Он давно замечал тайную связь между коварным Гриммом и самохвалом Донне
ршварцем, но зная, что первый был прежде в услужении у второго, не обращал
на это внимания. Теперь же счастливый случай помог ему открыть их адские
замыслы относительно его и Эммы. Гритлих невольно опустился на колени и,
подняв руки и очи к невидимому, но вездесущему Существу, стал горячо моли
ться. Это была молитва без слов от полноты охвативших его чувств.
Чистый фимиам души доступен слуху Всевышнего.
Молитва облегчила несчастного юношу, с души его скатилась будто тяжелая
глыба…
Вдруг перед ним, как из земли, выросла белая фигура.
Ц Моя Эммхен, сестрица моя дорогая! Ц с рыданием воскликнул Гритлих.
Уста их слились в долгом поцелуе.
Ц Что стало с тобою?.. Ты так печален, как будто недоброе таишь в сердце? Ц
спросила, наконец, Эмма, играя его кудрями.
Ц Ты сама не весела, Ц отвечал он, Ц верно зловещее предчувствие томит
и твою грудь.
Ц Напротив, смотри, я смеюсь. Право, мне так хорошо теперь.
Ц А сама плачешь? Я ведь это чувствую: слезы твои на щеках моих.
Ц Зато на душе у меня так легко! С тобой и горевать весело. Ну, поверь же мн
е, в глазах моих плачет радость… Это наслаждение! Ты зачем мне назначил бы
ть здесь?..
Ц Скажи мне прежде, чему ты радуешься?
Ц Тому, что ты любишь меня! А знаешь что, милый Гритлих, отец мой отдаст мен
я тому рыцарю, который отличится в битве с русскими. Бернгард уверял меня,
что я буду его. Как я рада! Он такой милый, добрый.
Гритлих побледнел. Он насилу выговорил дрожащим голосом:
Ц Как, ты радуешься тому, что будет стоить мне жизни?
Ц Почему же? Разве… Да… ты русский, я и забыла это. Бесценный мой Гритлих, з
а что ты любишь отечество больше нас. Ужели ты хочешь сражаться с противн
иками нашими и убить батюшку и Бернгарда?
Ц Бернгарда?.. О! Я забыл: ты не любишь меня, Эмма. Прощай же! Теперь я вижу, чт
о я круглый сирота, для всех чужой на белом свете!
Ц Что ты, Гритлих, да тебя я не променяю ни на что на свете… И ты говоришь, ч
то я не люблю тебя! Что сделалось с тобой? Разве Бернгард помешает нам люби
ть друг друга по-прежнему? Если это случится, я отвергну его…
Так рассуждала чистая невинность.
Ц Как же ты любишь меня? Ц спросил Гритлих, жадно прислушиваясь к звуку
ее речей.
Ц Да как, право, и сказать не умею. Вот отдала бы за тебя все, что имею. Мне та
к всегда привольно с тобой: не наговорюсь, не насмотрюсь на тебя; все бы лю
бовалась я тобой, гладила бы кудри твои, нежила бы голову твою на груди мое
й. О! Не умирай, Гритлих!.. Мне будет скучно без тебя, я не перенесу этого… Я лю
блю тебя ненасытно, как родного моего, как брата, как…
Ц Только-то! Ц дико вскрикнул он, услыхав последние слова…
Эмма вздрогнула, в ужасе отступила от него и замолчала.
Юноша, преодолев свое волнение, твердо произнес:
Ц Эмма, будь счастлива с Бернгардом, он стоит тебя, а обо мне забудь совер
шенно. Остерегайся разбойника Доннершварца и злого Гримма: они покушают
ся на тебя…
Он не договорил и опрометью бросился бежать от нее к калитке, выдернул за
сов и исчез из сада.
Эмма несколько мгновений, ошеломленная, стояла на месте и вдруг, как сноп
упала на траву.
Угрюмый и печальный сидел старик фон Ферзен в комнате Эммы, около постел
и своей любимой дочери.
Ее нашли без чувств в парке замка, принесли и уложили на кровать.
Около нее хлопотала старая Гертруда Ц ее бывшая кормилица и затем няньк
а. Девушка лежала нема и недвижима, правая рука ее свесилась с кровати: в н
ей судорожно был зажат какой-то предмет.
Гертруда прыскала на нее свежей водой.
Эмма шевельнулась, рука разжалась и что-то упало на пол.
В эту минуту в комнату вбежал Бернгард. Его черные волосы были в беспоряд
ке и еще более оттеняли мертвенную бледность его лица. Он упал на колени п
еред постелью любимой девушки и неотводно устремил на нее свой взгляд.
Ц Гритлих, Гритлих! Ты не понял меня, Ц прошептала Эмма слабым голосом и,
как бы очнувшись, привстала немного, обвела глазами комнату, затем горьк
о улыбнулась оттолкнула протянутую руку Бернгарда и снова упала на поду
шки.
Фон Ферзен поднял упавший из руки его дочери предмет. Это оказалась сере
бряная раковина. Он открыл ее и нашел русый локон Ц несомненно локон Гри
тлиха.
Бернгард взглянул и вздрогнул.
Завеса спала с глаз его, золотые сны любви рассеялись как дым, и в этом ужа
сном пробуждении они оба с Ферзеном поняли, кому отдано сердце Эммы.
Ц Где он?.. Отдайте мне его, Ц продолжала бредить больная. Ц Душно, тяжел
о, темно без него!.. Где я? Далеко ли он?.. Увижу ли я его?.. Что это налегло на сер
дце… Знать, все кончено!
С жгучею, невыразимою сердечною болью прислушивался Бернгард к этому ро
ковому бреду молодой девушки.
Наконец он заговорил:
Ц Клянусь любовью моей к тебе, Эмма, я догоню его и приведу к тебе, или истр
ачу жизнь свою по капле подле тебя, за тебя…
Последние слова он договорил уже за дверью.
Эмма как бы пришла в себя от его слов… Она взглянула на него так нежно, так
выразительно, как бы благословляя его своим взором, и этот взор пролил в е
го душу еще более отваги и непоколебимости в принятом им решении.
По его уходу Эмма снова закрыла глаза.
Ц Раздену я ее, благородный господин мой, да спать уложу, к утру все как ру
кой снимет, опять пташкой по замку заливаться будет, Ц сказала Гертруда
опечаленному, сидевшему с поникшей головой, фон Ферзену.
Он посмотрел в последний раз на свою дочь, встал и медленно вышел из комна
ты к гостям, которые продолжали пировать в готической столовой замка Гел
ьмст, заранее торжествуя победу над русскими бродягами.
Не рано ли?

