Капитан торопливо отдавал команды.Взявшись за расположенные у кормы направляющие весла, двое матросов спешно разворачивали судно вправо.Другие, бросившись к бортам, вставляли в уключины боковые весла.Еще один принялся считать, задавая ритм гребцам. По палубе сновали люди — хватались за веревки, привязывали незакрепленный палубный груз, тащили оружие, песок, воду, задраивали люки.«Что стряслось?» — сгорая от любопытства, беспомощно гадала я. В этой всеобщей суматохе от меня никакого толку.Конечно, воды Тассы бороздит множество кораблей. Встречаются и пиратские. Между Косом и Аром, я слышала, идет война: все никак не урегулируют проблемы, связанные с пиратством на Воске. Но Ар выхода к морю не имеет, хотя его речные суда патрулируют Воск. Может, встречный корабль из Порт-Кара? Или из какого-то северного порта? А может, даже из Торвальдсленда.Кандалов мне не снять. На лодыжках, запястьях и животе — цепи, скручены так, что с колен не подняться. Как быть? Захватят пираты наше судно — мы, рабыни, тоже попадем к ним в лапы, станем прелестным трофеем, беспомощные, нагие — славная добыча для победителей. Надеюсь, им захочется позабавиться с нами. А если нет — полетим за борт. Поневоле захочешь быть желанной!— Рабынь в трюм! — приказал кто-то из главных.Схватив за руки, нас пятерых поволокли по палубе. Люк в рабский трюм открыт. О ужас! Моих сестер-невольниц как попало швыряют вниз! «Нет!» — закричала я. Но вот швырнули в люк и меня, и, скованная цепями, ударяясь о ступени, я кувырком полетела к подножию лестницы. Все бока отбила! «Не надо!» — донеслось сверху. Вслед за мной в трюм приказали спускаться рабыням из палубных клеток. «Ну и запах!» — скривилась одна из них и тут же кубарем полетела в распахнутый люк. Теперь внизу вместе с нами еще двадцать девушек с палубы. Тяжелый люк захлопнулся. В темноте завизжали рабыни. Лязгнула задвижка, защелкнулись два мощных замка. Глава 17. НА ПРИВЯЗИ Тяжелая дверь отворилась.Вошло несколько человек, один нес лампу.Комната низкая, длинная и широкая, потолок поддерживает множество квадратных деревянных столбов. Стены и пол — каменные. Похоже на пакгауз, кажется, где-то у воды. Не знаю. В мешке, связанную, с кляпом во рту, меня привезли сюда на лихтере с пиратского корабля.Я здесь уже четыре дня.Где же я оказалась?На животе у меня — рабский медальон, на шее — цепь.Медальон висит на железном обруче, который застегивается на талии. К обручу скользящими кольцами прикреплены наручники. Со стороны спины к обручу тоже приварено кольцо — зацепив за него карабин, рабыню можно прикрепить к стене или еще к чему-нибудь, можно и просто пропустить сквозь него цепь. Запястья схвачены наручниками.Я сижу на соломе, подтянув к подбородку колени.На шее — стальной ошейник, сквозь него продета длинная цепь. Еще одной цепью он прикреплен к стене. Соединяющая ошейники цепь довольно длинная — больше сотни футов. Здесь, на моей половине комнаты, прикованы к стене еще сорок — пятьдесят девушек, еще столько же — у противоположной стены. Неопрятная комната пропитана запахом прелой соломы. С непривычки кажется, что от крошечной лампы в руках вошедшего льется ослепительный свет.— Которые из этих рабынь с «Облаков Телнуса»? — внушительного вида великан в плаще и шлеме обратился к одному из своих четырех спутников — низкорослому, заплывшему жиром человечку, держащему лампу, облаченному в белое с золотом платье торговца.— Здесь таких, конечно, нет, благородный господин, — отвечал торговец.— Всем известно, — настаивал высокий (видно, старший у них), — что ты связан с черными работорговцами.— Ничего подобного! — вскричал коротышка. Высокий взглянул с угрозой.