В банке ему платили сто с лишним юаней, что считалось неплохим окладом, но этих денег хватало лишь на текущие расходы. В семье тестя он жил совсем даром, так что просить у него такую сумму на предмет роскоши было бы бессовестно. От заграничной поездки у Хунцзяня оставалось шестьдесят с лишним фунтов стерлингов, половину из них он отдал для приобретения кое-какой мебели, так что на руках у него было в пересчете всего шестьсот с чем-то юаней. Истратить их все на одну шубу было бы неразумно. Страна в беде, на всем следует экономить, да и вообще скоро уже потеплеет, можно обойтись и без этой покупки.
Господин Чжан приветствовал его с шумным радушием: «Хэлло! Доктор Фан, милости просим». У него была особенность, выработавшаяся за долгие годы общения с иностранцами (впрочем, в иностранных фирмах или Ассоциации христианской молодежи это вряд ли считалось особенностью),— он любил вставлять в свою речь ненужные английские слова, не выражающие больше того, что можно сказать по-китайски. Слова эти нельзя было бы уподобить, скажем, золотым зубам во рту — те служили не только для украшения. Скорее их можно было сравнить с тем, что порой застревает между зубами и указывает лишь на то, что человек хорошо пообедал. Чжан старательно подражал американскому выговору, чуть-чуть перебарщивая при произнесении носовых звуков, так что со стороны казалось, будто у него насморк. Когда он говорил получалось нечто, напоминающее урчание комнатной собаки — «вурри вул». Жалко, что его не слышали древние римляне, иначе Персий увеличил бы число «звуков, похожих на собачье урчание» .
Хозяин первым делом справился у гостя, каждый ли день. Затем, когда Хунцзянь обратил внимание на шкаф, забитый вазами, чашками, тарелками, и спросил, занимается ли господин Чжан коллекционированием фарфора, тот ответил:
Хозяин раскрыл шкаф. Осматривая вещи, Хунцзянь видел на каждой вещи штампы «Чэнхуа», «Сю- аньдэ», «Канси» , но, не умея отличить подлинные вещи от подделок, ограничился замечанием:
— Наверное, это стоит больших денег!
Если обнаружится, что книга — подделка, она становится. А поддельный фарфор можно использовать как столовую посуду. Когда я приглашаю иностранных Гпепс, я ставлю в качестве за то блюдо времен Канси с разноцветным рисунком на синем фоне. Они находят в нем аромат древности и даже говорят, что угощение приобретает вкус.
— Не сомневаюсь, господин Чжан, что у вас наметанный глаз, вряд ли вам подсунут подделку.
Чжан расхохотался:
— Помилуйте, я ничего не смыслю в этих узорах и датах изготовления. Надо бы полистать книги, да дела заедают. Но у меня бывает: ИНОЙ раз поглядишь на вещи и вдруг возникает необъяснимый порыв. Купишь, выясняется, что о'кей. Торговцы антикварными вещами меня уважают. Я им часто говорю: «Нечего подсовывать подделки, стараться меня». Чжан вам!
Он закрыл шкаф, вызвал звонком прислугу и сказал:
— Вам нездоровится? Голова разболелась? — переспросил Хунцзянь.
Хозяин удивленно посмотрел на него:
— Кому нездоровится? Я чувствую себя превосходно.
— Но вы же сказали, что голова болит?
Чжан снова рассмеялся и сказал вошедшей служанке:
— Пойди, скажи госпоже и барышне, что гость пришел.При этом щелкнул большим и указательным пальцами, затем обернулся к Хунцзяню и продолжил: — Вы, видно, не бывали в Америке обозначает супругу, а не головную боль.
Фану пришлось молча признать свое невежество. Тем временем появились госпожа Чжан и ее дочь; хозяин дома представил им гостя. Госпожа Чжан
оказалось полной женщиной лет сорока с лишним, обладательницей изящного иностранного имени «Тэсси». У дочери, восемнадцатилетней школьницы, был свежий цвет лица; платье обтягивало ее фигуру, и было ясно, что со временем она станет такой же солидной, как и капитал в банке, где служил ее отец. Хунцзянь не расслышал ее имени — не то «Анита», не то «Хуанита». Впрочем, родители звали ее просто Нита. Госпожа Чжан лучше говорила по-шанхайски, чем ее муж, но и у нее нет-нет да прорывался говор ее родных мест — как будто из-под нарядного халата выглядывало нижнее белье. Она была буддисткой и, по ее словам, каждый день по десять раз повторяла молитву Гуаньшиинь в белом одеянии» в надежде, поможет китайским войскам победить. Она уверяла, что молитва ее очень действенна: в разгар боев под Шанхаем господину Чжану пришлось поехать в отделение банка на набережной Вампу, и лишь благодаря молитвам жены ни один снаряд его не задел. Слушая ее, Хунцзянь подумал о том, как легко, оказывается, осуществлять лозунг «сохранить китайскую идеологию и использовать западную технику»: это значит сидеть во вполне современной квартире с центральным отоплением и твердить буддийские молитвы.
