Некоторое время спустя молчание стало давить на виски, и Настя сказала: – Какая же я все-таки… неудачница. Вроде бы принцесса, а все равно – неудачница… Ну?
– Что – ну? – не понял Армандо.
– Что ты молчишь? Ты должен возразить, должен сказать, что я никакая не неудачница, а совсем даже наоборот. Тебе, между прочим, за это деньги платят!
Армандо удивленно покосился на Настю, подразумевая, что деньги ему все-таки платят немного за другое.
– Это была шутка, – сказала Настя. – Проехали. Но ты хотя бы из вежливости мог поддержать разговор, причем поддержать в нужном направлении. Зачем я тебя брала с собой? Я ведь могла выбрать других телохранителей, у нас, у принцесс, их как собак нерезаных. Но я выбрала тебя, знаешь почему?
Армандо мимикой показал, что готов выслушать любые версии.
– Потому что я давно хотела тебя спросить… Армандо, я тебе нравлюсь? Не как объект твоей работы, не как тело для хранения, а вообще… Как девушка. А?
– Хм, – сказал Армандо.
– Если ты скажешь, что тебе нужно посоветоваться со Смайли, я тебя стукну.
– Хм, – сказал Армандо, что означало – он несомненно в состоянии самостоятельно отвечать на такие вопросы.
– Так я тебе нравлюсь?
– Да, – сказал Армандо. – Но…
– Придется тебя все-таки стукнуть.
– Анастасия, давайте успокоимся.
– Это невозможно, – сказала Настя и положила голову ему на плечо. – Я все время пытаюсь, и у меня ничего не получается. Все время что-нибудь мешает – то я сама, то другие люди, а то и не люди…
– Но ведь сейчас ничего не мешает, – сказал Армандо.
– Сейчас мешаешь ты, потому что я хочу успокоиться с помощью тебя, а ты говоришь «хм», и еще ты говоришь «но» и не говоришь ничего из того, что бы хотела услышать бедная девушка, у которой был такой тяжелый день.
– Вот чтобы следующий день не стал еще тяжелее… – Армандо каким-то волшебным образом сделал так, что его рука исчезла из Настиной, а вместо его плеча под ее головой оказалась подушка, и Настя стала проваливаться в эту подушку, как в темную бездну, помня лишь одну мысль, пристегнутую, как чугунное ядро к щиколотке каторжника, – она неудачница, и таковой останется и дома, и в Лионее, и живой, и мертвой, просто ее неудачи будут приобретать разные формы… Выйти замуж за принца, оказаться первым лицом Лионеи и по-прежнему быть неудачницей – это еще надо постараться, и она, похоже, постаралась, только вот как и когда – она этого даже и не заметила. А значит, это в крови, значит, это предопределено, от этого никуда не деться, и…
– Принцесса, – Армандо тронул ее за плечо, Настя резко поднялась и немедленно забыла мрачные сны, спрятанные в глубине подушки. В дверях стоял высокий парень в гостиничной униформе, в руках у него была коробка.
– Это посылка для вас, – пояснил Армандо, изучив сопроводительные бумаги и надписи на самой коробке.
– Ладно, – машинально сказала Настя. – Посылка. Я поняла. Что дальше?
– Я ее возьму и открою.
– Ладно, – кивнула Настя и только потом сообразила, почему Армандо собирается собственноручно открывать ее посылку. – Открывай. Ты думаешь, что там?
Армандо закрыл за посыльным дверь и прошел в ванную комнату. Было слышно, как он отрывает скотч, разрезает картон, шуршит оберточной бумагой и полиэтиленом. Потом наступила тишина.
– Ну? – не выдержала Настя. – Что там? Ведь не бомба, правда? Потому что, если бы это была бомба, ты бы уже…
Армандо вышел из ванной комнаты, и Насте как-то расхотелось шутить, потому что ее телохранитель выглядел довольно бледным. В руке у Армандо было что-то вроде почтовой открытки. Настя встала с дивана, взяла открытку и прочитала выведенное прыгающими неровными буквами: «Присылайте еще».
– Что это еще такое? – не поняла она. – Присылайте – что? Кому я что присылала?
Она вошла в ванную комнату, увидела коробку, которую Армандо поставил в ванную, нагнулась, отвела остатки обертки и в последний момент почувствовала запах, который был не очень приятным и порождал столь же неприятные ожидания. Однако на анализ запахов уже не оставалось времени, потому что Настя увидела то, что было в коробке и что придавало четкий и жуткий смысл посланию – «Присылайте еще»…
В коробке лежала голова Филиппа Петровича.
