Быть может, оттого, что вода в нем всегда прозрачна, и женщины, словно светлой радостью, наполняли ею глиняные кувшины и потом с весёлым говором, шутками, смехом по крутым уступам уносили их в свои тесные ласточкины гнезда.
Хибарка Бласкеза днем казалась вымершей, и женщины, отправляясь по воду, частенько говорили:
— Вы только гляньте на дом у Белого колодца! Там и людей никогда не увидишь. Сеньор Монте из своих работников умеет последние соки выжать. Ни минуты роздыха не даст. От зари дотемна спин не разгибают. Не приведи господи!
Как-то женщины дольше обычного задержались у колодца, рассуждая об участи бедного Бласкеза. Вспомнили и его сына Адольфо, о котором давным-давно не было никаких известий. Во время гражданской войны Адольфо стал коммунистом, командовал отрядом республиканцев. ^
— Бедный мальчик! — вздохнула одна из женщин.— Наверное, тебя заживо сгноили в какой-нибудь французской тюрьме или в лагере! А теперь сеньор Монте угрожает твоему отцу и заставляет работать на себя с утра до ночи...
— Ну, положим, не всем в доме сеньора Монте живется худо,— усмехнулась другая женщина.— Помните невесту Адольфо Лауренсию? Подумать только — у Монте в прислужницах ходит! Да меня хоть режь, я бы к этому живодеру в услуженье не пошла! Да еще, говорят, сынок Монте, Луизо — ее любовник.
От реки донесся мелодичный девичий голос:
Вода, чистая, прохладная, Ты развей печаль, И пусть песня моя звонкая С ней умчится вдаль...
— Вон и сама она идет, видать, сеньору Монте захотелось промочить ненасытную глотку свежей водой. Пойдемте, женщины! Глаза б ее не видели... Ну погоди, Фернандо со своими молодцами доберется и до вашего осиного гнезда!
С двумя кувшинами — один на голове, второй на бедре — к колодцу подошла Лауренсия. Поставила кувшины у гранитной чаши, зачерпнула пригоршнями прокладной воды, стекавшей по зеленоватому, обомшелому медному стоку, отпила глоток. Мокрой рукой провела
391
по смуглому лбу, потом задумчиво оглядела образ стеганой простор, будто надеялась кого-то увидеть в нем. В горах эхом прокатился далекий выстрел. Девушка словно очнулась, взяла крутой кувшин, подставила его под тонкую струю. Наполнив кувшины, двинулась обратно к дому Монте.
Пыльной тропой верхом на осле навстречу ехал крестьянин. Лауренсия сразу узнала его — Эдуардо Бласкез, батрак "Монте. Осел, помахивая хвостом, прядал ушами и плелся с таким видом, будто нес на себе всю тяжесть мира. Бласкез болтал обутыми в веревочные сандалии ногами, свисавшими чуть не до земли, и тростниковой хворостиной погонял осла.
Лауренсия поравнялась с Бласкезом как раз напротив его серой хибарки. Девушка сошла с тропы, но осел, почуяв прохладную воду, остановился.
— Как поживаешь, Лауренсия? — усталым голосом спросил старик. Его бурое от загара, морщинистое лицо расцвело вымученной улыбкой.— Заглянула бы к нам, мать навестила! Все от малярии никак не оправится.
— Я бы навестила вас, Эдуардо,— немного смешавшись, ответила девушка,— да боюсь, как бы сеньор Монте меня не хватился. Надоели его вечные попреки.
Девушка с кувшином на голове стояла перед ним, стройная, словно газель. Веки стыдливо опущены, длинные ресницы, смуглый румянец...
— Зайди, дочка, зайди! Никто по тебе не хватится. Хозяева взяли собак, ускакали в горы на охоту. Обратно вместе пойдем! Кувшины уложим в корзину, осел их дотащит.
Не дожидаясь ответа, Бласкез стегнул осла, который, раздувая ноздри, все еще принюхивался к воде.
— Ну, шевелись! До дома два шага осталось! Пока Эдуардо привязывал и поил осла, Лауренсия
поставила в тень кувшины, чтобы не нагрелись на солнце. У серой стены жужжали осы, садились на отвалившиеся пластины шифера, забивались в щели, стараясь отыскать местечко попрохладнее.
Бласкез отворил дверь. Навстречу пахнуло холодком. В нос ударил горьковатый запах. После слепящего света глаза не сразу привыкли к полутьме.
Напротив двери чернел проем очага. На железном крюке висел котел. Угол был заставлен пузатыми кувшинами, лопатами, граблями. На стене висела полка с глиняной посудой, серым от пепла караваем хлеба и деревянными ложками. Часть жилища была отгорожена — зимою там держали осла. На низкой лавке в груде тряпья лежала Изабелла, жена Бласкеза, высохшая, желтая, как степная трава.
