Люди похожи на листы кассовой книги: одни годятся только для дебета, другие — для кредита, а третьи, точно промокашка, осушают и первых, и вторых. Бриедис не только считал деньги, ему приходилось и работать; поэтому он скорее был промокашкой, разбухающей как, от дебета, так и от кредита. Часто Бриедис вынужден был трястись — как бы Цеплис не поймал и не выгнал его, как бы рабочие не раскрыли его мошенничества и попросту бы его не избили. Однако, действуя осторожненько, он надеялся продержаться до осени; притом он еще постоянно хвастал своей честностью — документы у него всегда были в порядке...
У Цеплиса действительно было столько дел, что не хватало времени контролировать Бриедиса, хотя он ему никогда не верил и считал нечистым на руку. Он не сразу решился поручить Бриедису выдачу заработной платы рабочим и согласился на это лишь в видах экономии, когда Бриедис вышел из тюрьмы и выяснилось, что с ним никто не мог ничего сделать. Цеплис сам почти уверовал в то, что Бриедис честный человек, — ведь настоящих жуликов в тюрьму не сажают: они уже знают свое дело настолько хорошо, что им незачем идти в тюрьму учиться! Держать рядом с
Бриедисом другого человека и платить ему было бы излишней расточительностью. А поездки самого Цеплиса на завод нельзя было принимать всерьез. Они напоминали скорее увеселительные прогулки без необходимой деловой серьезности., так как, вместо Цауне, директора теперь повсюду сопровождала Аустра. Бриедис тотчас смекнул, что если уж коммерсант в деловые поездки начинает брать с собой женщину, значит, он больше ничего не контролирует и вообще становится легкомысленным и поверхностным. Ты ему рассказываешь о ходе дел на предприятии, а он не слышит, хоть и притворяется, будто слушает очень внимательно. В действительности же он думает только о привезенной с собою даме, вспоминая, как ветер раздувал ее платье или трепал ей локоны. Тут ты можешь докладывать ему, о чем хочешь, особенно если умеешь пересыпать свой доклад множеством цифр.. Так Бриедис и поступал, и результаты всегда получались самые для него наилучшие.
Цеплис водил Аустру по заводу и вокруг штабелей кирпичей, рассказывая и прикидываясь очень сведущим. Он уже не проверял работу завода, а только показывал Аустре, как из глины формуют кирпичи. Когда ей надоедало шлепать по глине, они всякий раз уходили погулять туда, где пр.ирода была приветливее и где их не видали ничьи любопытные глаза. Конечно, любезничать с дамой в укромном уголке гораздо приятнее, чем копаться в замусоленных счетах и проверять каракули Бриедиса в книгах. Всем этим в свое время займется Цауне. За то ему жалованье и платят.
Однако и такие бесполезные увеселительные поездки становились все более редкими. Спутнице директора, видимо, уже не хотелось проделывать столь длинную дорогу, засевая просторы полей своей пудрой. Кроме того, резкие ветра портили кожу лица, лишая ее соблазнительной нежности. После каждой такой поездки Аустре приходилось по нескольку дней умащать лицо всевозможными кремами, чтобы вернуть ему пикантную мягкость. Куда приятнее посидеть в кабинете какого-нибудь рижского ресторана, откинуться после хорошего ужина на мягкий диван и запивать любовные
утехи вкусным вином, привезенным из теплых стран. По лесам и полям можно носиться с молодым, ловким любовником, а не с таким богатым тюленем. Богатый и любовь-то не прочувствует как следует, если она бесплатная. Иначе она кажется ему серенькой и ничего нестоящей, точно ольховый кустарник на краю, поляны по сравнению с хорошо возделанным садом роз. Вот если он вынужден приправлять любовь дорогими кушаньями или еще более дорогими винами, тогда он действительно наслаждается и получает радостное удовлетворение. По этой же причине богатым людям быстро надоедают их собственные жёны, если они обходятся им дешево и не требуют все новых и больших расходов. Напротив, жены, умеющие транжирить деньги, хотя и слышат множество насмешек и упреков, тем не менее удерживают сердца мужей до глубоком старости. Богатому человеку правится не только брать от женщины, но и давать ей. Этим он, вероятно совершенно бессознательно, отгораживается от мужчин, занимающих деньги даже на папиросы и не отказывающихся закурить из дамской сумочки. Поэтому так несчастны мужчины, обладающие ощущениями и замашками богачей, но лишенные богатства. Они все равно что петухи: крылья есть, летать хочется, а угнаться за ястребом не могут. Остается только взлететь на забор и. запеть так, чтобы на соседнем дворе показалось, будто эта песня доносится прямо из поднебесья. И наконец, всех более жалок и смешон богач, лишенный замашек богача. Он — все равно что свинья: лезет умываться в грязь и налипшими нечистотами пачкает всех, кто к нему прикоснется.
