Хунцзянь ответил отрицательно. Лу не расслышал. Тогда Хунцзянь крикнул ему прямо в ухо:
— Нет никаких...
Тот подскочил и закрыл ухо рукой:
— Перепугал до смерти! Чуть барабанную перепонку не порвал!
Госпоже Лу, которая подарила племяннице обстановку для одной из комнат, показалось, что Хунцзянь ведет себя непочтительно по отношению к новоявленному дяде, и вступила в разговор:
— Я никогда не читаю вестник вашего агентства, предпочитаю газеты на английском языке. Кстати, как он у вас расходится?
— Сейчас, когда Германия разбила Польшу, Англия приуныла. Боюсь, что в дальнейшем вам придется изучать немецкий или русский язык.
— Не собираюсь я изучать немецкий! — рассердилась тетка.— А на русском разговаривают приказчики в магазинах.
Тут и супруг ее, оправившись от испуга, пустился в рассуждения — мол, Англию он никогда не принимал всерьез, зато Америка — вот это сила.
После их ухода Жоуцзя сделала мужу выговор.
— Это мой дом, и я не желаю видеть их здесь,— заявил Фан.
— А сам сидишь на подаренном ими стуле!
Фан оглянулся — все стулья и диван были присланы теткой. Тогда он уселся на кровать.
— Кто просил их дарить? Давай отошлем обратно. Я лучше на полу буду сидеть!
— Ты совсем как малое дитя. И как тебе самому не надоест!
Когда женщина называет мужчину ребенком, это обычно производит на него успокаивающее действие. Фан не был в этом смысле исключением.
Как-то утром Дунь-вэн с супругой тоже пришли посмотреть квартиру сына. Жоуцзя была на службе, а Хунцзянь дома — часто он уходил в редакцию только после обеда. Мать поднялась к нему первой и велела пойти встретить отца, он кое-что принес. Прислугу же посылать не стоит, еще разобьет — все они такие растяпы. Хунцзянь сбежал вниз и через минуту внес "в комнату старомодные стенные часы с боем. Выяснив, что сын не узнает эти часы, отец не без горечи произнес:
— Где уж вам, нынешним, помнить о достоянии предков. Они же куплены еще дедушкой и висели у нас в дальнем зале!
Тут Хунцзянь вспомнил: это была одна из вещей, что братья вывезли прошлой весной из старого дома. Отец продолжал:
— Маленьким ты любил слушать их бой. Дедушка собирался подарить их тебе, когда вырастешь! Эх, ничего-то ты не помнишь... А я носил их чинить в мастерскую, оказалось, механизм совсем хороший. Раньше-то вещи прочнее делали, сейчас таких не найдешь.
— Я гляжу, Жоуцзя носит такие крохотные часы,— вставила госпожа Фан.— В них же механизму негде поместиться!
— Знаешь, мать, присловье: мал воробей, но внутри у него есть все, что нужно. Правда, маленький механизм не так прочен...
— Вот и я то же самое говорю! — обрадовалась мать.
Отец выбрал место для часов, послал служанку за лестницей, потом смотрел, как Хунцзянь вбивает гвоздь, потом с разных сторон посмотрел на часы... Наконец он изрек:
— Ладно, не будем трогать. Вообще-то повыше им было бы лучше. Ход у них хороший, я вчера проверял — за час отстают всего на семь минут. Запомнил? Семь минут.
— Дорого за мебель платили? — поинтересовалась мать.— Надо было брать красного дерева, а эта долго не простоит. Ах, это ее тетка подарила! А родители что-нибудь дали?
— Подарили обстановку для другой комнаты,— соврал Хунцзянь, но, видя, что мать недовольна, добавил: — И еще кухонную утварь.
Лицо матери было по-прежнему хмурым, но Хунцзянь не смог больше ничего придумать. Она указала на железную кровать:
— Это наверняка вы сами купили.
— Неужели ждать, когда кровать подарят? Даже неприлично,— почувствовал раздражение Хунцзянь. Мать вспомнила, что, по обычаю, часть обстановки в спальню должны купить родители жениха, и замолкла.
Затем начались расспросы: во сколько возвращается Жоуцзя, что они едят, сносно ли готовит служанка, велики ли дневные расходы на стол, много ли жгут угля?.. На большинство вопросов Хунцзянь не мог дать ответа. Отец покачал головой, а мать проворчала:
— Как это можно передоверять все служанке? А она надежная, эта Ли?
— Она воспитывала Жоуцзя. Человек очень честный, к рукам у нее ничего не прилипает.
