- Для меня ненависть к ней уже прошла. Она загадка моей жизни,
которая должна быть разгадана, только и всего. Так ты теперь отведешь меня
к ней? Если понадобится, я найду ее и один. Я проделал слишком долгий
путь, чтобы отступать.
- Так оно и есть, - сказала она. - Тогда идем. Ее жилище в часе пути
через остров.

Мы пошли по берегу, за костры, к тому месту, где мы
могли бы пересечь океан так, чтобы нас не видели. Мы не
сговаривались об этом, но меня не удивила схожесть на-
ших мыслей. Я спросил ее, как долго старая дорога про-
держится над водой, потому что опять начинался прилив.
Она сказала мне, что дорога исчезнет до того, как мы до-
стигнем острова. Она не спрашивала, хватит ли у меня
Силы проделать полный переход по воде.
Черное небо и море были усеяны драгоценными камнями звезд.
Я сказал ей:
- Я вырос среди людей, которые думают, что звезды это глаза богов,
или светильники душ, или души погибших воинов, светящиеся своей славой
перед смертью. Теперь мне говорят, что звезды - это только другие миры или
пламенные сферы, как Солнце. Это большое разочарование для меня.
Она засмеялась. Приятный смех, как будто яркая рыбка выскочила из
затененной глубины безжизненного пруда.
- Откуда ты узнала все это? - спросил я.
- Однажды Карраказ побывала в гостях у людей, которые знали
наверняка, что Земля круглая и вращается.
- Не сомневаюсь, что ей представили доказательства, - сказал я.
- Я тоже так думаю.
- Ну, - сказал я, - она набила твою голову отличными историями.
- Подумай, Зерван, - мягко сказала она, - море скользит у тебя под
ногами. Мы идем по гребням волн. Ты веришь в это, но не можешь поверить в
то, что Земля круглая.
От дальнего берега дул холодный ветер, вырывавшийся из пасти высокого
серебряного облака над горой. От ветра ее волосы развевались у нее за
спиной, как языки пламени. Клянусь, я никогда не видел ничего более
красивого, чем она, ступающая по темному океану, темнее, чем вода, но
бледнее, чем звезды, с волосами, как крылья распростертыми по ветру.
- Если ты веришь в это, - сказал я, - то я тоже поверю.
- Ты поверишь в то, - сказала она, - что я рассказала о Карраказ?
- Я, честно, буду верить в то, во что веришь ты. Но что до меня, я
должен получить объяснения из ее собственных уст.
После этих моих слов Рессаверн замолчала. Мне хотелось, чтобы она
поговорила со мной, потому что мне нелегко было воспринимать ее рядом с
собой, если она не говорила своим мелодичным голосом. Она выглядела
нереальной, или, что было еще хуже, более реальной, чем все остальное,
скорее как легендарные руины города выглядели бы реальнее, если бы я стоял
в космосе, до того как были сотворены море, берег и небо. Мне не
понравилось воздействие, которое оказывала она на меня. Идя на встречу с
хозяйкой этих владений, я не мог позволить себе опуститься на колени перед
ее рабыней. Я сказал:
- Рессаверн, расскажи мне хотя бы, как она попала сюда и начала свою
воспитательную работу.
И вот, пока мы шли по воде и, спустя некоторое время, вышли на берег,
она рассказала мне о Белой горе и моей матери. Злясь на себя, я жадно
ловил каждое слово, голодный до новостей, которых ждал двадцать один год.
Однако я сразу же заметил, что тон, которым Рессаверн теперь
произносила имя Карраказ, выдавал нежность и уважение. Казалось, что во
время повествования дочь превращается в мать. Рессаверн восхищалась ею и
одновременно жалела ее. И вдруг мне стало интересно, к какому сословию
волшебников она восходит и не пришел ли я к ней слишком поздно.
Карраказ, потерянная дочь Сгинувшей Расы, каким-то чудом,
затянувшимся оцепенением, выжила в смерти, унесшей ее народ. Она прошла
через самые разные заблуждения и через все круги ада, чтобы понять, кто
она. Это было время борьбы. Она забрела на северные земли, затем пошла на
юг и там, где-нибудь около Бар-Айбитни или Симы, она услышала рассказы
моряков о западных землях, о руинах, сокровищах и о белокурой расе. Для
нес это было слишком большое искушение, чтобы устоять перед ним.