— Может быть, благородный господин хочет золота? — осведомился торговец. — Много золота!Высокий протянул руку.Толстяк высыпал золото ему на ладонь, уточняя: «Вдвое против обычного».— Которые из этих рабынь с «Облаков Телнуса»? — бросив золото в сумку, загремел высокий.— Их здесь две, — вздрогнув, прошептал толстяк.— Покажи!Коротышка засеменил вперед и остановился передо мной и девушкой с золотисто-каштановыми волосами, что сидела в клетке на палубе. Мы были прикованы бок о бок. У нее — обычное клеймо «кейджера». У меня — «дина». Мне стало не по себе. Наверняка и ей тоже. Встать на колени перед мужчинами мы не могли, не пускала цепь.— Вы обе с «Облаков Телнуса»? — спросил высокий.— Да, хозяин, — ответили мы.Не скрывая раздражения, он присел рядом. Один из его спутников одет в зеленое — значит, лекарь. Высокий внимательно рассматривал нас. Мы, нагие, отвели глаза. Пахло соломой.— Ключ от наручников, — потребовал высокий. Торговец протянул ключ.— Оставь лампу и исчезни, — приказал высокий. Передав ему лампу, перепуганный коротышка торговец бросился вон.Присев на корточки, мужчина завозился около моей соседки. Послышался звук открываемых наручников.— Проверим тебя на покс, — пробормотал он. Девушка застонала. Я от души надеялась, что на борту «Облаков Телнуса» зараженных поксом не было. Эта болезнь передается с укусами вшей. Впервые покс появился в Бази года четыре назад. На два года торговцы закрыли порт. Года через полтора эпидемия угасла, выкосив окрестности к югу и востоку. Как ни удивительно, встречаются люди с иммунитетом к поксу. Некоторые выздоравливают после изнурительной болезни. У остальных же покс протекает быстро, страшно и приводит к летальному исходу. Потомкам выживших полностью или частично передается иммунитет к этой страшной болезни. Заразившихся поксом рабов часто, не мудрствуя лукаво, просто убивают. Многие считают, что обуздать эпидемию в окрестностях Бази удалось именно благодаря уничтожению инфицированных рабов.— Не та, — разочарованно проговорил лекарь и пристально взглянул на меня.— У меня нет покса, хозяин? — спросила девушка.— Нет, — раздраженно буркнул лекарь. И чего он злится? Высокий защелкнул на запястьях девушки наручники.Мужчины сгрудились вокруг меня. Я прижалась к стене. Освободив от наручника мое левое запястье, высокий вытянул мою руку и повернул внутренней стороной вверх.Ясно, покс тут ни при чем, его уже два года и в помине нет.Какой-то прозрачной жидкостью лекарь протер мне кожу на руке. Вдруг, к моему ужасу и восторгу мужчин, на внутренней стороне локтевого сгиба как по волшебству проступила надпись — тоненькие ярко-красные буквы. Я знала, что там написано. Мне сказала моя хозяйка, леди Элайза. Надпись проста. Всего два слова: «Это она». Ее нанесли на мою руку тоненькой кисточкой, тоже прозрачной жидкостью. Оставшийся на коже влажный след подсох и исчез. Мне и не верилось, что метка сохранилась. Но теперь, под действием какого-то реактива, она проступила — четкая и ясная. Мгновение спустя, капнув на тампон из другой склянки, лекарь снова мазнул мне руку — как по волшебству надпись растаяла. Невидимое пятнышко растаяло. На всякий случай проверили: еще раз капнули первый реактив. Ничего. Химическое клеймо, которым леди Элайза, моя хозяйка, пометила меня для своих агентов, исчезло. Лекарь еще раз протер мне руку, удаляя остатки реактивов.Мужчины обменялись довольными взглядами.На мое левое запястье вновь надели наручник.— У меня нет покса, хозяин? — спросила я.— Нет, — ответил лекарь.Вынув из сумки грифель, высокий нацарапал на левом плече моей золотистоволосой соседки какое-то слово и объявил:— Твое имя — Нарла.Это, наверно, он и написал на ее плече.— Да, хозяин, — ответила она. Повернувшись ко мне, он надписал и мое плечо.— Ты — та самая, Йата.— Да, хозяин.Надпись будет красоваться у меня на коже, пока не смоют. Мужчины поднялись на ноги и вышли. У дверей топтался торговец.— За такое наказывают, — предупредил его высокий.— Не губите, господа! — захныкал тот.— Еще золото есть?— Да-да, господа! — оживился торговец.Дверь закрылась. Комната снова погрузилась в темноту. Кожу еще саднило от острого грифеля. Значит, на мне написано «Йата». Теперь меня зовут Йата.
