— Прости, хозяин. Можно говорить?— Говори.— У тебя уже были земные девушки. Где они теперь?— Не знаю.— Что ты с ними сделал?— Не считая тебя, таких у меня было пятеро, дорогая. Двоих я подарил, троих продал.— А меня ты продашь или подаришь?— Может быть.Я застонала. Конечно, он волен делать что хочет.— Они любили тебя?— Не знаю, — ответил он. — Может быть. А может, и нет.— А говорили, что любят?— Конечно. Рабыни всегда так говорят.— И все-таки ты подарил их или продал? — Да.— Как ты мог, хозяин?— Они всего лишь рабыни, — объяснил он.У меня вырвался стон отчаяния. И меня он может так же просто отбросить в сторону.— Ты жесток, хозяин.— Разве можно быть жестоким к рабыне? — удивился он.— Да, — согласилась я. — Разве можно быть жестоким к рабыне?— Ты плачешь?— Прости, хозяин.Мы лежали, обнявшись, в темноте. Он запретил мне двигаться. Шум утих — деревенские парни угомонились, потеха закончилась. Моих сестер-невольниц снова ждут рабские путы.— Как тебя звали там, у варваров? — спросил он.— Джуди Торнтон, хозяин, — ответила я.— Как ты попала ко мне?— Ты отвоевал меня в схватке, хозяин, и сделал своей рабыней.— А, да. — Вспомнил все-таки! Вот зверь! А я — в его руках, нагая, беспомощная.— У варваров такие сложные имена.— Это два имени, хозяин, — пояснила я. — Мое имя — Джуди, фамилия — Торнтон.— Варварство.— Да, хозяин.— Мне не нравятся эти имена. Ты не будешь носить их.— Да, хозяин. — Наверно, слишком уж непривычно, слишком по-варварски звучат для горианина эти имена.— А как звали твоего хозяина-варвара?— Не понимаю, хозяин.— Ну, того варвара, которому ты принадлежала на Земле? Может, взять его имя?— Но на Земле я никому не принадлежала, хозяин. Я была свободной.— На Земле таким женщинам позволяют быть свободными?— Да, хозяин.— Что за мужчины на Земле?— Не похожи на гориан, хозяин.— Понятно. Они счастливые? — Нет.— А женщины там счастливы? — Нет.— Понятно. А земные мужчины не считали тебя красивой, не хотели тебя?— Они слабые. Я и не знала, что значит быть желанной, пока не попала в этот мир. — Я стиснула его в объятиях. — Только в руках настоящих мужчин, таких, как ты, хозяин, я поняла, что значит быть женщиной.— Можешь двигаться, — разрешил он.Я с криком забилась в судорогах в его объятиях.— Стоп! — сказал он.— Хозяин! — вырвалось у меня.— Не двигайся.Я взвыла от отчаяния. Какая жестокость!— Да, хозяин!Он довел меня до той точки, когда малейшее движение способно повергнуть в самое невероятное, самое фантастическое состояние из всех, что когда-либо довелось познать женщине, в состояние, в котором вся она — и душой и телом — покорена, целиком и полностью подчинена мужчине, в тот пароксизм самоуничижения, в тот немыслимый экстаз, что зовется оргазмом рабыни.— Я должен выбросить тебя из головы. Я застонала.— Какое на тебе клеймо? — спросил он.— Цветок рабынь, дина! — выкрикнула я. Как он сказал сейчас? «Ты самая обычная. Ничего особенного в тебе нет. Значит, и имя надо придумать незначащее, простое и скромное, чтобы подходило для такой ничтожной, никчемной, невежественной, клейменой рабыни, как ты».— Дина! — выкрикнула я.Тело его начало совершать плавные движения.— Позволь мне кончить! Позволь мне кончить, хозяин! — исходила я криком.— Нет, — был ответ.Что за мука! Изо всех сил пыталась я не шевелиться.— Я дам тебе имя.Я молчала, не в силах выдавить ни слова.Среди его рабынь я единственная Дина. Самое обычное клеймо. Девушек, носящих его, часто зовут Динами. Вполне подходящее имя для ничем не выделяющейся, низшей среди рабынь. Незначащее. Простое. Скромное. Я — обыкновенная, мне грош цена. И имя обыкновенное, грошовое. Чего же еще для такой, как я? Для невежественной клейменой рабыни?