— Прошу вас, — не меняя позы, прошептала я.Подойдя ближе, бородач внезапно открытой ладонью с размаху ударил меня по лицу. Я отлетела в сторону. Согнувшись, спотыкаясь, я наступила на конец цепи. Меня дернуло к земле. Губы разбиты. В голове — звон. Во рту — вкус крови.Мой мучитель что-то угрожающе гавкнул. В ужасе и отчаянии, путаясь в цепи, я торопливо бросилась на прежнее место и снова, почти так же вытянувшись, подняв подбородок, встала перед ним.Да, как же обращаются с женщинами в мире, где властвуют такие мужчины?Больше бить он меня не стал. Видимо, остался доволен моим послушанием.Он снова заговорил со мной. Я посмотрела ему в глаза. На мгновение взгляды наши встретились. Я упала на колени.Толчком он заставил меня сесть, так что теперь я сидела на пятках. Взяв меня за руки, он положил мои ладони на бедра. Я смотрела на мужчин снизу вверх.Я брюнетка с очень темными волосами, с карими глазами. Светлокожая. Ростом примерно пять футов пять дюймов, вешу около ста двадцати фунтов. Худенькой меня не назовешь, но, как считают, фигура у меня замечательная.Двое мужчин сверху вниз смотрели на меня. Тогда я была коротко пострижена. Почувствовав под подбородком острие копья, я повыше подняла голову.Мое имя — Джуди Торнтон. Я — студентка-словесница, поэтесса.Обнаженная, с цепью на шее, стою на коленях перед дикарями.И умираю от страха.Едва дыша, я сидела в точности в той позе, в которую они меня посадили. Боялась шевельнуться. Лишь бы больше не били, лишь бы не раздражать их, не разозлить. Не представляю, на что они способны, эти могучие страшные мужчины, непредсказуемые, непреклонные, первобытные, так отличающиеся от мужчин Земли, если уж моя внешность не пленила их абсолютно и безоговорочно. Я решила не давать им повода для гнева. Полное, безграничное повиновение. Вот и стояла не шелохнувшись перед ними на коленях. Лишь ветерок ерошил волосы.А они все смотрели. Это меня пугало. Я не двигалась. Сидела, не меняя позы. Смотрела прямо перед собой, глаза поднять не смея. А вдруг каким-нибудь случайным жестом снова вызову недовольство? Пальцем боялась шевельнуть. Стояла на коленях, спина выпрямлена, руки на бедрах, подбородок высоко поднят. Колени плотно сдвинуты.Один из мужчин что-то сказал — я не поняла что.Потом, к моему ужасу, древком копья он грубо раздвинул мне колени.Я — Джуди Торнтон, студентка-словесница и поэтесса.Не сдержавшись, я застонала. Такая изысканная, такая беспомощная поза!Я стояла перед ними на коленях. В позе горианских рабынь, которая, как узнаю я потом, зовется здесь позой наслаждения.Удовлетворенные моим послушанием, оба чудовища отвернулись. Я не шевелилась. Они были чем-то заняты у самой скалы. Кажется, что-то искали.Но вот бородатый вернулся ко мне. О чем-то спросил. Повторил вопрос. Я в ужасе смотрела прямо перед собой. Глаза наполнились слезами.— Не понимаю, — прошептала я, — не понимаю. Я не знаю, чего вы хотите.Отвернувшись, он снова принялся за поиски. Через некоторое время, разозлившись, взглянул на меня. И второй — тоже.— Бина? — отчетливо проговорил он. — Бина, кейджера. Вар бина, кейджера?— Я не знаю, чего вы хотите, — шепотом повторила я. — Не понимаю.Наверно, спрашивают о том, что ищут. Тщательно, раздвигая копьями высокую траву, они обшарили все вокруг. Но ничего не нашли.— Вар бина, кейджера? — повторил бородач.Я сидела все в той же позе, с ошейника тяжело свешивалась цепь.— Я не знаю, — прошептала я.И тут тыльной стороной ладони он наотмашь ударил меня по губам. Я повалилась в траву. Ужасающий удар, куда чувствительнее первого. Невероятно сильный, безжалостный, молниеносный. Я едва видела, сквозь боль и мрак с трудом пробиваясь к свету. Опустив голову, я стояла в траве на четвереньках, на губах — вкус крови, ошейник терзает шею. Я сплюнула кровь. Ударил меня! Он что, не понимает? Я женщина! Схватив цепь, он рывком притянул меня к своим коленям, обе руки запустил мне в волосы.— Вар бина, кейджера! Вар бина!— Не понимаю! — кричала я.Он бешено рванул меня за волосы. Какая боль! Что мои хрупкие руки против его кулачищ!— Вар бина! — все твердил он.— Прошу вас, прошу вас, — рыдала я.