— Много ты понимаешь, недотепа! — буркнул отец. А мать добавила:
— Негоже, когда в доме нет хозяйки. Я все-таки уговорила бы ее бросить службу. Те гроши, что она получает, она сбережет на домашних расходах.
— Да она зарабатывает вдвое больше меня! — не выдержал Хунцзянь.— У них на фабрике ставки высокие.
Наступило враждебное молчание. Матери не понравилось, что сын выгораживает жену, отцу показалось, что тот уронил свое мужское достоинство. Дома Дунь-вэн сказал жене:
— Хунцзянь точно боится жены. Как же можно позволять, чтобы она зарабатывала больше мужа! Откуда же тут быть порядку в семье?
— А я не верю, что Жоуцзя такая умная. Наш сын за границей учился, неужто он глупее? Небось всю ее работу сам же и делает.
— Что тут скажешь, не удался наш первенец! — вздохнул отец.
Не успела Жоуцзя войти в дом, как часы устроили в ее честь салют: сначала что-то скрипело сипело, затем раздалось пять тяжелых ударов.
— Это еще откуда? — удивилась она.— Они же врут — на моих уже шесть!
Служанка рассказала все, как было, а на вопрос Жоуцзя, не заглядывала ли свекровь на кухню, ответила отрицательно.
— Надо было пригласить ее, показать, что сын ее с голоду не умирает.
— Я поджарила хозяину одну отбивную, а остальные положила в соевый соус, поджарю тебе на ужин.
— Да разве я съем столько? — рассмеялась Жоуцзя.— Надо было дать ему побольше — у мужчин аппетит здоровый, не наедятся — так из себя выходят.
— Да, вот и мой Ли, бывало...
Жоуцзя, не ожидавшая, что старая нянька начнет сравнивать ее мужа со своим, оборвала ее:
— Я это с пеленок знаю! В праздник Лета он у всех рисовых голубцов съел верхние половины, а тебе оставил нижние.
— А нижние были не проваренные, я потом три дня животом маялась,— не преминула добавить служанка.
Вечером Хунцзянь рассказал о происхождении часов и о том, что они отстают на семь минут.
— Вот уж действительно фамильное сокровище! Значит, глядя на них сейчас, я на самом деле вижу вчерашнее или позавчерашнее время! Зачем нам такая драгоценность? И, знаешь, они похожи на твое вытянутое лицо, когда ты чем-нибудь раздражен. А сейчас ты простужен, так что и хрипишь точь-в-точь, как эти часы. Может, ты — их порождение?
В этот вечер между ними царило доброе согласие, словно на свете вообще не существует ссор.
Однажды в субботу, под вечер; первый визит нанесли им невестки. Хунцзянь был еще в редакции. Жоуцзя принялась готовить угощение.
— А детишек почему не привели? — спросила она.
— Асюн просился, плакал, но я побоялась, что опять он набедокурит. Говорю ему, в доме тети Жоуцзя очень чисто, нельзя прудить, где попало, дядя за это нашлепает.
— Ну, как можно! Надо было привести!—лицемерно сказала Жоуцзя.— Ну что ж, пошлю им что-нибудь сладкое.
— Да, Асюн еще несмышленыш,— сказала его мать, почувствовав, что сын предстал в невыгодном свете.— Зато Ачоу всего на несколько лет старше, а такой понятливый! С того раза, как он испортил вам платье и получил взбучку, он стал осторожным!
Восстановив таким образом свое семейное достоинство, невестки стали расхваливать квартиру Жоуцзя, говорить, что ей повезло.
— И когда только мы сможем выделиться и зажить самостоятельно! — посетовала младшая невестка.— Конечно, в совместной жизни тоже есть свои хорошие стороны, вот и сестрица мне помогает...
— У Фанов был только один дом для такого обмена, так что до нас с тобой очередь не дойдет!
— Я и сама хотела бы жить в большой семье,— вставила Жоуцзя.— Было бы и удобнее и дешевле. Жить самостоятельно совсем нелегко! Продукты, уголь, вода, свет — обо всем надо заботиться самой. Да и Хунцзянь не такой деловой человек, как его братья.
— Верно! — поддакнула ей жена Пэнту.— Знаю, что сама я к хозяйству не приспособлена, одна с семьей не управлюсь, так что лучше жить общим домом. Где уж нам с вами равняться! Вы вот и сами в серьезных
делах и в мелочах разбираетесь, и у Хунцзяня заработок хороший, и прислуга у вас надежная...