— Ты не забудешь свое имя! — обещал он.— Нет, хозяин! — Знаю, как именно он впечатает это имя мне в память.Говорит, я никчемная, ничтожная. Знаю: красная цена мне — горсть медяков.Я знаю, как он назовет меня.Он не останавливался.Наконец, не выдержав, я снова закричала:— Я должна кончить, хозяин! Не могу больше! Не могу! Сейчас кончу!— Ты должна кончить, — спросил он, — даже если за это придется умереть?— Да, хозяин!— Тогда кончай, рабыня.Я зашлась в крике.— Ты Дина! — победно смеясь, рыча, как лев, провозгласил он. — Ты Дина, моя рабыня! — Он хохотал, упоенный своей победой над поверженной в прах рабыней.— Да, хозяин! — намертво вцепившись в него, самозабвенно вторила я. — Я Дина! Дина! Дина любит хозяина!
А потом, счастливая, опьяненная его могуществом, я лежала в объятиях хозяина — рабыня, которой он обладал. Как я любила его!— Странно. — Он глянул вверх. В небе Гора дрожали звезды.— Хозяин? — откликнулась я.— Ведь ты вроде бы самая обыкновенная.— Да, хозяин. — Я нежно поцеловала его плечо.— Самая обыкновенная.Так оно и есть. Он — Клитус Вителлиус, предводитель воинов Ара. А я — просто Дина.— Да, хозяин, — послушно согласилась я.— Боюсь, я становлюсь к тебе неравнодушен, — признался он.— Дина рада, если завоевала расположение хозяина.— С этой слабостью надо бороться, — отчеканил он.— Высеки меня. — Нет.— Не ты слаб, хозяин, — я поцеловала его, — это я, Дина, в твоих объятиях лишаюсь сил.— Я предводитель воинов. Я должен быть сильным.— Я рабыня. Я должна быть слабой.— Я должен быть сильным.— Ты не казался мне слабым, хозяин, когда смеялся, когда обладал мною, когда назвал Диной. Нет, ты был величественным, сильным и гордым.— Я покорил всего лишь рабыню.— Да, хозяин. Ты покорил меня.Что правда, то правда. Дина, дочь Земли, что звалась некогда Джуди Торнтон, была прелестной студенткой и поэтессой, влюблена, покорена, порабощена Клитусом Вителлиусом из Ара.— Ты выводишь меня из себя, — раздраженно бросил он.— Прости, хозяин.— От тебя надо избавиться.— Позволь мне идти по пятам за последним из твоих воинов! То, что он избавится от меня, меня всерьез не пугало. Ялюблю его! И верю, что и я — его воле вопреки — ему небезразлична.— Хозяин, — тихонько позвала я.— Да, — откликнулся он.— Сегодня ночью Дина дала тебе наслаждение?— Да, — ответил он.— Я хочу твой ошейник.Долгое молчание. Наконец он заговорил:— Ты земная женщина. И все же просишь надеть на тебя ошейник?— Да, хозяин.Мужчина — говорят на Горе — всем сердцем жаждет свободы, а женщина — всем существом своим — любви. И потому ошейник сладок обоим. Обладание рабыней делает мужчину свободней. Он волен делать с ней все, что хочет. Женщина же, которой обладают, безгласная, бесправная рабыня, покоряясь, обретает любовь.Я чувствовала: мой хозяин боится. Боится тех чувств, что вызвала в нем я. И это давало мне власть над ним.— Дина хочет ошейник хозяина, — шептала я, покрывая его поцелуями. В ошейнике я была бы на равных с Эттой.— Какой рабыне носить ошейник — решаю я, — отрезал он.— Да, хозяин, — смирилась я. Сочтет нужным надеть на меня ошейник — наденет. Нет — значит, нет.— Дина любит хозяина? — спросил он.— Да, да, хозяин! — прошептала я. Я так любила его!— Я оставил тебе выбор?— Нет, хозяин. Просто заставил себя полюбить — и я ничего не смогла сделать.— Значит, ты бессильна противостоять своим чувствам, ты моя, в моей полной власти, ни крупицы гордости, ни грана достоинства в тебе не осталось?— Да, хозяин.— И ты сознаешь, что безнадежно влюблена, влюблена, как рабыня?— Да, хозяин.— Забавно, — пробормотал он.— Хозяин? — встревожилась я.