Но ведь он объявил Зельме, что сейчас же покончит с собой. Зельма не поверила и добродушно посмеялась над ним — пусть уж он живет, из-за любви не стоит спешить на тот свет; что же тогда станется со всей его важной политической деятельностью? Но Цеплис ответил, что, если нет любви, все остальное теряет смысл, и выбежал, не прощаясь.
Когда он вышел на набережную, вдоль Невы дул резкий морской ветер. Умирать на таком ветру совсем уж неприятно. Да, но как же быть? Ах, зачем он так необдуманно бросался словами! Ну, а если Зельма пропустила их мимо ушей? Тогда можно и не исполнять своей угрозы... Нет уж, какое там пропустила,
она даже усомнилась в серьезности его решения! И с душевною болью Цеплис взошел на мост, чтобы броситься в темную воду и навеки исчезнуть с лица земли. У него даже слезы навернулись на глаза, так было ему жаль себя, и своей молодой жизни. Однако Цеплис еще не потерял надежду и, плача, стоял, опершись на перила моста. Могла ведь еще произойти какая-нибудь случайность. Могла прибежать перепуган-ная.Зельма и горячо умолять его пощадить свою жизнь и не кончать с собой. Без сомнения, Зельма сейчас мечется по городу и в ужасе разыскивает его. Почему бы предчувствие не могло привести ее на Неву и как раз на тот роковой мост, где Цеплис сводит последние счеты с жизнью? Это весьма вероятно, у женщин ведь очень сильно развита интуиция. Но пока этого не случилось, Цеплис жалел себя еще больше. Обливаясь слезами, он снял пальто и, бережно сложив его, повесил на перила моста. Еще медленнее снял студенческую тужурку с блестящими пуговицами, еще бережнее сложил, ее й повесил рядом с пальто, чтобы из карманов не выпали документы, так как он не хотел быть неопознанным трупом. Потом снял фуражку и бросил ее на панель, чтобы создать впечатление, что самоубийство предпринято в состоянии аффекта и крайне поспешно. Потом, мешкая, начал перелезать через перила, бросая вокруг умоляющие взоры, словно ожидая спасителя. Неужели и вправду мир окажется столь равнодушным и позволит ему утонуть в черной, холодной воде? Да, жизнь поистине жестока, а Зельма лишена какой бы то ни было интуиции! Цеплиса разобрало зло на то, что никто даже не дорожит им. Он хотел уже кинуться с моста в воду, как вдруг чья-то сильная рука крепко ухватила его за плечо и грубый голос сердито произнес:
— Что вы тут дурака валяете! Сейчас же подберите свое барахло и марш в участок.
Цеплис обернул свое заплаканное лицо и увидел городового во главе порядочной толпы людей. В нем пробудилось упрямство. Его, политические преследователи разыгрывают теперь роль спасителей!
— Пустите меня, я хочу умереть! — Цеплис попытался вырваться, но только разодрал рубашку, так как городовой вцепился в него достаточно крепко.
— Вот ненормальный, вздумал еще раздеваться перед смертью, — возмущался кто-то в толпе любопытных. — Давно бы уж утонул, и никто б не помешал.
— Как вам не стыдно? Неужели я должен топиться, даже не обдумав этого? — пустился в спор Цеплис.
— Коллега, не стоит умирать. Ведь жизнь так прекрасна! — прозвучал женский голос, и Цеплис увидел прелестное, розовое личико незнакомой студентки.
— Вам легко говорить, не пережив трагедии, — Цеплис на словах сопротивлялся, но уже начал одеваться и больше не вспоминал о смерти. Он думал лишь о том, как бы поубедительней объяснить этому розовому личику, что такое трагедия.
— Какая там трагедия у молодого, здорового человека! Учился бы да заканчивал высшее образование, чтобы помогать родителям, — бранилась какая-то седовласая старушка.
— Не болтайте и расходитесь, в участке разберут, что у него за душой! — ворчал городовой, поторапливая Цеплиса. Любопытных собралось уже так много, что Цеплис больше не мог разглядеть среди них розовое личико.
Потом Цеплис вспомнил еще, как они вместе с городовым отправились в участок и как там писали протокол обо всем случившемся. До утра его продержали под замком, а на другой день во всех газетах, в хронике происшествий, уже можно было прочесть о том, как полиция спасла плачущего самоубийцу. Цеплиса задело, что его назвали плачущим, но приятно было читать, что все-таки самоубийца, только спасенный полицией. Каково-то теперь будет у .Зельмы на сердце?