Не подыскав другой темы для разговора с барышней Чжан, он спросил, какие фильмы она любит смотреть. Но тут явились два новых гостя— названые братья господина Чжана. Один из них, Чэнь Шипинь, был старшим служащим в «Европейско- Американской табачной компании»; все называли его по созвучию с немецким, а то и вовсе принятым для этих слов сокращение. Другого звали Дин Нашэн. По звучанию его имя легко переделывалось в английское Теннисон, однако звали его все-таки не в честь поэта, а в честь адмирала Нельсона, тоже на английский манер, тем более что работал Дин Нашэн в какой-то английской пароходной компании. Госпожа Чжан заметила, что собралось достаточное число партнеров для мацзяна — почему бы не
сыграть несколько партий перед ужином. Фан играл неважно, да и денег при себе было не густо, так что. он предпочел бы побеседовать с барышней, но не мог устоять против уговоров хозяйки дома. Нежданно- негаданно после трех конов он уже выигрывал более двухсот юаней. Сердце у него екнуло — если так будет продолжаться, можно будет подумать и о котиковой шубе. Увлекшись мечтой о выигрыше, он совсем забыл о французском поверье, которое сам же пересказывал на пароходе Суню. К концу игры его выигрыш составлял уже почти четыре сотни. Однако партнеры,— госпожа Чжан, например и Нельсон — не заплатив ни монетки, встали и уже собрались идти ужинать. Фану пришлось напомнить им о проигрыше:
— Сегодня мне здорово повезло! Никогда еще не выигрывал сразу такую сумму!
Хозяйка дома как будто очнулась ото сна:
— Что же это мы не рассчитались с господином Фаном! Позвольте, я отдам ему деньги, а мы с вами потом сочтемся.
С этими словами она открыла кошелек и отсчитала нужную сумму, бумажку за бумажкой.
Ужин подавали по-евролейски. Нельсон был христианином; перед тем как сесть за стол, он устремил глаза к потолку и возблагодарил господа, пославшего трапезу. Хунцзянь, выигравший в мацзян, оживленно разговаривал и смеялся. После ужина, когда гости курили и пили кофе, он заметил этажерку возле дивана, на которой стояли, как он догадался, книги барышни Чжан.
Среди них были «Ридерс дайджест» и сочинения Шекспира в оригинале, «Домоводство», Библия, биография госпожи Кюри, самоучитель фотографии, «Моя страна и мой народ» и .прочие бессмертные сочинения, а также десятка полтора киносценариев. На обложке одного издания он прочитал по-английски: «Как заполучить мужа и удержать его». Хунцзянь не удержался и стал с любопытством листать книгу. Первый попавшийся ему на глаза абзац гласил: «Только нежное и мягкое обхождение может оставить след в глубине
Именно такая улыбка оживила лицо Хунцзяня, когда он заметил, что автором этого произведения была женщина. Интересно, подумал Фан, замужем ли она? Следовало бы указать «миссис такая-то», тогда книга приобрела бы и вес и популярность как основанная на личном опыте автора. Он улыбнулся еще шире, но, заметив, что юная владелица библиотечки наблюдает за ним, тут же стер с лица улыбку и поставил книгу на место.
