Ц Мудрено ли! Душа каждого Ц загадка, а у этого она Ц совсем потемки. Пож
алуй, заслушаешься его, то и несдобровать тебе. Ему надо язык выгладить по
лосой раскаленного железа, а на руки и на ноги надеть обручи, или принять е
го в дреколья!.. До каких пор ждать конца его сказки? Ц с сердцем воскликну
л Дмитрий.
Павел скосил на него и без того косые глаза свои и сказал с упреком:
Ц Обшаривай душу темную, а светлая вся на виду.
Ц Что тут толковать, вы из одного гнезда с нечистым, одного поля ягода.
Ц Да не одинаковая, Ц возразил Павел. Ц Кем я был прежде Ц сознаюсь. А т
еперь, ты сам, как злой враг человеческий, перетолковываешь смысл моих сл
ов, и отказываешь мне, грешному, в возможности раскаяния, в освобождении о
т тяжелого гнета души моей.
Ц Экий краснобай! Как гладко он выстилает словами дорогу к сердцу всяко
го, Ц прервал его Дмитрий.
Ц Постой, Дмитрий, твоя речь впереди, дай нам дослушать, а ему договорить,
Ц сказал Чурчила.
Ц Пораспустите хотя немного мои руки, веревки больно стянули их; я честн
о исповедуюсь перед вами и тогда легко приму смерть, тогда и оковы телесн
ые легки будут для меня, а если приму смерть, не буду влачить их. Господи, по
милуй, поддержи меня!..
Ц Не богохульствуй, собака, я тебе засмолю рот, Ц снова не утерпел Дмитр
ий, и бросился на него с мечом, но Чурчила остановил его.
Павел с сожалением посмотрел на Дмитрия и с тяжелым вздохом начал:
Ц Настасья любила тебя меньше Бога, но больше жизни. Ты покинул ее, несча
стную, и обливается теперь она день и ночь горючими слезами, и сохнет, как
былинка в знойный день. Это зажгло ретивое мое праведным гневом против т
ебя. «Сыщи его, Ц сказала она мне, Ц добудь, достань мне или перенеси меня
к нему. Я забуду стыд девичий, упаду на грудь его, обовью его моими руками и
мы умрем вместе». На эту беду присватался к ней какой-то именитый литвин.
Отец обрадовался этому и приказал ей принимать подарки и называться его
суженой… Где же было чувство твое к ней, когда ты покинул ее?
Чурчила дрожал, изменившись в лице, и не мог выговорить слова.
Ц Теперь, быть может, влекут ее к венцу с немилым женихом или заколачиваю
т останки ее в гроб тесовый. Я как будто слышу стук молотка, и холодная дро
жь пробирает меня.
Он замолк и пристально поглядел на Чурчилу.
Последний стоял как приговоренный к смерти. Лицо его исказило от внутрен
ней невыносимой боли!
Павел продолжал:
Ц Потому-то я и ринулся всюду отыскивать тебя, чтобы заставить вспомнит
ь о покинутой тобой… Не утаю, я решился закатить тебе нож в самое сердце и
этим отомстить за ангела-сестру, но теперь я в твоих руках, и пусть умру см
ертью мученической, но за меня и за нее, верь, брат Чурчила, накажет тебя Бо
г…
Ц Истину ли изрыгаешь ты? Ц грозно спросил его Чурчила.
Ц Соболезную о слепоте твоей. Что же ты медлишь… Дорезывай скорей кстат
и брата, а там присоединись к вольным шайкам московских бродяг и грабь с н
ими отчизну. Вместо того чтобы защищать, ты отрекся от нее и рыскаешь дале
ко…
Ц Нет, ты брат Настасьи! Ты Ц мой брат! Я освобождаю тебя!
Послышался ропот дружинников, но Чурчила обнажил меч свой и крикнул:
Ц Чего вам надо? Крови? Вяжите меня, режьте, если поднимется рука.
С этими словами он разрубил веревки на руках и ногах Павла.

IV. Бегство

Яркие звезды засверкали на темном своде небесном, луна, изредка выплывая
из-за облаков, уныло глядела на пустыню Ц северная ночь вступила в свои
права и окутала густым мраком окрестности. Около спавшей крепким сном, в
повалку, после общей попойки, по случаю примирения Павла с Чурчилой, друж
ины чуть виднелась движущаяся фигура сторожевого воина.
В глубокую полночь, когда и сторожевой склонил свою усталую голову на ко
пье, что-то тихо зашевелилось в середине спавших, чья-то голова начала ме
дленно подниматься, дико озираясь кругом, силясь прорезать взглядом окр
ужающий мрак.