И он все же добился того, что Зельма сделалась добрее, а вскоре стала его женой. Потом, когда Цеплис разбогател, Зельма перестала ему нравиться. Она совсем расплылась телом и обленилась духом. К тому же она часто упрекала Цеплиса в том, что он балуется сочинительством, ведь писатель из него все равно
никогда не получится. Это обижало Цеплиса больше всего: как смеет жена сомневаться в способностях своего мужа? Она должна восхищаться им и признавать, что он лучше и талантливее всех мужчин. Если же она так не думает, то это указывает на леность духа, которую можно вылечить лишь разводом. Такое решение постепенно созрело в Цеплисе, и он стал искать способа отделаться от той самой Зельмы, ради которой однажды поставил на карту даже свою драгоценную жизнь.
Однако главную роль в разводе с Зельмой сыграл тот факт, что Цеплис втихомолку присмотрел себе барышню Берту Круминь. Цеплису она очень нравилась. Можно было заметить, что и он ей не безразличен. Из мелочей н отдельных моментов вырастала взаимная симпатия, постепенно превратившаяся в любовь. Развязавшись с нежеланной, уже опостылевшей ему Зельмой, Цеплис поспешно ввел в дом Берту"— он не мог выносить одиночества. Их совместная жизнь, благодаря уступчивости Берты, протекала в полном согласии, хотя Цеплис ни в чем не считался с женой. Берта была благоразумна и никогда не затевала ссор — она все еще любила Цеплиса. Он это чувствовал и беззастенчиво пользовался терпением и деликатностью жены.
Поэтому велико было его изумление, когда Берта на прогулке вдруг начала самостоятельно рассуждать и критиковать замыслы мужа. Это происходило впервые — да еще в такой форме! Покружившись на ка-руСели воспоминаний, Цеплис ни на йрту не приблизился к решению — какой же линии ему теперь держаться с Бертой. Можно остаться в кабинете и ждать, пока она не придет сама. Но беда в том, что его мучила жажда, да. и есть захотелось. С едой еще можно бы потерпеть, но жажда мучила невыносимо. Во рту пересохло, глотка горела, как ошпаренная. Цеплис почувствовал, что его снова охватывает гнев. Исключительно лишь из-за Берты ему приходится так страдать! Если бы она пришла и извинилась за свой проступок, Цеплис немного пожурил бы ее и простил. А что делать теперь?
Наконец он не выдержал и, измученный жаждой, вышел из кабинета. Берта сидела в соседней комнате и что-то читала. Когда вошел муж, Она захлопнула книжку и, как ни в чем не бывало, поспешила навстречу.
— Ну, здравствуй, пропащая душа! — весело воскликнула Берта. — Вот это поспал, — целый день! Хочешь кушать? Обед еще теплый.
— Я пить хочу. — Цеплис намеревался говорить сердито, но получилось ласково.
— Правильно, сначала попей. Эльза, принесите барину сельтерской. — В голосе Берты звучала радость, и Цеплис почувствовал, что его злость совершенно неуместна. Он сам удивлялся — куда девались все чувства, одолевавшие его в кабинете. Близость Берты сразу спугнула их.
— Ты выпьешь сельтерской, покушаешь и тогда расскажешь мне, как прошло собрание. Да, милый? Я так хочу знать. Весь день сгорала от любопытства, но не хотела тебя тревожить. Разве я не паинька? — щебетала Берта, наливая сельтерскую в стакан. Цеплис пил и не понимал, отчего, собственно, ему становится Лучше — от пузырящейся жидкости или же от щебег тания жены. Но даже против воли -ему становилось, лучше, и Цеплис в душе радовался, что он опять возле Берты и может с ней поделиться.
— Ты совсем паинька, и только поэтому я тебе все расскажу, — ответил он уже немножко веселее.
— Ты, наверно, собирался меня как следует выбранить?
— Почему же? Вовсе нет.
— Не надо отпираться. Ведь ты же и утром только из-за меня так налетел на Эльзу! И потом я слышала, что ты давно проснулся, а все не выходишь. Наверно, придумывал, как бы получше пробрать меня?
— Неправда, я все время спал, а утром вовсе не сердился на тебя. — Цеплис отпирался, потому что ему было стыдно перед нею. Стыдно за свою злость и за свое долгое раздумывание. Да, Берта настоящий ангел! Все видит, все чувствует и никогда не выходит из себя. Ну, о вчерашней выходке не стоит говорить.