Он пожелал, чтобы названая племянница сыграла на фортепьяно, к нему присоединились остальные. Пока звучала музыка, Хунцзянь, не слушая ее, пытался вспомнить, где он встречал название той книги, но не мог. Но вот барышня кончила играть, а Хунцзянь первый закричал «бис», как бы реабилитируя себя за насмешливую улыбку. Вскоре после этого он откланялся. Когда рикша провез его половину пути, он наконец вспомнил... Картина прошлого возникла в его памяти неожиданно: как опоздавший на урок шалун — стоило учителю отвернуться к доске, и он уже проскочил за свою парту. Это было во время его короткого пребывания в Ливерпуле. Он простудился и пошел в аптеку за лекарством. Фармацевт — евроазиатский метис — с таинственным видом спросил Хунцзяня, не хочет ли он приобрести вот эту бутылочку. На этикетке значилось: «Корень Адама и Евы. Чудесный любовный напиток для мужчин и женщин». Хунцзянь посмотрел на пузырек с недоверием и сказал: «Нет уж, оставьте это для себя». Запомнилось, что под названием снадобья была еще строка: «Этот эликсир поможет вам вернуть или удержать мужа, жену или возлюбленную». Это очень напоминало название книги барышни Чжан. Конечно, такие книги читают наивные девушки, мечтающие просто выйти замуж, а вовсе не те, что прибегают к «любовным эликсирам». Но отношение к проблемам любви и брака у последних, пожалуй, более трезвое и деловое. Для женщины замужество — профессия; не иметь мужа — значит быть безработной, поэтому нужно цепко держаться за эту чашку риса. Хм, но я лучше буду стаканом чая, чтобы женщина могла освежиться, рюмкой вина, чтобы она опьянела, или чашкой кофе, чтобы она взбодрилась. Я не хочу, чтобы прочитавшая ту книгу девушка смотрела на меня, как на чашку риса! Пусть лучше она презирает меня, считает бездельником. Мисс Нита, нам с вами не суждено делить трапезу, пусть вас любит более удачливый человек. Тут Хунцзянь рассмеялся и помахал рукой месяцу, прощаясь с ним, как с барышней Чжан. Рикша решил, что седок пьян, и попросил его сидеть спокойно, а то трудно тащить коляску.
Когда все гости ушли, госпожа Чжан сказала:
— Этот Фан не подходит. Очень уж любит деньги, я это сразу выявила. Как он испугался, что мы не отдадим ему долга! Правда, смешно?
— Все-таки немецкий товар всегда хуже американского,— сказал глава семьи.— Тоже мне доктор! Учился в Англии, а половину из того, что я сказал по-английски, не понял. После мировой войны Германия отстала. Автомобили, самолеты, фотокамеры, пишущие машинки — во всем Америка впереди. Нет, эти европейские выученики мне не нравятся.
— Нита, а тебе понравился господин Фан?
Девушка не могла простить Фану улыбки, с которой
он рассматривал ее книгу, и сказала без колебаний:
— Он противный! Посмотрите только, как он ест. Непохоже даже, что жил за границей. Макает хлеб в бульон, а курицу ест руками, без ножа и вилки. Я сама видела! И это называется воспитанность? Мисс Прим, которая преподает у нас в школе, наверняка назвала бы его р'ЩёУ-™Щ8У
Нита не стала женой Хунцзяня. К концу следующего года ее родители привели в дом покладистого зятя. Когда японцы капитулировали 2, она была уже молодой светской дамой. Господин Чжан, который перед этим изо всех сил заискивал перед японцами и состоял в «Городской ассоциации борьбы против Англии и Америки», тут же помчался в лагерь, где находились интернированные японцами английские и американские граждане, навестить своих бывших хозяев. Нита поехала вместе с отцом. Когда к Шанхаю подошел американский корабль, окончившие миссионерские школы барышни и дамочки организовали хор и преподнесли богатырям-союзникам цветы. И здесь без Ниты не обошлось. А в той самой обставленной по-европейски гостиной, где осрамился Фан и где с таким почетом
принимали японских жандармов, господин Чжан устроил банкет для американских матросов. Его дочь пригласила несколько своих замужних и незамужних подруг. Вечер удался, гости веселились вовсю и осушили не одну дюжину бутылок. А потом началось то, что американцы называют «вечеринкой в обнимку». Барышни и дамочки чувствовали себя наверху блаженства, когда их целовали представители союзной армии, и, кажется, готовы были сделать на щеках наколки в виде звездно-полосатого флага. С того дня муж Ниты всякий раз робел, целуя ее, словно бы проникал на американскую территорию без заграничного паспорта и визы госдепартамента. Но когда однажды супруги из-за чего- то повздорили, нежная Нита при мощной родительской поддержке так съездила мужа по физиономии, что у него из глаз посыпались звезды, а на щеке осталось четыре полосы. Так и он, можно сказать, уравнялся с нею в правах, стал «звездно-полосатым».
