставит большое удовольствие…
- Тогда входите, - грубовато перебила Франсуаза, пропуская жениха в комнату. - А вы, девушки, выйдите.
Няня жестом указала на дверь двум горничным, и те все с тем же удивленно-возбужденным выражением лиц, которое не покидало их вот уже несколько часов, выпорхнули в коридор.
Барон вежливо поклонился вслед девушкам (мы с Оноре всегда смеялись над его демократичной манерой раскланиваться с прислугой - от чистильщиков сапог до приказчиков) и засеменил ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
- Мужская анатомия всякий раз ставит нам подножку, - беспечно заметил он. Руки на моих плечах усилили хватку. - Но я не думаю, что это так уж плохо.
Лицо его вплотную приблизилось к моему, и во мне осталось лишь одно чувство - страх. Я видела запекшуюся кровь на его щеке и красный след на губе от укуса. Глаза его были холодны как лед. Он видел перед собой всего лишь девку, которую собирался использовать для того, чтобы развлечься во время путешествия.
На мгновение гипноз перестал действовать, я очнулась.
- Оставьте меня! Отпустите!
Улыбка слетела с жестких губ, и он легко опрокинул меня на землю. Прижав к земле мои раскинутые руки и ноги, он целовал меня вновь и вновь, и всякий раз язык его проникал все глубже. Я задыхалась от злости и страха.
- Тебе не нравится, когда целует мужчина? - прошептал он хрипло.
- Я ненавижу тебя, - повторяла я сквозь всхлипы. - О проклятие, отпусти меня! Отпусти!
Сердце мое бешено колотилось, ноги дрожали от придавившей их тяжести. Я перестала сопротивляться и закрыла глаза; затем, почувствовав, что он отпустил мои руки, вцепилась ногтями ему в лицо и едва не закричала от радости, когда он, взвыв от боли, отпрянул. Но победа оказалась пирровой. Мой мучитель наотмашь ударил меня по лицу. В ушах зашумело, перед глазами поплыли круги, и мне показалось, что я умираю.
Когда я снова открыла глаза, при виде его кривой усмешки мне стало по-настоящему страшно. Я закричала, но он, зажав мне рот, навалился на меня. Я почувствовала, как его восставшая плоть пронзила меня, как стальной клинок, с такой яростью, что я, клянусь, слышала треск раздираемого тела.
- Мой Бог, - выдохнула я, - не оставь меня.
Он взял мое лицо в свои сильные ладони и заглянул мне в глаза.
- Что ж, я польщен. Как мило было с твоей стороны сохранить для меня девственность, маленькая разбойница. Ты, должно быть, угробила не меньше дюжины конюхов для того, чтобы преподнести мне этот роскошный подарок.
Мне было страшно больно, и я заплакала навзрыд. Он притянул меня к себе и не отпускал, пока я не успокоилась. Страх и боль понемногу утихли, уступив место всепоглощающей ненависти и отвращению. Он начал двигаться, вначале медленно, почти нежно. Я прикусила губу, чтобы не закричать. Движения все убыстрялись, пока через некоторое время, показавшееся мне вечностью, все не закончилось. Он вздрогнул и затих.
Наконец он встал, а я, вне себя от стыда и омерзения, свернулась клубочком на траве, поджав к подбородку ноги.
- Ты поплатишься за это, - произнесла я сквозь слезы. - Клянусь всем, что мне дорого, ты поплатишься за это своей жизнью.
- Не сомневаюсь, - кратко ответил он, - Я играючи мог бы прикончить тебя, маленькая мегера. Удивительно, как это никто до сих пор не научил тебя, как себя вести. Представить не могу, как хозяин мирится с твоей дерзостью. Прощай. Отдых вряд ли можно отнести к разряду приятных, но я по крайней мере освежился. - И незнакомец разразился долгим смехом.
Что-то упало в пыль рядом со мной. Золотой луидор. Я продала свою девственность за один золотой луи. Вскочив на ноги, я швырнула луи вслед мерзавцу, но он уже успел сесть на лошадь и не потрудился даже оглянуться.
- Подонок, тварь, - кричала я вдогонку, - ненавижу тебя!
До моих ушей донесся звук его смеха, но он так и не повернул головы. Вскоре он пропал из виду. Тошнота подкатила к горлу. Я упала на колени. Меня выворачивало, слезы лились из глаз. Наконец я успокоилась и пошла к ручью, чтобы смыть грязь и кровь, затем вернулась за чулками и туфлями. Одевшись, я побрела к дому, не чувствуя ни скорби, ни боли - совсем ничего. Та Элиза, которая вошла в этот лес, ничего общего не имела с Элизой нынешней. Я ушла с полянки, ни разу не оглянувшись на то место, где он осквернил меня.