— Эдуардо, врача бы позвать,— тихо молвила Лауренсия.
Эдуардо повесил на колышек мятую соломенную шляпу и тяжко вздохнул.
— Врача, говоришь? Где ж его найти? От наших мест до врача целый день ехать. Даже если "бы Монте отпустил меня дня на два, скажи, на чем бы я врача привез? На чем и на что? У меня за душой и ломаного гроша нет.
— Нельзя так, Эдуардо,— настаивала девушка,— врача надо найти. Я дам тебе несколько песет.
Больная шевельнулась, открыла воспаленные глаза. Узнав Лауренсию, повернулась на бок, заговорила слабым голосом:
— Проведать пришла меня, дочка? А вот Адольфо все нет и нет. Так и умру, не повидав его напоследок. Ой беда!
Лауренсия подсела к ней, поправила свисавшее с лавки рваное одеяло.
— Придет он, мать, не убивайся! После того, как фалангисты одолели, почти полмиллиона наших ушло за Пиренеи во Францию. И Адольфо там. Он сильный, все вынесет. Вот увидишь, наш Адольфо вернется. Я в этом ни капельки не сомневаюсь.
Слова Лауренсии как будто успокоили больную. Но разговор ее утомил, она закрыла глаза. Эдуардо сидел на каменной скамье у очага, жевал хлеб с олива ми. Видя, что Лауренсия собралась уходить, он сказал:
— Погоди немного, сейчас вместе пойдем. Я ведь тоже тороплюсь. Вот только съем еще оливок, вторая половина дня самая долгая и трудная.
Лауренсия не ответила. Должно быть, не расслышала слов старика, ее мысли были далеко. Девушка стояла посреди комнаты и смотрела в открытую дверь на синие горы. Они, казалось, слегка дрожали в зыбком мареве. Лауренсия пришла в себя, когда старик поднялся и, стряхнув с колен хлебные крошки, сказал:
— Пойдем, дочка! Я тоже думаю, он вернется... Бласкез рассовал кувшины с водой по корзинам. Потом вместе уселись верхом на осла, и Бласкез крикнул:
— Пошел!
Осел, спотыкаясь, затрусил со двора. На краю сада Бласкез первым спрыгнул в бурую пыль, помог слезть Лауренсии, передал ей кувшины.
— Ну вот, дочка. А я поеду на бахчу. Будь здорова!
— До свидания, отец! Только бы хозяева не вернулись!
— Не бойся! С охоты так быстро не возвращаются. Эдуарде снова оседлал осла, и тот лениво потопал к
речной заводи, где находилась бахча.
Лауренсия тенистой аллеей заспешила к дому. Подножия серебристых тополей опоясывали голубовато-серые муравленые плитки. На проволочной сетке, образуя сплошной зеленый свод, вились виноградные лозы. Солнечные зайчики скакали по песчаной дорожке.
Лауренсия открыла кованную железом калитку и невольно ахнула. Во дворе стояли оседланные кони. Охотничья свора радостно кинулась ей навстречу. Значит, сеньоры вернулись! Проскочила двор и юркнула на кухню в непритворенную дверь. Из соседней комнаты доносились негромкие шаги с позвякиванием шпор. Обычно так расхаживал по комнате Луизо, когда бывал не в духе. Эти звенящие шаги всегда пугали девушку.
Не успела Лауренсия поставить на место кувшины, как дверь распахнулась и на пороге появился Луизо, длинный, худой, в желтой фалангистской портупее. На ремне висели кобура, бинокль, планшетка с компасом. Узкий лоб, раздвоенный треугольником черных волос, был перечерчен множеством морщин, отчего казался еще меньше. Черные усики поверх припухлых губ. Острый, в темной щетине подбородок слегка вздрагивал. Луизо постоял на пороге, пытливо глядя на девушку.
— Лауренсия,— сказал он, прикрыв за собою дверь,— ты уже знаешь о нашем несчастье?
— Нет, сеньор,— ответила девушка.
— Отец ранен.
— Сеньор Монте? Кто его ранил?
— Пуля. Пуля, пущенная одним из бандитов Фернандо.
— Фернандо? — удивилась девушка.— А сеньор тяжело ранен?
— Доктор сказал, что положение безнадежно,— ответил Луизо и подошел так близко, что Лауренсия ощутила на щеках его горячее дыхание.— Теперь скажи мне, где ты была? В селении у отца?
— Нет, сеньор— несмело ответила Лауренсия.— Вы же знаете, я туда не отлучаюсь без вашего разрешения. Я ходила по воду.
— К Белому колодцу? И там никого не встретила?