— Утром я, и мои люди, и все девушки уйдем из Табучьего Брода. А ты останешься. Я подарю тебя Турнусу. Глава 8. ВОЛЯ ЖЕНЩИНЫ — НИЧТО Я метнулась к клетке. Надо успеть!На четвереньках бросилась внутрь, резко обернулась, вцепилась в скользящую дверцу и рывком опустила ее за собой. Между прутьями просунулась ощеренная морда. Зверь рычал, визжал, шипел. Я съежилась в тесной клетке. Сквозь перекладины опущенной дверцы смотрели горящие глаза слина. Я завопила от ужаса. Беги я чуть медленнее — разорвал бы в клочья. Повернув голову, он вгрызся в перекладину. По прутьям заскрежетали два ряда белоснежных зубов. Слава Богу, клетка прикручена цепью к столбу — иначе утащил бы ее прочь. Нет, не разгрызть. Косматое шестиногое чудовище обошло клетку кругом, то и дело злобно потираясь о решетку боками. Попробовал достать меня с другой стороны. Дрожа от страха, я, закрыв руками голову, стояла на коленях в самом центре крошечной клетки. Один раз почти достал, ткнулся в меня мордой. Я завизжала. Пахнуло смрадом его дыхания, оскаленная пасть обдала жаром. Там, где клыки прошлись по решетке, на прутьях остались влажные отметины. Изрытая когтями земля вокруг клетки смочена слюной взбешенного, алчущего крови зверя.— Назад! — позвал Турнус. Подойдя к слину, он накинул ему на шею веревку и, приговаривая: — Хороший, хороший зверюга! -оттащил от клетки. Припал головой к огромной бурой морде, что-то ласково нашептывает на ухо, поглаживает схваченную веревкой шею. Понемногу зверь успокоился. Турнус швырнул ему огромный кусок мяса. Слин жадно накинулся на него.— Превосходно! — похвалил Клитус Вителлиус.Вцепившись в прутья, я стояла на коленях в клетке.Я сама заперла себя здесь. Опустив скользящую дверцу, отпереть ее я уже не могла: приваренные к плоскому основанию дверцы два зубчатых выступа заклинило пружинными запорами — два мощных замка, справа и слева, защелкнулись. Ключ от них болтался на бечевке на шее у Турнуса. Надобность в таких замках вызвана не только тем, что зверь совсем близко и захлопнуть дверцу нужно как можно быстрее. Нет, не будь их — зверь мог бы просунуть под дверцу морду, протолкнуть ее внутрь, поднимая решетку, и добраться до обитательницы клетки. Так что выбор прост. Или запирай себя в клетке, как в тюрьме, хозяевам на потеху, или доставайся на растерзание зверю.Слин рвал мясо на куски.Я стояла на коленях, отчаянно — так что костяшки пальцев побелели — вцепившись в прутья клетки. Клетка крошечная, но прочная. Можно стоять на коленях, можно сидеть — на корточках или подтянув колени к подбородку. Но во весь рост не вытянешься. И стоять нельзя. Высотой моя тюрьма мужчине примерно по пояс. Сконструирована так, что можно поставить клетки рядком, а можно — одну на другую. Хоть пол и деревянный, но это только настил. Под ним — железная решетка. Так что вся клетка решетчатая. И решетки, и крепежные детали мощные, тяжелые. В такую клетку можно не только девушку заточить. Из нее и сильному мужчине не выбраться. Так что, можно сказать, клетка многоцелевого назначения.Я смотрела сквозь решетку. Клитус Вителлиус на меня и не глядит. Я уже подарена Турнусу.Клетка стояла на обнесенной невысокой бревенчатой стеной, посыпанной песком площадке для дрессировки слинов. Кроме меня здесь, на площадке, находилось еще несколько рабынь Клитуса Вителлиуса. Одна из них, Чанда, как и я, замкнута в клетке. Сидит, обматывает обрывком ткани кровоточащую ногу. Турнус, конечно, тоже здесь. С ним его рабыня по имени Ремешок. Несколько мужчин помогают Турнусу управляться со сли-нами. Рядом — Клитус Вителлиус и кое-кто из его людей. По краям площадки к столбам привязаны слины — всего, кажется, восемь. Чаны с мясом, колья, веревки, плетки — снаряжение дрессировщиков. Несколько человек наблюдают из-за ограды: здесь и остальные воины Клитуса Вителлиуса, и кое-кто из деревенских. Среди них Мелина — обрюзгшая, грузная подруга верзилы Турнуса.