Аустра отговаривала Цеплиса от поездок на завод, и он теперь показывался там очень редко. Куда легче переговорить с Бриедисом по телефону: можно быть гораздо более грозным, а то у этого мошенника такой смиренный взгляд, что его и выругать-то трудно. Кроме того, нельзя на целый день упускать из поля зрения Аустру. За последнее время она стала ужасно легкомысленной, и за ней надо присматривать. Ветер у нее в голове — чуть не углядишь, и все пропало. Только бы не начала встречаться с молодыми людьми и про-
водить с ними время! Этим бездельникам нельзя доверять, сразу сведут Аустру с пути истинного. Женщины легкомысленны и часто не отдают себе отчета в своих поступках. За ними надо смотреть в оба!
Вообще Цеплису теперь надо было смотреть.за Ау-строй, за заводом и еще за Бертой. Да, за Бертой тоже — она ведь стала матерью. Цеплису временами казалось, что он и сам начинает любить маленького крикуна, именуемого его сыном. Хоть и не часто ему случалось бывать дома, но со своим Юриком он познакомился близко: по ночам тот плакал, ничуть не считаясь с тем, что отец хочет спать. Юрик действовал так своевольно, что Цеплису пришлось перебраться из спальни в кабинет. Иначе, не выспавшись как следует, он днем не работник. Спокойных ночей и без того очень мало — вечно приходится водить Аустру по разным притонам. Если разрешить Юрику испортить еще и эти немногие свободные ночи, получается вечное недосыпание. К тому же, ночуя в кабинете, можно держаться подальше от жены, еще не вполне оправившейся отводов.
Производством кирпича Цеплис почти перестал интересоваться, уделяя главное внимание Аустре. По это не помогало, и Аустра часто встречалась со своими приятелями. Она даже не скрывала, что скучает в присутствии Цеплиса, порой позволяя себе по отношению к нему явные резкости. Однажды, когда они сидели в отдельном кабинете ресторана и Цеплис попытался ее поцеловать, Аустра не сдержалась и сказала:
— Ты становишься слишком назойливым. Что я твоя рабыня, что ли?
— Где это ты набралась таких выражений? Наверно влюбилась в какого-нибудь молодого голодранца?
— А хотя бы и так! Мне ведь пора подумать о замужестве. Ты только клянешься в любви, а жениться не собираешься.
— Брак вообще вещь устарелая. Я тебе не советую вступать в брак. Приятнее быть свободным.
— Мне ты не советуешь, а сам уже два раза женился. Хитер! Если ты раз отделался от этой «устарелой вещи», зачем же поспешил жениться вторично?
— Уж такое мое несчастье.
— От этого второго несчастья ты можешь отделаться так же, как от первого.
— Думаешь, развестись так легко? А что скажут люди? Притом жена мне нисколько не мешает.
— А мне она очень мешает! — Это мне не понятно.
— Если бы у тебя не было жены, все считали бы меня хвоей невестой. А теперь я только любовница.
— Настоящая любовь не считается с тем, что говорит люди.
— Лицемер! Ты же сам не разводишься только из боязни — что скажут люди!
— Это совсем другое дело. У меня общественное положение, и его надо оберегать. Разве можно, чтобы все начали перешептываться: Цеплис развелся, уже со второй женой! Меня станут считать легкомысленным, и может пострадать даже кредит фирмы. Я не могу играть этим.
— А моей девичьей честью ты играть можешь? Спасибо! Моя незапятнанная честь во сто раз дороже кредитов твоей фирмы. Я не позволю использорать себя, а потом осмеять и бросить!
— А что ты сделаешь?
— Не беспокойся, уж я знаю, что делать! Пойду к твоей жене и расскажу ей, что ты за человек и как лицемерно ее обманываешь.
— Мы ведь обманываем ее вдвоем. Разве я единственный виновный?
— Ты совратитель, и виновен только ты.