— Нет, никого. Только Бласкеза. Он подвез мне тяжелые кувшины.
— А он ничего не рассказывал? — сверля ее взглядом, продолжал допрашивать ЛуйГзо.
— Нет, сеньор. Как будто нет,— смущаясь, ответила девушка.— О чем он мог рассказать?
— О партизанах. О главаре их Фернандо.
— Нет, ничего не рассказывал.
— Ты лжешь, Лауренсия! — стиснув кулаки, закричал Луизо.— Вся округа знает партизанского главаря Фернандо. Только Бласкез и ты ничего не знаете. Возможно ли это? Нет! Ты бессовестно лжешь, глядя в глаза своему господину!
Заложив руки за спину, Луизо забегал по комнате, потом остановился, пытливо посмотрел на девушку.
— Лауренсия, не путайся с Бласкезом! Я не желаю этого, слышишь? Пора забыть старое. Адольфо не вернется, не надейся. С коммунистами в Испании покончено раз и навсегда. А если ты будешь встречаться с Бласкезом, я вас обоих упрячу в подземелья Кабезо Месады! Ну вот, а теперь перестань плакать, Лауренсия,— уже спокойнее продолжал Луизо, подходя к ней.— Что, испугалась? Не бойся, детка! Ты ведь знаешь, я люблю тебя. Мы говорили о Фернандо. Скажи, что ты о нем знаешь?
— Ничего не знаю,— тихо ответила девушка.— Знаю, что он главный у партизан и что его никак не могут поймать. Вот и все.
— Ну уж завтра-то мы его поймаем! Соберутся наши люди из окрестных селений...— Луизо осекся.— А кто тебе о нем рассказывал?
— Не помню. Никто...
— Как это — никто? Откуда же ты знаешь?
— Да я больше ничего не знаю! А то, что он главный у партизан и что не могут поймать, об этом вы сами с сеньором Монте каждый день говорили. Я же не я.
— Плохо ты ко мне относишься, Лауренсия,— буркнул Луизо и опять заметался по комнате.— Не ценишь моей любви. Да пойми ты, стоит мне захотеть — и тебя не станет. Только за то, что ты когда-то путалась с ком-
Луизо остановился, глянул на заплаканную девушку и продолжал совсем другим тоном:
— Ну хорошо! Отведи лошадей на конюшню, покорми собак, потом можешь навестить своих родителей! Да, да, сходи к ним, поговори... Поболтай с подружками. Ты давно не была дома.
Лауренсия сделала все, что велел хозяин, и вышла
за ворота. Она направилась к Белому колодцу, откуда по каменным ступеням можно было подняться в Эрмосо. Еще издали девушка заметила, что у колодца стоит человек, а подойдя поближе, разглядела, что это дряхлый, оборванный нищий. Медленно повернувшись к ней, незнакомец сказал:
— Добрый день, дочка! Не поможешь ли подняться к селению? Одному не под силу, ноги не держат.
Голос его странно дрожал, наверное от слабости.
— Хорошо, падре, я провожу вас.
Подождав, пока нищий напьется, Лауренсия подставила ему свое плечо, чтобы он мог опереться, и они стали медленно подниматься по ступеням.
— Скажи, дочка,— заговорил нищий,— кто живет в том сером, как улитка, домике?
— Там живет Бласкез, батрак сеньора Монте. Рука нищего на ее плече дрогнула.
— Погоди, дочка, передохнем немного! Сердце совсем никудышное.
Они остановились.
— Бласкез, говоришь. Я как будто знавал его в былые годы. Были у него жена и сын?..
— Да, падре. Жена его, Изабелла, больна малярией, а сын пропал без вести.
— А у сына, слышал, невеста была, самая красивая девушка в Эрмосо. Теперь будто в услужении у сеньора Монте и спуталась с его сыном...
Нищий искоса глянул на девушку и заметил, как густая краска разлилась по ее лицу.
— Вздор! Все это сплетни! — отрубила Лауренсия, но, помолчав, добавила: — А в общем-то, кто знает. Чужая душа — потемки...
Старик замолчал. Борода его дрожала, по лицу стекали капли пота, ноги осторожно ощупывали щербатые ступени. Девушке показалось, что он очень устал и от-
того еще тяжелее стал опираться на ее плечо. Отдышавшись, старик продолжал начатый разговор.
— Еще люди говорят, в горах объявился Фернанд со своими молодцами. Ты, дочка, ничего не слыхала?
— Как не слыхать! Сегодня ранили сеньора Монте. Завтра из окрестных селений соберутся фалангисты, грозятся захватить партизан.
Старик остановился, снял руку с ее плеча, опустился на ступеньку.
— Дальше, дочка, ступай одна! Я отдохну. Старикам за молодыми не угнаться. Да поможет тебе бог! Будь здорова!