Госпожа Чжоу очень огорчилась, что Фан не женился на дочери Чжана. Но Фан в детстве читал такие старомодные книги, как «Троецарствие», «Речные заводи» и «Путешествие на Запад», а не современные шедевры вроде «Белоснежки» и «Пиноккио». Он запомнил изречение Ли Сюаньдэ из «Троецарствия»: «Жена подобна одежде». Следовательно, одежду можно приравнять к жене. Приобретя новую шубу, он не стал жалеть о потерянной невесте.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Весна в том году была особенно бурной — может быть, потому, что впитала в себя нерастраченные жизненные силы погибших на войне молодых людей. Взбудораженным весенней погодой людям казалось, будто у них что-то прорастает в душе, и они чувствовали себя как младенец, у которого прорезываются зубки. В Шанхае, этом внезапно разросшемся городе, весне негде было развернуться — ни холмов, ни вод, ни цветов, ни ив. Травы и кустарники в парках и на узких газонах чувствовали себя как звери в клетке — стесненными и одинокими, и не могли полностью насладиться весной. Ей оставалось целиком отдать себя людям — и она одарила род человеческий новыми эпидемиями, похотью, пьяными драками и увеличением числа бе
ременных. Впрочем, последнее было хорошо, ибо должно было восполнить убыль людей на войне. Госпожа Чжоу, правда, говорила, что рождающиеся в таком году младенцы — большей частью перевоплощения безвременно погибших, которые хотят дожить свой срок. Значит, им долго не протянуть.
В последнее время Фана днем клонило ко сну, и только к вечеру он приободрялся. По утрам же, заслышав щебетанье птиц, он испытывал беспричинную радость, чего-то ожидал, сердце его рвалось куда-то вверх; но, взлетев совсем невысоко, радость лопалась, как воздушный шарик. Оставалось лишь столь же смутное разочарование. Ему все время хотелось действовать, но сил не было: как тополиный пух — сколько ни дует ветер, он все равно опускается почти на то же место. Фан сам сознавал, что напоминает героиню старинных стихов, тоскующую весной в девичьей спальне. Но сейчас и женщины не находят времени для весенней тоски, а ведь он числится в мужчинах. Смех, да и только! Вот Бао ни за что не стала бы сентиментальничать... А Су? Насчет Су трудно сказать: она очень похожа на чувствительную красавицу из старого романа. Бао невозможно вообразить в древней одежде с длинными рукавами. Для нее одежда, что пробка в винной бутылке: нужна лишь тогда, когда не хочется вина. Но Су была бы на своем месте на эстампах Чэнь Лаоляня среди служанок, которые славятся «изяществом фигуры». При этом Су выиграла бы в длинном халате, который скрыл бы ее худобу. Фан ничего не слышал о девушке со времени прощанья на пристани. Но ведь он обещал наведаться к ней, почему бы и не исполнить обещанного? Фан понимал, что визит может повлечь за собой ненужные хлопоты, но жизнь так скучна, ему так недостает подруги! Что ж, страдающий бессонницей глотает снотворное и тоже не задумывается о вредных его последствиях.
Входя в дом Су, Хунцзянь представлял себе, как девушка, обрадованная и в то же время обиженная, вбежит в гостиную и станет выговаривать ему, что так долго не приходил. Привратник подал ему чай и сказал, что барышня скоро выйдет. В саду пышно цвели персики, сливы, сирень. «Сейчас только конец марта,—подумал Фан,— что же останется от всего этого цветения к концу весны?» Дверь в сад была широко раскрыта, аромат цветов ударял в нос и кружил голову. В нем было что-то плотское, как в запахе, исходящем от волос партнерши на летних танцульках. На стене висел рисунок Шэнь Цзыпэя со стихотворением Хуан Шаньгу , которое начиналось так: «Запах цветов побуждает презреть буддийский обет». Хунцзянь почувствовал всю правду этой строки: дышать таким ароматом — почти то же самое, что есть скоромное. Прежде чем вошла Су, Хунцзянь успел раза три осмотреть все картины и безделушки в гостиной и подивиться каллиграфическим причудам Шэнь Цзыпэя... Ее улыбка была холодной, как осеннее солнце в день, когда собирается идти снег. Она протянула ему руку:
— Вы так долго не показывались, каким ветром занесло вас сегодня, господин Фан?