Мелина поглядывала на меня из-под покрывала. Я потупилась, не смея встретиться с ней взглядом.Я — хорошенькая рабыня, подаренная ее сожителю. Смотреть ей в глаза не хотелось. Надеюсь, она не будет ко мне жестока. Но ведь она из крестьян, а я всего лишь рабыня.Как там Чанда в своей клетке? Сидит на дощатом полу, сгорбилась, подтянула колени к подбородку, не торопясь обматывает кровоточащую икру лоскутом белой ткани. Сквозь тряпку проступает кровь. Зверь, что гнался за ней, оторвал клок от ее платья. После погони, накормив, его тоже привязали рядом с остальными чудовищами. Мужчины увлеклись — обсуждают стати животных.Закрыв глаза, я прижалась лбом к железным прутьям. Какие могут быть надежды на побег в мире, где есть слины?На нас с Чандой демонстрировали охотничью выучку сли-нов.Зверя подтащили к нам, дали принюхаться — а нас пока крепко держали. Потом Чанду отпустили.Она бежала первой. Вскоре после нее настала моя очередь.Я мчалась сломя голову. Клитус Вителлиус подарил меня! От этого отчаяние мое становилось еще горше. Вне себя от горя, я решила было бежать. Вот безмозглая рабыня!Я мчалась сломя голову. Едва не лишилась чувств, когда мимо пронеслась эта бурая гадина.Но зверь повернул к Чанде и с рыком бросился в погоню. Она устремилась обратно к площадке. В какой-то миг бедняжка споткнулась, чудовище схватило ее за ногу, но она вырвалась, с криком припустила дальше, протягивая вперед руки. Либо беги что есть мочи — либо умрешь. Я бросилась наутек, и вдруг — вот он! Поднял голову. Я попятилась, закрыв лицо руками. От его рыка кровь стыла в жилах. Ринувшийся за Чандой первый слин настолько сбил меня с толку, что другого я просто не заметила. А он, описывая круги, приближался — безошибочно шел на запах.— Нет! — закричала я. — Нет! Уходи! Пожалуйста!Подняв голову, шипя, ворча, он крался ко мне — между нами нет уже и пяти футов.— Уходи, пожалуйста! — рыдала я.Припав к земле, подняв голову, зверь смотрел на меня. Бьет хвостом, глаза горят. Подкрадывается. В приоткрытой пасти видны зубы — в два ряда.Я глянула по сторонам. Зверь приближался, жутко крича.Отлично натаскан. Только никакая дрессировка не идеальна. Ведь главное — сочетание врожденных рефлексов и привитых навыков, и совершенство здесь недостижимо. Чем ближе, тем сильнее запах добычи, и контролировать зверя становится все труднее. В природе слин нападает на жертву футов с двадцати. Для натасканного зверя это расстояние, конечно, гораздо меньше. И вот он приподнялся. Шерсть на загривке встала дыбом. Вот, готовясь к прыжку, подобрал под себя четыре задние лапы.С истошным воплем я бросилась бежать. Назад, к площадке, туда, где распахнутая клетка наготове, только и ждет рабыню-землянку!Я мчалась сломя голову. Все на свете позабыв. За мной с ворчанием и хрипом несся зверь. Я чувствовала его горячее дыхание. Вот-вот схватит за пятку. Задыхаюсь! Чудовище гонит меня все быстрее и быстрее.Ничего не скажешь, натаскан неплохо. Девушку загнать умеет. И дистанцию чувствует, и то, что я вот-вот выбьюсь из сил. Уж наверняка и проворнее, и выносливее меня — но нет, не настигает, держит на пределе, так, чтобы думать было уже некогда, чтобы знала одно — бежать, бежать, как безумная, мчаться изо всех сил к желанной клетке. Наверно, немало девушек загнал.Я в его власти. Он задает темп. И я должна его держать — чтобы выжить.Отличная гончая.Клетка — единственная надежда. Заточить себя в ней на потеху хозяину и ждать его милости.