— Ну, мне кажется, скорее ты меня совратила, чем я тебя! Ты с самого начала была в этих делах большим мастером, чем я. Тебя уже нечего было совращать. И зачем нам впутывать в наши ссоры посторонних? Оставим лучше Берту в покое.
— А, боишься, что я расскажу твоей Берте! Я это дело так не оставлю. Ты от меня так легко не отделаешься.
— Хорошо! Тогда я проверю кассу и посажу тебя в тюрьму за растрату. Думаешь, я не знаю, что у тебя недостача? Цауне давно говорил, а этот мальчишка никогда зря не болтает. Ты, голубушка, целиком в моей власти, и я могу делать с тобой все, что хочу.
— У вас с Цауне одна жена на двоих, потому вы друг другу так доверяете.
— Что ты этим хочешь сказать?
— То, что сказала. Неужели ты думаешь, что ребенок от тебя?
Слова Аустры точно громом поразили Цеплиса. Он долго не мог прийти в себя. Как, Юрик не от него? Не может быть! Аустра разбередила болезненную рану, которая казалась давно уже зажившей. Неужели Берта действительно лгала, и у нее все-таки была связь с Цауне? Как это теперь выяснить? Он так и не успел заметить волнения, охватившего Аустру, едва он упомянул о недостаче в кассе. Аустра была находчива и мгновенно перешла в контрнаступление. Развлекаясь с офицерами, она часто слыхала, что в тяжелой обстановке можно спастись лишь быстрым, неожиданным контрнаступлением. Эту военную хитрость она время от времени применяла с неизменным успехом. Кроме того, Аустра знала, что женатого" мужчину ничем нельзя так ошарашить, как сообщением о неверности его жены. Даже в самых ошеломляющих коммерческих или служебных известиях он еще способен разобраться и усомниться. Но если мужчине сказать, что жена ему неверна, что любимые дети вовсе не его и что все над ним смеются, то на некоторое время он окажется полностью парализован. Его мозг теряет способность анализировать и сомневаться, он забывает даже собственные слова, сказанные минуту назад. Ему хочется углубиться лишь в этот единственный вопрос, вскрыть покрытое мраком неизвестности. В таком положении находился сейчас Цеплис, и Аустра следила за ним с глубоким удовлетворением: «Так, так! Хотел меня запугать недостачей в кассе, а сам увяз, как таракан в золе. Не рой другому яму, сам в нее попадешь! ..»
— От кого же тогда Юрик, если не от меня? — после долгой внутренней борьбы простонал Цеплис.
— Я не знаю. Рассказывают всякое. Может, это только сплетни, лишенные основания. Ты ведь сам лучше знаешь.
— Что я могу знать и что вообще можно знать о женщинах! Неужели действительно так говорят?
— Откуда бы я взяла, если бы не говорили? Ведь ты же мне ничего не рассказывал! — Аустра обиженно надула губы и, пожала плечами. Ей было уже ясно, что она одержала полную победу.
— Что же я мог тебе рассказать? Я и сам ничего не знал... — Цеплис оправдывался, чувствуя себя виноватым перед Аустрой.
— Так получается, когда вы чересчур доверяете своим женам! Они ведь у вас хорошие, потому что очень ловко умеют обманывать вас. А нам вы не верите, нас вы вечно преследуете подозрениями, хотя мы этого нисколько не заслуживаем и преданы вам, как собаки.
— Кто это такие «вы»?
— Мы,, — не жены, а любовницы. Мы нужны вам только для удовлетворения страсти. А вся забота, внимание и уважение достается женам, которые издеваются над вами, встречаясь со своими любовниками, или поклонниками, — как они их там называют.
— Ты-то уж не можешь пожаловаться на отсутствие внимания с моей стороны.
— Ну как же, ты же такой хороший и так осчастливил меня! Если бы я родила от тебя сына, ты бы прятался и бегал от меня, только чтобы никто не подумал, что он твой. Но это был бы действительно твой сын. А вот у твоей жены родился мальчик, и ты всем хвастаешь, что у тебя есть наследник. Но он вовсе не твой. Честно говоря, каждая жена стрижет своего мужа, как барана. Они это делают без зазрения совести.
— Ну, уж ты любишь преувеличивать. ..
— Конечно, я преувеличиваю. А вот если кто-нибудь нагло солжет тебе, что у меня есть другие любовники, тут ты поверишь сразу.
— Поверю только фактам, потому что люблю тебя. Нас с тобой соединяет только любовь, а жена должна охранять еще и семейную честь. Ты не поймешь, но это важное дело.