X. В московской думной палате


В то время, когда в замке Гельмст рыцари ордена меченосцев с часу на час жд
али набегов новгородских дружинников; в то время, когда в самом Новгород
е, как мы уже знаем, происходили смуты и междоусобия по поводу полученног
о от московского князя неожиданного запроса, а благоразумные мужи Велик
ого Новгорода с трепетом за будущее своей отчизны ждали результата отпр
авленного к великому князю ответа, посмотрим, что делалось тогда в самой
Москве.
Было ЗО-е сентября 1477 года.
Роковая запись новгородская была получена накануне, и великий князь пов
елел для выслушания ее собраться всем ближним своим боярам в думную пала
ту для окончательного разрешения дела относительно вольной отчины сво
ей Ц Великого Новгорода.
К назначенному по обычаю того времени раннему часу думная палата велико
княжеская была полна. Сам великий князь восседал на стуле из слоновой ко
сти с резною спинкою, покрытой бархатною полостью малинового цвета с зол
отой бахромою.
Высокие рынды в белых одеждах стояли чинно по обе его стороны. На правую р
уку от великого князя стояла скамья, на которой лежала его шапка, а по лево
й другая с посохом и крестом.
Невдалеке сидел митрополит Геронтий, окруженный высшими духовными чин
ами, а затем уже на лавках, устланных суконными подушками, заседали бояре
и князья.
Подьячий Родион Богомолов с пером за ухом стоял, вытянувшись в струнку, н
а конце делового стола и держал под мышкой длинный столбец бумаги.
Копейщики и дети боярские с заряженными пищалями стояли на страже у двер
ей.
Когда известная уже читателям запись была прочтена, лицо великого князя
сделалось сумрачно, бояре и князья стали переглядываться между собою, по
глаживать свои бороды, приготовляясь говорить, но, видимо, никто первый н
е решался нарушить торжественную тишину.
Иоанн Васильевич обвел глазами собрание, остановив на несколько мгнове
ний свой взгляд на Назарии, сидевшем с опущенной долу головой, и на митроп
олита, погруженного в глубокие, видимо, тяжелые думы.
Ц Владыко святый, Ц начал он, Ц и вы все, верные сыны, опора отчизны наше
й, не сердобольно ли слушать нам, как отвечают единокровные нам смельчак
и новгородские. Они торжественно и бесстыдно запираются в данном мне от
них имени государя, они, строптивые, казнят позорною смертию верных люди
н законному государю своему, прямо намекают о намерении поддаться Литве
иноплеменной и явно выставляют меня лжецом. Как грибы растут они перед с
тенами вражескими, мечи их хозяйничают на чужбине, как в своих кисах, а сам
их хозяев посылают хлебать сырую уху на самое дно. Кто их не знает, того те
ло свербит, как ваши же языки, на острие.
Ц Смотри, пожалуйста, как эти чернильные дрожжи раздулись! Отодвинься, к
нязь Данила, а то они лопнут, так забрызгают! Ц сказал Сабуров.
Ц Долго ли до греха, Ц отвечал князь Данила Холмский, Ц он и сам-то не пр
осох еще с давешней попойки. Разве попробовать выжать его, начать хоть с г
оловы, а от нее уже и до ног не далеко.
Кругом раздался общий хохот.
Ц А земляк-то его прикусил язык.
Ц Видно, слова наши прямо в цель попали, Ц заметил Ряполовский.
Терпение Назария истощилось, глаза его разгорелись, руки невольно сжали
рукоятку меча, он вскочил с места и произнес дрожащим от гнева голосом:
Ц Кто хочет слышать ответ мой, тот может принять его с конца копья…
Великий князь, разговаривавший все время с митрополитом, повернулся в ст
орону споривших и повелительно произнес, указав на Назария:
Ц Правда, он горожанин без отечества, но и вы люди без души, если ставите е
му в укор любовь к родине. Теперь он москвитянин, стольный град наш Ц кров
ь его, рука моя Ц щит, а самая заступа его Ц честь его; кто хочет на него, по
йдет через меня.
Бояре разом умолкли.
«Забылись мы! Ц подумал каждый про себя. Ц Вот что значит свое и чужое!»