— Имя? — спросил мужчина золотистоволосую.— Нарла, — ответила она, — если хозяину будет угодно.— Годится, — кивнул он. — Имя? — это уже мне.— Йата, если хозяину будет угодно.— Годится.— Ко мне они попали от достойного работорговца, Александра из Телетуса, — тараторил торговец, — только бумаги затерялись в дороге.— Я беру обеих, — объявил мужчина. Долго торговаться он не стал, и вскоре мы с Нарлой уже стояли за стенами длинной низкой комнаты, в коридоре. На шеях — связанные друг с другом поводком кожаные ошейники, в середине поводка — ручка. Схваченные наручниками руки — за спиной.— Далеко ли до Телнуса, хозяин? — спросила я.— Вот дура, — буркнул он, — ты уже в Телнусе.— Зачем ты купил нас, хозяин?— Будете работать у меня в заведении, пату подавать. Нарла застонала.Я улыбнулась.— Хозяин, позволено ли будет спросить, как называется твое заведение?— Самое лучшее в Телнусе, — похвастался он.— Да, хозяин?— А называется «Чатка и курла».— Спасибо, хозяин.На Нарлу накинули плащ и колпак, завязали под подбородком. Теперь не увидит, откуда ее забирают. Полы плаща подоткнули под подбородок. Плащ короткий, с четырьмя овальными вырезами. На ткани — какая-то надпись. Наверняка реклама «Чатки и курлы». Надели колпак и плащ и на меня. Ничего не видно. Подол болтается высоко, открывает ноги. В вырезах гуляет ветерок. Хозяин потянул за привязь. Я послушно пошла следом.Вот я и в Телнусе. Глава 18. МЕШОК С подносом над головой я осторожно ступала между столами.«Чатка и курла» — большая таверна. Четыре этажа, широкий двор, полы деревянные. Здание опоясано округлыми террасами шириной футов по двадцать, над террасами — два округлых балкона, каждый шириной около десяти футов.Сегодня у нас людно.С потолков и с крыш балконов на цепях свисают тусклые каретные фонари из красного стекла.В таверне шумит толпа.По деревянным пандусам слоняются клиенты, снуют рабыни. Задевая их в толкотне, стараясь не опрокинуть поднос, я пробираюсь ко второму балкону. В «Чатке и курле» много девушек — больше сотни. Я осторожно поднимаюсь по выложенному через каждые двадцать дюймов поперечными перекладинами наклонному пандусу.В каком-то из альковов вскрикнула девушка.Талия крепко обтянута красным шнуром — курлой. Узел над левым бедром развязывается легко — одним рывком. Поверх курлы вдоль тела и дальше, между ног, к спине, тянется чатка — узкая, дюймов шесть, полоска черной кожи. У облаченной в чатку и курлу девушки хорошо видно клеймо — на правом ли оно бедре или на левом. Еще на мне надет калмак — черный кожаный жилет без рукавов. Один из гостей, мимо которого я пыталась прошмыгнуть по пандусу, распахнул его. Я беспомощно застыла, держа над головой поднос. Держа жилет нараспашку, мужчина дважды поцеловал меня, приговаривая: «Ах ты красотка!» — «Если позволишь, девушка будет рада доставить тебе удовольствие в алькове», — проговорила я. Так нас учили, этого от нас ждут, но мой ответ был не лишен подлинной искренности. Несколько дней назад, когда меня впервые отправили обслуживать гостей «Чатки и курлы», этот мужчина уже обладал мною. О, он хорошо знает, как взять от беспомощной прекрасной рабыни все!— Позже, рабыня, — сказал он.— Да, хозяин, — шепнула я в ответ и пошла дальше.