Жоуцзя почла за благо не противоречить. Гостьи начали внимательный осмотр обстановки, осведомлялись о цене, хвалили Жоуцзя за практичность, хотя время от времени вставляли замечания о том, что где- то видели такой стол или стул по более дешевой цене, но не догадались купить.
— А где вы храните сундуки? — спросила младшая невестка.
— В спальне — у нас их немного.
— В здешних домах комнаты такие крошечные, что в них много и не поместишь,— заметила жена Пэнту.— Помню, была у нас задняя комната. Когда я выходила замуж, мне в приданое дали столько сундуков, тазов, ведер и всякой всячины, что туда все не влезло, пришлось еще и спальню заставить. Так было некрасиво!
— И у меня так же было! — подхватила младшая.— Проклятые японцы все пограбили, как вспомнишь — плакать хочется. Сейчас чего не хватишься — надо покупать заново. Раньше у меня было семь меховых вещей — и мерлушковый халат, и теплая накидка, а сейчас надеть нечего.
Жена Пэнту отставать не пожелала и тут же присочинила себе в приданое, еще немало ценных вещей, но под конец сказала:
— Старшая сестрица поступает правильно. Время сейчас военное, может, и из Шанхая бежать придется — что тогда делать с вещами? С собой не возьмешь, а бросать жалко. У тебя, сестрица, еще кое-что осталось,— обратилась она к младшей,— а я побегу почитай что голая, ха-ха-ха! Ну, нам пора идти.
Только тут Жоуцзя поняла, что невестки приходили разведать про ее приданое, и от злости лишилась аппетита. Вернувшийся вскоре Хунцзянь заметил, что она не смотрит в его сторону, и шутливо спросил:
— Что, поссорилась на работе с тетушкой?
— Брось свои шуточки! — вскипела жена.— Мои родные относятся ко мне по-человечески. Это твои являются только затем, чтобы позлить меня.
Хунцзянь тут же вспомнил о намерении матери поучить Жоуцзя уму-разуму и всполошился:
— А кто приходил?
— Кто же, как не дражайшие невестки!
Хунцзянь разразился потоком крепких выражений, но от сердца у него не отлегло.
— Это ведь твой дом, значит, родственники твои могут приходить и уходить, когда им вздумается,— не унималась Жоуцзя.— А я должна быть благодарна, что меня не гонят на улицу.
— Не надо вспоминать старое, я признаю, что наговорил тогда лишнего,— сказал Хунцзянь и погладил жену.— Ну, рассказывай, чем они тебя обидели? Ты ведь и сама остра на язык, видно, вдвоем они оказались сильнее?
— Да разве с твоими родичами кто сравнится? У них у каждого по три головы и шесть рук, все давно продумано и рассчитано! Засни только — они тебя зарежут, сварят и съедят, проснуться не успеешь.
— Ты уж скажешь,— улыбнулся Фан.— А что правда, то правда: ты порой спишь, как мертвая,— вернешься с работы, никак не добудишься.
— Я в таком духе продолжать не намерена! — отрезала жена.
Хунцзянь извинился и, выяснив подробности происшедшего, воскликнул:
— Будь я дома, не постеснялся бы вывести их на чистую воду. Какое такое приданое они принесли? Одно хвастовство.
— Но ты же в это время учился за границей. Вдруг и вправду что-то было?
— Да знаю я их семьи! Взять хоть тестя Пэнту — бедняк бедняком. Я еще был в университете, когда он старался пристроить дочь, да мой отец воспротивился, сказал, что еще рано.
— Как все-таки мне не повезло! Пришлось породниться с такой жалкой публикой, да еще и колкости сносить. Когда они рассматривали мебель, все время намекали, что мы купили втридорога. Но если они такие ловкие, почему не приходили помочь?
— А ты сказала, что обстановку второй комнаты мы сами купили?
— Конечно, а в чем дело?
— Плохо дело! — хлопнул себя по затылку Хунцзянь.— Это я виноват, забыл тебе рассказать. Когда здесь были родители, я говорил им, что это подарок твоей семьи.
— Как же ты мог забыть? Ведь теперь мне стыдно будет показаться в вашем доме! Они же теперь будут
думать, что действительно подаренные вещи тоже мы купили. У тебя есть голова? Соврал, так мне бы хоть признался. Как мы поженились, ты без конца умничаешь и все время попадаешь впросак.
Хунцзянь понимал, что виноват, но пытался оправдаться:
— Я же соврал из лучших побуждений. А сразу не сказал потому, что не хотел рассердить тебя.