На четвереньках ворвалась я в клетку, бешено обернулась и, вцепившись в скользящую дверцу, рывком опустила ее за собой. Запоры защелкнулись. Зверь попытался меня достать, но не смог, В клетке я в безопасности, но взаперти — загнанная беспомощная пленница.В мире, где есть слины, какие могут быть надежды на побег? Мы, рабыни, всецело во власти хозяев.Существует множество подвидов слинов, и большинство из них в той или иной мере поддаются приручению. Чаще всего в хозяйствах встречаются две породы: это небольшие рыжевато-коричневые степные слины и крупные — иногда до двадцати футов длиной — бурые или черные лесные. Говорят, на севере одомашнивают полярных слинов. Слин — животное опасное. На Горе они довольно обычны и приспособились к самым разным условиям среды. Есть даже околоводная разновидность. Это животное — его называют морским слином — одно из самых быстрых и самых устрашающих обитателей моря. Встречаются морские слины, как правило, в северных водах, обычно по побережьям Торвальдсленда и дальше к северу.Слины — животные норные, ведут преимущественно ночной образ жизни. Хищники. Упорные охотники, готовые неустанно идти по следу. Нападают почти на любую жертву, но предпочитают табуков. Спариваются раз в год, весной, в помете обычно четыре детеныша. Беременность длится шесть месяцев. Новорожденные детеныши покрыты белым мехом, но к лету волосяной покров темнеет. Однако некоторые особи остаются белесыми в течение всей жизни.Большинство домашних слинов рождены в неволе. Отлавливать и приручать диких непросто. Иногда, убив мать, охотники выкапывают из норы молодых и выращивают их. Первые два месяца жизни — критический период, и если детеныши взяты до того, как попробовали вкус крови и начали самостоятельно охотиться, приручить их вполне возможно, позже — как правило, нет. Взрослых диких слинов отлавливают и одомашнивают редко. Дикие инстинкты могут возродиться даже у животного, взятого в неволю молодым. А это очень опасно. Происходит это чаще всего весной, в сезон спаривания. В это время самцы становятся особенно беспокойны и свирепы. Интересно наблюдать за спариванием слинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
А потом, счастливая, опьяненная его могуществом, я лежала в объятиях хозяина — рабыня, которой он обладал. Как я любила его!— Странно. — Он глянул вверх. В небе Гора дрожали звезды.— Хозяин? — откликнулась я.— Ведь ты вроде бы самая обыкновенная.— Да, хозяин. — Я нежно поцеловала его плечо.— Самая обыкновенная.Так оно и есть. Он — Клитус Вителлиус, предводитель воинов Ара. А я — просто Дина.— Да, хозяин, — послушно согласилась я.— Боюсь, я становлюсь к тебе неравнодушен, — признался он.— Дина рада, если завоевала расположение хозяина.— С этой слабостью надо бороться, — отчеканил он.— Высеки меня. — Нет.— Не ты слаб, хозяин, — я поцеловала его, — это я, Дина, в твоих объятиях лишаюсь сил.— Я предводитель воинов. Я должен быть сильным.— Я рабыня. Я должна быть слабой.— Я должен быть сильным.— Ты не казался мне слабым, хозяин, когда смеялся, когда обладал мною, когда назвал Диной. Нет, ты был величественным, сильным и гордым.— Я покорил всего лишь рабыню.— Да, хозяин. Ты покорил меня.Что правда, то правда. Дина, дочь Земли, что звалась некогда Джуди Торнтон, была прелестной студенткой и поэтессой, влюблена, покорена, порабощена Клитусом Вителлиусом из Ара.— Ты выводишь меня из себя, — раздраженно бросил он.— Прости, хозяин.— От тебя надо избавиться.— Позволь мне идти по пятам за последним из твоих воинов! То, что он избавится от меня, меня всерьез не пугало. Ялюблю его! И верю, что и я — его воле вопреки — ему небезразлична.