Глава 2
СВАДЬБА
К замку я подошла уже в темноте. Чувствуя себя не в силах кого-либо видеть, я хотела одного - добраться до своей комнаты незамеченной. По черной лестнице я поднялась на второй этаж, и тут меня перехватил Оноре.
- Господи, Элиза, что с тобой? Мы тут с ума сходим, я хотел было уже идти на поиски…
Брат запнулся, обеспокоенно глядя на мои спутанные волосы, заплаканные глаза и испачканное платье.
- Элиза, все в порядке? - Он заглянул мне в глаза. Я молчала. Оноре встряхнул меня за плечи и требовательно повторил:
- Что случилось? Ради Бога, скажи что-нибудь!
Слезы подступили к глазам. В конце концов, Оноре - мой брат, и он любит меня.
- Я… Все хорошо, Оноре, правда, - прошептала я и заплакала.
- Неправда, - угрюмо констатировал он. - Ты говоришь, что все хорошо, а выглядишь так, будто тебя целую милю тащили по грязи. Почему ты плачешь, Элиза? Расскажи мне, что произошло?
- Мужчина, - сбивчиво начала я, захлебываясь слезами, - в лесу, возле заводи, где мы купаемся. Ты знаешь это место.
Оноре выпустил мою руку.
- Господи, - упавшим голосом сказал он, - это я во всем виноват. Он… Он тебя обидел?
Я поняла, что он имел в виду. Уставившись взглядом в пол, я кивнула.
- Кто он? - потребовал ответа Оноре, схватив меня за плечи. - Клянусь, я убью его!
- Не знаю, Оноре. Я никогда раньше его не видела.
- Какое оскорбление! - Оноре вцепился себе в волосы. - Я отыщу и убью его! Клянусь тебе, Элиза!
- Убей его, - горячо выдохнула я, стиснув руку брата. - Сделай это ради меня! Он был таким… таким…
Силы оставили меня, и Оноре, поддерживая за плечи, отвел меня в комнату. Уложив на кровать, он сказал:
- Я сейчас пришлю Франсуазу, а потом пойду к дяде Тео.
- Только не это, Оноре!
Я умоляюще посмотрела на него. Мне не хотелось, чтобы о моем позоре узнали все. Хватит и того, что я открылась Оноре, а если он еще расскажет и дяде…
- Я должен сделать это, Элиза. Теперь-то уж тебе просто необходимо выйти замуж за барона, у тебя нет другого выхода. Я расскажу дяде, и он, безусловно, сделает все возможное, чтобы отыскать этого пса и воздать ему по заслугам. Я сам вырежу у него из груди сердце, клянусь.
Ненависть захлестнула меня мутной волной, и я сама испугалась собственной кровожадности.
- Да! - с радостью согласилась я. - Найди его и вырежи у него из груди сердце!
Дядя Тео был потрясен случившимся, но, к нашему изумлению, велел отказаться от всяких попыток отыскать обидчика, чтобы не допустить появления сплетен и слухов, которые могли бы расстроить свадьбу. Оноре твердил о защите моей чести, но дядя Тео оставался неумолим. Для того чтобы сохранить мое доброе имя, был уверен он, требуется одно - как можно быстрее выдать меня за барона Фридерика и никому не говорить ни слова.
- А что, - с сарказмом полюбопытствовал Оноре, - мы будем делать с первой брачной ночью? Я знаю, Фредди не слишком умен, но даже он…
- Барон, - отрезал Тео, - выпьет порядком вина за свадебным столом. Об этом я позабочусь. А на следующий день сможет винить только себя за наступившую амнезию.
- Я могу добыть склянку куриной крови, - задумчиво согласился Оноре, - чтобы иллюзия была полной.
- Твои услуги не понадобятся, Оноре, - заключил дядя Тео. - Такие люди, как барон, добросердечные и простые, видят только то, что хотят видеть, и верят тому, во что хотят верить. Так что, Оноре, я запрещаю тебе даже думать о том, чтобы найти этого… мужчину.
Дядя окинул меня взглядом. Я покраснела до ушей и прикусила губу, чтобы не разреветься.
- Мы все в этом виноваты, - добавил Тео уже мягче, - ты, я и даже ты, Элиза. Сколько раз предостерегал тебя от прогулок в одиночестве по лесу.
- Но…
- На этом обсуждение закончено. - Дядя Тео поцеловал меня в лоб. - Спокойной ночи, дитя. Мне жаль, что все так случилось, но мы не должны позволить случившемуся помешать нашим планам, ты должна это понимать.
Когда мы остались одни, Оноре с горечью заметил:
- Оказывается, наш добрый дядюшка Тео обладает железной волей.
Решение дядюшки Тео казалось нам несправедливым. Оноре, хотя внешне и покорился воле дяди, в душе не оставил планов мщения, и, когда двумя неделями позже в замок приехал Филипп, сияющий и нарядный в своем новом мундире, он, поделившись бедой с братом, призвал его в союзники.