— Хорошо, падре. Я тороплюсь. До свидания! — Она протянула нищему руку, и тот пожал ее с неожиданной горячностью.
До заката было еще далеко, но поселок Эрмосо уже погрузился в синевато-серую дымку. Никто из обитателей кривых, прорубленных в скалах улочек не видел заката — горная гряда укрывала западный небосклон. Теплыми летними вечерами парни и девушки иногда поднимались на гору полюбоваться заходом солнца, но таких охотников было /немного. Зато каждый в Эрмосо мог наслаждаться восходом, румяной зарею полнеба.
Приближаясь к селению, Лауренсия почувствовала запах неочищенного оливкового масла. В домах готовился ужин. Из труб к небу вздымались струйки дыма, в вышине сливаясь в сплошное сизое облако.
В пору дождей ручьи избороздили склон, по которому в беспорядке разбрелись белые и серые домишки Вильи Эрмосо. Местами обнажились гранитные спины камней, то там, то здесь алели глинистые русла, в ветреные дни над ними густо клубилась пыль. У подножия гор зелени почти не было. Виноваты в том летние суховеи, слишком влажная осень да весенние ливни, когда водяные потоки, скатываясь с гор, вырывали с корнями и уносили в долину не только траву, но и кусты, деревья.
Лауренсии пришлось пересечь весь поселок. Осторожно поднималась она по натертым до блеска покатым ступеням, с удовольствием заглядывая в открытые двери, откуда плыл теплый дух оливкового масла, доносились песни и смех. Необычно веселым показалось ей в тот вечер родное селение. Будто все горести разом спустились отсюда с гор, перебрались в дом Монте. И самой Лауренсии было хорошо среди знакомых кособоких лачуг,
где она впервые увидела солнце, где росла, училась- и вместе со своим остроглазым дружком Адольфо вечерами забиралась на вершину, чтобы полюбоваться закатом. Если бы сейчас Адольфо был рядом, как в те давние дни!
У одного из белых домиков шумела ватага мальчишек. На стене дома было что-то начертано большими красными буквами. Двое мужчин суетились возле стены, приставляя лестницу.
— Что случилось? — спросила Лауренсия у женщины с ребенком на руках, с порога своего дома наблюдавшей за всей этой кутерьмой.
— Ночью в селенье гостили партизаны, оставили на память эту надпись. Я-то читать не умею, а люди говорят, там написано, чтобы народ вставал на борьбу против фалангистов. У нас частенько такое случается.— Женщина усмехалась, глядя, как старается замазывать красные буквы дегтем один из фалангистов.
Лауренсия остановилась перед домиком отца на краю селения, взялась за бронзовое кольцо. Дверь открыл отец.
— Дочка, наконец-то! Давно тебя не видели!
Крутой подъем утомил Лауренсию. Она присела возле очага, тяжело дыша и озираясь. Словно отгадав ее мысли, отец сказал:
— Мать скоро вернется. Коз погнала в горы, попасти по холодку. А ты сними платок, поговорим.
— Нет, отец, я на минутку. Хотела спросить тебя про Фернандо...
Отец с недоумением поглядел на дочь.
— Про Фернандо? С чего это ты спрашиваешь?
— Сегодня ранили сеньора Монте. Луизо сказал, что завтра фалангисты соберут людей из окрестных селений и постараются захватить партизан. Надо предупредить...
Отец спросил тихо и настороженно:
— Это правда, дочка?
— Правда... Даже ты мне не хочешь верить... Отец, отец!
Лауренсия заплакала. Отец обнял ее за плечи, принялся успокаивать:
— Не плачь, дочка! Иной человек по своей глупости столько бед натворит... Сейчас схожу к друзьям, посоветуюсь. А ты побудь здесь, дождись матери.
— Нет, я тоже пойду. Я должна еще приготовить
ужин сеньорам. Это все, что я хотела сказать... Теперь я пойду.
Лауренсия встала, вытерла слезы, поправила платок. Отец разыскал шапку, закурил, и они вместе вышли на сумеречную улицу.
Когда Лауренсия отворила калитку дома Монте, было совсем темно. В окнах светилось белое пламя карбидного фонаря. Лауренсия прошла на кухню. У холодного очага лежали собаки. Увидев девушку, нехотя подняли головы, раззевались, завиляли хвостами.
Лауренсия разожгла огонь, принялась готовить ужин. Разлила по кувшинам вино, наполнила блюдо виноградом, персиками. В доме царила тишина. Что там происходит, на господской половине? Может быть, старый Монте уже умер?