3
Поезд не простоял и положенных пяти минут, а потом тихим ходом, почти украдкой, убрался восвояси, и его отбытие вернуло платформу с домом из белого кирпича в прежнее состояние, то есть в состояние места, забытого богом и министерством транспорта. Офицер посмотрел на пустые рельсы и вздохнул. Офицера звали Бернар, а в руке он держал какие-то бумажки.
– Это что еще такое?
Холод делал Настю раздражительной. И еще это запустение вокруг. И еще записка. И еще посылка. Отправившая ее тварь была настолько бесстыдна в своей жестокости, что указала обратный адрес.
– Это мой подробный отчет, – сказал Бернар, глядя в сторону, где скрылся поезд. – А вот мое прошение об отставке.
Настя посмотрела на офицера снизу вверх. В нескольких шагах позади Бернара стояли еще четверо, тоже в черной походной униформе, тоже с вещмешками и оружием, и у каждого в руке тоже какие-то бумажки, наверное, отчеты и прошения об отставке. Еще дальше, приготовленные к погрузке, стояли три простых деревянных гроба, подписанных углем. Три гроба – потому что тел, пригодных для упокоения в этих гробах, было только три.
– Отчет я прочитаю, – сказала она. – А прошение… Знаете, не сезон сейчас для таких прошений, – она крест-накрест разорвала бумагу и пустила обрывки по ветру, который подхватил их и понес по серой пустоши, кое-где присыпанной снегом. Офицер проводил разлетающиеся клочки бумаги тоскливым взглядом, выдававшим желание убраться отсюда как можно скорее.
– Я провалил задание, – сказал офицер. – Я потерял людей. Я был не готов к тому, что нам встретилось.
– Я понимаю. Когда я с этим встретилась, я была еще более не готова. Совсем не готова. Только вот прошение писать мне было некому, – она чуть возвысила голос, и сама тут же испугалась: не много ли берешь на себя, Анастасия, – читать нотации здоровенному мужику старше тебя лет на десять? У него и пистолет на поясе, и шрам на подбородке, и вообще… Но здоровенный мужик хмуро смотрел в землю, и, судя по всему, совершенно не понимал, во что он вляпался и что ему теперь делать. А раз так…
– Знаешь, это ведь не игры в войну: поцарапал коленку и пошел домой. От того, что ты напишешь прошение об отставке, ононе исчезнет. Оно будет жить и будет убивать, и кому-то другому придется с ним иметь дело, а этот другой тоже окажется не готов, и тоже напишет рапорт, и так люди будут гибнуть, а вы будете писать рапорты… До тех пор, пока… Пока что, а?
– Я плохо понимаю по-английски, – сказал офицер. – Не могли бы вы повторить все это помедленнее?
– Блин! – от досады Настя перешла на родной язык. – Нет, не могу я тебе повторить… – она задрала голову, посмотрела в пасмурное румынское небо и попыталась отыскать там хоть подобие ответа на очень простой вопрос: почему там, наверху, ее не любят? Почему ее безусловно правое дело то и дело тормозится из-за всякой чепухи, типа потерянных при пересылке документов или языковых различий? Небо с присущим ему тактом воздержалось от объяснений. Настя мысленно досчитала до пяти и вернулась к офицеру: – Помедленнее это будет так: раньше ты не был по-настоящему готов к встрече с Лизой? Теперь, будем считать, ты подготовился. Мы вернемся, мы найдем ее и… – Настя едва не произнесла «убьем», но даже в порыве праведного мщения ставить заведомо неисполнимые цели было бы нехорошо. Она подумала и закончила фразу так: – Что-нибудь с ней сделаем. Что-нибудь нехорошее.
Это офицер понял, но энтузиазма на его лице не прибавилось. Настя развернула лист с рапортом – написано было от руки, а почерк у офицера был хреновый; да и писалось все это, наверное, на коленке, в состоянии нервного шока.
– Расскажи мне, как все было, – сказала Настя. – Я хочу знать.
И он рассказал.
Труднопроизносимое название румынской деревни Филиппу Петровичу сообщил доктор Бромберг, а Филипп Петрович передал информацию дальше; в итоге, примерно через сутки после того, как дороги Насти и Филиппа Петровича разошлись, в малонаселенном районе Западной Румынии Филипп Петрович встретился с группой из одиннадцати бойцов, присланных Смайли. Шестеро из них участвовали в прошлогоднем налете на поселок горгон, у остальных тоже имелся некоторый опыт. Которого оказалось недостаточно.