— Ты, наверно, не можешь забыть мое вчерашнее легкомыслие? Прости, милый, свою озорницу. — Берта шалила и нежно прижималась к Цеплису.
— О таких мелочах не стоит вспоминать. Нам теперь нужно поговорить о более серьезных вещах. Надо обсудить предстоящие дела.
— Ах, значит, все мои поступки это такие мелочи, что их не стоит даже вспоминать и прощать? — закапризничала Берта.
— Ладно, прощаю, только не сердись.
— Что ты прощаешь? Я ничего не сделала. Скорее тебе надо бы просить у меня прощения. Но это потом, когда покушаешь. Теперь идем обедать, мне ведь тоже хочется есть. — Она схватила мужа за руку и с хохотом потащила в столовую.
Обедали они оба с аппетитом, особенно Цеплис. Он был голоден и почти не разговаривал за едой. Берта, наоборот, болтала без умолку и всячески вышучивала мужа, не давая ни на минуту забыть о своем присутствии. Кофе они пили в гостиной, и тут Цеплис принялся подробно рассказывать о ходе вчерашнего собрания. Сначала он изложил самое главное, а потом вернулся к деталям и остановился на своих впечатлениях. Берта слушала с глубоким вниманием, время от времени расспрашивая о подробностях. Можно было заметить, что она руководствуется не только любопытством, но действительно хочет все понять и узнать. С одной стороны, Цеплису это нравилось, но с другой — напоминало допрос с выпытыванием самых мельчайших подробностей. Однако настроение у него было такое хорошее, что он охотно повторял все эти мелочи. Правда, о ночных похождениях после общего обеда Цеплису говорить не хотелось, да, в сущности, он всего и не помнил. Но Берта была так деликатна, что не только не расспрашивала об этом, но даже сама перевела разговор на другую тему. Это еще больше улучшило расположение духа Цеплиса, хотя в ночных похождениях, собственно, не было ничего, такого, о чем нельзя было бы рассказать жене.
— Теперь, когда ты мне все, рассказал... — Берта остановилась на половине фразы, и Цеплису показалось, что жена иронизирует.
— Я вовсе не утверждаю, что рассказал все, — возразил он.
— То, нерассказанное, можешь оставить при себе, я совсем не хочу знать. Пусть и у тебя остается какая-нибудь тайна, не открытая жене. Не то у меня одной будут тайны, а у тебя нет, — Берте попрежнему было весело.
— Ты высмеиваешь меня, чтобы отплатить за вчерашнее?
— Зачем? Оставим вчерашнее, вместе с минувшей ночью. Я хочу поговорить совсем о другом. Ты еще не забыл, как однажды зимой уличил меня в том, что я поздно прихожу домой?
— Как можно, это забыть? И за все время ты не сказала ни слова.
— Теперь я хочу рассказать тебе все. Только наберись терпения еще на одну минутку и не начинай меня заранее бранить.
— Если уж я столько терпел, так теперь смогу выдержать и эту минутку. — В голосе Цеплиса зазвучала легкая ирония.
— Я не собираюсь тебя долго мучить, только прошу, чтобы ты меня не прерывал.
— Это я тебе обещаю твердо. — Цеплис хотел говорить спокойно, но в его словах прозвучали нотки скрытой тревоги.
— Видишь ли, мой милый, хороший друг, ты все время готовился к великим делам, которые принесут тебе не только несметное богатство, но и славу и... — Берте не хватило дыхания, И она не сразу нашлась, что сказать еще. Использовав это мгновение, Цеплис тотчас же вставил:
— Не только я, но и ты все время принимала живое участие.
— Я же просила, и ты обещал мне, что не будешь перебивать, — недовольно воскликнула Берта. — Но не будем спорить. Мне во всех твоих замыслах уделялось лишь второстепенное место. И с этим я не хотела примириться. Я хочу быть тебе не только женой и другом, но и помощницей в работе и жизни, такой помощницей, на которую ты во всем мог бы поло-
житься. Вижу, вижу, как тебе трудно держать обещание! Ты хочешь меня уверить, что я такой и была. Что я и так хороша и что ты вовсе не желаешь, чтобы я была иною.' Ведь правда? Но не забудь, что ты-то изменишься и вырастешь. Почему же ты хочешь, чтобы я осталась на месте и только глядела бы, как ты уходишь вперед? Кем же тогда я для тебя буду? — Берта на мгновение умолкла.
— Ты для меня всегда была хорошим помощником, и я ничего не скрывал от тебя, — Цеплис не мог утерпеть и снова вставил словечко.