В соседней комнате звякнули шпоры. Лауренсия затаила дыхание. Шаги приближались. Дверь открылась, на пороге появился Луизо. Вид у него был усталый, лицо желтое, помятое, словно высохшая апельсиновая корка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Хибарка Бласкеза днем казалась вымершей, и женщины, отправляясь по воду, частенько говорили:
— Вы только гляньте на дом у Белого колодца! Там и людей никогда не увидишь. Сеньор Монте из своих работников умеет последние соки выжать. Ни минуты роздыха не даст. От зари дотемна спин не разгибают. Не приведи господи!
Как-то женщины дольше обычного задержались у колодца, рассуждая об участи бедного Бласкеза. Вспомнили и его сына Адольфо, о котором давным-давно не было никаких известий. Во время гражданской войны Адольфо стал коммунистом, командовал отрядом республиканцев. ^
— Бедный мальчик! — вздохнула одна из женщин.— Наверное, тебя заживо сгноили в какой-нибудь французской тюрьме или в лагере! А теперь сеньор Монте угрожает твоему отцу и заставляет работать на себя с утра до ночи...
— Ну, положим, не всем в доме сеньора Монте живется худо,— усмехнулась другая женщина.— Помните невесту Адольфо Лауренсию? Подумать только — у Монте в прислужницах ходит! Да меня хоть режь, я бы к этому живодеру в услуженье не пошла! Да еще, говорят, сынок Монте, Луизо — ее любовник.
От реки донесся мелодичный девичий голос:
Вода, чистая, прохладная, Ты развей печаль, И пусть песня моя звонкая С ней умчится вдаль...
— Вон и сама она идет, видать, сеньору Монте захотелось промочить ненасытную глотку свежей водой. Пойдемте, женщины! Глаза б ее не видели... Ну погоди, Фернандо со своими молодцами доберется и до вашего осиного гнезда!
С двумя кувшинами — один на голове, второй на бедре — к колодцу подошла Лауренсия. Поставила кувшины у гранитной чаши, зачерпнула пригоршнями прокладной воды, стекавшей по зеленоватому, обомшелому медному стоку, отпила глоток. Мокрой рукой провела
391
по смуглому лбу, потом задумчиво оглядела образ стеганой простор, будто надеялась кого-то увидеть в нем. В горах эхом прокатился далекий выстрел. Девушка словно очнулась, взяла крутой кувшин, подставила его под тонкую струю. Наполнив кувшины, двинулась обратно к дому Монте.
Пыльной тропой верхом на осле навстречу ехал крестьянин. Лауренсия сразу узнала его — Эдуардо Бласкез, батрак "Монте. Осел, помахивая хвостом, прядал ушами и плелся с таким видом, будто нес на себе всю тяжесть мира. Бласкез болтал обутыми в веревочные сандалии ногами, свисавшими чуть не до земли, и тростниковой хворостиной погонял осла.
Лауренсия поравнялась с Бласкезом как раз напротив его серой хибарки. Девушка сошла с тропы, но осел, почуяв прохладную воду, остановился.
— Как поживаешь, Лауренсия? — усталым голосом спросил старик. Его бурое от загара, морщинистое лицо расцвело вымученной улыбкой.— Заглянула бы к нам, мать навестила! Все от малярии никак не оправится.
— Я бы навестила вас, Эдуардо,— немного смешавшись, ответила девушка,— да боюсь, как бы сеньор Монте меня не хватился. Надоели его вечные попреки.
Девушка с кувшином на голове стояла перед ним, стройная, словно газель. Веки стыдливо опущены, длинные ресницы, смуглый румянец...
— Зайди, дочка, зайди! Никто по тебе не хватится. Хозяева взяли собак, ускакали в горы на охоту. Обратно вместе пойдем! Кувшины уложим в корзину, осел их дотащит.
Не дожидаясь ответа, Бласкез стегнул осла, который, раздувая ноздри, все еще принюхивался к воде.
— Ну, шевелись! До дома два шага осталось! Пока Эдуардо привязывал и поил осла, Лауренсия
поставила в тень кувшины, чтобы не нагрелись на солнце. У серой стены жужжали осы, садились на отвалившиеся пластины шифера, забивались в щели, стараясь отыскать местечко попрохладнее.
Бласкез отворил дверь. Навстречу пахнуло холодком. В нос ударил горьковатый запах. После слепящего света глаза не сразу привыкли к полутьме.
Напротив двери чернел проем очага. На железном крюке висел котел. Угол был заставлен пузатыми кувшинами, лопатами, граблями. На стене висела полка с глиняной посудой, серым от пепла караваем хлеба и деревянными ложками. Часть жилища была отгорожена — зимою там держали осла. На низкой лавке в груде тряпья лежала Изабелла, жена Бласкеза, высохшая, желтая, как степная трава.