XI. Увещательная грамота

Ц Пиши! Ц обратился великий князь к подьячему Богомолову.
Тот быстро развернул столбец бумаги, обмакнул перо в медную чернильницу
и стал выводить им крючковатые старинные буквы, под диктовку самого Иоан
на:
«Люди новгородские! Рюрик, святой Владимир и другие предки мои, память им
вечная, повелевали вами, как подвластными себе во всю волю свою и вы не сме
ли ослушаться их. Вы служили им верно и честно, и вся эта честь принадлежит
вашим предкам; теперь я наследую право сие, жалую вас, ограждаю силою моею
, но могу ею зло казнить дерзких ослушников. Когда вы были ведомы Литвою и
платили ей поголовную дань свою, я не бременил вас своею такою же, но тольк
о истребовал законной доли своей, установленной веками, дедами и отцами
нашими; вы же замышляли и прежде и теперь сделаться отступниками от нее, с
тало быть и от меня, и хотите опять предаться Литве, несмотря на завещание
предков: блюсти повиновение законное старшему удельному князю Русском
у. Князь Божий над вами. Вы побили торговою казнью честных горожан, предан
ных мне, и, что всего позорнее, оболгали меня перед всею Русью, яко бы не наз
ывали меня Государем своим. За все сие я посылаю вам складную грамоту и вс
лед за ней иду со всем воинством моим, наказать вас, строптивых ослушнико
в. Но я как чадолюбивый отец готов еще помиловать вас, детей своих, если вы
одумаетесь и, преклонив повинные головы, испросите у меня отпущение за в
се вины свои, подтвердите прежние слова свои и согласитесь на все услови
я, извещенные вам под стенами Новгорода Великого Ц там повидаемся мы!»
Митрополит собственною рукою сделал приписку на этом же столбце:
«С соболезнованием душевным слышу о мятеже и расколе вашем. Бедственно и
единому человеку уклониться от пути правого, но еще гибельнее вдаваться
в него целому народу. Вам самим ведомо «не суть боги их яко наш Бог!» Трепе
щите заблудшие, страшный серп Божий, виденный пророком Захарием, да не сн
идет на главу сынов ослушных; вспомните реченное в Святом Писании: «беги
греха, яко ратника, беги от прелести, яко лица змеина». Сия прелесть есть л
атинская: она уловляет вас опять легковерных. Разве пример Византии не д
оказал гибельного действия увещания ее? Греки славились благочестием, с
оединились с Римом и служат ныне туркам нечестивым. Опомнитесь же, вразу
митесь силою бодрости душевной и воспряньте от нечестия, омрачающего ва
с! Доселе вы были сохранными, целы, под прочною рукою Иоанна, но когда отве
ргаетесь от него и погибнете. Страшно подумать, как дерзнули вы злоязычн
ичать на законного повелителя вашего и отступать от собственных словес
и письмен, начертанных руками вашими с полюбовного согласия всего Новго
рода и владыки вашего Феофила!».
«Троекратно увещеваю вас, не забывайте слов Апостола: «Бога бойтесь, а кн
язя чтите». Состояние града вашего ныне уподобляется древнему Иерусали
му, когда Бог готовился предать его в руки Титовы. Смиритесь же, да прозрят
очи души вашей, от слепоты своей Ц и Бог мира да будет над вами непрестан
но, отныне и до века. Аминь».
Отданная на обсуждение бояр грамота и отпись к новгородцам получили все
общее единогласное одобрение; сам Назарий согласился, что поступить ина
че с ними нельзя.
Ц Защита новгородцев Ц это паутинное ткание! Ц сказал Федор Давыдови
ч. Ц Я сам видел, как тщатся они о войне: пьют, да бьют Ц вот и все, что можно
об них сказать.
Ц Тем лучше! Как мы нагрянем на них, так поневоле придут к нам челом бить, к
ак на страшное судилище, Ц ответил Холмский.
Ц Я со своей стороны давно подумывал, что пора подчинить их самосудную в
ласть одному князю. Насмотрелся я вдоволь на их посадников. Это не блюсти
тели правосудия, а торгаши властью и совестью; правота там продается, как
залежалый товар, Ц заметил снова Федор Давыдович.
Ц Грустно об этом слышать, не только видеть подобное зло! Ц промолвил С
трига-Оболенский.
Ц И зло и язву! Этими недугами болят уже псковитяне: и к ним она прикоснул
ась, Ц произнес Ряполовский.
Ц Да, да, они во всем передразнивают новгородцев, Ц согласился Сабуров.