— Ты совсем не владеешь собой, — усмехнулась Берта. — Удивляюсь, как тебе это удавалось вчера? Может быть, ты считаешь, что перед женой незачем сдерживаться? Это еще печальнее. Я не хочу превратиться для тебя в то неизбежное зло, которое терпят лишь из-за общественных предрассудков. Я хочу стать помощником, без которого нельзя обойтись. Надеюсь, ты поймешь меня. Я всю зиму ходила на курсы, изучала бухгалтерию, коммерцию и английский язык, для того чтобы стать тебе настоящей помощницей и чтобы тебе не пришлось доверять тайны большого предприятия посторонним людям.
— Я не знаю, можно ли мне говорить? — спросил Цеплис, когда Берта замолкла на минуту.
— Нет, это еще не все. Твоему предприятию придется бороться на мировом рынке, и ты один не справишься со всеми делами. Поэтому я хочу быть твоей правой рукой, выполняющей ту работу, которую ты ле успеешь сделать своими двумя руками. Я надеюсь, ты разрешишь мне это. Вот какая у меня была тайна, которую я не хотела тебе открывать. — Берта раскраснелась и разволновалась.
— Милая, а я-то вообразил...
— Мы же всегда мерим на свой аршин, — Берта слегка улыбнулась.
— Не знаю, радоваться мне или сердиться на твою затею. — Цеплис уклонялся от прямого ответа.
— Ну, конечно, сердиться! Как смеет жена без ведома мужа учиться и как это она хочет быть в жизни больше, чем женой? Это же преступление против всех законов нравственности! Вы же хотите, чтобы мы были только куклами, с которыми играют, пока не надоест. А когда надоест, нас можно обменять на других кукол. Мы должны только радоваться и восхищаться своими мужьями, даже тогда, когда их поступки становятся грязными и бесчестными. Если же мы осмеливаемся возражать и критиковать, то вы заявляете просто: ты сегодня настолько несдержанна и неосторожна в выражениях, что лучше пошла бы домой и отдохнула бы! — Берта была оскорблена, не встретив той сердечности, на которую рассчитывала. Он, видите ли, еще не знает — радоваться или сердиться!
— Зачем же сразу так резко? — оправдывался Цеплис. — Я все еще не могу прийти в себя от изумления, а потому и не выражаю свою радость.
— Действительно, чему тебе радоваться? Тебе же не нравится, чтобы я сама работала и была бы самостоятельной. Ты хочешь держать меня в вечной зависимости, чтобы чувствовать свою власть.
— Берта, ты совершенно понапрасну расстраиваешься. Я еще не сказал ни слова и даже не начинал оценивать твой план. Но если ты хочешь, чтобы я был откровенным, так слушай. Не дальше как вчера я раскаивался в том, что слишком уж хорошо ознакомил тебя со своими планами и замыслами. Ты меня уже начала упрекать в надувательстве и мошенничестве. А теперь ты собираешься стать моим помощником во всех тех делах, которые я не могу доверить посторонним людям. До вчерашнего дня я был бы этому безгранично рад. Но теперь? Я боюсь, как бы однажды опять не пришлось горько раскаиваться в том, что я слишком близко подпустил тебя к тайнам предприятия. В подобных делах гораздо лучше довериться надежному постороннему человеку, нежели собственной жене. Постороннего человека я всегда буду удерживать на известном расстоянии, ты же имела бы доступ к самому существу дела. От тебя я не смогу иметь никаких тайн, иначе ты обидишься. А если ты, уже зная все, опять вот так, чисто по-женски, накинешься на меня и начнешь обзывать обманщиком и мошенником? Что
тогда? Молчать и подчиняться твоим капризам? — Цеплис умолк.
— И правда, таким откровенным ты не бывал со мной еще никогда. За это я благодарна тебе. За все годы совместной жизни мне не удавалось узнать тебя так близко, как сейчас. — Берта побледнела и вся дрожала от возбуждения. Так долго подготовлявшийся для мужа сюрприз теперь казался ей глупой шуткой. Он лопнул, как мыльный пузырь, столкнувшись с несокрушимой логикой Цеплиса.
— Я думаю, что мой долг, а также и мое право — иногда быть -с тобой откровенным, — усмехнулся Цеплис.