— Эдуардо, врача бы позвать,— тихо молвила Лауренсия.
Эдуардо повесил на колышек мятую соломенную шляпу и тяжко вздохнул.
— Врача, говоришь? Где ж его найти? От наших мест до врача целый день ехать. Даже если "бы Монте отпустил меня дня на два, скажи, на чем бы я врача привез? На чем и на что? У меня за душой и ломаного гроша нет.
— Нельзя так, Эдуардо,— настаивала девушка,— врача надо найти. Я дам тебе несколько песет.
Больная шевельнулась, открыла воспаленные глаза. Узнав Лауренсию, повернулась на бок, заговорила слабым голосом:
— Проведать пришла меня, дочка? А вот Адольфо все нет и нет. Так и умру, не повидав его напоследок. Ой беда!
Лауренсия подсела к ней, поправила свисавшее с лавки рваное одеяло.
— Придет он, мать, не убивайся! После того, как фалангисты одолели, почти полмиллиона наших ушло за Пиренеи во Францию. И Адольфо там. Он сильный, все вынесет. Вот увидишь, наш Адольфо вернется. Я в этом ни капельки не сомневаюсь.
Слова Лауренсии как будто успокоили больную. Но разговор ее утомил, она закрыла глаза. Эдуардо сидел на каменной скамье у очага, жевал хлеб с олива ми. Видя, что Лауренсия собралась уходить, он сказал:
— Погоди немного, сейчас вместе пойдем. Я ведь тоже тороплюсь. Вот только съем еще оливок, вторая половина дня самая долгая и трудная.
Лауренсия не ответила. Должно быть, не расслышала слов старика, ее мысли были далеко. Девушка стояла посреди комнаты и смотрела в открытую дверь на синие горы. Они, казалось, слегка дрожали в зыбком мареве. Лауренсия пришла в себя, когда старик поднялся и, стряхнув с колен хлебные крошки, сказал:
— Пойдем, дочка! Я тоже думаю, он вернется... Бласкез рассовал кувшины с водой по корзинам. Потом вместе уселись верхом на осла, и Бласкез крикнул:
— Пошел!
Осел, спотыкаясь, затрусил со двора. На краю сада Бласкез первым спрыгнул в бурую пыль, помог слезть Лауренсии, передал ей кувшины.
— Ну вот, дочка. А я поеду на бахчу. Будь здорова!
— До свидания, отец! Только бы хозяева не вернулись!
— Не бойся! С охоты так быстро не возвращаются. Эдуарде снова оседлал осла, и тот лениво потопал к
речной заводи, где находилась бахча.
Лауренсия тенистой аллеей заспешила к дому. Подножия серебристых тополей опоясывали голубовато-серые муравленые плитки. На проволочной сетке, образуя сплошной зеленый свод, вились виноградные лозы. Солнечные зайчики скакали по песчаной дорожке.
Лауренсия открыла кованную железом калитку и невольно ахнула. Во дворе стояли оседланные кони. Охотничья свора радостно кинулась ей навстречу. Значит, сеньоры вернулись! Проскочила двор и юркнула на кухню в непритворенную дверь. Из соседней комнаты доносились негромкие шаги с позвякиванием шпор. Обычно так расхаживал по комнате Луизо, когда бывал не в духе. Эти звенящие шаги всегда пугали девушку.
Не успела Лауренсия поставить на место кувшины, как дверь распахнулась и на пороге появился Луизо, длинный, худой, в желтой фалангистской портупее. На ремне висели кобура, бинокль, планшетка с компасом. Узкий лоб, раздвоенный треугольником черных волос, был перечерчен множеством морщин, отчего казался еще меньше. Черные усики поверх припухлых губ. Острый, в темной щетине подбородок слегка вздрагивал. Луизо постоял на пороге, пытливо глядя на девушку.
— Лауренсия,— сказал он, прикрыв за собою дверь,— ты уже знаешь о нашем несчастье?
— Нет, сеньор,— ответила девушка.
— Отец ранен.
— Сеньор Монте? Кто его ранил?
— Пуля. Пуля, пущенная одним из бандитов Фернандо.
— Фернандо? — удивилась девушка.— А сеньор тяжело ранен?
— Доктор сказал, что положение безнадежно,— ответил Луизо и подошел так близко, что Лауренсия ощутила на щеках его горячее дыхание.— Теперь скажи мне, где ты была? В селении у отца?
— Нет, сеньор— несмело ответила Лауренсия.— Вы же знаете, я туда не отлучаюсь без вашего разрешения. Я ходила по воду.
— К Белому колодцу? И там никого не встретила?
— Нет, никого. Только Бласкеза. Он подвез мне тяжелые кувшины.