— Само собой, я бы рассердилась. А за добрые намерения спасибо, ведь ты лгал, спасая репутацию моей семьи. Но было бы лучше, если бы ты сказал матери правду — что за купленную мебель из моего будущего жалованья выплачивать придется. Конечно, Суни — люди бедные, не дали дочери приличного приданого. А что нам дали Фаны? Много на свадьбу потратили? Даже плату за эти комнаты и то мои родители внесли! Ах, я про часы забыла (тут она заметила, как вытягивается лицо мужа, и поднесла ему зеркало). Ну, разве не похоже на часы? Видишь, я была права!
Хунцзянь не выдержал и расхохотался. Но все эти мелкие столкновения привели к тому, что Жоуцзя перестала ходить в дом свекра.
— Мы еще не жили вместе, а уж столько раз пикировались,— вздохнула она однажды.— Чтобы жить общей семьей, надо к этому тщательно готовиться. Вот твои невестки вполне подготовлены — у них глаз наметанный, язык острый, мне их не переспорить. Да и не хочется состязаться с ними — пускай себе слывут послушными женами. Я одному удивляюсь — ты же сам воспитывался в таком доме, а во всех этих интригах разобраться не можешь.
— Пока сам не женился, в таких делах ничего понять нельзя. Порой мне кажется, что наш дом —такая же клоака, как университет Саньлюй. Если бы я приехал туда уже женатым, опытным человеком, со мной так быстро не расправились бы.
— Зачем так говорить? Ведь женись ты раньше, я не смогла бы выйти за тебя! Или ты во мне разочаровался?
Но Хунцзянь не был расположен подыгрывать жене. Он лишь твердил как бы про себя, что и семья, и университет — в равной, степени суть «школы злословия».
Игнорировать уроки в этой «школе злословия» было не так-то просто. Вместе с часами Дунь-вэн оставил сыну список семейных дней поминовения предков и вы
разил пожелание, чтобы он с женой являлся в эти дни для участия в церемониях. Жоуцзя сразу же скривила губы; впрочем, у нее была отговорка —она не могла уходить днем с работы. К ее несчастью, несколько таких поминальных дней пришлось на воскресенья. Она хотела сделать вид, что забыла, но Дунь-вэн предусмотрительно велел невесткам звонить накануне хозяевам дома, у которых был телефон, чтоб напомнили квартирантам о предстоящем обряде.
Еще более раздражало то, что когда кто-нибудь из родственников Фанов приходил к ним и говорил, что до сих пор не знаком с женой старшего сына, невестки тотчас звонили ей по телефону и просили прийти — будь то сразу после работы, в субботу, когда молодожены собирались развлечься, или в воскресенье, когда она намеревалась отправиться к своим. Усопшие предки и живые родственники вконец замучили Жоуцзя, и она часто жаловалась мужу:
— И обширный же у вас род! Зачем это нужно поддерживать отношения с такой массой дальних родственников? Отмечали бы уж тогда заодно дни рождения и смерти Хуанди!
Вскоре она стала посылать к телефону служанку, велев ей говорить, что хозяйки нет дома. Предвидя, с каким лицом они его встретят, Хунцзянь стал побаиваться визитов к родным. Он понимал чувства жены, но не хотел обижать родителей и потому все-таки шел. И действительно, его принимали с таким видом, будто он обязан был привести с собою жену под конвоем. Он что-то лепетал в ее оправдание, но это не помогало.
Древнее изречение утверждает, что хороший слуга должен одинаково верно служить всем своим господам. Если считать эти слова справедливыми, то нянька Ли не принадлежала к числу хороших слуг. Получая распоряжение от Хунцзяня, она часто ждала подтверждения от Жоуцзя. Если хозяин посылал ее за шпинатом, она говорила, что надо спросить у хозяйки — она, мол, больше любит сельдерей. Если он в отсутствии жены говорил, что холода наступили окончательно и можно сегодня посушить его летнюю одежду, перед тем как убрать ее, она сразу же возражала: тепло еще может вернуться, хозяйка еще не сушила свою одежду, надо дождаться ее. Фан пытался объяснить служанке, что женщина может носить легкое платье и под пальто, но та стояла на своем:
— Хозяин, заботиться об одежде — дело бабье, зачем ты вмешиваешься? Лучше бы ходил на службу пораньше, вместе с хозяйкой, да пораньше домой возвращался.
Такие разговоры и смешили и сердили его. В хорошем настроении он величал служанку «старая госпожа» или «ее величество», в плохом — готов был уволить ее. Когда молодые выясняли отношения, Ли тоже делала мрачное лицо, не смотрела на Хунцзяня и чуть ли не швыряла ему всякую вещь, которую он просил. Он не раз сетовал вслух:
— Куда это годится! Служанка с женой объединились и хотят меня доконать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Нет никаких...