Когда отряд выдвинулся к деревне, та оказалась пустой, и рассвирепевший Филипп Петрович заподозрил, что Бромберг его обманул, из чего последовало сильное желание вернуться в Чехию, взять доктора за грудки и вытрясти из него не только правдивую информацию, но и кое-какие внутренние органы. Однако потом кто-то из бойцов нашел следы, и следы эти вели дальше в горы. Похоже, что если не вся деревня, то значительная ее часть отправилась на прогулку, подышать свежим горным воздухом, что, может быть, и странно, учитывая время года, но кто их знает, этих румын и их обряды?
Идти пришлось недолго, через пару часов разведка заметила тонко вьющийся дымок, а где дымок, там и костер, где костер – там и тот, кто его развел. В данном случае – Елизавета Прекрасная.
Филипп Петрович, разумеется, проинструктировал своих бойцов и пояснил, на какую именно дичь они охотятся. Он произнес слово «бессмертная» и поделился личным опытом, который был не слишком вдохновляющим, но все же – двенадцати вооруженным мужчинам было бы в высшей степени странно и непристойно бояться одну женщину, пусть даже и не женщину-человека, а существо в обличье женщины. Тем более, как сообщил Филипп Петрович, существо это страдает от какой-то болезни и скорее всего с радостью пойдет на любые переговоры, лишь бы заполучить чемоданчик доктора Бромберга. На всякий случай бойцам было предложено держаться на расстоянии и в случае чего стрелять существу в голову, что Елизавету не убьет, но хотя бы займет на некоторое время.
Так что, когда отряд Филиппа Петровича подошел к костру с двух сторон, взяв Елизавету в клещи по всем правилам боевого искусства, бойцы знали, чего им ждать. То есть это им казалось, что они знают.
Елизавета, видимо, тоже знала, чего ради двенадцать вооруженных мужиков забрались в такую глушь. Она и вправду выглядела больной – бледная, осунувшаяся, отчего глаза на ее лице казались еще больше, а выражение этих глаз даже с приличного расстояния казалось диковатым. В это время года и вправду было прохладно, но Елизавета нарядилась словно для сибирской зимы – в какой-то огромной шубе, обмотанная несколькими шарфами, в меховой шапке, рукавицах… Она сидела на поваленном дереве в нескольких метрах от костра и не шевелилась, лишь зрачки ее вращались, отслеживая проявления жизни, а попросту говоря – отыскивая подходящую добычу.
Это было жалкое зрелище, и хотя никто из бойцов не опустил оружия, представить, что им действительно придется стрелять в это несчастное больное создание, было почти невозможно.
Появление двенадцати бойцов вывело Елизавету из оцепенения.
– Привет, – она слабо улыбнулась, обвела бойцов взглядом. – Прошу прощения, я сегодня не причесывалась… И не красилась. И вчера тоже. Не до этого мне.
Филипп Петрович вышел вперед и поставил перед собой чемодан. Елизавета подслеповато прищурилась, разглядывая гостя, и некоторое время спустя неуверенно проговорила:
– Я тебя знаю, да? Виделись?
– Что-то вроде того, – кивнул Филипп Петрович, не вдаваясь в подробности их предыдущей встречи.
– Хорошо, – Елизавета закрыла глаза и вернулась в болезненный полусон; губы ее шевелились, но слов слышно не было. Кому-то из бойцов почудилось, что Елизавета молилась, во всяком случае, слышали, что ею было произнесено имя Божье; а впрочем, все эти рассказы можно списать на сильнейшее нервное потрясение, пережитое бойцами в следующие несколько минут.
– Я принес лекарство, – сказал Филипп Петрович. – Оно было у доктора Бромберга, но так уж сложилось…
– Лекарство? – Глаза Елизаветы раскрылись.
– Да, лекарство, – Филипп Петрович слегка пнул чемодан. – И если ты хочешь его получить…
– Во-первых, я никогда не болею, – голосом не громче опадающего листа проговорила она.
– Да? А мне кажется…
– Во-вторых, что касается лекарства…
И вот тогда все и началось. Когда Филипп Петрович проводил свой инструктаж, стоило закончить его фразой, что никакие инструкции не могут подготовить к общению с Елизаветой, ибо теория это одно, а практика это совсем-совсем другое. Секунду назад перед бойцами сидела какая-то развалина, закутанная в сто одежек, а затем…
Еще одной ошибкой было то, что бойцам казалось – все это из-за лекарства, то есть из-за чемодана. Больная стерва так отчаянно нуждается в своих таблетках и микстурах, что способна на резкие движения, но это будет легко исправить, ведь кто владеет чемоданом, тот и контролирует ситуацию.