— Разве я спорю? Но тогда я тоже буду откровенной и тоже скажу тебе кое-что. На курсах я училась вместе с одним молодым человеком, и мы очень подружились. Я не раз бывала у него дома. Мы, женщины, ничего не делаем без любви. Не будь там этого молодого человека, мне вскоре наскучили бы сухая бухгалтерия и английский язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Когда он вышел на набережную, вдоль Невы дул резкий морской ветер. Умирать на таком ветру совсем уж неприятно. Да, но как же быть? Ах, зачем он так необдуманно бросался словами! Ну, а если Зельма пропустила их мимо ушей? Тогда можно и не исполнять своей угрозы... Нет уж, какое там пропустила,
она даже усомнилась в серьезности его решения! И с душевною болью Цеплис взошел на мост, чтобы броситься в темную воду и навеки исчезнуть с лица земли. У него даже слезы навернулись на глаза, так было ему жаль себя, и своей молодой жизни. Однако Цеплис еще не потерял надежду и, плача, стоял, опершись на перила моста. Могла ведь еще произойти какая-нибудь случайность. Могла прибежать перепуган-ная.Зельма и горячо умолять его пощадить свою жизнь и не кончать с собой. Без сомнения, Зельма сейчас мечется по городу и в ужасе разыскивает его. Почему бы предчувствие не могло привести ее на Неву и как раз на тот роковой мост, где Цеплис сводит последние счеты с жизнью? Это весьма вероятно, у женщин ведь очень сильно развита интуиция. Но пока этого не случилось, Цеплис жалел себя еще больше. Обливаясь слезами, он снял пальто и, бережно сложив его, повесил на перила моста. Еще медленнее снял студенческую тужурку с блестящими пуговицами, еще бережнее сложил, ее й повесил рядом с пальто, чтобы из карманов не выпали документы, так как он не хотел быть неопознанным трупом. Потом снял фуражку и бросил ее на панель, чтобы создать впечатление, что самоубийство предпринято в состоянии аффекта и крайне поспешно. Потом, мешкая, начал перелезать через перила, бросая вокруг умоляющие взоры, словно ожидая спасителя. Неужели и вправду мир окажется столь равнодушным и позволит ему утонуть в черной, холодной воде? Да, жизнь поистине жестока, а Зельма лишена какой бы то ни было интуиции! Цеплиса разобрало зло на то, что никто даже не дорожит им. Он хотел уже кинуться с моста в воду, как вдруг чья-то сильная рука крепко ухватила его за плечо и грубый голос сердито произнес:
— Что вы тут дурака валяете! Сейчас же подберите свое барахло и марш в участок.
Цеплис обернул свое заплаканное лицо и увидел городового во главе порядочной толпы людей. В нем пробудилось упрямство. Его, политические преследователи разыгрывают теперь роль спасителей!
— Пустите меня, я хочу умереть! — Цеплис попытался вырваться, но только разодрал рубашку, так как городовой вцепился в него достаточно крепко.
— Вот ненормальный, вздумал еще раздеваться перед смертью, — возмущался кто-то в толпе любопытных. — Давно бы уж утонул, и никто б не помешал.
— Как вам не стыдно? Неужели я должен топиться, даже не обдумав этого? — пустился в спор Цеплис.
— Коллега, не стоит умирать. Ведь жизнь так прекрасна! — прозвучал женский голос, и Цеплис увидел прелестное, розовое личико незнакомой студентки.
— Вам легко говорить, не пережив трагедии, — Цеплис на словах сопротивлялся, но уже начал одеваться и больше не вспоминал о смерти. Он думал лишь о том, как бы поубедительней объяснить этому розовому личику, что такое трагедия.
— Какая там трагедия у молодого, здорового человека! Учился бы да заканчивал высшее образование, чтобы помогать родителям, — бранилась какая-то седовласая старушка.
— Не болтайте и расходитесь, в участке разберут, что у него за душой! — ворчал городовой, поторапливая Цеплиса. Любопытных собралось уже так много, что Цеплис больше не мог разглядеть среди них розовое личико.
Потом Цеплис вспомнил еще, как они вместе с городовым отправились в участок и как там писали протокол обо всем случившемся. До утра его продержали под замком, а на другой день во всех газетах, в хронике происшествий, уже можно было прочесть о том, как полиция спасла плачущего самоубийцу. Цеплиса задело, что его назвали плачущим, но приятно было читать, что все-таки самоубийца, только спасенный полицией. Каково-то теперь будет у .Зельмы на сердце?