Тот подскочил и закрыл ухо рукой:
— Перепугал до смерти! Чуть барабанную перепонку не порвал!
Госпоже Лу, которая подарила племяннице обстановку для одной из комнат, показалось, что Хунцзянь ведет себя непочтительно по отношению к новоявленному дяде, и вступила в разговор:
— Я никогда не читаю вестник вашего агентства, предпочитаю газеты на английском языке. Кстати, как он у вас расходится?
— Сейчас, когда Германия разбила Польшу, Англия приуныла. Боюсь, что в дальнейшем вам придется изучать немецкий или русский язык.
— Не собираюсь я изучать немецкий! — рассердилась тетка.— А на русском разговаривают приказчики в магазинах.
Тут и супруг ее, оправившись от испуга, пустился в рассуждения — мол, Англию он никогда не принимал всерьез, зато Америка — вот это сила.
После их ухода Жоуцзя сделала мужу выговор.
— Это мой дом, и я не желаю видеть их здесь,— заявил Фан.
— А сам сидишь на подаренном ими стуле!
Фан оглянулся — все стулья и диван были присланы теткой. Тогда он уселся на кровать.
— Кто просил их дарить? Давай отошлем обратно. Я лучше на полу буду сидеть!
— Ты совсем как малое дитя. И как тебе самому не надоест!
Когда женщина называет мужчину ребенком, это обычно производит на него успокаивающее действие. Фан не был в этом смысле исключением.
Как-то утром Дунь-вэн с супругой тоже пришли посмотреть квартиру сына. Жоуцзя была на службе, а Хунцзянь дома — часто он уходил в редакцию только после обеда. Мать поднялась к нему первой и велела пойти встретить отца, он кое-что принес. Прислугу же посылать не стоит, еще разобьет — все они такие растяпы. Хунцзянь сбежал вниз и через минуту внес "в комнату старомодные стенные часы с боем. Выяснив, что сын не узнает эти часы, отец не без горечи произнес:
— Где уж вам, нынешним, помнить о достоянии предков. Они же куплены еще дедушкой и висели у нас в дальнем зале!
Тут Хунцзянь вспомнил: это была одна из вещей, что братья вывезли прошлой весной из старого дома. Отец продолжал:
— Маленьким ты любил слушать их бой. Дедушка собирался подарить их тебе, когда вырастешь! Эх, ничего-то ты не помнишь... А я носил их чинить в мастерскую, оказалось, механизм совсем хороший. Раньше-то вещи прочнее делали, сейчас таких не найдешь.
— Я гляжу, Жоуцзя носит такие крохотные часы,— вставила госпожа Фан.— В них же механизму негде поместиться!
— Знаешь, мать, присловье: мал воробей, но внутри у него есть все, что нужно. Правда, маленький механизм не так прочен...
— Вот и я то же самое говорю! — обрадовалась мать.
Отец выбрал место для часов, послал служанку за лестницей, потом смотрел, как Хунцзянь вбивает гвоздь, потом с разных сторон посмотрел на часы... Наконец он изрек:
— Ладно, не будем трогать. Вообще-то повыше им было бы лучше. Ход у них хороший, я вчера проверял — за час отстают всего на семь минут. Запомнил? Семь минут.
— Дорого за мебель платили? — поинтересовалась мать.— Надо было брать красного дерева, а эта долго не простоит. Ах, это ее тетка подарила! А родители что-нибудь дали?
— Подарили обстановку для другой комнаты,— соврал Хунцзянь, но, видя, что мать недовольна, добавил: — И еще кухонную утварь.
Лицо матери было по-прежнему хмурым, но Хунцзянь не смог больше ничего придумать. Она указала на железную кровать:
— Это наверняка вы сами купили.
— Неужели ждать, когда кровать подарят? Даже неприлично,— почувствовал раздражение Хунцзянь. Мать вспомнила, что, по обычаю, часть обстановки в спальню должны купить родители жениха, и замолкла.
Затем начались расспросы: во сколько возвращается Жоуцзя, что они едят, сносно ли готовит служанка, велики ли дневные расходы на стол, много ли жгут угля?.. На большинство вопросов Хунцзянь не мог дать ответа. Отец покачал головой, а мать проворчала:
— Как это можно передоверять все служанке? А она надежная, эта Ли?
— Она воспитывала Жоуцзя. Человек очень честный, к рукам у нее ничего не прилипает.