— А он ничего не рассказывал? — сверля ее взглядом, продолжал допрашивать ЛуйГзо.
— Нет, сеньор. Как будто нет,— смущаясь, ответила девушка.— О чем он мог рассказать?
— О партизанах. О главаре их Фернандо.
— Нет, ничего не рассказывал.
— Ты лжешь, Лауренсия! — стиснув кулаки, закричал Луизо.— Вся округа знает партизанского главаря Фернандо. Только Бласкез и ты ничего не знаете. Возможно ли это? Нет! Ты бессовестно лжешь, глядя в глаза своему господину!
Заложив руки за спину, Луизо забегал по комнате, потом остановился, пытливо посмотрел на девушку.
— Лауренсия, не путайся с Бласкезом! Я не желаю этого, слышишь? Пора забыть старое. Адольфо не вернется, не надейся. С коммунистами в Испании покончено раз и навсегда. А если ты будешь встречаться с Бласкезом, я вас обоих упрячу в подземелья Кабезо Месады! Ну вот, а теперь перестань плакать, Лауренсия,— уже спокойнее продолжал Луизо, подходя к ней.— Что, испугалась? Не бойся, детка! Ты ведь знаешь, я люблю тебя. Мы говорили о Фернандо. Скажи, что ты о нем знаешь?
— Ничего не знаю,— тихо ответила девушка.— Знаю, что он главный у партизан и что его никак не могут поймать. Вот и все.
— Ну уж завтра-то мы его поймаем! Соберутся наши люди из окрестных селений...— Луизо осекся.— А кто тебе о нем рассказывал?
— Не помню. Никто...
— Как это — никто? Откуда же ты знаешь?
— Да я больше ничего не знаю! А то, что он главный у партизан и что не могут поймать, об этом вы сами с сеньором Монте каждый день говорили. Я же не я.
— Плохо ты ко мне относишься, Лауренсия,— буркнул Луизо и опять заметался по комнате.— Не ценишь моей любви. Да пойми ты, стоит мне захотеть — и тебя не станет. Только за то, что ты когда-то путалась с ком-
Луизо остановился, глянул на заплаканную девушку и продолжал совсем другим тоном:
— Ну хорошо! Отведи лошадей на конюшню, покорми собак, потом можешь навестить своих родителей! Да, да, сходи к ним, поговори... Поболтай с подружками. Ты давно не была дома.
Лауренсия сделала все, что велел хозяин, и вышла
за ворота. Она направилась к Белому колодцу, откуда по каменным ступеням можно было подняться в Эрмосо. Еще издали девушка заметила, что у колодца стоит человек, а подойдя поближе, разглядела, что это дряхлый, оборванный нищий. Медленно повернувшись к ней, незнакомец сказал:
— Добрый день, дочка! Не поможешь ли подняться к селению? Одному не под силу, ноги не держат.
Голос его странно дрожал, наверное от слабости.
— Хорошо, падре, я провожу вас.
Подождав, пока нищий напьется, Лауренсия подставила ему свое плечо, чтобы он мог опереться, и они стали медленно подниматься по ступеням.
— Скажи, дочка,— заговорил нищий,— кто живет в том сером, как улитка, домике?
— Там живет Бласкез, батрак сеньора Монте. Рука нищего на ее плече дрогнула.
— Погоди, дочка, передохнем немного! Сердце совсем никудышное.
Они остановились.
— Бласкез, говоришь. Я как будто знавал его в былые годы. Были у него жена и сын?..
— Да, падре. Жена его, Изабелла, больна малярией, а сын пропал без вести.
— А у сына, слышал, невеста была, самая красивая девушка в Эрмосо. Теперь будто в услужении у сеньора Монте и спуталась с его сыном...
Нищий искоса глянул на девушку и заметил, как густая краска разлилась по ее лицу.
— Вздор! Все это сплетни! — отрубила Лауренсия, но, помолчав, добавила: — А в общем-то, кто знает. Чужая душа — потемки...
Старик замолчал. Борода его дрожала, по лицу стекали капли пота, ноги осторожно ощупывали щербатые ступени. Девушке показалось, что он очень устал и от-
того еще тяжелее стал опираться на ее плечо. Отдышавшись, старик продолжал начатый разговор.
— Еще люди говорят, в горах объявился Фернанд со своими молодцами. Ты, дочка, ничего не слыхала?
— Как не слыхать! Сегодня ранили сеньора Монте. Завтра из окрестных селений соберутся фалангисты, грозятся захватить партизан.
Старик остановился, снял руку с ее плеча, опустился на ступеньку.
— Дальше, дочка, ступай одна! Я отдохну. Старикам за молодыми не угнаться. Да поможет тебе бог! Будь здорова!