— Не лезь ко мне со своей любовью и охраняй на здоровье свою важную семейную честь. Я сообщаю тебе факт, а ты мне не веришь! — продолжала подзуживать Аустра.
— Так скажи, кто отец моего сына?
— Конечно, отцом твоего сына можешь быть только ты. Кто отец сына твоей жены — вот это совсем другой вопрос.
— Я спрашиваю серьезно и прошу тебя отвечать мне тоже серьезно! — Цеплиса наконец вывели из терпения насмешки Аустры, и его голос сделался резким.
— Упоминают многих, но чаще всех... — Аустра умолкла.
— Ну, кого упоминают чаще всех? — Цеплис словно железными когтями вцепился в плечо Аустры и начал трясти ее.
— Об этом спроси у своей жены! — закричала Аустра. — Сию же минуту отпусти меня! Ты пьян? Я не привыкла к такому мужицкому обхождению. Можешь хватать так свою Берту! —
Аустра вырвалась из рук Цеплиса. Он попытался снова схватить ее, но в ответ получил звонкую пощечину и отпрянул, совсем сконфуженный.
— Прости, я больше не буду. Я забылся. Но что Же мне делать? Если ты не откроешь мне всю правду, от Берты я ничего не узнаю. Она мне не скажет! — Цеплис умолял ее и в эту минуту выглядел необычайно жалким. Аустра взглянула на него с глубоким презрением, но ей пришлось пересилить свое отвращение, чтобы разрешить Цеплису приласкаться к ней. Видел бы он в этот миг лицо Аустры, так не нашел бы там и следа любви, только ненависть и омерзение. И все-таки он униженно ласкался к женщине, которая презирала и только что удар-ила его. Цеплис верил в ее любовь, ему было так хорошо возле нее. Куда идти? Дома, у Берты, он не найдет покоя.. Настоящих друзей у Цеплиса тоже не было. Оставалась одна Аустра: ее он все-таки любил. Лицо уже не горело после пощечины — ведь Аустра ударила его любя. Это в ее
характере — доказывать свою любовь в резкой и даже грубоватой форме. Это попятно — недостаток воспитания, зато любить она умеет лучше и пламеннее всех женщин на свете! И Цеплис снова прижался к Аустре, усевшейся на диване рядом. Теперь и Аустра его погладила, но ее ласки были такие отвергающие и холодные, что иного на месте Цеплиса кинуло бы в дрожь. А ему именно эта холодность и грубость доставляли особое удовольствие, возбуждая его чувственность, которую не могли разбудить нежность и душевная теплота Берты. Он чересчур ожирел, и чувства его притупились. Взволновать и возбудить его могла только пряная грубость.
Лаская Цеплиса, Аустра думала: «Эх, если бы я не нуждалась в твоих деньгах, уж ты бы не терся сейчас около меня! Вылетел бы отсюда как миленький! Придется терпеть. Только бы поскорее отделаться, чтобы встретиться с тем, желанным. . . Радостно посмотреть в его глаза, от его прикосновения огонь пробегает по жидам...» Этим желанным для Аустры был в настоящее время лейтенант Эдмунд Саусайс. Недавно они познакомились в одном ночном ресторане. Какая у него фигура, какая упругая походка! Хорошо бы забыться в его пылких объятиях... Недавно Эдмунд женился на какой-то богатой кикиморе. Она ему наверняка уже надоела. «Я бы ему показала, как можно и нужно любить!» Аустра закрыла глаза, чтобы вызвать в памяти образ офицера, и ее сразу, кинуло в жар.
А когда она открыла глаза, перед ней предстала омерзительная действительность — вместо желанного Саусайса презренный Цеплис ласкал ее. . . Ах ты, богатый развратник с рыбьей кровью! Жгучая ненависть раздирала ей сердце. Аустре хотелось кричать и буйствовать, но она сказала:
— Что мы тут тремся, как чесоточные! Выпьем шампанское. Я хочу забыться, безумствовать! Позвоним Аулису, пусть подаст машину. В этой грязной дыре можно потерять рассудок!
— Как можно потерять то, чего у тебя нет? — сердито проворчал Цеплис. Он задумал наедине поразвлечься с Аустрой, а ей взбрело на ум пить шампан-
ское и безумствовать по дансингам. Сам Цеплис не танцевал, и ему в таких случаях приходилось с бессильной злостью смотреть, как Аустра, переходя из рук в руки, вихляется со всякими лоботрясами и каждый бесстыдно прижимается к ней. Они смотрели Аустре в глаза, как изголодавшиеся ястребы, и для Цеплиса такие вечера были сущим мучением.