— Много ты понимаешь, недотепа! — буркнул отец. А мать добавила:
— Негоже, когда в доме нет хозяйки. Я все-таки уговорила бы ее бросить службу. Те гроши, что она получает, она сбережет на домашних расходах.
— Да она зарабатывает вдвое больше меня! — не выдержал Хунцзянь.— У них на фабрике ставки высокие.
Наступило враждебное молчание. Матери не понравилось, что сын выгораживает жену, отцу показалось, что тот уронил свое мужское достоинство. Дома Дунь-вэн сказал жене:
— Хунцзянь точно боится жены. Как же можно позволять, чтобы она зарабатывала больше мужа! Откуда же тут быть порядку в семье?
— А я не верю, что Жоуцзя такая умная. Наш сын за границей учился, неужто он глупее? Небось всю ее работу сам же и делает.
— Что тут скажешь, не удался наш первенец! — вздохнул отец.
Не успела Жоуцзя войти в дом, как часы устроили в ее честь салют: сначала что-то скрипело сипело, затем раздалось пять тяжелых ударов.
— Это еще откуда? — удивилась она.— Они же врут — на моих уже шесть!
Служанка рассказала все, как было, а на вопрос Жоуцзя, не заглядывала ли свекровь на кухню, ответила отрицательно.
— Надо было пригласить ее, показать, что сын ее с голоду не умирает.
— Я поджарила хозяину одну отбивную, а остальные положила в соевый соус, поджарю тебе на ужин.
— Да разве я съем столько? — рассмеялась Жоуцзя.— Надо было дать ему побольше — у мужчин аппетит здоровый, не наедятся — так из себя выходят.
— Да, вот и мой Ли, бывало...
Жоуцзя, не ожидавшая, что старая нянька начнет сравнивать ее мужа со своим, оборвала ее:
— Я это с пеленок знаю! В праздник Лета он у всех рисовых голубцов съел верхние половины, а тебе оставил нижние.
— А нижние были не проваренные, я потом три дня животом маялась,— не преминула добавить служанка.
Вечером Хунцзянь рассказал о происхождении часов и о том, что они отстают на семь минут.
— Вот уж действительно фамильное сокровище! Значит, глядя на них сейчас, я на самом деле вижу вчерашнее или позавчерашнее время! Зачем нам такая драгоценность? И, знаешь, они похожи на твое вытянутое лицо, когда ты чем-нибудь раздражен. А сейчас ты простужен, так что и хрипишь точь-в-точь, как эти часы. Может, ты — их порождение?
В этот вечер между ними царило доброе согласие, словно на свете вообще не существует ссор.
Однажды в субботу, под вечер; первый визит нанесли им невестки. Хунцзянь был еще в редакции. Жоуцзя принялась готовить угощение.
— А детишек почему не привели? — спросила она.
— Асюн просился, плакал, но я побоялась, что опять он набедокурит. Говорю ему, в доме тети Жоуцзя очень чисто, нельзя прудить, где попало, дядя за это нашлепает.
— Ну, как можно! Надо было привести!—лицемерно сказала Жоуцзя.— Ну что ж, пошлю им что-нибудь сладкое.
— Да, Асюн еще несмышленыш,— сказала его мать, почувствовав, что сын предстал в невыгодном свете.— Зато Ачоу всего на несколько лет старше, а такой понятливый! С того раза, как он испортил вам платье и получил взбучку, он стал осторожным!
Восстановив таким образом свое семейное достоинство, невестки стали расхваливать квартиру Жоуцзя, говорить, что ей повезло.
— И когда только мы сможем выделиться и зажить самостоятельно! — посетовала младшая невестка.— Конечно, в совместной жизни тоже есть свои хорошие стороны, вот и сестрица мне помогает...
— У Фанов был только один дом для такого обмена, так что до нас с тобой очередь не дойдет!
— Я и сама хотела бы жить в большой семье,— вставила Жоуцзя.— Было бы и удобнее и дешевле. Жить самостоятельно совсем нелегко! Продукты, уголь, вода, свет — обо всем надо заботиться самой. Да и Хунцзянь не такой деловой человек, как его братья.
— Верно! — поддакнула ей жена Пэнту.— Знаю, что сама я к хозяйству не приспособлена, одна с семьей не управлюсь, так что лучше жить общим домом. Где уж нам с вами равняться! Вы вот и сами в серьезных
делах и в мелочах разбираетесь, и у Хунцзяня заработок хороший, и прислуга у вас надежная...
Жоуцзя почла за благо не противоречить. Гостьи начали внимательный осмотр обстановки, осведомлялись о цене, хвалили Жоуцзя за практичность, хотя время от времени вставляли замечания о том, что где- то видели такой стол или стул по более дешевой цене, но не догадались купить.