Лязгнув цепью, он швырнул меня к своим ногам. Я лежала на боку, умирая от страха. Отстегнув у плеча ремень с ножнами и кинжалом, он отбросил его в сторону. Потом сдернул ремень с пояса, снял кинжал и с него и сложил ремень вдвое. Хлестнул разок по ладони. Я лежала на траве спиной к нему, не видя его. Послышался свист ремня. Я закричала от боли. Он хлестал меня снова и снова и вдруг остановился.— Вар бина, кейджера? — спросил он.— Не бейте, пожалуйста, — молила я. Снова удар, и еще, и еще. Он бил, а я корчилась, извивалась в траве у его ног, плакала, хватая траву руками. Обезумела от боли, едва сознавала, что происходит. Меня бьют! Я же девушка! Он что, не понимает?— Пожалуйста, не бейте меня! — кричала я. — Пожалуйста 1 — Распростершись плашмя, закрыв руками голову, при каждом ударе я содрогалась. Что угодно сделала бы, лишь бы он перестал! Но я же не знаю, что ему нужно!Наконец взбешенный зверь остановился. Я даже головы не подняла, только лежала, плача, прикрывая руками голову. Между ног под моим измученным телом тянулась цепь от ошейника.По звукам я догадалась: вот он навешивает на ремень кинжал, теперь — надевает ремень. Вот поднял с земли другой ремень, прилаживает на плечо. Вверх я не смотрела, просто лежала, тряслась и плакала. Я сделаю все, что он захочет! Все!Кто-то из мужчин заговорил со мной, ткнул древком копья.Я встала на четвереньки. Цепь тянула вниз. Еще один толчок древком.С покрасневшими глазами, вся израненная — на спине, боках и ногах живого места не осталось, — я расправила цепь и снова, как прежде, встала на колени. Губы в крови. Почти ничего не изменилось. Я на коленях, в точности в той же позе. Почти ничто не изменилось — только теперь я изранена и избита.Мои мучители посовещались. Потом, к моему ужасу, бородатый подошел ко мне, присел передо мной. Вынул из ножен узкий стальной кинжал с обоюдоострым лезвием дюймов семь длиной. Подержал у моего лица. Я молчала. Другой присел позади меня. Левой рукой схватив меня за волосы, оттянул назад голову, правой — высоко, к самому подбородку, поднял ошейник. Больно. Сжатая металлическим кольцом, вздулась яремная вена.— Нет! — молила я. — Нет!Ясно — я для них никакой ценности не представляю. Горла коснулось острое как бритва лезвие кинжала.— Вар бина, кейджера? — допытывался бородач. — Вар бина?— Прошу вас, — со слезами зашептала я, — прошу!Что угодно сделала бы. Что угодно. Что угодно сделаю, что угодно скажу. Но я ничего не знаю. Не могу рассказать то, что им нужно.— Не убивайте меня! — умоляла я. — Я все для вас сделаю! Не убивайте! Оставьте меня себе! Пленницей, наложницей, кем хотите! Я же красивая! Я же могу вам служить! Угождать во всем!Откуда-то из самых глубин, из тайной, прежде неведомой бездны выплеснулась, затопив сознание, волна смертельного страха, и, ужаснувшись собственной порочности, я закричала:— Не убивайте! Я хочу быть вашей рабыней! Да! Да! Вашей рабыней! Рабыней! Не убивайте меня! Я буду вашей рабыней! Позвольте мне быть вашей рабыней! Умоляю!Чудовищные, постыдные, порочные слова! Я содрогнулась от ужаса. Но тут же, обо всем забыв, зашептала — отчаянно, дерзко, решительно, четко и твердо, — а страшный человек все держал меня за волосы, все тянул назад голову.— Не убивайте, пожалуйста! Да, я буду вашей рабыней. Да, я, Джуди Торнтон, буду вашей рабыней. Я, Джуди Торнтон, умоляю вас взять меня в рабыни. Прошу вас. Прошу, позвольте мне стать вашей рабыней! — Я попыталась улыбнуться. — Возьмите меня себе в рабыни. Вы — мои хозяева!Неужели я назвала их хозяевами? Но видно, так уж назначено природой, что я, девушка, — лишь жертва, добыча для таких, как они, а они и им подобные — хозяева, в силу непостижимых биологических законов облеченные безграничной властью над нами.— Прошу вас, хозяин, — шептала я.— Вар бина, кейджера? — не переставал повторять бородатый.Я застонала от отчаяния. Верно, им, всевластным и могучим, доступно множество женщин, таких же красивых, а то и более красивых, чем я. На Земле меня считали хорошенькой, оригинальной, даже очаровательной, но, как я начинала понимать, здесь, на планете Гор, я и такие, как я, гроша ломаного не стоят. Здешние обитатели ничего особенного в нас не находят. Во многих домах таких, как я, держат при горшках и плошках — стряпухами, посудомойками. В своей престижной женской школе на младших курсах я слыла первой красоткой. Во всем колледже красивее меня считалась только одна студентка — антрополог со старшего курса Элайса Невинс. Как я ее ненавидела! Как соперничала с ней!