Ошибочка. Дело было совсем не в лекарстве. Точнее, не в том лекарстве, что было разлито по ампулам и упаковано в чемодан доктора Бромберга.
Секунду назад Елизавета сидела у костра, медленно угасая, съедаемая холодом и болезнью, а теперь выскользнула из шубы, играючи перемахнула костер и встала напротив Филиппа Петровича, который или не успел отскочить назад, или посчитал это ниже собственного достоинства.
Елизавета тут же оказалась на прицеле у половины стрелков, остальным мешала спина Филиппа Петровича; но даже те, кто беспрепятственно выцелил рыжеволосую бестию, не спешили жать на курок, ибо на сторонний взгляд ничего особенного не происходило – Филипп Петрович и Елизавета стояли друг напротив друга, и похоже было, что Елизавета пытается выдернуть чемодан у него из руки, но ничего у нее не получается. Стрелки ждали, что же им скомандует Филипп Петрович, но тот ничего не сказал. Он просто упал лицом вниз, так и не выпустив чемодан, что, впрочем, уже не имело никакого значения.
И потом…
– Подожди, – перебила Настя. – Он просто стоял, а потом упал? Она ведь не целовала его? Потому что обычно она забирает эту… энергию через поцелуй, по крайней мере, со стороны это выглядит так.
– Нет, – сказал офицер. – Никаких поцелуев. Просто коснулись руками, и все.
– Это плохо, – сказала Настя. Плохо было и то, что Елизаветиных талантов оказалось куда больше, чем Настя знала, а еще хуже было то, что болезнь, про которую сказал Бробмерг и на которую так уповал Филипп Петрович…
Эта болезнь называлась Голод, и она заставляла Елизавету убивать больше, чаще. Все прочие чувства, кроме голода, были забыты, и ничто не могло остановить изголодавшуюся Елизавету, ни огонь, ни ножи, ни пули, которыми осыпали ее со всех сторон бойцы из отряда Филиппа Петровича. Нервно-исступленная стрельба продолжалась буквально несколько секунд, столько выдержали нервы у стрелков, видевших, как, покончив с Филиппом Петровичем, существо улыбнулось, приняло в себя несколько пуль, а потом легко прыгнуло на следующую жертву, впившись ей в губы и попутно отбросив автомат, как если бы тот был пластмассовой игрушкой. Стрелок был выпит за мгновения, потом Елизавета, придерживая голову жертвы за виски, дернула ее к себе, сорвала с плеч, небрежно перекинула через плечо, угодив точно в костер…
И, наверное, это была та капля, которая окончательно лишила стрелков хладнокровия…
– Мы стали отступать, – сказал офицер. – Мы не побежали, мы стали отходить, и мы отстреливались. Но это не помогало, поэтому в конце концов мы побежали…
– Я бы тоже побежала.
– Она убила пятерых, – продолжил Бернар. – Еще один из наших был убит случайной пулей, двое – ранены. Там было много случайных пуль. Там было много страха.
Настя кивнула. Это было ей знакомо.
– Ночью мы вернулись, чтобы забрать тела. Этой… Существа уже не было на прежнем месте. Оно, наверное, ушло наверх, в горы. Мы нашли тела, но не все. У двух трупов не было голов. И теперь я узнал, что вы получили в посылке….
– Я тоже до сих пор немного не в себе, – призналась Настя. – Она что же, пришла на почту, попросила упаковать человеческую голову и отправить ее в Берлин? Это перебор даже для Елизаветы.
– Елизаветы?
– Да, так ее зовут.
– Это неправильно. Елизавета – это человеческое имя, а это – не человек. Это – существо. Оно.
– В вашем отряде все были людьми, капитан?
– В этом отряде – все. Я понимаю, на что вы намекаете, принцесса. Я общался и с вампирами, и с лешими, у них свои тараканы в голове, но это…
– Мы должны вернуться. Вернуться и…
– Снести ей башку.
– Может быть, дойдет и до этого.
– Нет, принцесса, не «может быть». Возвращаться нужно именно для этого. Филипп хотел с ней о чем-то договориться, вести какой-то обмен… И вот результат. Нужно просто пойти и забросать ее гранатами. Я слышал, вы уже имели дело с этим существом и остались в живых. Значит, вы знаете способ…
– Способ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Что – ну? – не понял Армандо.