— Хозяин, — тихонько позвала я.— Да, — откликнулся он.— Сегодня ночью Дина дала тебе наслаждение?— Да, — ответил он.— Я хочу твой ошейник.Долгое молчание. Наконец он заговорил:— Ты земная женщина. И все же просишь надеть на тебя ошейник?— Да, хозяин.Мужчина — говорят на Горе — всем сердцем жаждет свободы, а женщина — всем существом своим — любви. И потому ошейник сладок обоим. Обладание рабыней делает мужчину свободней. Он волен делать с ней все, что хочет. Женщина же, которой обладают, безгласная, бесправная рабыня, покоряясь, обретает любовь.Я чувствовала: мой хозяин боится. Боится тех чувств, что вызвала в нем я. И это давало мне власть над ним.— Дина хочет ошейник хозяина, — шептала я, покрывая его поцелуями. В ошейнике я была бы на равных с Эттой.— Какой рабыне носить ошейник — решаю я, — отрезал он.— Да, хозяин, — смирилась я. Сочтет нужным надеть на меня ошейник — наденет. Нет — значит, нет.— Дина любит хозяина? — спросил он.— Да, да, хозяин! — прошептала я. Я так любила его!— Я оставил тебе выбор?— Нет, хозяин. Просто заставил себя полюбить — и я ничего не смогла сделать.— Значит, ты бессильна противостоять своим чувствам, ты моя, в моей полной власти, ни крупицы гордости, ни грана достоинства в тебе не осталось?— Да, хозяин.— И ты сознаешь, что безнадежно влюблена, влюблена, как рабыня?— Да, хозяин.— Забавно, — пробормотал он.— Хозяин? — встревожилась я.— Утром я, и мои люди, и все девушки уйдем из Табучьего Брода. А ты останешься. Я подарю тебя Турнусу. Глава 8. ВОЛЯ ЖЕНЩИНЫ — НИЧТО Я метнулась к клетке. Надо успеть!На четвереньках бросилась внутрь, резко обернулась, вцепилась в скользящую дверцу и рывком опустила ее за собой. Между прутьями просунулась ощеренная морда. Зверь рычал, визжал, шипел. Я съежилась в тесной клетке. Сквозь перекладины опущенной дверцы смотрели горящие глаза слина. Я завопила от ужаса. Беги я чуть медленнее — разорвал бы в клочья. Повернув голову, он вгрызся в перекладину. По прутьям заскрежетали два ряда белоснежных зубов. Слава Богу, клетка прикручена цепью к столбу — иначе утащил бы ее прочь. Нет, не разгрызть. Косматое шестиногое чудовище обошло клетку кругом, то и дело злобно потираясь о решетку боками. Попробовал достать меня с другой стороны. Дрожа от страха, я, закрыв руками голову, стояла на коленях в самом центре крошечной клетки. Один раз почти достал, ткнулся в меня мордой. Я завизжала. Пахнуло смрадом его дыхания, оскаленная пасть обдала жаром. Там, где клыки прошлись по решетке, на прутьях остались влажные отметины. Изрытая когтями земля вокруг клетки смочена слюной взбешенного, алчущего крови зверя.— Назад! — позвал Турнус. Подойдя к слину, он накинул ему на шею веревку и, приговаривая: — Хороший, хороший зверюга! -оттащил от клетки. Припал головой к огромной бурой морде, что-то ласково нашептывает на ухо, поглаживает схваченную веревкой шею. Понемногу зверь успокоился. Турнус швырнул ему огромный кусок мяса. Слин жадно накинулся на него.— Превосходно! — похвалил Клитус Вителлиус.Вцепившись в прутья, я стояла на коленях в клетке.Я сама заперла себя здесь. Опустив скользящую дверцу, отпереть ее я уже не могла: приваренные к плоскому основанию дверцы два зубчатых выступа заклинило пружинными запорами — два мощных замка, справа и слева, защелкнулись. Ключ от них болтался на бечевке на шее у Турнуса. Надобность в таких замках вызвана не только тем, что зверь совсем близко и захлопнуть дверцу нужно как можно быстрее. Нет, не будь их — зверь мог бы просунуть под дверцу морду, протолкнуть ее внутрь, поднимая решетку, и добраться до обитательницы клетки. Так что выбор прост. Или запирай себя в клетке, как в тюрьме, хозяевам на потеху, или доставайся на растерзание зверю.