И он все же добился того, что Зельма сделалась добрее, а вскоре стала его женой. Потом, когда Цеплис разбогател, Зельма перестала ему нравиться. Она совсем расплылась телом и обленилась духом. К тому же она часто упрекала Цеплиса в том, что он балуется сочинительством, ведь писатель из него все равно
никогда не получится. Это обижало Цеплиса больше всего: как смеет жена сомневаться в способностях своего мужа? Она должна восхищаться им и признавать, что он лучше и талантливее всех мужчин. Если же она так не думает, то это указывает на леность духа, которую можно вылечить лишь разводом. Такое решение постепенно созрело в Цеплисе, и он стал искать способа отделаться от той самой Зельмы, ради которой однажды поставил на карту даже свою драгоценную жизнь.
Однако главную роль в разводе с Зельмой сыграл тот факт, что Цеплис втихомолку присмотрел себе барышню Берту Круминь. Цеплису она очень нравилась. Можно было заметить, что и он ей не безразличен. Из мелочей н отдельных моментов вырастала взаимная симпатия, постепенно превратившаяся в любовь. Развязавшись с нежеланной, уже опостылевшей ему Зельмой, Цеплис поспешно ввел в дом Берту"— он не мог выносить одиночества. Их совместная жизнь, благодаря уступчивости Берты, протекала в полном согласии, хотя Цеплис ни в чем не считался с женой. Берта была благоразумна и никогда не затевала ссор — она все еще любила Цеплиса. Он это чувствовал и беззастенчиво пользовался терпением и деликатностью жены.
Поэтому велико было его изумление, когда Берта на прогулке вдруг начала самостоятельно рассуждать и критиковать замыслы мужа. Это происходило впервые — да еще в такой форме! Покружившись на ка-руСели воспоминаний, Цеплис ни на йрту не приблизился к решению — какой же линии ему теперь держаться с Бертой. Можно остаться в кабинете и ждать, пока она не придет сама. Но беда в том, что его мучила жажда, да. и есть захотелось. С едой еще можно бы потерпеть, но жажда мучила невыносимо. Во рту пересохло, глотка горела, как ошпаренная. Цеплис почувствовал, что его снова охватывает гнев. Исключительно лишь из-за Берты ему приходится так страдать! Если бы она пришла и извинилась за свой проступок, Цеплис немного пожурил бы ее и простил. А что делать теперь?
Наконец он не выдержал и, измученный жаждой, вышел из кабинета. Берта сидела в соседней комнате и что-то читала. Когда вошел муж, Она захлопнула книжку и, как ни в чем не бывало, поспешила навстречу.
— Ну, здравствуй, пропащая душа! — весело воскликнула Берта. — Вот это поспал, — целый день! Хочешь кушать? Обед еще теплый.
— Я пить хочу. — Цеплис намеревался говорить сердито, но получилось ласково.
— Правильно, сначала попей. Эльза, принесите барину сельтерской. — В голосе Берты звучала радость, и Цеплис почувствовал, что его злость совершенно неуместна. Он сам удивлялся — куда девались все чувства, одолевавшие его в кабинете. Близость Берты сразу спугнула их.
— Ты выпьешь сельтерской, покушаешь и тогда расскажешь мне, как прошло собрание. Да, милый? Я так хочу знать. Весь день сгорала от любопытства, но не хотела тебя тревожить. Разве я не паинька? — щебетала Берта, наливая сельтерскую в стакан. Цеплис пил и не понимал, отчего, собственно, ему становится Лучше — от пузырящейся жидкости или же от щебег тания жены. Но даже против воли -ему становилось, лучше, и Цеплис в душе радовался, что он опять возле Берты и может с ней поделиться.
— Ты совсем паинька, и только поэтому я тебе все расскажу, — ответил он уже немножко веселее.
— Ты, наверно, собирался меня как следует выбранить?
— Почему же? Вовсе нет.
— Не надо отпираться. Ведь ты же и утром только из-за меня так налетел на Эльзу! И потом я слышала, что ты давно проснулся, а все не выходишь. Наверно, придумывал, как бы получше пробрать меня?
— Неправда, я все время спал, а утром вовсе не сердился на тебя. — Цеплис отпирался, потому что ему было стыдно перед нею. Стыдно за свою злость и за свое долгое раздумывание. Да, Берта настоящий ангел! Все видит, все чувствует и никогда не выходит из себя. Ну, о вчерашней выходке не стоит говорить.
— Ты, наверно, не можешь забыть мое вчерашнее легкомыслие? Прости, милый, свою озорницу. — Берта шалила и нежно прижималась к Цеплису.