– Что ты молчишь? Ты должен возразить, должен сказать, что я никакая не неудачница, а совсем даже наоборот. Тебе, между прочим, за это деньги платят!
Армандо удивленно покосился на Настю, подразумевая, что деньги ему все-таки платят немного за другое.
– Это была шутка, – сказала Настя. – Проехали. Но ты хотя бы из вежливости мог поддержать разговор, причем поддержать в нужном направлении. Зачем я тебя брала с собой? Я ведь могла выбрать других телохранителей, у нас, у принцесс, их как собак нерезаных. Но я выбрала тебя, знаешь почему?
Армандо мимикой показал, что готов выслушать любые версии.
– Потому что я давно хотела тебя спросить… Армандо, я тебе нравлюсь? Не как объект твоей работы, не как тело для хранения, а вообще… Как девушка. А?
– Хм, – сказал Армандо.
– Если ты скажешь, что тебе нужно посоветоваться со Смайли, я тебя стукну.
– Хм, – сказал Армандо, что означало – он несомненно в состоянии самостоятельно отвечать на такие вопросы.
– Так я тебе нравлюсь?
– Да, – сказал Армандо. – Но…
– Придется тебя все-таки стукнуть.
– Анастасия, давайте успокоимся.
– Это невозможно, – сказала Настя и положила голову ему на плечо. – Я все время пытаюсь, и у меня ничего не получается. Все время что-нибудь мешает – то я сама, то другие люди, а то и не люди…
– Но ведь сейчас ничего не мешает, – сказал Армандо.
– Сейчас мешаешь ты, потому что я хочу успокоиться с помощью тебя, а ты говоришь «хм», и еще ты говоришь «но» и не говоришь ничего из того, что бы хотела услышать бедная девушка, у которой был такой тяжелый день.
– Вот чтобы следующий день не стал еще тяжелее… – Армандо каким-то волшебным образом сделал так, что его рука исчезла из Настиной, а вместо его плеча под ее головой оказалась подушка, и Настя стала проваливаться в эту подушку, как в темную бездну, помня лишь одну мысль, пристегнутую, как чугунное ядро к щиколотке каторжника, – она неудачница, и таковой останется и дома, и в Лионее, и живой, и мертвой, просто ее неудачи будут приобретать разные формы… Выйти замуж за принца, оказаться первым лицом Лионеи и по-прежнему быть неудачницей – это еще надо постараться, и она, похоже, постаралась, только вот как и когда – она этого даже и не заметила. А значит, это в крови, значит, это предопределено, от этого никуда не деться, и…
– Принцесса, – Армандо тронул ее за плечо, Настя резко поднялась и немедленно забыла мрачные сны, спрятанные в глубине подушки. В дверях стоял высокий парень в гостиничной униформе, в руках у него была коробка.
– Это посылка для вас, – пояснил Армандо, изучив сопроводительные бумаги и надписи на самой коробке.
– Ладно, – машинально сказала Настя. – Посылка. Я поняла. Что дальше?
– Я ее возьму и открою.
– Ладно, – кивнула Настя и только потом сообразила, почему Армандо собирается собственноручно открывать ее посылку. – Открывай. Ты думаешь, что там?
Армандо закрыл за посыльным дверь и прошел в ванную комнату. Было слышно, как он отрывает скотч, разрезает картон, шуршит оберточной бумагой и полиэтиленом. Потом наступила тишина.
– Ну? – не выдержала Настя. – Что там? Ведь не бомба, правда? Потому что, если бы это была бомба, ты бы уже…
Армандо вышел из ванной комнаты, и Насте как-то расхотелось шутить, потому что ее телохранитель выглядел довольно бледным. В руке у Армандо было что-то вроде почтовой открытки. Настя встала с дивана, взяла открытку и прочитала выведенное прыгающими неровными буквами: «Присылайте еще».
– Что это еще такое? – не поняла она. – Присылайте – что? Кому я что присылала?
Она вошла в ванную комнату, увидела коробку, которую Армандо поставил в ванную, нагнулась, отвела остатки обертки и в последний момент почувствовала запах, который был не очень приятным и порождал столь же неприятные ожидания. Однако на анализ запахов уже не оставалось времени, потому что Настя увидела то, что было в коробке и что придавало четкий и жуткий смысл посланию – «Присылайте еще»…
В коробке лежала голова Филиппа Петровича.