Слин рвал мясо на куски.Я стояла на коленях, отчаянно — так что костяшки пальцев побелели — вцепившись в прутья клетки. Клетка крошечная, но прочная. Можно стоять на коленях, можно сидеть — на корточках или подтянув колени к подбородку. Но во весь рост не вытянешься. И стоять нельзя. Высотой моя тюрьма мужчине примерно по пояс. Сконструирована так, что можно поставить клетки рядком, а можно — одну на другую. Хоть пол и деревянный, но это только настил. Под ним — железная решетка. Так что вся клетка решетчатая. И решетки, и крепежные детали мощные, тяжелые. В такую клетку можно не только девушку заточить. Из нее и сильному мужчине не выбраться. Так что, можно сказать, клетка многоцелевого назначения.Я смотрела сквозь решетку. Клитус Вителлиус на меня и не глядит. Я уже подарена Турнусу.Клетка стояла на обнесенной невысокой бревенчатой стеной, посыпанной песком площадке для дрессировки слинов. Кроме меня здесь, на площадке, находилось еще несколько рабынь Клитуса Вителлиуса. Одна из них, Чанда, как и я, замкнута в клетке. Сидит, обматывает обрывком ткани кровоточащую ногу. Турнус, конечно, тоже здесь. С ним его рабыня по имени Ремешок. Несколько мужчин помогают Турнусу управляться со сли-нами. Рядом — Клитус Вителлиус и кое-кто из его людей. По краям площадки к столбам привязаны слины — всего, кажется, восемь. Чаны с мясом, колья, веревки, плетки — снаряжение дрессировщиков. Несколько человек наблюдают из-за ограды: здесь и остальные воины Клитуса Вителлиуса, и кое-кто из деревенских. Среди них Мелина — обрюзгшая, грузная подруга верзилы Турнуса.Мелина поглядывала на меня из-под покрывала. Я потупилась, не смея встретиться с ней взглядом.Я — хорошенькая рабыня, подаренная ее сожителю. Смотреть ей в глаза не хотелось. Надеюсь, она не будет ко мне жестока. Но ведь она из крестьян, а я всего лишь рабыня.Как там Чанда в своей клетке? Сидит на дощатом полу, сгорбилась, подтянула колени к подбородку, не торопясь обматывает кровоточащую икру лоскутом белой ткани. Сквозь тряпку проступает кровь. Зверь, что гнался за ней, оторвал клок от ее платья. После погони, накормив, его тоже привязали рядом с остальными чудовищами. Мужчины увлеклись — обсуждают стати животных.Закрыв глаза, я прижалась лбом к железным прутьям. Какие могут быть надежды на побег в мире, где есть слины?На нас с Чандой демонстрировали охотничью выучку сли-нов.Зверя подтащили к нам, дали принюхаться — а нас пока крепко держали. Потом Чанду отпустили.Она бежала первой. Вскоре после нее настала моя очередь.Я мчалась сломя голову. Клитус Вителлиус подарил меня! От этого отчаяние мое становилось еще горше. Вне себя от горя, я решила было бежать. Вот безмозглая рабыня!Я мчалась сломя голову. Едва не лишилась чувств, когда мимо пронеслась эта бурая гадина.Но зверь повернул к Чанде и с рыком бросился в погоню. Она устремилась обратно к площадке. В какой-то миг бедняжка споткнулась, чудовище схватило ее за ногу, но она вырвалась, с криком припустила дальше, протягивая вперед руки. Либо беги что есть мочи — либо умрешь. Я бросилась наутек, и вдруг — вот он! Поднял голову. Я попятилась, закрыв лицо руками. От его рыка кровь стыла в жилах. Ринувшийся за Чандой первый слин настолько сбил меня с толку, что другого я просто не заметила. А он, описывая круги, приближался — безошибочно шел на запах.— Нет! — закричала я. — Нет! Уходи! Пожалуйста!Подняв голову, шипя, ворча, он крался ко мне — между нами нет уже и пяти футов.— Уходи, пожалуйста! — рыдала я.Припав к земле, подняв голову, зверь смотрел на меня. Бьет хвостом, глаза горят. Подкрадывается. В приоткрытой пасти видны зубы — в два ряда.