Подле этой поднявшейся головы поворачивался пленник, рейтар ливонский,
лежавший навзничь и силившийся вытащить руки из веревочных пут.
Ц Ты что, схвачен? Ц шепнул, приподнявшись, Павел (это был он) пленнику.
Тот молчал.
Ц А, ты боишься меня, а я еще хотел помочь тебе. Не веришь, смотри, Ц продол
жал он, и перерезал двуострым ножом своим веревки, скручивавшие ноги пле
нника.
Ц Спаси меня, Ц тоже шепотом заговорил пленник. Ц Я герольд бывшего гр
оссмейстера ливонского ордена Иоганна Вальдгуса фон Ферзена, владельц
а замка Гельмст. Он послал меня ко всем соседям с письмами, приглашающими
на войну против…
Герольд остановился.
Ц Ну, договаривай смелей, на Русь, что ли, нашу? Я вам помощник.
Ц Ты!.. Да кто ты? Ведь ты русский? Как же?
Ц Не твое дело. Беги, скажи…
Он хотел было совершенно освободить его, перерезав веревки и на его рука
х, но вдруг остановился и спросил:
Ц А далеко ли Гельмст?
Ц Перейдя поле и лес, повороти налево и поезжай наискосок по дорожке; к у
тру будешь в замке.
Павел разрезал веревки на руках пленника.
Ц Ступай, но коня уж оставь волкам на закуску, а то к копытам мои земляки ч
утки, как медведи к меду; услышат и захватят опять. Выберись отсюда лучше н
а змеиных ногах, то есть ползком; расскажи своим, что русские наступают на
них, поведи их проселками на наших и кроши их вдребезги! Ступай, а мне еще н
адо докончить свое дело.
Пленник вскочил на ноги, затем пригнулся к земле и начал медленно, озирая
сь, пробираться между сонными дружинниками, спавшими богатырским сном.

Чурчила, утомленный походом и взволнованный встречей с Павлом и в особен
ности словами последнего, лежал в каком-то тяжелом полусонном забытьи и
молодецкая грудь его тяжело вздымалась под гнетом удручающих сновиден
ий. Он хотел тотчас лететь обратно на родину, чтобы избавить свою Настю от
когтей иноплеменного суженого, или лечь вместе с ней под земляную крышу,
его насилу уговорили дождаться зари, и теперь сонным мечтам его рисовало
сь: то она в брачном венце, томная, бледная, об руку с немилым, на лице ее чит
ал он, что жизни в ней осталось лишь на несколько вздохов, то видел он ее ле
жащую в гробу, со сложенными крест-накрест руками, окутанную в белый сава
н. Он не узнавал ее; орбиты высохших от слез глаз впадали так глубоко, стра
шно; розовые ногти на руках и малиновые уста ее посинели. Холодный пот обл
ивал его снаружи, внутри же он чувствовал жгучую боль и то стонал, то ярост
но скрежетал зубами и вскакивал впросонках.
Павел крался, подползая к Чурчиле как червь; нож его блеснул во мраке, взви
лся с рукою над головой жениха его сестры и уже готов был опуститься прям
о над горлом несчастного, как вдруг Чурчила, под влиянием тяжелых сновид
ений, приподнялся и попал бы прямо на нож, если бы убийца не испугался и уг
рожающая рука его не замерла на полувзмахе.
Ц Измена, Ц крикнул сторожевой, услыша шорох вскочившего в страхе Павл
а, и ударил мечом своим плашмя несколько раз по ножнам.
Дружинники, услыхав эти звуки, все проснулись и в одно мгновение были на н
огах, хотя в первые минуты не могли понять причины тревоги.
Сторожевой дружинник в нескольких словах рассказал, как он заметил Павл
а, бежавшего с ножом от Чурчилы.
Фигура беглеца, благодаря вышедшей из облаков луне, действительно, видна
была мелькающей по полю.
За ним стремглав бросилась погоня.
Павел, перебежав большое пространство, свернул в прибрежные кусты и засе
л в них.
Ожесточенные дружинники начали шарить в них, ударяя по ним мечами, и жерт
ва, наверное, не ускользнула бы от них, если бы Павел, видя явную опасность,
не принял бы мер.
Безвыходное положение, страх всегда или рождают внезапно счастливую мы
сль, или же сковывают человека бездействием.
То же случилось и с Павлом.
Нащупав около себя огромный камень, он скатил его с шумом в реку, а сам при
таился ничком в кустах. Вслед за камнем, который дружинники приняли за бр
осившегося в реку Павла, посыпались стрелы, но прошло несколько мгновени
й Ц волны катились с прежним однообразным гулом, и дружинники, думая, что
Павел с отчаяния и срама, чтобы не попасться в их руки, бросился в реку и ут
онул, подождали некоторое время, чутко прислушиваясь, и возвратились к т
оварищам, решив в один голос: «Собаке Ц собачья смерть!»