— Ты думаешь, если у тебя набит карман, значит, и в голове что-нибудь есть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
У Цеплиса действительно было столько дел, что не хватало времени контролировать Бриедиса, хотя он ему никогда не верил и считал нечистым на руку. Он не сразу решился поручить Бриедису выдачу заработной платы рабочим и согласился на это лишь в видах экономии, когда Бриедис вышел из тюрьмы и выяснилось, что с ним никто не мог ничего сделать. Цеплис сам почти уверовал в то, что Бриедис честный человек, — ведь настоящих жуликов в тюрьму не сажают: они уже знают свое дело настолько хорошо, что им незачем идти в тюрьму учиться! Держать рядом с
Бриедисом другого человека и платить ему было бы излишней расточительностью. А поездки самого Цеплиса на завод нельзя было принимать всерьез. Они напоминали скорее увеселительные прогулки без необходимой деловой серьезности., так как, вместо Цауне, директора теперь повсюду сопровождала Аустра. Бриедис тотчас смекнул, что если уж коммерсант в деловые поездки начинает брать с собой женщину, значит, он больше ничего не контролирует и вообще становится легкомысленным и поверхностным. Ты ему рассказываешь о ходе дел на предприятии, а он не слышит, хоть и притворяется, будто слушает очень внимательно. В действительности же он думает только о привезенной с собою даме, вспоминая, как ветер раздувал ее платье или трепал ей локоны. Тут ты можешь докладывать ему, о чем хочешь, особенно если умеешь пересыпать свой доклад множеством цифр.. Так Бриедис и поступал, и результаты всегда получались самые для него наилучшие.
Цеплис водил Аустру по заводу и вокруг штабелей кирпичей, рассказывая и прикидываясь очень сведущим. Он уже не проверял работу завода, а только показывал Аустре, как из глины формуют кирпичи. Когда ей надоедало шлепать по глине, они всякий раз уходили погулять туда, где пр.ирода была приветливее и где их не видали ничьи любопытные глаза. Конечно, любезничать с дамой в укромном уголке гораздо приятнее, чем копаться в замусоленных счетах и проверять каракули Бриедиса в книгах. Всем этим в свое время займется Цауне. За то ему жалованье и платят.
Однако и такие бесполезные увеселительные поездки становились все более редкими. Спутнице директора, видимо, уже не хотелось проделывать столь длинную дорогу, засевая просторы полей своей пудрой. Кроме того, резкие ветра портили кожу лица, лишая ее соблазнительной нежности. После каждой такой поездки Аустре приходилось по нескольку дней умащать лицо всевозможными кремами, чтобы вернуть ему пикантную мягкость. Куда приятнее посидеть в кабинете какого-нибудь рижского ресторана, откинуться после хорошего ужина на мягкий диван и запивать любовные
утехи вкусным вином, привезенным из теплых стран. По лесам и полям можно носиться с молодым, ловким любовником, а не с таким богатым тюленем. Богатый и любовь-то не прочувствует как следует, если она бесплатная. Иначе она кажется ему серенькой и ничего нестоящей, точно ольховый кустарник на краю, поляны по сравнению с хорошо возделанным садом роз. Вот если он вынужден приправлять любовь дорогими кушаньями или еще более дорогими винами, тогда он действительно наслаждается и получает радостное удовлетворение. По этой же причине богатым людям быстро надоедают их собственные жёны, если они обходятся им дешево и не требуют все новых и больших расходов. Напротив, жены, умеющие транжирить деньги, хотя и слышат множество насмешек и упреков, тем не менее удерживают сердца мужей до глубоком старости. Богатому человеку правится не только брать от женщины, но и давать ей. Этим он, вероятно совершенно бессознательно, отгораживается от мужчин, занимающих деньги даже на папиросы и не отказывающихся закурить из дамской сумочки. Поэтому так несчастны мужчины, обладающие ощущениями и замашками богачей, но лишенные богатства. Они все равно что петухи: крылья есть, летать хочется, а угнаться за ястребом не могут. Остается только взлететь на забор и. запеть так, чтобы на соседнем дворе показалось, будто эта песня доносится прямо из поднебесья. И наконец, всех более жалок и смешон богач, лишенный замашек богача. Он — все равно что свинья: лезет умываться в грязь и налипшими нечистотами пачкает всех, кто к нему прикоснется.