Кроме курлы, чатки и калмака на мне эмалевый турианский ошейник, с него на золотых цепочках свисают пять черных, покрытых эмалью колокольчиков, такие же колокольчики — на черном, покрытом эмалью ножном браслете. Обритые перед плаванием волосы еще короткие, но начинают отрастать. Голова повязана чем-то вроде платка — курой. По прибытии в «Чатку и курлу» нас с Нарлой принялись мыть и скрести — смывали корабельных вшей, остатки въевшейся в кожу за время плавания грязи. Зацепив за правое ухо, рабыни окунали наши головы в ванну с уничтожающим вшей раствором, а мы крепко зажмуривались и старались не открывать рта. Потом нам позволили вымыться самим. Не припомню, чтобы мытье когда-нибудь доставляло мне такое удовольствие.— Паги! — потребовал сидящий на первом балконе гость.— Сейчас позову рабыню, хозяин. — Я спешила на второй балкон, на четвертый этаж.По ведущему к верхнему балкону пандусу навстречу мне спускалась Нарла.— За шестым столом на первом балконе требуют паги, рабыня, — бросила я ей.— Принеси сама, рабыня.— Я занята, рабыня.— Плохо, рабыня.— У него плетка, — предупредила я.Она побледнела. Кое-кто из гостей приходит в таверну с плетками. К краю каждого стола прибит на ремне наручник. Если гость недоволен, девушку тут же поставят об этом в известность. Так что мы старались вовсю. Я улыбнулась, провожая взглядом Нарлу: что было духу бросилась вниз по пандусу за пагой. На корабле, сидя в клетке на палубе, она обидела меня. Обозвала уродиной, трюмной девкой. Разве я виновата, что обрили голову? Что я теперь ни блондинка, ни брюнетка, как она? Эти цвета ценятся больше всего. Ничего, вот станут мои волосы опять темными и блестящими — буду не хуже ее. И уж почти наверняка наслаждения хозяину смогу доставить больше., Стоя на коленях у стола на втором балконе, я поставила поднос на пол и не мешкая принялась услужливо расставлять на столе его содержимое: мясо, сыр, соусы и фрукты, вина и орехи.— Желают ли хозяева еще чего-нибудь от Иаты, своей рабыни?— Ступай, рабыня, — раздался женский голос. Разодетая в пух и прах, укрытая покрывалами, у стола в сопровождении эскорта стояла на коленях свободная женщина. Ее спутники, скрестив ноги, сидели позади. Иногда свободные женщины со свитой появляются в «Чатке и курле». Голос какой-то недовольный.— Да, госпожа, — прошептала я и, подхватив поднос, понуро удалилась. Не будь с ними женщины, мужчины из ее свиты, пожалуй, пожелали бы от Йаты, своей рабыни, чего-то еще. Иногда, к раздражению прочих клиентов, меня, приберегая «на потом», пристегивают наручником к столу.Подойдя к перилам, я взглянула вниз. Футов двадцать пять высота, а то и больше. Среди столов извиваются танцовщицы. Их в «Чатке и курле» несколько. Иногда самую искусную выставляют в центр зала, туда, где на темно-красном деревянном полу выкрашен желтым круг.Мужчины входят, выходят. Я, держа в руках поднос, стою у перил.Никто меня не ищет. Почему? Просто еще одна ничтожная кабацкая рабыня. Служу гостям, как и остальные, всем без разбора, выполняю малейшие прихоти.Я заскользила глазами по росписи стен. Похоже, равнины Турий. А может, земли кочевников. Сцены охоты, набег на караван, укрощение рабыни; огромные стада босков, вереницы кочевых кибиток; стены и башни Турий, всадники на холме смотрят в сторону города. Да и подающие пагу девушки одеты как рабыни всадников-копьеносцев — в роскошную шелковистую кайлу. Под такой одеждой не спрячешь оружие, девушка вся как на ладони, от глаз хозяина ничего не утаить.