— А где вы храните сундуки? — спросила младшая невестка.
— В спальне — у нас их немного.
— В здешних домах комнаты такие крошечные, что в них много и не поместишь,— заметила жена Пэнту.— Помню, была у нас задняя комната. Когда я выходила замуж, мне в приданое дали столько сундуков, тазов, ведер и всякой всячины, что туда все не влезло, пришлось еще и спальню заставить. Так было некрасиво!
— И у меня так же было! — подхватила младшая.— Проклятые японцы все пограбили, как вспомнишь — плакать хочется. Сейчас чего не хватишься — надо покупать заново. Раньше у меня было семь меховых вещей — и мерлушковый халат, и теплая накидка, а сейчас надеть нечего.
Жена Пэнту отставать не пожелала и тут же присочинила себе в приданое, еще немало ценных вещей, но под конец сказала:
— Старшая сестрица поступает правильно. Время сейчас военное, может, и из Шанхая бежать придется — что тогда делать с вещами? С собой не возьмешь, а бросать жалко. У тебя, сестрица, еще кое-что осталось,— обратилась она к младшей,— а я побегу почитай что голая, ха-ха-ха! Ну, нам пора идти.
Только тут Жоуцзя поняла, что невестки приходили разведать про ее приданое, и от злости лишилась аппетита. Вернувшийся вскоре Хунцзянь заметил, что она не смотрит в его сторону, и шутливо спросил:
— Что, поссорилась на работе с тетушкой?
— Брось свои шуточки! — вскипела жена.— Мои родные относятся ко мне по-человечески. Это твои являются только затем, чтобы позлить меня.
Хунцзянь тут же вспомнил о намерении матери поучить Жоуцзя уму-разуму и всполошился:
— А кто приходил?
— Кто же, как не дражайшие невестки!
Хунцзянь разразился потоком крепких выражений, но от сердца у него не отлегло.
— Это ведь твой дом, значит, родственники твои могут приходить и уходить, когда им вздумается,— не унималась Жоуцзя.— А я должна быть благодарна, что меня не гонят на улицу.
— Не надо вспоминать старое, я признаю, что наговорил тогда лишнего,— сказал Хунцзянь и погладил жену.— Ну, рассказывай, чем они тебя обидели? Ты ведь и сама остра на язык, видно, вдвоем они оказались сильнее?
— Да разве с твоими родичами кто сравнится? У них у каждого по три головы и шесть рук, все давно продумано и рассчитано! Засни только — они тебя зарежут, сварят и съедят, проснуться не успеешь.
— Ты уж скажешь,— улыбнулся Фан.— А что правда, то правда: ты порой спишь, как мертвая,— вернешься с работы, никак не добудишься.
— Я в таком духе продолжать не намерена! — отрезала жена.
Хунцзянь извинился и, выяснив подробности происшедшего, воскликнул:
— Будь я дома, не постеснялся бы вывести их на чистую воду. Какое такое приданое они принесли? Одно хвастовство.
— Но ты же в это время учился за границей. Вдруг и вправду что-то было?
— Да знаю я их семьи! Взять хоть тестя Пэнту — бедняк бедняком. Я еще был в университете, когда он старался пристроить дочь, да мой отец воспротивился, сказал, что еще рано.
— Как все-таки мне не повезло! Пришлось породниться с такой жалкой публикой, да еще и колкости сносить. Когда они рассматривали мебель, все время намекали, что мы купили втридорога. Но если они такие ловкие, почему не приходили помочь?
— А ты сказала, что обстановку второй комнаты мы сами купили?
— Конечно, а в чем дело?
— Плохо дело! — хлопнул себя по затылку Хунцзянь.— Это я виноват, забыл тебе рассказать. Когда здесь были родители, я говорил им, что это подарок твоей семьи.
— Как же ты мог забыть? Ведь теперь мне стыдно будет показаться в вашем доме! Они же теперь будут
думать, что действительно подаренные вещи тоже мы купили. У тебя есть голова? Соврал, так мне бы хоть признался. Как мы поженились, ты без конца умничаешь и все время попадаешь впросак.
Хунцзянь понимал, что виноват, но пытался оправдаться:
— Я же соврал из лучших побуждений. А сразу не сказал потому, что не хотел рассердить тебя.