Аустра отговаривала Цеплиса от поездок на завод, и он теперь показывался там очень редко. Куда легче переговорить с Бриедисом по телефону: можно быть гораздо более грозным, а то у этого мошенника такой смиренный взгляд, что его и выругать-то трудно. Кроме того, нельзя на целый день упускать из поля зрения Аустру. За последнее время она стала ужасно легкомысленной, и за ней надо присматривать. Ветер у нее в голове — чуть не углядишь, и все пропало. Только бы не начала встречаться с молодыми людьми и про-
водить с ними время! Этим бездельникам нельзя доверять, сразу сведут Аустру с пути истинного. Женщины легкомысленны и часто не отдают себе отчета в своих поступках. За ними надо смотреть в оба!
Вообще Цеплису теперь надо было смотреть.за Ау-строй, за заводом и еще за Бертой. Да, за Бертой тоже — она ведь стала матерью. Цеплису временами казалось, что он и сам начинает любить маленького крикуна, именуемого его сыном. Хоть и не часто ему случалось бывать дома, но со своим Юриком он познакомился близко: по ночам тот плакал, ничуть не считаясь с тем, что отец хочет спать. Юрик действовал так своевольно, что Цеплису пришлось перебраться из спальни в кабинет. Иначе, не выспавшись как следует, он днем не работник. Спокойных ночей и без того очень мало — вечно приходится водить Аустру по разным притонам. Если разрешить Юрику испортить еще и эти немногие свободные ночи, получается вечное недосыпание. К тому же, ночуя в кабинете, можно держаться подальше от жены, еще не вполне оправившейся отводов.
Производством кирпича Цеплис почти перестал интересоваться, уделяя главное внимание Аустре. По это не помогало, и Аустра часто встречалась со своими приятелями. Она даже не скрывала, что скучает в присутствии Цеплиса, порой позволяя себе по отношению к нему явные резкости. Однажды, когда они сидели в отдельном кабинете ресторана и Цеплис попытался ее поцеловать, Аустра не сдержалась и сказала:
— Ты становишься слишком назойливым. Что я твоя рабыня, что ли?
— Где это ты набралась таких выражений? Наверно влюбилась в какого-нибудь молодого голодранца?
— А хотя бы и так! Мне ведь пора подумать о замужестве. Ты только клянешься в любви, а жениться не собираешься.
— Брак вообще вещь устарелая. Я тебе не советую вступать в брак. Приятнее быть свободным.
— Мне ты не советуешь, а сам уже два раза женился. Хитер! Если ты раз отделался от этой «устарелой вещи», зачем же поспешил жениться вторично?
— Уж такое мое несчастье.
— От этого второго несчастья ты можешь отделаться так же, как от первого.
— Думаешь, развестись так легко? А что скажут люди? Притом жена мне нисколько не мешает.
— А мне она очень мешает! — Это мне не понятно.
— Если бы у тебя не было жены, все считали бы меня хвоей невестой. А теперь я только любовница.
— Настоящая любовь не считается с тем, что говорит люди.
— Лицемер! Ты же сам не разводишься только из боязни — что скажут люди!
— Это совсем другое дело. У меня общественное положение, и его надо оберегать. Разве можно, чтобы все начали перешептываться: Цеплис развелся, уже со второй женой! Меня станут считать легкомысленным, и может пострадать даже кредит фирмы. Я не могу играть этим.
— А моей девичьей честью ты играть можешь? Спасибо! Моя незапятнанная честь во сто раз дороже кредитов твоей фирмы. Я не позволю использорать себя, а потом осмеять и бросить!
— А что ты сделаешь?
— Не беспокойся, уж я знаю, что делать! Пойду к твоей жене и расскажу ей, что ты за человек и как лицемерно ее обманываешь.
— Мы ведь обманываем ее вдвоем. Разве я единственный виновный?
— Ты совратитель, и виновен только ты.
— Ну, мне кажется, скорее ты меня совратила, чем я тебя! Ты с самого начала была в этих делах большим мастером, чем я. Тебя уже нечего было совращать. И зачем нам впутывать в наши ссоры посторонних? Оставим лучше Берту в покое.
— А, боишься, что я расскажу твоей Берте! Я это дело так не оставлю. Ты от меня так легко не отделаешься.