Какой-нибудь предшественник Джари отвез ее на запад. Возможно, ее
путешествие удалось в большей мере, чем мое.
Она добралась до развалин Каиниума. Ей показалось, что она видела их
раньше и узнала в них постройки своих предков. Испытав однажды ужас таких
мест, она боялась Потерянных и того, что их кровь течет в ней. Со временем
она сбросила этот ужас как старую кожу. Каким-то причудливым образом она
даже чувствовала ностальгию, бродя среди остатков величия всего того, что
сохранилось от мест ее детства.
В окружающих деревнях постепенно узнавали о ее существовании.
Интуитивно к ней стремились за исцелением. Вскоре она встретила брошенного
белокурого ребенка. (Я прервал Рессаверн, чтобы спросить, не она ли была
этой самой первой, самой старшей лекторрас. Я хотел подловить ее, но она
улыбнулась и сказала: "Нет". Какое то мгновение она выглядела, как игривая
девушка, окутывающая свое происхождение тайной, но затем ее лицо опять
стало торжественным.) Она сказала, что из своего жизненного опыта я мог бы
понять, какое одиночество чувствовала Карраказ - богиня среди смертных. Я
тут же повторил в ответ, что у нее уже родился сын и она не была бы
одинока. Карраказ сама создала свое одиночество, но, встретив
младенца-альбиноса, откровенно атавистическую кровь ее собственной
Потерянной Расы, она наверняка догадалась, что ребенок будет похож на нее
и его можно научить тому, что умеет она, если в нем дремлет Сила.
Гора-остров была благодатна летом: многочисленные тонкие водопады,
поля цветов, дикие пчелы, море вокруг, переливающееся голубым, как сапфир,
- все это было как мифический рай, в котором должны жить боги. Независимо
от своего желания она не могла избежать обожествления, хотя и презирала
его. Из какой-то деревни она взяла няню для детей, потому что вскоре ей
принесли второго ребенка, - слух о ее интересе разлетелся по окрестностям.
Няня была женщина, любящая детей, добродушная, но бездетная крестьянка.
Карраказ выбирала других подобных ей на то время, когда ее воспитанникам
требовалось материнское внимание. Сама же она, когда дети подросли,
свободные, как дикая природа острова, начала раскрывать в них те
магические силы, которые расцветали из крови Потерянной Расы вместе с их
белизной.
Карраказ не любила детей. Она почти не общалась с ними и делала это
исключительно для того, чтобы к ним не привились никакие догмы или правила
общества варваров или цивилизованных людей, чтобы никакая несправедливость
не победила их. Она могла читать в их умах и делала это. Они не знали, что
такое разочарование. Все, что могло воспрепятствовать психическому
наследству, держалось под замком. Любовь к жизни, праздник тела и разума,
девственная чистота и бесстрашие рассуждений, это был рог изобилия, из
которого она щедро поливала их. Она дала им все то, в чем так небрежно
отказала мне. Они должны были бы стать лучше, чем стали.
Однако это храбрость - наблюдать со свободной, совершенной и яркой
горы за тем несвободным, несовершенным, скучным и скованным миром. Она не
рассчитывала, что так случится, так же как не предполагала, что в них
проявится их биология. До этого они были только счастливы, теперь же, видя
несовершенство внешнего мира, заметили, что они боги.
Слушая рассказ Рессаверн, я понял, что она смотрит на жизнь глазами
своей матери-ведьмы и что разделяет вину Карраказ, ее зловещую печаль и
сожаление.
О самой Рессаверн в этой истории не было сказано ни слова. Полагаю,
она скрыла от меня, что тоже ребенок этой колдуньи, потому что убеждена,
что я тогда отнесусь к ней враждебно. Казалось, она могла бы понять, что я
не споткнусь на этом откровении, раз мы были так непохожи по внешности. Я
подумал о ее отце, размышляя, была ли знакома с ним моя сестра и презирала
ли она его так же, как какого-нибудь смертного. Она упоминала об очищении
огнем, но в этой удобной и безопасной жизни не было места трудностям.