3
Поезд не простоял и положенных пяти минут, а потом тихим ходом, почти украдкой, убрался восвояси, и его отбытие вернуло платформу с домом из белого кирпича в прежнее состояние, то есть в состояние места, забытого богом и министерством транспорта. Офицер посмотрел на пустые рельсы и вздохнул. Офицера звали Бернар, а в руке он держал какие-то бумажки.
– Это что еще такое?
Холод делал Настю раздражительной. И еще это запустение вокруг. И еще записка. И еще посылка. Отправившая ее тварь была настолько бесстыдна в своей жестокости, что указала обратный адрес.
– Это мой подробный отчет, – сказал Бернар, глядя в сторону, где скрылся поезд. – А вот мое прошение об отставке.
Настя посмотрела на офицера снизу вверх. В нескольких шагах позади Бернара стояли еще четверо, тоже в черной походной униформе, тоже с вещмешками и оружием, и у каждого в руке тоже какие-то бумажки, наверное, отчеты и прошения об отставке. Еще дальше, приготовленные к погрузке, стояли три простых деревянных гроба, подписанных углем. Три гроба – потому что тел, пригодных для упокоения в этих гробах, было только три.
– Отчет я прочитаю, – сказала она. – А прошение… Знаете, не сезон сейчас для таких прошений, – она крест-накрест разорвала бумагу и пустила обрывки по ветру, который подхватил их и понес по серой пустоши, кое-где присыпанной снегом. Офицер проводил разлетающиеся клочки бумаги тоскливым взглядом, выдававшим желание убраться отсюда как можно скорее.
– Я провалил задание, – сказал офицер. – Я потерял людей. Я был не готов к тому, что нам встретилось.
– Я понимаю. Когда я с этим встретилась, я была еще более не готова. Совсем не готова. Только вот прошение писать мне было некому, – она чуть возвысила голос, и сама тут же испугалась: не много ли берешь на себя, Анастасия, – читать нотации здоровенному мужику старше тебя лет на десять? У него и пистолет на поясе, и шрам на подбородке, и вообще… Но здоровенный мужик хмуро смотрел в землю, и, судя по всему, совершенно не понимал, во что он вляпался и что ему теперь делать. А раз так…
– Знаешь, это ведь не игры в войну: поцарапал коленку и пошел домой. От того, что ты напишешь прошение об отставке, ононе исчезнет. Оно будет жить и будет убивать, и кому-то другому придется с ним иметь дело, а этот другой тоже окажется не готов, и тоже напишет рапорт, и так люди будут гибнуть, а вы будете писать рапорты… До тех пор, пока… Пока что, а?
– Я плохо понимаю по-английски, – сказал офицер. – Не могли бы вы повторить все это помедленнее?
– Блин! – от досады Настя перешла на родной язык. – Нет, не могу я тебе повторить… – она задрала голову, посмотрела в пасмурное румынское небо и попыталась отыскать там хоть подобие ответа на очень простой вопрос: почему там, наверху, ее не любят? Почему ее безусловно правое дело то и дело тормозится из-за всякой чепухи, типа потерянных при пересылке документов или языковых различий? Небо с присущим ему тактом воздержалось от объяснений. Настя мысленно досчитала до пяти и вернулась к офицеру: – Помедленнее это будет так: раньше ты не был по-настоящему готов к встрече с Лизой? Теперь, будем считать, ты подготовился. Мы вернемся, мы найдем ее и… – Настя едва не произнесла «убьем», но даже в порыве праведного мщения ставить заведомо неисполнимые цели было бы нехорошо. Она подумала и закончила фразу так: – Что-нибудь с ней сделаем. Что-нибудь нехорошее.
Это офицер понял, но энтузиазма на его лице не прибавилось. Настя развернула лист с рапортом – написано было от руки, а почерк у офицера был хреновый; да и писалось все это, наверное, на коленке, в состоянии нервного шока.
– Расскажи мне, как все было, – сказала Настя. – Я хочу знать.
И он рассказал.
Труднопроизносимое название румынской деревни Филиппу Петровичу сообщил доктор Бромберг, а Филипп Петрович передал информацию дальше; в итоге, примерно через сутки после того, как дороги Насти и Филиппа Петровича разошлись, в малонаселенном районе Западной Румынии Филипп Петрович встретился с группой из одиннадцати бойцов, присланных Смайли. Шестеро из них участвовали в прошлогоднем налете на поселок горгон, у остальных тоже имелся некоторый опыт. Которого оказалось недостаточно.