Внизу, на первом этаже, разгорелась драка — двое мужчин повздорили из-за Лиразины, очаровательной изящной блондинки, рабыни из Телетуса. Перепуганная насмерть девушка съежилась у самых их ног. По знаку владельца таверны Ауре-лиона к дерущимся бросился Страбо, управляющий первого этажа, и принялся разнимать. Оба задиры вцепились в него. Послышались звуки рвущейся одежды. Кинулся в гущу схватки и здешний работник, которого, как Брена Лурта в арском «Ошейнике с бубенцом», держали в таверне на подхвате. Ввязались и еще двое клиентов.— А ну дай ему! — подзадоривали зрители. Отчаянно визжала девушка.А ведь в такой свалке, подумывала я иногда, можно и сбежать. Да нет, не выйдет. Хоть двери в большинство таверн всегда открыты и девушке ничего не стоит просто выскользнуть на улицу, ей все равно не скрыться. Вся ее одежда — ошейник, клеймо да лоскут шелка, лишь покажись на люди — тут же вернут хозяину, а может, предпочтут оставить себе. Побег для рабыни Гора — дело гиблое. Облаченных в груботканые туники рабынь нередко посылают с поручением — поодиночке, без охраны. И всегда они возвращаются к хозяевам. Некуда им больше идти. Часто, если хозяин у девушки неплохой, она готова сквозь какие угодно тяготы и лишения пройти, лишь бы вернуться к зверю, которого, сама того не желая, любит всем своим существом. Девушки часто питают к хозяевам беззаветную любовь. Но «Чатка и курла» от большинства таверн отличается. Двери здесь нараспашку не держат. Девушка даже на порог не может выйти, воздухом подышать. Двойные железные ворота открыты только для свободных. И еще одно сдерживает: за попытку побега сурово наказывают. Первый раз — жестоко избивают, второй — перерезают подколенные сухожилия, и тогда несчастная на всю жизнь остается калекой, ни на что она больше не годна, разве что служить жалким, устрашающим примером своим сестрам-рабыням, чтобы и думать не смели о побеге.Самая любопытная из слышанных мною историй о побегах связана, однако, с некой таверной, столь же закрытой, как «Чатка и курла». Там, улучив момент, когда всеобщим вниманием завладела такая же, как в нашей таверне, драка, одна сообразительная рабыня накинула на шею свободной женщине ремень и затащила ее в альков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Имя? — спросил мужчина золотистоволосую.— Нарла, — ответила она, — если хозяину будет угодно.— Годится, — кивнул он. — Имя? — это уже мне.— Йата, если хозяину будет угодно.— Годится.— Ко мне они попали от достойного работорговца, Александра из Телетуса, — тараторил торговец, — только бумаги затерялись в дороге.— Я беру обеих, — объявил мужчина. Долго торговаться он не стал, и вскоре мы с Нарлой уже стояли за стенами длинной низкой комнаты, в коридоре. На шеях — связанные друг с другом поводком кожаные ошейники, в середине поводка — ручка. Схваченные наручниками руки — за спиной.— Далеко ли до Телнуса, хозяин? — спросила я.— Вот дура, — буркнул он, — ты уже в Телнусе.— Зачем ты купил нас, хозяин?— Будете работать у меня в заведении, пату подавать. Нарла застонала.Я улыбнулась.— Хозяин, позволено ли будет спросить, как называется твое заведение?— Самое лучшее в Телнусе, — похвастался он.— Да, хозяин?— А называется «Чатка и курла».— Спасибо, хозяин.На Нарлу накинули плащ и колпак, завязали под подбородком. Теперь не увидит, откуда ее забирают. Полы плаща подоткнули под подбородок. Плащ короткий, с четырьмя овальными вырезами. На ткани — какая-то надпись. Наверняка реклама «Чатки и курлы». Надели колпак и плащ и на меня. Ничего не видно. Подол болтается высоко, открывает ноги. В вырезах гуляет ветерок. Хозяин потянул за привязь. Я послушно пошла следом.Вот я и в Телнусе. Глава 18. МЕШОК С подносом над головой я осторожно ступала между столами.«Чатка и курла» — большая таверна. Четыре этажа, широкий двор, полы деревянные. Здание опоясано округлыми террасами шириной футов по двадцать, над террасами — два округлых балкона, каждый шириной около десяти футов.