Ц Да как же! В случае задирки кого-нибудь, Новгород им подмога, а в случае
утяги с битвы, он для них всегда был теплою пазушкой, Ц сказал князь Холм
ский.
Ц Не добрые вести расскажу вам и про Тверь, Ц начал боярин Ощера, недавн
о вошедший в Думную палату, Ц и в ней поселилась литовщина. Тверь лишь те
м рознится от Новгорода, что тот бушует вслух, а эта втихомолку, про себя. Я
давно примечаю тверских шатунов в Москве и давно бы пора захлестнуть их
за шею, да нельзя еще явно повыхватать из народа. Вот как мы гульнем к ним н
а перепутье, повысмотрим, да повыглядим их движения, да усмирим новгород
цев и заметим по дороге притаившихся молодцов, чтобы так Ц одним камнем
наповал обоих!
Ц Уж где литовщина, там и бесовщина! Ц заметил Назарий.
Бояре в присутствии великого князя всегда говорили между собою не громк
о, но чуткое ухо его не пропускало мимо ушей их слова, несмотря на то, что он
порой занимался другим делом. По его наказу Ощера переряжался в разные п
латья и шнырял между народом, причем его обязанностью было не говорить, а
только слушать, держась его же заповеди: не выпускать, а принимать.
Дела и даже самые мысли князя Михаила были нанизаны перед ним как на нито
чке. От этого он и брал все меры осторожности, оттого про него и говорили в
народе:
«Князь московский думает, да замышляет: нынче Ц друг, завтра Ц враг, ты о
чем только подумаешь, а он уже это сделает».
Великий князь, между тем, подписал грамоту и отпустил Богомолова.
По его уходе двери Думной палаты распахнулись и Иоанн повелел собрать по
лный совет народный, для выслушания воли его. Перед лицом великого князя
предстали, кроме митрополита, епископов, братьев, бояр и прочих думных лю
дей, окольничьи, стольники, стряпчие, дьяки, головы, сотники, дети боярские
, гости, жильцы, торговые и другого сословия люди.
Думный дьяк и печатник изложили им дело и потребовали их мнения.
Когда они замолчали в ожидании ответа, присутствующие единогласно воск
ликнули:
Ц Государь-надежа, возьми оружие. Будет тебе угодно, отцу нашему, и мы пой
дем воевать Новгород. Во всем твоя воля. Повели, и пойдем искать охочих люд
ей сберегать твою особу и наказать ослушников воли твоей.
Ц На начинающих Бог. Да будет война! Ц торжественно произнес Иоанн.
Народный совет кончился.
Через несколько дней были посланы по всем городам московского княжеств
а гонцы, или бирючи (их называли также кличаями), с грамотами, в которых объ
являлось всем и каждому, кто обязывался носить оружие, собираться в стол
ьный город Москву, чтобы оттуда вместе выступить на врагов.

XII. Под стяг московского княз
я

Полки начали собираться под стенами московскими. Из всех мест то и дело п
риходили в большом числе ратники: их не приневоливали Ц они сами шли охо
тно на службу Иоанна Великого.
В числе их находились жители уже присоединенных в то время московским кн
язем тверских и новгородских земель Ц областей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26