Чурчила, убедившись, что поддался хитрому обманщику, решил не возвращать
ся на родину, а продолжать поход к намеченной ранее дружинниками цели Ц
замку Гельмст.
Под покровом ночи и Павел ползком, после ухода своих преследователей, вы
бравшись из прибрежных кустов, осторожно прокрался к лесу, по дороге, ука
занной ему рейтаром Вальдгуса фон Ферзена.
Он решил тоже направиться в замок Гельмст.
Зачем? Ц это была тайна его черной души.

V. Замок Гельмст

Замок Гельмст Ц цель дальнейшей ратной потехи наших новгородских друж
инников, принадлежавший, как мы уже знаем, рыцарю Иоганну Вальдгусу фон Ф
ерзену и сохранившийся до нашего времени, находится в Лифляндии, у исток
а реки Торваста, в миле расстояния от Каркильского озера, в котором, по пре
данию, находится будто бы несколько затонувших зданий.
В описываемое нами время он представлял собой неприступную твердыню. Ши
рокие стены его, поросшие мхом и плющом, указывали на их незапамятную дре
вность, грозные же в них бойницы и их неприступность, глубина рва, его окру
жавшего, и огромные дубовые ворота, крепкие, как медь, красноречиво говор
или, что он был готов всякую минуту к обороне, необходимой в те неспокойны
е, опасные времена.
Подъемный мост спускался лишь при звуке трубы подъезжавших путников и с
нова поднимался, скрипя своими ржавыми цепями, впустив в ворота ожидаемо
го или нежданного гостя.
Замок Гельмст славился на всю округу гостеприимством своего хозяина. Ст
олы этого редкого среди немцев хлебосола всегда ломились под обильными
и изысканными по тому времени яствами и винами.
Рыцарь Иоганн Вальдгус фон Ферзен был богат, чем не могли похвастаться о
стальные его товарищи по оружию, рыцари ордена меченосцев. Это богатство
сделало то, что он был избран гроссмейстером ордена, но оно же было причин
ой потери им этого сана Ц его обвинили в сношениях с русскими и в приняти
и от них подарков; было ли это результатом зависти или же имело за собой до
лю правды Ц осталось в глубине души фон Ферзена Ц души, впрочем, сильно о
скорбленной потерей почетного звания. Фон Ферзен всеми силами старался
вернуть его в свой род, и к общей ненависти к русским у этого бывшего гросс
мейстера прибавилась ненависть личная.
Он сам в минуты откровенности, после лишнего стакана вина, хотя и не призн
авал себя виновным в подкупе со стороны русских варваров, но все же делал
кой-какие намеки и не мог удержаться, чтобы не излить на них всю желчь сво
его развенчанного величия.
Ц С тех пор, Ц так обыкновенно он заканчивал свой рассказ о своем паден
ии, Ц как услышу я слово: «русский», какая-то нервная дрожь охватывает ме
ня. С тех пор поклялся я всем святым вредить этим заклятым врагам моим, чем
только могу, и твердо сдержу свое слово.
Эта ненависть к русским не помешала, впрочем, фон Ферзену дать приют в сво
ем замке бездомному сиротке-юноше, едва вышедшему из отрочества, русско
му по происхождению, но не помнившему ни рода, ни племени, по имени Григори
ю, искаженному среди немцев в «Гритлиха».
Приятели не раз упрекали фон Ферзена за его пристрастие к этому «русском
у щенку» и советовали переслать его на родину «на стреле», но владелец за
мка Гельмст настойчиво защищал своего любимца.
Ц Я так люблю его, Ц говаривал он, Ц да он же и выродился из всего русско
го, проживши столько лет у меня. Вы не знаете цены этому малому. Я нашел его
полу замерзшим и полунагим на самой русской границе; ему было тогда лет д
есять от роду; я приметил его, накормил, взял к себе на седло. Как он прижима
лся ко мне, сердечный, весь дрожа от холода. Я стал расспрашивать его, отку
да он. Из его слов я понял, что он бежал от какого-то бунта, что все его родны
е были перебиты. Куда же было деваться ему, сироте… Я оставил его у себя… М
оя дочь была только годом моложе его… Они вместе выросли, играя между соб
ой как родные, и даже зовут друг друга братом и сестрой. Он плел для нее кор
зинки из ивовых прутьев, ловил птиц силками, лазал по деревьям как белка, ч
тобы доставать из гнезда пташек и воспитывать их, как я их воспитывал. Ког
да же он возмужал, то стал держаться моего стремени Ц на звериной ловле у
смирял диких бегунов и гарцевал на них молодецки. А как он стреляет! Сшибе
т шапку с головы и волоска не тронет. Но что больше всего меня привязало к
нему Ц это то, что он не корыстолюбив: со своими не воюет, а когда других за
девали мы, он не пользовался грабежом; а однажды вышиб из седла врага, кото
рый уже занес меч над моей головой… Я ему обязан жизнью… да и Эмма моя люби
т его, как родного брата… Я не могу расстаться с ним.