Сегодня у нас людно.С потолков и с крыш балконов на цепях свисают тусклые каретные фонари из красного стекла.В таверне шумит толпа.По деревянным пандусам слоняются клиенты, снуют рабыни. Задевая их в толкотне, стараясь не опрокинуть поднос, я пробираюсь ко второму балкону. В «Чатке и курле» много девушек — больше сотни. Я осторожно поднимаюсь по выложенному через каждые двадцать дюймов поперечными перекладинами наклонному пандусу.В каком-то из альковов вскрикнула девушка.Талия крепко обтянута красным шнуром — курлой. Узел над левым бедром развязывается легко — одним рывком. Поверх курлы вдоль тела и дальше, между ног, к спине, тянется чатка — узкая, дюймов шесть, полоска черной кожи. У облаченной в чатку и курлу девушки хорошо видно клеймо — на правом ли оно бедре или на левом. Еще на мне надет калмак — черный кожаный жилет без рукавов. Один из гостей, мимо которого я пыталась прошмыгнуть по пандусу, распахнул его. Я беспомощно застыла, держа над головой поднос. Держа жилет нараспашку, мужчина дважды поцеловал меня, приговаривая: «Ах ты красотка!» — «Если позволишь, девушка будет рада доставить тебе удовольствие в алькове», — проговорила я. Так нас учили, этого от нас ждут, но мой ответ был не лишен подлинной искренности. Несколько дней назад, когда меня впервые отправили обслуживать гостей «Чатки и курлы», этот мужчина уже обладал мною. О, он хорошо знает, как взять от беспомощной прекрасной рабыни все!— Позже, рабыня, — сказал он.— Да, хозяин, — шепнула я в ответ и пошла дальше.Кроме курлы, чатки и калмака на мне эмалевый турианский ошейник, с него на золотых цепочках свисают пять черных, покрытых эмалью колокольчиков, такие же колокольчики — на черном, покрытом эмалью ножном браслете. Обритые перед плаванием волосы еще короткие, но начинают отрастать. Голова повязана чем-то вроде платка — курой. По прибытии в «Чатку и курлу» нас с Нарлой принялись мыть и скрести — смывали корабельных вшей, остатки въевшейся в кожу за время плавания грязи. Зацепив за правое ухо, рабыни окунали наши головы в ванну с уничтожающим вшей раствором, а мы крепко зажмуривались и старались не открывать рта. Потом нам позволили вымыться самим. Не припомню, чтобы мытье когда-нибудь доставляло мне такое удовольствие.— Паги! — потребовал сидящий на первом балконе гость.— Сейчас позову рабыню, хозяин. — Я спешила на второй балкон, на четвертый этаж.По ведущему к верхнему балкону пандусу навстречу мне спускалась Нарла.— За шестым столом на первом балконе требуют паги, рабыня, — бросила я ей.— Принеси сама, рабыня.— Я занята, рабыня.— Плохо, рабыня.— У него плетка, — предупредила я.Она побледнела. Кое-кто из гостей приходит в таверну с плетками. К краю каждого стола прибит на ремне наручник. Если гость недоволен, девушку тут же поставят об этом в известность. Так что мы старались вовсю. Я улыбнулась, провожая взглядом Нарлу: что было духу бросилась вниз по пандусу за пагой. На корабле, сидя в клетке на палубе, она обидела меня. Обозвала уродиной, трюмной девкой. Разве я виновата, что обрили голову? Что я теперь ни блондинка, ни брюнетка, как она? Эти цвета ценятся больше всего. Ничего, вот станут мои волосы опять темными и блестящими — буду не хуже ее. И уж почти наверняка наслаждения хозяину смогу доставить больше., Стоя на коленях у стола на втором балконе, я поставила поднос на пол и не мешкая принялась услужливо расставлять на столе его содержимое: мясо, сыр, соусы и фрукты, вина и орехи.— Желают ли хозяева еще чего-нибудь от Иаты, своей рабыни?