Вот лезвие кинжала коснулось кожи. Сейчас полоснет! Вот, повинуясь малейшему движению держащей его руки, кинжал дрогнул. Сейчас мне перережут горло.Но вдруг клинок замер. Отдернув кинжал, бородач отвернулся от меня, взглянул вдаль. Теперь и я услышала. Мужской голос звонко выводил мелодичную монотонную песню.В ярости бородач вскочил, сунул кинжал в ножны, поднял с земли щит и копье. Его приятель, уже в полном боевом облачении, даже в шлеме, правой рукой держа копье наперевес, обернулся к приближающемуся мужчине. Бородач шлем еще не надел, но стоял рядом наготове.Еле-еле двигаясь, я встала на четвереньки. Меня вырвало в траву. Я потянула цепь. Бесполезно. Убежать бы, уползти отсюда прочь! Но я прикована намертво к этой скале.Я оцепенело подняла голову. Неторопливо, мерным шагом к нам приближался человек. Казалось, незнакомец пребывал в благостном расположении духа. Словно радуясь дальней прогулке, он во весь голос распевал песню с незатейливым мотивом. Косматый, волосы черные. Как и первые двое, одет в красное. И экипирован точно так же: на левое бедро с плечевого ремня свешивается короткий меч, на поясном ремне — нож в ножнах, на ногах — тяжелые, как сапоги, сандалии. На левом плече — копье, он придерживает его рукой. На копье за левым плечом подвешены щит и шлем. На правом плече — сумка, наверно, с припасами. Слева от ножен к плечевому ремню приторочен бурдюк с жидкостью, скорее всего с водой. Напевая, шагает себе с улыбкой по высокой траве. Казалось, внешним обликом он в точности походил на первых двух — и одет в такую же тунику, но, судя по их реакции, его появление их отнюдь не обрадовало. Нет, туника немного отличается: у левого плеча — какой-то знак. У этих таких нет. С моей точки зрения — разница совсем незначительная, но, возможно, для человека, понимающего различие, намного весомее. Я потянула цепь. На меня никто не обращал внимания. Не будь проклятого ошейника — могла бы и улизнуть. Я тихонечко застонала. Что ж, подождем.Черноволосый смолк, остановился, ухмыляясь, ярдах в двадцати от нас. Теперь в левой руке он держал копье, а правую, ладонью внутрь, поднял в приветственном жесте.— Тал, рарии! — все еще ухмыляясь, прокричал он.— Тал, рариус, — ответил бородатый.Пришедший отстегнул бурдюк, сбросил сумку.Бородатый угрожающе замахал руками, что-то грубо прокричал. Видно, гнал его прочь. Указал на себя и своего приятеля. Их двое. Не переставая ухмыляться, вновь пришедший наклонил к земле копье, шлем и щит соскользнули.Бородатый водрузил на голову почти скрывший лицо шлем.Черноволосый, подхватив левой рукой щит, правой — копье и шлем, безмятежно шел навстречу.Снова бородатый замахал на него руками. Снова что-то раздраженно прокричал. А тот все ухмылялся.Потом заспорили, все трое. Я ничего не понимала. Черноволосый говорил невозмутимо, один раз даже с хохотом хлопнул себя по бедру. Двое других злились, безбородый потрясал копьем.Но пришедшему не было до них дела. Он смотрел мимо них, на меня.Теперь, немного оправившись от страха, я наконец в полной мере осознала, какое необычное состояние — и эмоциональное, и физиологическое — заставило меня умолять двух могучих мужчин сделать меня своей рабыней. Нет, не только смертельный страх двигал мною. К нему примешивалось странное, почти истерическое чувство облегчения, ощущение эмоционального всплеска. Никогда, даже в самом страшном сне, не привиделось бы мне, что у меня могут вырваться такие слова, а теперь кажется, что не вырваться они не могли. Да, я молила взять меня в рабство. Конечно, мной владел ужас, и все же в глубине души я понимала, что сказала это не только ради спасения своей жизни. Разумеется, за жизнь я отчаянно цеплялась. Разумеется, сказала бы что угодно! Но, произнося эти слова, я почувствовала такое, что потрясло меня, затронуло самые тайные, глубинные струны души. Вместе со страхом нахлынуло чувство высвобождения подавленных, затаенных инстинктов, я упивалась этой исповедью, возвращением к