Хунцзянь вспомнил горячее пожатие ее руки на пристани и ощутил в ладони холодную рыбу. Но ведь они так славно попрощались, откуда же эта внезапная перемена? Он представил себя студентом перед экзаменом: накануне думал, что все вызубрил, а утром проснулся — половину не помнишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Господин Чжан приветствовал его с шумным радушием: «Хэлло! Доктор Фан, милости просим». У него была особенность, выработавшаяся за долгие годы общения с иностранцами (впрочем, в иностранных фирмах или Ассоциации христианской молодежи это вряд ли считалось особенностью),— он любил вставлять в свою речь ненужные английские слова, не выражающие больше того, что можно сказать по-китайски. Слова эти нельзя было бы уподобить, скажем, золотым зубам во рту — те служили не только для украшения. Скорее их можно было сравнить с тем, что порой застревает между зубами и указывает лишь на то, что человек хорошо пообедал. Чжан старательно подражал американскому выговору, чуть-чуть перебарщивая при произнесении носовых звуков, так что со стороны казалось, будто у него насморк. Когда он говорил получалось нечто, напоминающее урчание комнатной собаки — «вурри вул». Жалко, что его не слышали древние римляне, иначе Персий увеличил бы число «звуков, похожих на собачье урчание» .
Хозяин первым делом справился у гостя, каждый ли день. Затем, когда Хунцзянь обратил внимание на шкаф, забитый вазами, чашками, тарелками, и спросил, занимается ли господин Чжан коллекционированием фарфора, тот ответил:
Хозяин раскрыл шкаф. Осматривая вещи, Хунцзянь видел на каждой вещи штампы «Чэнхуа», «Сю- аньдэ», «Канси» , но, не умея отличить подлинные вещи от подделок, ограничился замечанием:
— Наверное, это стоит больших денег!
Если обнаружится, что книга — подделка, она становится. А поддельный фарфор можно использовать как столовую посуду. Когда я приглашаю иностранных Гпепс, я ставлю в качестве за то блюдо времен Канси с разноцветным рисунком на синем фоне. Они находят в нем аромат древности и даже говорят, что угощение приобретает вкус.
— Не сомневаюсь, господин Чжан, что у вас наметанный глаз, вряд ли вам подсунут подделку.
Чжан расхохотался:
— Помилуйте, я ничего не смыслю в этих узорах и датах изготовления. Надо бы полистать книги, да дела заедают. Но у меня бывает: ИНОЙ раз поглядишь на вещи и вдруг возникает необъяснимый порыв. Купишь, выясняется, что о'кей. Торговцы антикварными вещами меня уважают. Я им часто говорю: «Нечего подсовывать подделки, стараться меня». Чжан вам!
Он закрыл шкаф, вызвал звонком прислугу и сказал:
— Вам нездоровится? Голова разболелась? — переспросил Хунцзянь.
Хозяин удивленно посмотрел на него:
— Кому нездоровится? Я чувствую себя превосходно.
— Но вы же сказали, что голова болит?
Чжан снова рассмеялся и сказал вошедшей служанке:
— Пойди, скажи госпоже и барышне, что гость пришел.При этом щелкнул большим и указательным пальцами, затем обернулся к Хунцзяню и продолжил: — Вы, видно, не бывали в Америке обозначает супругу, а не головную боль.
Фану пришлось молча признать свое невежество. Тем временем появились госпожа Чжан и ее дочь; хозяин дома представил им гостя. Госпожа Чжан
оказалось полной женщиной лет сорока с лишним, обладательницей изящного иностранного имени «Тэсси». У дочери, восемнадцатилетней школьницы, был свежий цвет лица; платье обтягивало ее фигуру, и было ясно, что со временем она станет такой же солидной, как и капитал в банке, где служил ее отец. Хунцзянь не расслышал ее имени — не то «Анита», не то «Хуанита». Впрочем, родители звали ее просто Нита. Госпожа Чжан лучше говорила по-шанхайски, чем ее муж, но и у нее нет-нет да прорывался говор ее родных мест — как будто из-под нарядного халата выглядывало нижнее белье. Она была буддисткой и, по ее словам, каждый день по десять раз повторяла молитву Гуаньшиинь в белом одеянии» в надежде, поможет китайским войскам победить. Она уверяла, что молитва ее очень действенна: в разгар боев под Шанхаем господину Чжану пришлось поехать в отделение банка на набережной Вампу, и лишь благодаря молитвам жены ни один снаряд его не задел. Слушая ее, Хунцзянь подумал о том, как легко, оказывается, осуществлять лозунг «сохранить китайскую идеологию и использовать западную технику»: это значит сидеть во вполне современной квартире с центральным отоплением и твердить буддийские молитвы.