Когда отряд выдвинулся к деревне, та оказалась пустой, и рассвирепевший Филипп Петрович заподозрил, что Бромберг его обманул, из чего последовало сильное желание вернуться в Чехию, взять доктора за грудки и вытрясти из него не только правдивую информацию, но и кое-какие внутренние органы. Однако потом кто-то из бойцов нашел следы, и следы эти вели дальше в горы. Похоже, что если не вся деревня, то значительная ее часть отправилась на прогулку, подышать свежим горным воздухом, что, может быть, и странно, учитывая время года, но кто их знает, этих румын и их обряды?
Идти пришлось недолго, через пару часов разведка заметила тонко вьющийся дымок, а где дымок, там и костер, где костер – там и тот, кто его развел. В данном случае – Елизавета Прекрасная.
Филипп Петрович, разумеется, проинструктировал своих бойцов и пояснил, на какую именно дичь они охотятся. Он произнес слово «бессмертная» и поделился личным опытом, который был не слишком вдохновляющим, но все же – двенадцати вооруженным мужчинам было бы в высшей степени странно и непристойно бояться одну женщину, пусть даже и не женщину-человека, а существо в обличье женщины. Тем более, как сообщил Филипп Петрович, существо это страдает от какой-то болезни и скорее всего с радостью пойдет на любые переговоры, лишь бы заполучить чемоданчик доктора Бромберга. На всякий случай бойцам было предложено держаться на расстоянии и в случае чего стрелять существу в голову, что Елизавету не убьет, но хотя бы займет на некоторое время.
Так что, когда отряд Филиппа Петровича подошел к костру с двух сторон, взяв Елизавету в клещи по всем правилам боевого искусства, бойцы знали, чего им ждать. То есть это им казалось, что они знают.
Елизавета, видимо, тоже знала, чего ради двенадцать вооруженных мужиков забрались в такую глушь. Она и вправду выглядела больной – бледная, осунувшаяся, отчего глаза на ее лице казались еще больше, а выражение этих глаз даже с приличного расстояния казалось диковатым. В это время года и вправду было прохладно, но Елизавета нарядилась словно для сибирской зимы – в какой-то огромной шубе, обмотанная несколькими шарфами, в меховой шапке, рукавицах… Она сидела на поваленном дереве в нескольких метрах от костра и не шевелилась, лишь зрачки ее вращались, отслеживая проявления жизни, а попросту говоря – отыскивая подходящую добычу.
Это было жалкое зрелище, и хотя никто из бойцов не опустил оружия, представить, что им действительно придется стрелять в это несчастное больное создание, было почти невозможно.
Появление двенадцати бойцов вывело Елизавету из оцепенения.
– Привет, – она слабо улыбнулась, обвела бойцов взглядом. – Прошу прощения, я сегодня не причесывалась… И не красилась. И вчера тоже. Не до этого мне.
Филипп Петрович вышел вперед и поставил перед собой чемодан. Елизавета подслеповато прищурилась, разглядывая гостя, и некоторое время спустя неуверенно проговорила:
– Я тебя знаю, да? Виделись?
– Что-то вроде того, – кивнул Филипп Петрович, не вдаваясь в подробности их предыдущей встречи.
– Хорошо, – Елизавета закрыла глаза и вернулась в болезненный полусон; губы ее шевелились, но слов слышно не было. Кому-то из бойцов почудилось, что Елизавета молилась, во всяком случае, слышали, что ею было произнесено имя Божье; а впрочем, все эти рассказы можно списать на сильнейшее нервное потрясение, пережитое бойцами в следующие несколько минут.
– Я принес лекарство, – сказал Филипп Петрович. – Оно было у доктора Бромберга, но так уж сложилось…
– Лекарство? – Глаза Елизаветы раскрылись.
– Да, лекарство, – Филипп Петрович слегка пнул чемодан. – И если ты хочешь его получить…
– Во-первых, я никогда не болею, – голосом не громче опадающего листа проговорила она.
– Да? А мне кажется…
– Во-вторых, что касается лекарства…
И вот тогда все и началось. Когда Филипп Петрович проводил свой инструктаж, стоило закончить его фразой, что никакие инструкции не могут подготовить к общению с Елизаветой, ибо теория это одно, а практика это совсем-совсем другое. Секунду назад перед бойцами сидела какая-то развалина, закутанная в сто одежек, а затем…
Еще одной ошибкой было то, что бойцам казалось – все это из-за лекарства, то есть из-за чемодана. Больная стерва так отчаянно нуждается в своих таблетках и микстурах, что способна на резкие движения, но это будет легко исправить, ведь кто владеет чемоданом, тот и контролирует ситуацию.