- На карту поставлена честь нашей сестры! - горячился Оноре. - И наша фамильная честь тоже!
Филипп покачал белокурой головой:
- Ты должен был подумать о нашей чести раньше, Оноре, тогда бы ничего не случилось.
Но Оноре будто не слышал слов Филиппа - он весь кипел от праведного гнева.
- Ты забыл, что мы наполовину корсиканцы. Братство и честь для корсиканцев важнее, чем для французов. Мы не можем оставить это преступление без возмездия.
Я переводила взгляд с одного брата на другого. В Оноре, как и во мне, возобладала корсиканская кровь. Мы оба были невысокими и черноволосыми, оба были страстными натурами и обладали бешеным темпераментом. Филипп же был настоящим отпрыском Лесконфлеров. Высокий и светловолосый, он и в критической ситуации не терял рассудительности.
- Но и корсиканец, - спокойно возразил Филипп, - не станет рисковать репутацией сестры. Мы не имеем ни малейшего представления, кто этот парень. Если начать наводить справки, руководствуясь только описанием Элизы, скоро вся округа узнает о случившемся. Заверяю тебя, Оноре, если мне доведется повстречать мерзавца, я прикончу его на месте не моргнув глазом и брошу его труп на съедение собакам. Я не трус и готов ради Элизы пожертвовать жизнью. Но жертвовать ее будущим ради удовлетворения жажды мщения мы не имеем права.
На этом о вендетте забыли. Дядя Тео написал барону письмо, в котором сообщил, что день свадьбы переносится на более ранний срок, «поскольку Элизе не терпится стать вашей женой».
Приготовления к свадьбе шли ускоренными темпами: с полдюжины белошвеек день и ночь трудились над свадебным платьем и приданым, в замке готовили комнаты для приглашенных со всей Франции гостей.
Дядя Тео вздохнул с облегчением, узнав от Франсуазы о том, что я не беременна от насильника, но свадьбу все равно решено было сыграть поскорее. Чем скорее меня сбудут с рук, тем меньше вероятности, что непредвиденные обстоятельства расстроят дядюшкины планы по спасению чести семьи. Через шесть недель после того, как я потеряла девственность, я должна была стать баронессой фон Мейер.
Шли дни. Я много читала, иногда выезжала верхом с Оноре и Филиппом, но большую часть времени проводила одна - в саду или в своей комнате. Дядя Тео запретил мне удаляться от замка за пределы видимости без сопровождения, но мера была излишней: я была слишком подавленна, чтобы по-прежнему беззаботно бродить по полям и лесам. Я больше не думала ни о бароне, ни о том, что мне предстоит. Гораздо чаще, чем мне хотелось, я вспоминала жаркий августовский день у ручья.
Я не могла забыть его и страшно злилась на себя за это. Я живо помнила каждую деталь его одежды, каждую черту его лица, улыбку, предвестницу то ли смеха, то ли грозы, глубокий голос и пронзительные серые глаза. Я закрывала глаза и, кажется, чувствовала сильные руки на своем теле, жестокие поцелуи на груди. Меня начинала бить дрожь. Я убеждала себя, что это дрожь отвращения, но ночью я не раз просыпалась с ощущением непонятного, нового для меня беспокойства во всем теле. Я ненавижу его, говорила я себе, но помимо воли волны желания захватывали меня, и я ничего не могла с этим поделать. За несколько минут из девочки я превратилась в женщину. Но как!
Я старалась представить себе барона в качестве жениха. Меня воротило от его приторного тона, противного сладковатого запаха пота, от одутловатого его лица, жирного студенистого живота. Девчонки в школе с хихиканьем и пришептываниями рассказывали, что длину и форму «мужского достоинства» можно определить по руке его обладателя - по ладони и пальцам. Я представляла себе пухлую бесформенную клешню барона и вздрагивала от омерзения.
С каждым днем, приближающим меня к свадьбе, я становилась все более невыносимой, вздорной и капризной. Франсуаза догадывалась, что виной тому было не только отвращение к барону.
- Ты ничуть не лучше тех глупых девчонок, которые любят тех, кто над ними издевается, - прямо заявила она как-то раз. - Я не знаю ни одной женщины, которая предпочла бы хорошего мужчину дурному. Нет, вы все хватаете того, кто похуже!
- Скажешь тоже! - возмутилась я. - Влюбиться! Я ненавижу его! Я ненавижу его так сильно, так сильно… Я просто больна от ненависти. Обещаю тебе, Франсуаза, я убью его, попадись он мне на глаза.