— Хорошо! Тогда я проверю кассу и посажу тебя в тюрьму за растрату. Думаешь, я не знаю, что у тебя недостача? Цауне давно говорил, а этот мальчишка никогда зря не болтает. Ты, голубушка, целиком в моей власти, и я могу делать с тобой все, что хочу.
— У вас с Цауне одна жена на двоих, потому вы друг другу так доверяете.
— Что ты этим хочешь сказать?
— То, что сказала. Неужели ты думаешь, что ребенок от тебя?
Слова Аустры точно громом поразили Цеплиса. Он долго не мог прийти в себя. Как, Юрик не от него? Не может быть! Аустра разбередила болезненную рану, которая казалась давно уже зажившей. Неужели Берта действительно лгала, и у нее все-таки была связь с Цауне? Как это теперь выяснить? Он так и не успел заметить волнения, охватившего Аустру, едва он упомянул о недостаче в кассе. Аустра была находчива и мгновенно перешла в контрнаступление. Развлекаясь с офицерами, она часто слыхала, что в тяжелой обстановке можно спастись лишь быстрым, неожиданным контрнаступлением. Эту военную хитрость она время от времени применяла с неизменным успехом. Кроме того, Аустра знала, что женатого" мужчину ничем нельзя так ошарашить, как сообщением о неверности его жены. Даже в самых ошеломляющих коммерческих или служебных известиях он еще способен разобраться и усомниться. Но если мужчине сказать, что жена ему неверна, что любимые дети вовсе не его и что все над ним смеются, то на некоторое время он окажется полностью парализован. Его мозг теряет способность анализировать и сомневаться, он забывает даже собственные слова, сказанные минуту назад. Ему хочется углубиться лишь в этот единственный вопрос, вскрыть покрытое мраком неизвестности. В таком положении находился сейчас Цеплис, и Аустра следила за ним с глубоким удовлетворением: «Так, так! Хотел меня запугать недостачей в кассе, а сам увяз, как таракан в золе. Не рой другому яму, сам в нее попадешь! ..»
— От кого же тогда Юрик, если не от меня? — после долгой внутренней борьбы простонал Цеплис.
— Я не знаю. Рассказывают всякое. Может, это только сплетни, лишенные основания. Ты ведь сам лучше знаешь.
— Что я могу знать и что вообще можно знать о женщинах! Неужели действительно так говорят?
— Откуда бы я взяла, если бы не говорили? Ведь ты же мне ничего не рассказывал! — Аустра обиженно надула губы и, пожала плечами. Ей было уже ясно, что она одержала полную победу.
— Что же я мог тебе рассказать? Я и сам ничего не знал... — Цеплис оправдывался, чувствуя себя виноватым перед Аустрой.
— Так получается, когда вы чересчур доверяете своим женам! Они ведь у вас хорошие, потому что очень ловко умеют обманывать вас. А нам вы не верите, нас вы вечно преследуете подозрениями, хотя мы этого нисколько не заслуживаем и преданы вам, как собаки.
— Кто это такие «вы»?
— Мы,, — не жены, а любовницы. Мы нужны вам только для удовлетворения страсти. А вся забота, внимание и уважение достается женам, которые издеваются над вами, встречаясь со своими любовниками, или поклонниками, — как они их там называют.
— Ты-то уж не можешь пожаловаться на отсутствие внимания с моей стороны.
— Ну как же, ты же такой хороший и так осчастливил меня! Если бы я родила от тебя сына, ты бы прятался и бегал от меня, только чтобы никто не подумал, что он твой. Но это был бы действительно твой сын. А вот у твоей жены родился мальчик, и ты всем хвастаешь, что у тебя есть наследник. Но он вовсе не твой. Честно говоря, каждая жена стрижет своего мужа, как барана. Они это делают без зазрения совести.
— Ну, уж ты любишь преувеличивать. ..
— Конечно, я преувеличиваю. А вот если кто-нибудь нагло солжет тебе, что у меня есть другие любовники, тут ты поверишь сразу.
— Поверю только фактам, потому что люблю тебя. Нас с тобой соединяет только любовь, а жена должна охранять еще и семейную честь. Ты не поймешь, но это важное дело.
— Не лезь ко мне со своей любовью и охраняй на здоровье свою важную семейную честь. Я сообщаю тебе факт, а ты мне не веришь! — продолжала подзуживать Аустра.
— Так скажи, кто отец моего сына?