подлинности, искренности, собственному естеству. То, что я была испугана, готова любой ценой откупиться от гибели, — всего лишь случай, пришедшееся к месту оправдание моего порыва. Страхом не объяснить немыслимой, безграничной благодарности, ощущения, что рассыпались в прах все запреты, безудержного самозабвенного восторга, упоения, с которыми я предавала себя их власти, — всех этих чувств, которые, пусть и замутненные испугом, повергли меня в такой трепет. Нет, страх здесь ни при чем. Страх — лишь случайность. Не будь его — все могло бы обернуться точно так же. Важно то, что я чувствовала, умоляя их стать моими хозяевами. Моля о железной цепи, я словно отбросила тысячи незримых цепей, что не пускали меня к самой себе. Железная цепь привяжет меня к моему естеству, не пустит туда, куда в глубине души мне и не хочется, не даст изменить своей сути. Так что же такое женщина? Теперь я поняла: то, что захлестнуло меня с головой, было не только испугом. Это воля, освобождение, радость. Вот удивительно: несмотря на страх, меня переполняло возбуждение. Никогда еще так не захлестывала меня чувственность, ничто доселе так не возбуждало, как тот миг, когда, стоя на коленях, я молила двух могучих мужчин сделать меня своей рабыней. Теперь я смотрела на пришедшего, а он — на меня. Я вздрогнула. Нагое, скованное цепью тело изнывало от желания. Наверно, он познал немало женщин. Не отводя от меня глаз, он ухмыльнулся. Под бесцеремонным, оценивающим красоту моего обнаженного тела взглядом я покраснела, вдруг разозлилась. Опустила голову. Да за кого он меня принимает?! За скованную цепью рабыню, чья красота может принадлежать ему, потому что он самый сильный, самый могущественный, самый ловкий в бою или просто потому, что он может предложить самую высокую цену?Он указал на меня. Заговорил. Бородач возражал, размахивая руками. Пришедший рассмеялся. Махнув в мою сторону рукой, бородатый что-то сказал. В голосе звучало пренебрежение. Я взбесилась. Черноволосый взглянул повнимательнее. Заговорил со мной. Эти слова я уже слышала. Их, тыкая меня копьем, говорил тот, другой, после того, как избил меня перед тем, как, уже израненную, снова поставить меня на колени, перед тем, как прижать мне к горлу кинжал. Вздернув голову, я встала на колени. Цепь с ошейника свешивалась в траву. Я присела на пятки, выпрямила спину, руки — на бедрах, глядя прямо перед собой, высоко подняла голову. Отведя назад плечи, расправила грудь. Не забыла и о коленях. Раздвинула их так широко, как только могла. Я знала — им так хочется. И вот я снова стою перед ними на коленях в самой изысканной и беспомощной позе, в какую только могут мужчины поставить женщину, в позе горианских рабынь, которая, как узнаю я потом, зовется здесь позой наслаждения.Черноволосый решительно заговорил. Бородатый и его товарищ сердито отвечали. Краешком глаза я заметила: черноволосый указывает на меня. Он усмехался. Я дрожала. Он требовал меня! Хотел, чтобы они отдали меня ему! Наглое чудовище! Как же я ненавидела его! И как сладко мне было! Мужчины захохотали. Я испугалась. Их двое, а он один! Отступит! Сбежит, спасая свою жизнь! Скованная цепью, я стояла на коленях.— Кейджера канджелн! — проговорил черноволосый. Повелительно указывая на меня копьем, он смотрел на тех двоих. Теперь он не отводил от них взгляда.— Кейджера канджелн, — злобно посмотрев на него, согласился бородач.— Кейджера канджелн, — мрачно повторил второй.Черноволосый отступил на пару шагов. Присел, сорвал стебелек травы, пожевал.Бородатый подошел ко мне. Вытащил из-под туники два сплетенных из черной кожи тонких шнура, каждый дюймов восемнадцать длиной. Присел позади меня. Рывком завел мне руки за спину, крепко связал. Потом так же крепко стянул мне лодыжки. Шнуры впились в кожу. Я поморщилась. Присев у меня за спиной, он схватил меня за волосы. Я услышала, как в огромный замок под левым ухом входит тяжелый ключ — наверно, он достал его из туники. Ошейник с замком слева притиснулся к шее. Ключ повернулся. Лязгнул засов. Судя по звуку — мощный, тяжелый. Бросив ключ в траву, бородач обеими руками дернул засов и бросил ошейник вместе с цепью на землю. Ошейник сняли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54