Не подыскав другой темы для разговора с барышней Чжан, он спросил, какие фильмы она любит смотреть. Но тут явились два новых гостя— названые братья господина Чжана. Один из них, Чэнь Шипинь, был старшим служащим в «Европейско- Американской табачной компании»; все называли его по созвучию с немецким, а то и вовсе принятым для этих слов сокращение. Другого звали Дин Нашэн. По звучанию его имя легко переделывалось в английское Теннисон, однако звали его все-таки не в честь поэта, а в честь адмирала Нельсона, тоже на английский манер, тем более что работал Дин Нашэн в какой-то английской пароходной компании. Госпожа Чжан заметила, что собралось достаточное число партнеров для мацзяна — почему бы не
сыграть несколько партий перед ужином. Фан играл неважно, да и денег при себе было не густо, так что. он предпочел бы побеседовать с барышней, но не мог устоять против уговоров хозяйки дома. Нежданно- негаданно после трех конов он уже выигрывал более двухсот юаней. Сердце у него екнуло — если так будет продолжаться, можно будет подумать и о котиковой шубе. Увлекшись мечтой о выигрыше, он совсем забыл о французском поверье, которое сам же пересказывал на пароходе Суню. К концу игры его выигрыш составлял уже почти четыре сотни. Однако партнеры,— госпожа Чжан, например и Нельсон — не заплатив ни монетки, встали и уже собрались идти ужинать. Фану пришлось напомнить им о проигрыше:
— Сегодня мне здорово повезло! Никогда еще не выигрывал сразу такую сумму!
Хозяйка дома как будто очнулась ото сна:
— Что же это мы не рассчитались с господином Фаном! Позвольте, я отдам ему деньги, а мы с вами потом сочтемся.
С этими словами она открыла кошелек и отсчитала нужную сумму, бумажку за бумажкой.
Ужин подавали по-евролейски. Нельсон был христианином; перед тем как сесть за стол, он устремил глаза к потолку и возблагодарил господа, пославшего трапезу. Хунцзянь, выигравший в мацзян, оживленно разговаривал и смеялся. После ужина, когда гости курили и пили кофе, он заметил этажерку возле дивана, на которой стояли, как он догадался, книги барышни Чжан.
Среди них были «Ридерс дайджест» и сочинения Шекспира в оригинале, «Домоводство», Библия, биография госпожи Кюри, самоучитель фотографии, «Моя страна и мой народ» и .прочие бессмертные сочинения, а также десятка полтора киносценариев. На обложке одного издания он прочитал по-английски: «Как заполучить мужа и удержать его». Хунцзянь не удержался и стал с любопытством листать книгу. Первый попавшийся ему на глаза абзац гласил: «Только нежное и мягкое обхождение может оставить след в глубине
Именно такая улыбка оживила лицо Хунцзяня, когда он заметил, что автором этого произведения была женщина. Интересно, подумал Фан, замужем ли она? Следовало бы указать «миссис такая-то», тогда книга приобрела бы и вес и популярность как основанная на личном опыте автора. Он улыбнулся еще шире, но, заметив, что юная владелица библиотечки наблюдает за ним, тут же стер с лица улыбку и поставил книгу на место.