— Ступай, рабыня, — раздался женский голос. Разодетая в пух и прах, укрытая покрывалами, у стола в сопровождении эскорта стояла на коленях свободная женщина. Ее спутники, скрестив ноги, сидели позади. Иногда свободные женщины со свитой появляются в «Чатке и курле». Голос какой-то недовольный.— Да, госпожа, — прошептала я и, подхватив поднос, понуро удалилась. Не будь с ними женщины, мужчины из ее свиты, пожалуй, пожелали бы от Йаты, своей рабыни, чего-то еще. Иногда, к раздражению прочих клиентов, меня, приберегая «на потом», пристегивают наручником к столу.Подойдя к перилам, я взглянула вниз. Футов двадцать пять высота, а то и больше. Среди столов извиваются танцовщицы. Их в «Чатке и курле» несколько. Иногда самую искусную выставляют в центр зала, туда, где на темно-красном деревянном полу выкрашен желтым круг.Мужчины входят, выходят. Я, держа в руках поднос, стою у перил.Никто меня не ищет. Почему? Просто еще одна ничтожная кабацкая рабыня. Служу гостям, как и остальные, всем без разбора, выполняю малейшие прихоти.Я заскользила глазами по росписи стен. Похоже, равнины Турий. А может, земли кочевников. Сцены охоты, набег на караван, укрощение рабыни; огромные стада босков, вереницы кочевых кибиток; стены и башни Турий, всадники на холме смотрят в сторону города. Да и подающие пагу девушки одеты как рабыни всадников-копьеносцев — в роскошную шелковистую кайлу. Под такой одеждой не спрячешь оружие, девушка вся как на ладони, от глаз хозяина ничего не утаить.Внизу, на первом этаже, разгорелась драка — двое мужчин повздорили из-за Лиразины, очаровательной изящной блондинки, рабыни из Телетуса. Перепуганная насмерть девушка съежилась у самых их ног. По знаку владельца таверны Ауре-лиона к дерущимся бросился Страбо, управляющий первого этажа, и принялся разнимать. Оба задиры вцепились в него. Послышались звуки рвущейся одежды. Кинулся в гущу схватки и здешний работник, которого, как Брена Лурта в арском «Ошейнике с бубенцом», держали в таверне на подхвате. Ввязались и еще двое клиентов.— А ну дай ему! — подзадоривали зрители. Отчаянно визжала девушка.А ведь в такой свалке, подумывала я иногда, можно и сбежать. Да нет, не выйдет. Хоть двери в большинство таверн всегда открыты и девушке ничего не стоит просто выскользнуть на улицу, ей все равно не скрыться. Вся ее одежда — ошейник, клеймо да лоскут шелка, лишь покажись на люди — тут же вернут хозяину, а может, предпочтут оставить себе. Побег для рабыни Гора — дело гиблое. Облаченных в груботканые туники рабынь нередко посылают с поручением — поодиночке, без охраны. И всегда они возвращаются к хозяевам. Некуда им больше идти. Часто, если хозяин у девушки неплохой, она готова сквозь какие угодно тяготы и лишения пройти, лишь бы вернуться к зверю, которого, сама того не желая, любит всем своим существом. Девушки часто питают к хозяевам беззаветную любовь. Но «Чатка и курла» от большинства таверн отличается. Двери здесь нараспашку не держат. Девушка даже на порог не может выйти, воздухом подышать. Двойные железные ворота открыты только для свободных. И еще одно сдерживает: за попытку побега сурово наказывают. Первый раз — жестоко избивают, второй — перерезают подколенные сухожилия, и тогда несчастная на всю жизнь остается калекой, ни на что она больше не годна, разве что служить жалким, устрашающим примером своим сестрам-рабыням, чтобы и думать не смели о побеге.Самая любопытная из слышанных мною историй о побегах связана, однако, с некой таверной, столь же закрытой, как «Чатка и курла». Там, улучив момент, когда всеобщим вниманием завладела такая же, как в нашей таверне, драка, одна сообразительная рабыня накинула на шею свободной женщине ремень и затащила ее в альков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54