Я глянула по сторонам. Зверь приближался, жутко крича.Отлично натаскан. Только никакая дрессировка не идеальна. Ведь главное — сочетание врожденных рефлексов и привитых навыков, и совершенство здесь недостижимо. Чем ближе, тем сильнее запах добычи, и контролировать зверя становится все труднее. В природе слин нападает на жертву футов с двадцати. Для натасканного зверя это расстояние, конечно, гораздо меньше. И вот он приподнялся. Шерсть на загривке встала дыбом. Вот, готовясь к прыжку, подобрал под себя четыре задние лапы.С истошным воплем я бросилась бежать. Назад, к площадке, туда, где распахнутая клетка наготове, только и ждет рабыню-землянку!Я мчалась сломя голову. Все на свете позабыв. За мной с ворчанием и хрипом несся зверь. Я чувствовала его горячее дыхание. Вот-вот схватит за пятку. Задыхаюсь! Чудовище гонит меня все быстрее и быстрее.Ничего не скажешь, натаскан неплохо. Девушку загнать умеет. И дистанцию чувствует, и то, что я вот-вот выбьюсь из сил. Уж наверняка и проворнее, и выносливее меня — но нет, не настигает, держит на пределе, так, чтобы думать было уже некогда, чтобы знала одно — бежать, бежать, как безумная, мчаться изо всех сил к желанной клетке. Наверно, немало девушек загнал.Я в его власти. Он задает темп. И я должна его держать — чтобы выжить.Отличная гончая.Клетка — единственная надежда. Заточить себя в ней на потеху хозяину и ждать его милости.На четвереньках ворвалась я в клетку, бешено обернулась и, вцепившись в скользящую дверцу, рывком опустила ее за собой. Запоры защелкнулись. Зверь попытался меня достать, но не смог, В клетке я в безопасности, но взаперти — загнанная беспомощная пленница.В мире, где есть слины, какие могут быть надежды на побег? Мы, рабыни, всецело во власти хозяев.Существует множество подвидов слинов, и большинство из них в той или иной мере поддаются приручению. Чаще всего в хозяйствах встречаются две породы: это небольшие рыжевато-коричневые степные слины и крупные — иногда до двадцати футов длиной — бурые или черные лесные. Говорят, на севере одомашнивают полярных слинов. Слин — животное опасное. На Горе они довольно обычны и приспособились к самым разным условиям среды. Есть даже околоводная разновидность. Это животное — его называют морским слином — одно из самых быстрых и самых устрашающих обитателей моря. Встречаются морские слины, как правило, в северных водах, обычно по побережьям Торвальдсленда и дальше к северу.Слины — животные норные, ведут преимущественно ночной образ жизни. Хищники. Упорные охотники, готовые неустанно идти по следу. Нападают почти на любую жертву, но предпочитают табуков. Спариваются раз в год, весной, в помете обычно четыре детеныша. Беременность длится шесть месяцев. Новорожденные детеныши покрыты белым мехом, но к лету волосяной покров темнеет. Однако некоторые особи остаются белесыми в течение всей жизни.Большинство домашних слинов рождены в неволе. Отлавливать и приручать диких непросто. Иногда, убив мать, охотники выкапывают из норы молодых и выращивают их. Первые два месяца жизни — критический период, и если детеныши взяты до того, как попробовали вкус крови и начали самостоятельно охотиться, приручить их вполне возможно, позже — как правило, нет. Взрослых диких слинов отлавливают и одомашнивают редко. Дикие инстинкты могут возродиться даже у животного, взятого в неволю молодым. А это очень опасно. Происходит это чаще всего весной, в сезон спаривания. В это время самцы становятся особенно беспокойны и свирепы. Интересно наблюдать за спариванием слинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54