Он пожелал, чтобы названая племянница сыграла на фортепьяно, к нему присоединились остальные. Пока звучала музыка, Хунцзянь, не слушая ее, пытался вспомнить, где он встречал название той книги, но не мог. Но вот барышня кончила играть, а Хунцзянь первый закричал «бис», как бы реабилитируя себя за насмешливую улыбку. Вскоре после этого он откланялся. Когда рикша провез его половину пути, он наконец вспомнил... Картина прошлого возникла в его памяти неожиданно: как опоздавший на урок шалун — стоило учителю отвернуться к доске, и он уже проскочил за свою парту. Это было во время его короткого пребывания в Ливерпуле. Он простудился и пошел в аптеку за лекарством. Фармацевт — евроазиатский метис — с таинственным видом спросил Хунцзяня, не хочет ли он приобрести вот эту бутылочку. На этикетке значилось: «Корень Адама и Евы. Чудесный любовный напиток для мужчин и женщин». Хунцзянь посмотрел на пузырек с недоверием и сказал: «Нет уж, оставьте это для себя». Запомнилось, что под названием снадобья была еще строка: «Этот эликсир поможет вам вернуть или удержать мужа, жену или возлюбленную». Это очень напоминало название книги барышни Чжан. Конечно, такие книги читают наивные девушки, мечтающие просто выйти замуж, а вовсе не те, что прибегают к «любовным эликсирам». Но отношение к проблемам любви и брака у последних, пожалуй, более трезвое и деловое. Для женщины замужество — профессия; не иметь мужа — значит быть безработной, поэтому нужно цепко держаться за эту чашку риса. Хм, но я лучше буду стаканом чая, чтобы женщина могла освежиться, рюмкой вина, чтобы она опьянела, или чашкой кофе, чтобы она взбодрилась. Я не хочу, чтобы прочитавшая ту книгу девушка смотрела на меня, как на чашку риса! Пусть лучше она презирает меня, считает бездельником. Мисс Нита, нам с вами не суждено делить трапезу, пусть вас любит более удачливый человек. Тут Хунцзянь рассмеялся и помахал рукой месяцу, прощаясь с ним, как с барышней Чжан. Рикша решил, что седок пьян, и попросил его сидеть спокойно, а то трудно тащить коляску.
Когда все гости ушли, госпожа Чжан сказала:
— Этот Фан не подходит. Очень уж любит деньги, я это сразу выявила. Как он испугался, что мы не отдадим ему долга! Правда, смешно?
— Все-таки немецкий товар всегда хуже американского,— сказал глава семьи.— Тоже мне доктор! Учился в Англии, а половину из того, что я сказал по-английски, не понял. После мировой войны Германия отстала. Автомобили, самолеты, фотокамеры, пишущие машинки — во всем Америка впереди. Нет, эти европейские выученики мне не нравятся.
— Нита, а тебе понравился господин Фан?
Девушка не могла простить Фану улыбки, с которой
он рассматривал ее книгу, и сказала без колебаний:
— Он противный! Посмотрите только, как он ест. Непохоже даже, что жил за границей. Макает хлеб в бульон, а курицу ест руками, без ножа и вилки. Я сама видела! И это называется воспитанность? Мисс Прим, которая преподает у нас в школе, наверняка назвала бы его р'ЩёУ-™Щ8У
Нита не стала женой Хунцзяня. К концу следующего года ее родители привели в дом покладистого зятя. Когда японцы капитулировали 2, она была уже молодой светской дамой. Господин Чжан, который перед этим изо всех сил заискивал перед японцами и состоял в «Городской ассоциации борьбы против Англии и Америки», тут же помчался в лагерь, где находились интернированные японцами английские и американские граждане, навестить своих бывших хозяев. Нита поехала вместе с отцом. Когда к Шанхаю подошел американский корабль, окончившие миссионерские школы барышни и дамочки организовали хор и преподнесли богатырям-союзникам цветы. И здесь без Ниты не обошлось. А в той самой обставленной по-европейски гостиной, где осрамился Фан и где с таким почетом
принимали японских жандармов, господин Чжан устроил банкет для американских матросов. Его дочь пригласила несколько своих замужних и незамужних подруг. Вечер удался, гости веселились вовсю и осушили не одну дюжину бутылок. А потом началось то, что американцы называют «вечеринкой в обнимку». Барышни и дамочки чувствовали себя наверху блаженства, когда их целовали представители союзной армии, и, кажется, готовы были сделать на щеках наколки в виде звездно-полосатого флага. С того дня муж Ниты всякий раз робел, целуя ее, словно бы проникал на американскую территорию без заграничного паспорта и визы госдепартамента. Но когда однажды супруги из-за чего- то повздорили, нежная Нита при мощной родительской поддержке так съездила мужа по физиономии, что у него из глаз посыпались звезды, а на щеке осталось четыре полосы. Так и он, можно сказать, уравнялся с нею в правах, стал «звездно-полосатым».