— Хорошо, падре. Я тороплюсь. До свидания! — Она протянула нищему руку, и тот пожал ее с неожиданной горячностью.
До заката было еще далеко, но поселок Эрмосо уже погрузился в синевато-серую дымку. Никто из обитателей кривых, прорубленных в скалах улочек не видел заката — горная гряда укрывала западный небосклон. Теплыми летними вечерами парни и девушки иногда поднимались на гору полюбоваться заходом солнца, но таких охотников было /немного. Зато каждый в Эрмосо мог наслаждаться восходом, румяной зарею полнеба.
Приближаясь к селению, Лауренсия почувствовала запах неочищенного оливкового масла. В домах готовился ужин. Из труб к небу вздымались струйки дыма, в вышине сливаясь в сплошное сизое облако.
В пору дождей ручьи избороздили склон, по которому в беспорядке разбрелись белые и серые домишки Вильи Эрмосо. Местами обнажились гранитные спины камней, то там, то здесь алели глинистые русла, в ветреные дни над ними густо клубилась пыль. У подножия гор зелени почти не было. Виноваты в том летние суховеи, слишком влажная осень да весенние ливни, когда водяные потоки, скатываясь с гор, вырывали с корнями и уносили в долину не только траву, но и кусты, деревья.
Лауренсии пришлось пересечь весь поселок. Осторожно поднималась она по натертым до блеска покатым ступеням, с удовольствием заглядывая в открытые двери, откуда плыл теплый дух оливкового масла, доносились песни и смех. Необычно веселым показалось ей в тот вечер родное селение. Будто все горести разом спустились отсюда с гор, перебрались в дом Монте. И самой Лауренсии было хорошо среди знакомых кособоких лачуг,
где она впервые увидела солнце, где росла, училась- и вместе со своим остроглазым дружком Адольфо вечерами забиралась на вершину, чтобы полюбоваться закатом. Если бы сейчас Адольфо был рядом, как в те давние дни!
У одного из белых домиков шумела ватага мальчишек. На стене дома было что-то начертано большими красными буквами. Двое мужчин суетились возле стены, приставляя лестницу.
— Что случилось? — спросила Лауренсия у женщины с ребенком на руках, с порога своего дома наблюдавшей за всей этой кутерьмой.
— Ночью в селенье гостили партизаны, оставили на память эту надпись. Я-то читать не умею, а люди говорят, там написано, чтобы народ вставал на борьбу против фалангистов. У нас частенько такое случается.— Женщина усмехалась, глядя, как старается замазывать красные буквы дегтем один из фалангистов.
Лауренсия остановилась перед домиком отца на краю селения, взялась за бронзовое кольцо. Дверь открыл отец.
— Дочка, наконец-то! Давно тебя не видели!
Крутой подъем утомил Лауренсию. Она присела возле очага, тяжело дыша и озираясь. Словно отгадав ее мысли, отец сказал:
— Мать скоро вернется. Коз погнала в горы, попасти по холодку. А ты сними платок, поговорим.
— Нет, отец, я на минутку. Хотела спросить тебя про Фернандо...
Отец с недоумением поглядел на дочь.
— Про Фернандо? С чего это ты спрашиваешь?
— Сегодня ранили сеньора Монте. Луизо сказал, что завтра фалангисты соберут людей из окрестных селений и постараются захватить партизан. Надо предупредить...
Отец спросил тихо и настороженно:
— Это правда, дочка?
— Правда... Даже ты мне не хочешь верить... Отец, отец!
Лауренсия заплакала. Отец обнял ее за плечи, принялся успокаивать:
— Не плачь, дочка! Иной человек по своей глупости столько бед натворит... Сейчас схожу к друзьям, посоветуюсь. А ты побудь здесь, дождись матери.
— Нет, я тоже пойду. Я должна еще приготовить
ужин сеньорам. Это все, что я хотела сказать... Теперь я пойду.
Лауренсия встала, вытерла слезы, поправила платок. Отец разыскал шапку, закурил, и они вместе вышли на сумеречную улицу.
Когда Лауренсия отворила калитку дома Монте, было совсем темно. В окнах светилось белое пламя карбидного фонаря. Лауренсия прошла на кухню. У холодного очага лежали собаки. Увидев девушку, нехотя подняли головы, раззевались, завиляли хвостами.
Лауренсия разожгла огонь, принялась готовить ужин. Разлила по кувшинам вино, наполнила блюдо виноградом, персиками. В доме царила тишина. Что там происходит, на господской половине? Может быть, старый Монте уже умер?
В соседней комнате звякнули шпоры. Лауренсия затаила дыхание. Шаги приближались. Дверь открылась, на пороге появился Луизо. Вид у него был усталый, лицо желтое, помятое, словно высохшая апельсиновая корка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76