То, что ее назначили руководительницей лекторрас, не требовало
доказательств. К этому времени мы достигли берега острова. Длинный шлейф
кристаллического льда тянулся из прибрежных скал, купающихся в прозрачной
темноте ночи. Серебряные кучевые облака осели на горную вершину. Все
выглядело так, будто масрийский художник рисовал какую-то святую гору с
вершиной, утопающей в белых облаках. Несомненно, это таинственное место
подходило для своей роли.
Я ступил на пляж и спросил Рессаверн:
- Почему Карраказ избегает континента? Почему она так боится покидать
свою цитадель и посылает тебя вместо себя?
- Почему избегает? Да просто из-за ее славы доступной женщины
несмотря на все ее усилия развеять эту легенду. Она не думала стать
богиней западных земель или воскресить расу богов. Но, как ты видишь, она
- богиня и лекторрас - боги. В деревнях, то там, то здесь, начали
поклоняться ей и ее белым отпрыскам. Поэтому теперь она извлекла на свет
эту легенду и держится в стороне.
Затем она рассказала мне о том, что действительно удивило меня:
Карраказ больше не общается непосредственно ни с обитателями берега, ни со
своей лекторрас. Только горстка из них, ее первых избранных, еще
встречаются с ней лицом к лицу. Моя провожатая и Мазлек были из этих
немногих. Что до остальных, никто из них не видел ее и не слышал ее голос
уже несколько лет.
- Она намеренно делает из себя загадку, - сказала Рессаверн, - потому
что она намеревается освободиться от них, собирается покинуть гору и своих
избранных, предоставив их урокам жизни. А как иначе их можно научить? Как
еще она сможет стать свободной? - Ее бездонные глаза задумчиво смотрели на
океан. Она произнесла: - То, что было начато, стало глупой выходкой.
Теперь она понимает это. Если продолжить, глупая выходка превратится в
злую. А если не обращать внимания на злую выходку, то это будет хуже, чем
сама злая выходка. Дело, которое начала здесь Карраказ из-за своего
одиночества и необдуманной мечты, могло бы возродить тот самый ужас,
который вселяла ее раса и благодаря которому была уничтожена. Потерянные
были злые, подлые ублюдки. В них не было искры, не было души, а только
бесконечная возможность Силы. И лекторрас стала тем же самым. За годы
молчания и затворничества она не приняла ни одного ребенка-альбиноса,
которого приносили к Белой горе. Вскоре она покинет и тех, кто остались.
Они должны сами выбрать себе судьбу. Она и так достаточно навредила им
своей близостью. Теперь у нее только один выход - оставить их.
- Да, - сказал я. - Это она умно придумала.
Рессаверн повернулась ко мне:
- Это горькие слова, - сказала она, - но ты с достоинством выслушал
их. Ты полагаешь, что эти бедные маленькие боги, которых ты поднял в
воздух, стрелявшие и плачущие, вырастут такими героями, как ты, или такими
же сильными?
- Она внушает мне отвращение, - сказал я, - ее интриги, ее шатания,
ее ошибки. Все. Беспорядок и жестокость. Случайное несчастье. В этом она
вся.
И тут я увидел ее гнев. Я не предвидел его: ее спокойствие усыпило
мою бдительность. И я никогда на мог вообразить, что ярость женщины может
так взволновать меня, но она не была как другие.
- Теперь ты не варвар среди палаток, Зерван, - произнесла она. - Не
шути с кровавым мечом. Ты слишком много на себя берешь.
Я взял себя в руки. Она была всего лишь девушка, хотя об этом было
трудно помнить.
- Ты и она, - сказал я, - вы плывете в одной лодке, и ты ее
порождение.
Как я и думал, это охладило ее. Она нахмурилась, огонь в ее глазах
снова погас. Затем она, будто пытаясь взять себя в руки, довольно тихо
произнесла:
- Мы теряем здесь время.
Она пошла впереди меня к тому месту, где в скале открывался узкий
проход.
Все было так, как я и предполагал. Моя прекрасная сестра, не
желавшая, чтобы я открыл эту тайну.
Только здесь, на скалистой тропинке, я заметил, что ее ноги босы: два
золотых браслета сверкали, когда она ступала на снег.
Пока мы карабкались между скалами, шум прибоя затих до звука бегущего
вдали табуна лошадей. А затем стало так тихо, что я мог слышать свое и ее
дыхание и редкое позвякивание золота ее браслетов, когда они ударялись
друг о друга.

5
Внутренняя территория острова представляла собой море черно-белых
лесов, в самом центре которых поднималась гора.