Ошибочка. Дело было совсем не в лекарстве. Точнее, не в том лекарстве, что было разлито по ампулам и упаковано в чемодан доктора Бромберга.
Секунду назад Елизавета сидела у костра, медленно угасая, съедаемая холодом и болезнью, а теперь выскользнула из шубы, играючи перемахнула костер и встала напротив Филиппа Петровича, который или не успел отскочить назад, или посчитал это ниже собственного достоинства.
Елизавета тут же оказалась на прицеле у половины стрелков, остальным мешала спина Филиппа Петровича; но даже те, кто беспрепятственно выцелил рыжеволосую бестию, не спешили жать на курок, ибо на сторонний взгляд ничего особенного не происходило – Филипп Петрович и Елизавета стояли друг напротив друга, и похоже было, что Елизавета пытается выдернуть чемодан у него из руки, но ничего у нее не получается. Стрелки ждали, что же им скомандует Филипп Петрович, но тот ничего не сказал. Он просто упал лицом вниз, так и не выпустив чемодан, что, впрочем, уже не имело никакого значения.
И потом…
– Подожди, – перебила Настя. – Он просто стоял, а потом упал? Она ведь не целовала его? Потому что обычно она забирает эту… энергию через поцелуй, по крайней мере, со стороны это выглядит так.
– Нет, – сказал офицер. – Никаких поцелуев. Просто коснулись руками, и все.
– Это плохо, – сказала Настя. Плохо было и то, что Елизаветиных талантов оказалось куда больше, чем Настя знала, а еще хуже было то, что болезнь, про которую сказал Бробмерг и на которую так уповал Филипп Петрович…
Эта болезнь называлась Голод, и она заставляла Елизавету убивать больше, чаще. Все прочие чувства, кроме голода, были забыты, и ничто не могло остановить изголодавшуюся Елизавету, ни огонь, ни ножи, ни пули, которыми осыпали ее со всех сторон бойцы из отряда Филиппа Петровича. Нервно-исступленная стрельба продолжалась буквально несколько секунд, столько выдержали нервы у стрелков, видевших, как, покончив с Филиппом Петровичем, существо улыбнулось, приняло в себя несколько пуль, а потом легко прыгнуло на следующую жертву, впившись ей в губы и попутно отбросив автомат, как если бы тот был пластмассовой игрушкой. Стрелок был выпит за мгновения, потом Елизавета, придерживая голову жертвы за виски, дернула ее к себе, сорвала с плеч, небрежно перекинула через плечо, угодив точно в костер…
И, наверное, это была та капля, которая окончательно лишила стрелков хладнокровия…
– Мы стали отступать, – сказал офицер. – Мы не побежали, мы стали отходить, и мы отстреливались. Но это не помогало, поэтому в конце концов мы побежали…
– Я бы тоже побежала.
– Она убила пятерых, – продолжил Бернар. – Еще один из наших был убит случайной пулей, двое – ранены. Там было много случайных пуль. Там было много страха.
Настя кивнула. Это было ей знакомо.
– Ночью мы вернулись, чтобы забрать тела. Этой… Существа уже не было на прежнем месте. Оно, наверное, ушло наверх, в горы. Мы нашли тела, но не все. У двух трупов не было голов. И теперь я узнал, что вы получили в посылке….
– Я тоже до сих пор немного не в себе, – призналась Настя. – Она что же, пришла на почту, попросила упаковать человеческую голову и отправить ее в Берлин? Это перебор даже для Елизаветы.
– Елизаветы?
– Да, так ее зовут.
– Это неправильно. Елизавета – это человеческое имя, а это – не человек. Это – существо. Оно.
– В вашем отряде все были людьми, капитан?
– В этом отряде – все. Я понимаю, на что вы намекаете, принцесса. Я общался и с вампирами, и с лешими, у них свои тараканы в голове, но это…
– Мы должны вернуться. Вернуться и…
– Снести ей башку.
– Может быть, дойдет и до этого.
– Нет, принцесса, не «может быть». Возвращаться нужно именно для этого. Филипп хотел с ней о чем-то договориться, вести какой-то обмен… И вот результат. Нужно просто пойти и забросать ее гранатами. Я слышал, вы уже имели дело с этим существом и остались в живых. Значит, вы знаете способ…
– Способ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55