- Что ж, остается только надеяться, что он никогда не попадется тебе на глаза, - хмыкнула нянюшка. - Такие мужчины, как он, не приносят ничего, кроме неприятностей. Мой тебе совет: забудь его. Когда тебе будет столько же лет, сколько мне, ты поймешь, что крыша над головой и пища в желудке куда важнее, чем то, что мужчина может вставить тебе между ног, поверь мне.
- Не смей так разговаривать со мной, Франсуаза! Мне нет до него дела! Я его ненавижу! Ненавижу! - Я сжала кулаки. - Боже, почему я так несчастна?
Я бросилась на кровать и горько зарыдала. Франсуаза, присев рядом, принялась гладить меня по голове, тихонько бормоча слова утешения. Но я не слышала ее.
***
Венчание было намечено на воскресенье, а в пятницу вечером устраивали грандиозный бал в честь подписания брачного контракта. Ожидали гостей со всех концов страны. К их приему уже все было готово: открыты и убраны комнаты нежилого крыла замка, выписано несметное количество еды и изысканных вин. Местное дворянство, зная щедрость барона, с нетерпением предвкушало грядущее празднество, справедливо полагая, что оно станет самым грандиозным событием в провинции со времен вступления на престол Бонапарта.
Наконец пятница наступила. После полудня я приняла ванну и по настоянию Франсуазы напудрилась и надушилась. Затем битых два часа Франсуаза и горничные колдовали над моей прической, завивая волосы в тысячу мелких локонов, которые затем, подняв высоко наверх, скрепили золотым гребнем, усыпанным бриллиантами, - подарком дяди Тео. После прически наступила очередь бального наряда. Поверх нижнего платья из белоснежного шелка надели платье из прозрачной золотистой органди с летящими рукавами до локтя, которое крепилось под грудью и свободно распахивалось ниже, являя взорам белоснежный шелк нижнего наряда. К восьми часам я была готова.
В последний раз придирчиво оглядев меня, Франсуаза и горничные восхищенно заахали:
- Мадемуазель, какая прелесть!
- Ах, очарование…
- Она так красива, что я сейчас заплачу!
Я нетерпеливо приказала:
- Дайте и мне посмотреть. Кто-нибудь, принесите зеркало! Не каждый день приходится видеть телка, столь пышно убранного для заклания.
Франсуаза неодобрительно покачала головой. Две горничные внесли большое овальное зеркало в рост человека, реликвию, сохраненную в доме еще со времен Короля-Солнца.
Я взглянула в зеркало. На меня смотрело такое знакомое и все же в чем-то неуловимо чужое лицо, обрамленное черными кудрями. Бриллианты сверкали среди локонов, как звезды на полночном небе. Глаза под черными бровями мерцали, как угли, а кожа была белоснежна, как шелк платья, как лепестки розы на снегу, розовели щеки. Платье из органди окружало меня золотистым сиянием, делая похожей на недоступную сказочную королеву или гордую и неукротимую Титаник.
Слезы застили мне глаза, подернув дымкой возникшее передо мной видение божественной красоты. Сердце мое больно сжалось, и, схватив подсвечник, я с силой запустила им в эту новую Элизу. Зеркало со звоном разлетелось на кусочки.
- Я ненавижу ее, ненавижу. - И, закрыв лицо руками, я зарыдала.
Суеверная Франсуаза пришла в ужас.
- Разбитое зеркало может принести немало бед, - печально покачала она головой. - Что ждет тебя, Элиза, одному Богу известно…
- Замолчи! - прикрикнула я на няньку. - Что может быть хуже, чем выйти замуж за этого толстого германского барона, за этого шута горохового, за эту жирную обезьяну! Я вообще ни за кого не хочу выходить замуж! Я не вынесу этого!
Франсуаза обняла меня.
- Ты вынесешь, дитя мое, потому что так надо. Нельзя впадать в уныние, Элиза, ты не видишь счастья у себя под носом. Как говорится, лучше синица в руке, чем журавль в небе. Смирись с этой истиной, иначе ты никогда не будешь счастлива. Вытри глаза.
Раздался стук в дверь.
- Пришло время взрослеть, Элиза. Пора становиться женщиной, - закончила Франсуаза и открыла дверь.
На пороге стоял мой верный жених.
- Мне будет позволено высказать мадемуазель свое уважение? - церемонно начал барон. - Я хотел бы кое-что преподнести моей девочке, это мне доставит большое удовольствие…
- Тогда входите, - грубовато перебила Франсуаза, пропуская жениха в комнату. - А вы, девушки, выйдите.
Няня жестом указала на дверь двум горничным, и те все с тем же удивленно-возбужденным выражением лиц, которое не покидало их вот уже несколько часов, выпорхнули в коридор.
Барон вежливо поклонился вслед девушкам (мы с Оноре всегда смеялись над его демократичной манерой раскланиваться с прислугой - от чистильщиков сапог до приказчиков) и засеменил ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54