— Конечно, отцом твоего сына можешь быть только ты. Кто отец сына твоей жены — вот это совсем другой вопрос.
— Я спрашиваю серьезно и прошу тебя отвечать мне тоже серьезно! — Цеплиса наконец вывели из терпения насмешки Аустры, и его голос сделался резким.
— Упоминают многих, но чаще всех... — Аустра умолкла.
— Ну, кого упоминают чаще всех? — Цеплис словно железными когтями вцепился в плечо Аустры и начал трясти ее.
— Об этом спроси у своей жены! — закричала Аустра. — Сию же минуту отпусти меня! Ты пьян? Я не привыкла к такому мужицкому обхождению. Можешь хватать так свою Берту! —
Аустра вырвалась из рук Цеплиса. Он попытался снова схватить ее, но в ответ получил звонкую пощечину и отпрянул, совсем сконфуженный.
— Прости, я больше не буду. Я забылся. Но что Же мне делать? Если ты не откроешь мне всю правду, от Берты я ничего не узнаю. Она мне не скажет! — Цеплис умолял ее и в эту минуту выглядел необычайно жалким. Аустра взглянула на него с глубоким презрением, но ей пришлось пересилить свое отвращение, чтобы разрешить Цеплису приласкаться к ней. Видел бы он в этот миг лицо Аустры, так не нашел бы там и следа любви, только ненависть и омерзение. И все-таки он униженно ласкался к женщине, которая презирала и только что удар-ила его. Цеплис верил в ее любовь, ему было так хорошо возле нее. Куда идти? Дома, у Берты, он не найдет покоя.. Настоящих друзей у Цеплиса тоже не было. Оставалась одна Аустра: ее он все-таки любил. Лицо уже не горело после пощечины — ведь Аустра ударила его любя. Это в ее
характере — доказывать свою любовь в резкой и даже грубоватой форме. Это попятно — недостаток воспитания, зато любить она умеет лучше и пламеннее всех женщин на свете! И Цеплис снова прижался к Аустре, усевшейся на диване рядом. Теперь и Аустра его погладила, но ее ласки были такие отвергающие и холодные, что иного на месте Цеплиса кинуло бы в дрожь. А ему именно эта холодность и грубость доставляли особое удовольствие, возбуждая его чувственность, которую не могли разбудить нежность и душевная теплота Берты. Он чересчур ожирел, и чувства его притупились. Взволновать и возбудить его могла только пряная грубость.
Лаская Цеплиса, Аустра думала: «Эх, если бы я не нуждалась в твоих деньгах, уж ты бы не терся сейчас около меня! Вылетел бы отсюда как миленький! Придется терпеть. Только бы поскорее отделаться, чтобы встретиться с тем, желанным. . . Радостно посмотреть в его глаза, от его прикосновения огонь пробегает по жидам...» Этим желанным для Аустры был в настоящее время лейтенант Эдмунд Саусайс. Недавно они познакомились в одном ночном ресторане. Какая у него фигура, какая упругая походка! Хорошо бы забыться в его пылких объятиях... Недавно Эдмунд женился на какой-то богатой кикиморе. Она ему наверняка уже надоела. «Я бы ему показала, как можно и нужно любить!» Аустра закрыла глаза, чтобы вызвать в памяти образ офицера, и ее сразу, кинуло в жар.
А когда она открыла глаза, перед ней предстала омерзительная действительность — вместо желанного Саусайса презренный Цеплис ласкал ее. . . Ах ты, богатый развратник с рыбьей кровью! Жгучая ненависть раздирала ей сердце. Аустре хотелось кричать и буйствовать, но она сказала:
— Что мы тут тремся, как чесоточные! Выпьем шампанское. Я хочу забыться, безумствовать! Позвоним Аулису, пусть подаст машину. В этой грязной дыре можно потерять рассудок!
— Как можно потерять то, чего у тебя нет? — сердито проворчал Цеплис. Он задумал наедине поразвлечься с Аустрой, а ей взбрело на ум пить шампан-
ское и безумствовать по дансингам. Сам Цеплис не танцевал, и ему в таких случаях приходилось с бессильной злостью смотреть, как Аустра, переходя из рук в руки, вихляется со всякими лоботрясами и каждый бесстыдно прижимается к ней. Они смотрели Аустре в глаза, как изголодавшиеся ястребы, и для Цеплиса такие вечера были сущим мучением.
— Ты думаешь, если у тебя набит карман, значит, и в голове что-нибудь есть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45