Тропинка вела нас к перевалу через скалы, а затем - вниз к внутренней
долине, которая казалась спрятанной от берега, моря и континента.
Единственными цветами сейчас были снежные цветы и ледяные папоротники,
разрисовавшие поверхность замерзших луж. Тем не менее, по форме крон и
коре деревьев, несмотря на их зимний наряд, я смог различить боярышник,
дикую вишню, рододендрон и множество других, которые с оттепелью загорятся
белым и фиолетовым, голубым, карминным и пурпурным. И тогда эта тайная
долина предастся буйству цветов и оттенков, а ветер будет ворошить ее
нежные соцветия. Интересно, какие птицы прилетят сюда и какие рыбы
заплещутся в ручьях, и можно будет их есть. И тут я вспомнил, что мне не
нужна их смерть и их розовые тела. В любом случае, когда весна вступит в
свои права, я буду далеко от Белой горы.
Но Рессаверн. Что она будет делать здесь весной? Без сомнения, ее
волосы, как и у любой девушки, украсят цветы, а на обнаженные руки и плечи
обрушится зелено-лавандовая канонада солнечного света, прошедшего сквозь
это буйное цветение. Может быть, среди трав она откроет свои бедра для
какого-нибудь белокурого юноши. А возможно, она будет далеко от этого
самца, в несвободном, несовершенном, скучном и скованном мире - со мной.
В полумиле от скалы сквозь кроны деревьев замаячило что-то бледное.
Тропинка, петляя, вывела нас к овальному, как монета, озеру, на берегу
которого в сиянии замерзшей воды стоял необычный высокий дом - три этажа,
расположенные террасами, фасад украшали колонны, а окна витражи -
миниатюрный особняк Потерянной Расы прямо из Каиниума, но не в руинах.
- Что это? - спросил я. - Вы все-таки приводите сюда людей, чтобы они
трудились для вас?
- Нет, - сказала она. - На острове есть несколько таких небольших
дворцов и мраморный город на склонах горы. Они были почти разрушены, но
лекторрас восстановили их.
- Не представляю вас, леди, и ваших приятелей-богов в роли каменщиков
с мастерками в руках, на лесах и у подъемников.
Между виллой и берегом озера лежали булыжники. Вдруг шесть или семь
из них взлетели вверх как вспугнутые голуби и, запрыгав через замерзшую
поверхность, со звоном бьющегося стекла шлепнулись на искрящийся лед. Она
сказала:
- Сила разума и энергия Силы могут поднять камни, так же они могут
поднять мраморные блоки. Правда, люди с континента давали нам советы, по
крайней мере, говорили с Карраказ. Но мы не нанимали рабочих и не
понуждали рабов. За эту помощь мы платили иногда золотом, которого в
изобилии в этом городе, иногда это был скромный обмен: дикий мед, фрукты,
молочный сыр от наших коз.
- А теперь я должен представить, что ты доишь козу.
- Да, я дою козу, - сказала она. - И я научилась околдовывать пчел,
чтобы они не жалили, когда мне надо взять у них немного меда.
- Местная ведьма-молочница, - я не поверил ее рассказу, по крайней
мере, не всему. Белая вилла требовала огромной Силы, чтобы привести ее в
порядок только при помощи разума. Такой ментальной мощи в лекторрас не
наблюдалось. Эти колонны - я мог бы их поднять, если бы мой мозг
использовали в этих играх в каменщиков. Но те не могли, может, за
исключением самой Карраказ или этой девушки - ее дочери.
Я сказал:
- Я много путешествовал и мало отдыхал. Можно ли в твоем дворце
прервать наше путешествие хотя бы на час?
- Да, - сказала она, улыбаясь. Интересно, заметила ли она, к чему я в
действительности клоню, предлагая ей передохнуть, и означает ли это, что
она согласна.
Около крыльца росли голые деревья. Двустворчатые двери открывались
поворотом железного кольца. Дом был такой, каким должен был быть века
назад или гораздо ближе, по капризу Карраказ или лекторрас.
В передней вдоль стен стояли красные колонны. Колонны в холле были
зеленые и тонкие, изогнутые так, чтобы напоминать стебли огромных цветов,
сами же алые цветы раскрывались под плоским потолком ясно-голубого цвета
летнего неба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42