Ц Это-то и худо, Ц пробовали задеть старика фон Ферзен с этой стороны,
Ц долго ли до беды, надо вовремя разлучить молодых людей.
Ц Нет, Ц возразил он, Ц моя Эмма Ц эта юная ветвь славного и могуществе
нного рода Ферзен Ц никогда не соединит свою судьбу с каким-нибудь подк
идышем. О! Прежде я изрублю тело его в крупинки.
Ц Чем дожидаться этого, не лучше ли теперь принять меры и теперь же отосл
ать его в конюшню и на псарню, самое подходящее место для «русского щенка
», Ц не унимались советчики.
Ц Это было бы слишком жестоко, особенно без вины, но если я что-либо замеч
у, то лучше выгоню его из своего замка на все четыре стороны, Ц возразил ф
он Ферзен.
Эти беседы хотя и не имели грустных последствий для Гритлиха, но все же вн
если в душу старика Ферзена подозрение, и он стал наблюдать за дочерью и п
риемышем, но не замечал ничего.
Эмма фон Ферзен и подкидыш Гритлих были еще совершенные дети, несмотря н
а то, что первой шел девятнадцатый, а второму двадцатый год. Они были совер
шенно довольны той нежностью чистой дружбы, которая связала их сердца с
раннего детства; сердца их бились ровно и спокойно и на поверхности крис
тального моря их чистых душ не появлялось даже ни малейшей зыби, этой пре
двестницы возможной бури.
Среди сокровищ ее отца Эмма фон Ферзен была самым драгоценным сокровище
м, не только в глазах отца, но даже и для постороннего взгляда.
Стройная, гибкая блондинка, с той прирожденной грацией движений, не подд
ающейся искусству, которая составляет удел далеко не многих представит
ельниц прекрасного пола, с большими голубыми, глубокими, как лазуревое н
ебо, глазами, блестящими как капли утренней росы, с правильными чертами м
иловидного личика, дышащими той детской наивностью, которая составляет
лучшее украшение девушки-ребенка, она была кумиром своего отца и застав
ляет сильно биться сердца близких к ее отцу рыцарей, молодых и старых.
Друг ее детства, Григорий, или Гритлих, с годами из тщедушного мальчика об
ратился в стройного юношу, полного сил и здоровья, добытого физическими
упражнениями и суровой жизнью среди суровых рыцарей. С самых юных нежных
лет на охотах, этих прообразах войны, привык он смело глядеть в глаза опас
ностям, а с течением времени Ц пренебрегать ими. Высокий ростом, с задумч
ивым, красивым, полным энергии лицом, матовая белизна которого оттенялас
ь девственным пухом маленьких усиков, с темно-русыми волосами и карими г
лазами, порой блиставшими каким-то стальным блеском, доказывавшим, что в
этом молодом теле имеется твердый характер мужа.
Таков был молодой новгородец, волею судеб нашедший себе второе отечеств
о в Ливонии и вторую семью в лице старика фон Ферзена и его дочери.
Чтобы закончить описание обитателей замка Гельмст, нам необходимо нари
совать, хотя бы в нескольких штрихах, портрет самого владельца замка, рыц
аря Иоганна Вальдгуса фон Ферзена. Это был высокий, худой старик, лет за ше
стьдесят, с открытым добродушным лицом, совершенно не гармонировавшим с
несколькими рубцами рассеченных ран, говорившими о военком ремесле рыц
аря. Посвятив свою раннюю юность подвигам на пользу ордена меченосцев, о
н поздно встретил подругу жизни и не долго пользовался ее ласками. Молод
ая, хрупкая, Матильда фон Эйхшедт, ставшая Матильдой фон Ферзен, прожила с
мужем год с небольшим и умерла при родах, подарив ему дочку Ц живой портр
ет матери. Пораженный неожиданным горем, Иоганн фон Ферзен перенес всю н
ежность своего поздно проснувшегося сердца на этого ребенка и от трудов
войны отдыхал сперва около ее колыбели, а затем около ее девичьей постел
ьки, благословляя ее на сон грядущий, сон чистоты и невинности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26