Госпожа Чжоу очень огорчилась, что Фан не женился на дочери Чжана. Но Фан в детстве читал такие старомодные книги, как «Троецарствие», «Речные заводи» и «Путешествие на Запад», а не современные шедевры вроде «Белоснежки» и «Пиноккио». Он запомнил изречение Ли Сюаньдэ из «Троецарствия»: «Жена подобна одежде». Следовательно, одежду можно приравнять к жене. Приобретя новую шубу, он не стал жалеть о потерянной невесте.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Весна в том году была особенно бурной — может быть, потому, что впитала в себя нерастраченные жизненные силы погибших на войне молодых людей. Взбудораженным весенней погодой людям казалось, будто у них что-то прорастает в душе, и они чувствовали себя как младенец, у которого прорезываются зубки. В Шанхае, этом внезапно разросшемся городе, весне негде было развернуться — ни холмов, ни вод, ни цветов, ни ив. Травы и кустарники в парках и на узких газонах чувствовали себя как звери в клетке — стесненными и одинокими, и не могли полностью насладиться весной. Ей оставалось целиком отдать себя людям — и она одарила род человеческий новыми эпидемиями, похотью, пьяными драками и увеличением числа бе
ременных. Впрочем, последнее было хорошо, ибо должно было восполнить убыль людей на войне. Госпожа Чжоу, правда, говорила, что рождающиеся в таком году младенцы — большей частью перевоплощения безвременно погибших, которые хотят дожить свой срок. Значит, им долго не протянуть.
В последнее время Фана днем клонило ко сну, и только к вечеру он приободрялся. По утрам же, заслышав щебетанье птиц, он испытывал беспричинную радость, чего-то ожидал, сердце его рвалось куда-то вверх; но, взлетев совсем невысоко, радость лопалась, как воздушный шарик. Оставалось лишь столь же смутное разочарование. Ему все время хотелось действовать, но сил не было: как тополиный пух — сколько ни дует ветер, он все равно опускается почти на то же место. Фан сам сознавал, что напоминает героиню старинных стихов, тоскующую весной в девичьей спальне. Но сейчас и женщины не находят времени для весенней тоски, а ведь он числится в мужчинах. Смех, да и только! Вот Бао ни за что не стала бы сентиментальничать... А Су? Насчет Су трудно сказать: она очень похожа на чувствительную красавицу из старого романа. Бао невозможно вообразить в древней одежде с длинными рукавами. Для нее одежда, что пробка в винной бутылке: нужна лишь тогда, когда не хочется вина. Но Су была бы на своем месте на эстампах Чэнь Лаоляня среди служанок, которые славятся «изяществом фигуры». При этом Су выиграла бы в длинном халате, который скрыл бы ее худобу. Фан ничего не слышал о девушке со времени прощанья на пристани. Но ведь он обещал наведаться к ней, почему бы и не исполнить обещанного? Фан понимал, что визит может повлечь за собой ненужные хлопоты, но жизнь так скучна, ему так недостает подруги! Что ж, страдающий бессонницей глотает снотворное и тоже не задумывается о вредных его последствиях.
Входя в дом Су, Хунцзянь представлял себе, как девушка, обрадованная и в то же время обиженная, вбежит в гостиную и станет выговаривать ему, что так долго не приходил. Привратник подал ему чай и сказал, что барышня скоро выйдет. В саду пышно цвели персики, сливы, сирень. «Сейчас только конец марта,—подумал Фан,— что же останется от всего этого цветения к концу весны?» Дверь в сад была широко раскрыта, аромат цветов ударял в нос и кружил голову. В нем было что-то плотское, как в запахе, исходящем от волос партнерши на летних танцульках. На стене висел рисунок Шэнь Цзыпэя со стихотворением Хуан Шаньгу , которое начиналось так: «Запах цветов побуждает презреть буддийский обет». Хунцзянь почувствовал всю правду этой строки: дышать таким ароматом — почти то же самое, что есть скоромное. Прежде чем вошла Су, Хунцзянь успел раза три осмотреть все картины и безделушки в гостиной и подивиться каллиграфическим причудам Шэнь Цзыпэя... Ее улыбка была холодной, как осеннее солнце в день, когда собирается идти снег. Она протянула ему руку:
— Вы так долго не показывались, каким ветром занесло вас сегодня, господин Фан?
Хунцзянь вспомнил горячее пожатие ее руки на пристани и ощутил в ладони холодную рыбу. Но ведь они так славно попрощались, откуда же эта внезапная перемена? Он представил себя студентом перед экзаменом: накануне думал, что все вызубрил, а утром проснулся — половину не помнишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45