— О таких мелочах не стоит вспоминать. Нам теперь нужно поговорить о более серьезных вещах. Надо обсудить предстоящие дела.
— Ах, значит, все мои поступки это такие мелочи, что их не стоит даже вспоминать и прощать? — закапризничала Берта.
— Ладно, прощаю, только не сердись.
— Что ты прощаешь? Я ничего не сделала. Скорее тебе надо бы просить у меня прощения. Но это потом, когда покушаешь. Теперь идем обедать, мне ведь тоже хочется есть. — Она схватила мужа за руку и с хохотом потащила в столовую.
Обедали они оба с аппетитом, особенно Цеплис. Он был голоден и почти не разговаривал за едой. Берта, наоборот, болтала без умолку и всячески вышучивала мужа, не давая ни на минуту забыть о своем присутствии. Кофе они пили в гостиной, и тут Цеплис принялся подробно рассказывать о ходе вчерашнего собрания. Сначала он изложил самое главное, а потом вернулся к деталям и остановился на своих впечатлениях. Берта слушала с глубоким вниманием, время от времени расспрашивая о подробностях. Можно было заметить, что она руководствуется не только любопытством, но действительно хочет все понять и узнать. С одной стороны, Цеплису это нравилось, но с другой — напоминало допрос с выпытыванием самых мельчайших подробностей. Однако настроение у него было такое хорошее, что он охотно повторял все эти мелочи. Правда, о ночных похождениях после общего обеда Цеплису говорить не хотелось, да, в сущности, он всего и не помнил. Но Берта была так деликатна, что не только не расспрашивала об этом, но даже сама перевела разговор на другую тему. Это еще больше улучшило расположение духа Цеплиса, хотя в ночных похождениях, собственно, не было ничего, такого, о чем нельзя было бы рассказать жене.
— Теперь, когда ты мне все, рассказал... — Берта остановилась на половине фразы, и Цеплису показалось, что жена иронизирует.
— Я вовсе не утверждаю, что рассказал все, — возразил он.
— То, нерассказанное, можешь оставить при себе, я совсем не хочу знать. Пусть и у тебя остается какая-нибудь тайна, не открытая жене. Не то у меня одной будут тайны, а у тебя нет, — Берте попрежнему было весело.
— Ты высмеиваешь меня, чтобы отплатить за вчерашнее?
— Зачем? Оставим вчерашнее, вместе с минувшей ночью. Я хочу поговорить совсем о другом. Ты еще не забыл, как однажды зимой уличил меня в том, что я поздно прихожу домой?
— Как можно, это забыть? И за все время ты не сказала ни слова.
— Теперь я хочу рассказать тебе все. Только наберись терпения еще на одну минутку и не начинай меня заранее бранить.
— Если уж я столько терпел, так теперь смогу выдержать и эту минутку. — В голосе Цеплиса зазвучала легкая ирония.
— Я не собираюсь тебя долго мучить, только прошу, чтобы ты меня не прерывал.
— Это я тебе обещаю твердо. — Цеплис хотел говорить спокойно, но в его словах прозвучали нотки скрытой тревоги.
— Видишь ли, мой милый, хороший друг, ты все время готовился к великим делам, которые принесут тебе не только несметное богатство, но и славу и... — Берте не хватило дыхания, И она не сразу нашлась, что сказать еще. Использовав это мгновение, Цеплис тотчас же вставил:
— Не только я, но и ты все время принимала живое участие.
— Я же просила, и ты обещал мне, что не будешь перебивать, — недовольно воскликнула Берта. — Но не будем спорить. Мне во всех твоих замыслах уделялось лишь второстепенное место. И с этим я не хотела примириться. Я хочу быть тебе не только женой и другом, но и помощницей в работе и жизни, такой помощницей, на которую ты во всем мог бы поло-
житься. Вижу, вижу, как тебе трудно держать обещание! Ты хочешь меня уверить, что я такой и была. Что я и так хороша и что ты вовсе не желаешь, чтобы я была иною.' Ведь правда? Но не забудь, что ты-то изменишься и вырастешь. Почему же ты хочешь, чтобы я осталась на месте и только глядела бы, как ты уходишь вперед? Кем же тогда я для тебя буду? — Берта на мгновение умолкла.
— Ты для меня всегда была хорошим помощником, и я ничего не скрывал от тебя, — Цеплис не мог утерпеть и снова вставил словечко.