— Само собой, я бы рассердилась. А за добрые намерения спасибо, ведь ты лгал, спасая репутацию моей семьи. Но было бы лучше, если бы ты сказал матери правду — что за купленную мебель из моего будущего жалованья выплачивать придется. Конечно, Суни — люди бедные, не дали дочери приличного приданого. А что нам дали Фаны? Много на свадьбу потратили? Даже плату за эти комнаты и то мои родители внесли! Ах, я про часы забыла (тут она заметила, как вытягивается лицо мужа, и поднесла ему зеркало). Ну, разве не похоже на часы? Видишь, я была права!
Хунцзянь не выдержал и расхохотался. Но все эти мелкие столкновения привели к тому, что Жоуцзя перестала ходить в дом свекра.
— Мы еще не жили вместе, а уж столько раз пикировались,— вздохнула она однажды.— Чтобы жить общей семьей, надо к этому тщательно готовиться. Вот твои невестки вполне подготовлены — у них глаз наметанный, язык острый, мне их не переспорить. Да и не хочется состязаться с ними — пускай себе слывут послушными женами. Я одному удивляюсь — ты же сам воспитывался в таком доме, а во всех этих интригах разобраться не можешь.
— Пока сам не женился, в таких делах ничего понять нельзя. Порой мне кажется, что наш дом —такая же клоака, как университет Саньлюй. Если бы я приехал туда уже женатым, опытным человеком, со мной так быстро не расправились бы.
— Зачем так говорить? Ведь женись ты раньше, я не смогла бы выйти за тебя! Или ты во мне разочаровался?
Но Хунцзянь не был расположен подыгрывать жене. Он лишь твердил как бы про себя, что и семья, и университет — в равной, степени суть «школы злословия».
Игнорировать уроки в этой «школе злословия» было не так-то просто. Вместе с часами Дунь-вэн оставил сыну список семейных дней поминовения предков и вы
разил пожелание, чтобы он с женой являлся в эти дни для участия в церемониях. Жоуцзя сразу же скривила губы; впрочем, у нее была отговорка —она не могла уходить днем с работы. К ее несчастью, несколько таких поминальных дней пришлось на воскресенья. Она хотела сделать вид, что забыла, но Дунь-вэн предусмотрительно велел невесткам звонить накануне хозяевам дома, у которых был телефон, чтоб напомнили квартирантам о предстоящем обряде.
Еще более раздражало то, что когда кто-нибудь из родственников Фанов приходил к ним и говорил, что до сих пор не знаком с женой старшего сына, невестки тотчас звонили ей по телефону и просили прийти — будь то сразу после работы, в субботу, когда молодожены собирались развлечься, или в воскресенье, когда она намеревалась отправиться к своим. Усопшие предки и живые родственники вконец замучили Жоуцзя, и она часто жаловалась мужу:
— И обширный же у вас род! Зачем это нужно поддерживать отношения с такой массой дальних родственников? Отмечали бы уж тогда заодно дни рождения и смерти Хуанди!
Вскоре она стала посылать к телефону служанку, велев ей говорить, что хозяйки нет дома. Предвидя, с каким лицом они его встретят, Хунцзянь стал побаиваться визитов к родным. Он понимал чувства жены, но не хотел обижать родителей и потому все-таки шел. И действительно, его принимали с таким видом, будто он обязан был привести с собою жену под конвоем. Он что-то лепетал в ее оправдание, но это не помогало.
Древнее изречение утверждает, что хороший слуга должен одинаково верно служить всем своим господам. Если считать эти слова справедливыми, то нянька Ли не принадлежала к числу хороших слуг. Получая распоряжение от Хунцзяня, она часто ждала подтверждения от Жоуцзя. Если хозяин посылал ее за шпинатом, она говорила, что надо спросить у хозяйки — она, мол, больше любит сельдерей. Если он в отсутствии жены говорил, что холода наступили окончательно и можно сегодня посушить его летнюю одежду, перед тем как убрать ее, она сразу же возражала: тепло еще может вернуться, хозяйка еще не сушила свою одежду, надо дождаться ее. Фан пытался объяснить служанке, что женщина может носить легкое платье и под пальто, но та стояла на своем:
— Хозяин, заботиться об одежде — дело бабье, зачем ты вмешиваешься? Лучше бы ходил на службу пораньше, вместе с хозяйкой, да пораньше домой возвращался.
Такие разговоры и смешили и сердили его. В хорошем настроении он величал служанку «старая госпожа» или «ее величество», в плохом — готов был уволить ее. Когда молодые выясняли отношения, Ли тоже делала мрачное лицо, не смотрела на Хунцзяня и чуть ли не швыряла ему всякую вещь, которую он просил. Он не раз сетовал вслух:
— Куда это годится! Служанка с женой объединились и хотят меня доконать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45