— Ты совсем не владеешь собой, — усмехнулась Берта. — Удивляюсь, как тебе это удавалось вчера? Может быть, ты считаешь, что перед женой незачем сдерживаться? Это еще печальнее. Я не хочу превратиться для тебя в то неизбежное зло, которое терпят лишь из-за общественных предрассудков. Я хочу стать помощником, без которого нельзя обойтись. Надеюсь, ты поймешь меня. Я всю зиму ходила на курсы, изучала бухгалтерию, коммерцию и английский язык, для того чтобы стать тебе настоящей помощницей и чтобы тебе не пришлось доверять тайны большого предприятия посторонним людям.
— Я не знаю, можно ли мне говорить? — спросил Цеплис, когда Берта замолкла на минуту.
— Нет, это еще не все. Твоему предприятию придется бороться на мировом рынке, и ты один не справишься со всеми делами. Поэтому я хочу быть твоей правой рукой, выполняющей ту работу, которую ты ле успеешь сделать своими двумя руками. Я надеюсь, ты разрешишь мне это. Вот какая у меня была тайна, которую я не хотела тебе открывать. — Берта раскраснелась и разволновалась.
— Милая, а я-то вообразил...
— Мы же всегда мерим на свой аршин, — Берта слегка улыбнулась.
— Не знаю, радоваться мне или сердиться на твою затею. — Цеплис уклонялся от прямого ответа.
— Ну, конечно, сердиться! Как смеет жена без ведома мужа учиться и как это она хочет быть в жизни больше, чем женой? Это же преступление против всех законов нравственности! Вы же хотите, чтобы мы были только куклами, с которыми играют, пока не надоест. А когда надоест, нас можно обменять на других кукол. Мы должны только радоваться и восхищаться своими мужьями, даже тогда, когда их поступки становятся грязными и бесчестными. Если же мы осмеливаемся возражать и критиковать, то вы заявляете просто: ты сегодня настолько несдержанна и неосторожна в выражениях, что лучше пошла бы домой и отдохнула бы! — Берта была оскорблена, не встретив той сердечности, на которую рассчитывала. Он, видите ли, еще не знает — радоваться или сердиться!
— Зачем же сразу так резко? — оправдывался Цеплис. — Я все еще не могу прийти в себя от изумления, а потому и не выражаю свою радость.
— Действительно, чему тебе радоваться? Тебе же не нравится, чтобы я сама работала и была бы самостоятельной. Ты хочешь держать меня в вечной зависимости, чтобы чувствовать свою власть.
— Берта, ты совершенно понапрасну расстраиваешься. Я еще не сказал ни слова и даже не начинал оценивать твой план. Но если ты хочешь, чтобы я был откровенным, так слушай. Не дальше как вчера я раскаивался в том, что слишком уж хорошо ознакомил тебя со своими планами и замыслами. Ты меня уже начала упрекать в надувательстве и мошенничестве. А теперь ты собираешься стать моим помощником во всех тех делах, которые я не могу доверить посторонним людям. До вчерашнего дня я был бы этому безгранично рад. Но теперь? Я боюсь, как бы однажды опять не пришлось горько раскаиваться в том, что я слишком близко подпустил тебя к тайнам предприятия. В подобных делах гораздо лучше довериться надежному постороннему человеку, нежели собственной жене. Постороннего человека я всегда буду удерживать на известном расстоянии, ты же имела бы доступ к самому существу дела. От тебя я не смогу иметь никаких тайн, иначе ты обидишься. А если ты, уже зная все, опять вот так, чисто по-женски, накинешься на меня и начнешь обзывать обманщиком и мошенником? Что
тогда? Молчать и подчиняться твоим капризам? — Цеплис умолк.
— И правда, таким откровенным ты не бывал со мной еще никогда. За это я благодарна тебе. За все годы совместной жизни мне не удавалось узнать тебя так близко, как сейчас. — Берта побледнела и вся дрожала от возбуждения. Так долго подготовлявшийся для мужа сюрприз теперь казался ей глупой шуткой. Он лопнул, как мыльный пузырь, столкнувшись с несокрушимой логикой Цеплиса.
— Я думаю, что мой долг, а также и мое право — иногда быть -с тобой откровенным, — усмехнулся Цеплис.
— Разве я спорю? Но тогда я тоже буду откровенной и тоже скажу тебе кое-что. На курсах я училась вместе с одним молодым человеком, и мы очень подружились. Я не раз бывала у него дома. Мы, женщины, ничего не делаем без любви. Не будь там этого молодого человека, мне вскоре наскучили бы сухая бухгалтерия и английский язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45