Она повернулась ко мне, свет
освещал ее сзади, и стройная темнота ее тела была оттенена светлым
ободком, а я внезапно вспомнил Демиздор, хотя они ничем не были похожи.
- Я слышала любопытную новость, - сказала она. - Ты опять собираешься
драться на дуэли?
Я был озадачен скоростью распространения марийских сплетен. Но я и
сам собирался рассказать ей об этом.
- Да. Это то, чего не избежать.
Она развязала свой поясок и отдала его леопардику, затем подошла и
положила руки мне на плечи.
- Я признаю, что ты привел моего сына к трону императора, что без
тебя и твоего коварного дара он был бы холодным трупом, а я - объемом для
той или иной гнусности. Я признаю все и покоряюсь тебе. Но не делай это,
не делай сейчас, за два дня до коронации Сорема. Он доверяет тебе, ценит
тебя. Если ты умрешь, умрет и какая-то его часть тоже. Я не говорю уже о
своем горе.
Даже она ничего не знала о моем прошлом, кроме того, что было
известно всем. Мы полюбили друг друга так просто и так мало лгали друг
другу; она в отличие от большинства женщин, не выспрашивала у меня никаких
подробностей о моем прошлом, как будто каждое освеженное в памяти событие
- соединяющее двоих звено, как будто у вас не должно быть никакой другой
жизни, кроме той, что вы ведете сейчас. Малмиранет из меня ничего не
вытягивала, но знала меня таким, каким я был.
Увидев мое лицо, ока тихо сказала:
- Ты все же сделаешь это? Никакие мои мольбы не переубедят тебя.
- Нет. Это выше твоих слов и моих. Выше всех нас.
- Ты скажешь, что заставляет тебя идти на это?
- Сказал бы, если бы это помогло нам. Не поможет.
Она притянула меня к себе, обняла и сказала:
- Ну, хорошо. Я ни о чем больше не спрошу.
Если бы я когда-нибудь плакал с тех пор, как стал мужчиной, то я бы
заплакал тогда. Я предвидел и мою смерть и ее так же ясно, как видел
солнечный свет на красной стене.
В этот момент не нужны были резкие звуки, однако дверь распахнулась,
и вбежала бронзовая девушка Айсеп.
- Императрица, - отрывисто заговорила она. - Ваш сын...
Она могла не продолжать За ее спиной появился Сорем.
Он был в черном, как предписывала перед коронацией традиция, и от
этого гнев на его лице был еще более очевиден. Он схватил бронзовую
девушку за волосы. Она вздрогнула, но не издала ни звука.
- Да, - сказал он нам.
Он посмотрел на Малмиранет, на ее тонкое платье, увидел, под ним
ничего нет, и взъярился еще больше. На меня он не смотрел.
Малмиранет отошла от меня.
- Айсеп, - сказала она, - пожалуйста, возьми леопардика и накорми
его, если он захочет еще чего-нибудь, после того как съел мой пояс. - Она
говорила легко, как будто ничего особенного не происходило. Почти неохотно
Сорем выпустил девушку, которая кинулась вперед, подхватила котенка и пояс
и выбежала вон. Сорем демонстративно закрыл дверь.
Стоя к нам спиной, он сказал:
- Я вижу, что все во дворце, кроме меня, знают, что между вами
происходит. Я знал, что вы похотливы, мой Вазкор, желанный гость в
постелях Пальмового квартала. Но я удивлен, что своей похотью вы
оказываете честь телу моей матери.
- Давайте разберемся, - сказал я. - Ваше понятие о чести допускает
пробираться тайком в ее комнату, чтобы проверить, как она хранит обет
безбрачия?
Он резко обернулся, выкрикнув какое-то проклятие.
Малмиранет мягко заговорила с ним:
- Мой милый, я не давала клятву жрицы, как ты помнишь.
- Да, ты выбирала мужчин, - ответил он. - Это было твое дело. Но
этот, этот пес с севера, который кропит своей спермой, как винам...
Я чувствовал себя довольно вяло и из этого состояния перешел к тупой
злости. Сейчас я лишь улыбнулся бы с горечью. Опять произошла
бессмысленная ссора. Что владело им?
- Месяц назад ты меня иначе называл, - сказал я.
- Я доверял тебе тогда, хотя и не должен был обманываться. Пятьсот
мужчин и женщин умерли по твоей вине, Вазкор, когда горел город, а ты
убеждал меня, что так и Должно быть.
- И ты опять об этом вспоминаешь.
- Я никогда не забывал об этом.
- Ты забыл только одну вещь, - сказал я, - себя.
- Во имя Масримаса, - сказал он отрывисто и шагнул ко мне. Его глаза
были полубезумны. - Ты бы стал, если бы смог, королем вместо меня, -
закричал он. - Заговор - твое самое верное оружие, это да еще инструмент у
тебя между ног, которым ты пользуешь ее для этой же цели. Это таким
образом ты собираешься взобраться на мой трон? При помощи женской страсти?
- Кто сказал тебе это? - спросил я.
Он с усилием овладел собой и ответил:
- Один из капитанов Денейдса доложил мне, что тебя видели на рынке
разговаривающим с симейзскими колдунами. Я знаю о твоих связях с Симой -
хотя бы этот Лайо, твой бывший раб. Я не знаю, что за заговор ты плетешь,
Вазкор, но предупреждаю, я защищен от него.
- Очень жаль, что вы не были защищены от дурацкой болтовни, господин,
- сказал я. Я подумал, а не капитан ли рассказал ему о моей связи с
Малмиранет. Кое-кто Знал некоторые факты, и едва ли было мудрым скрывать
все от Сорема, раз уж так вышло. Он бранился, как ребенок или как пьяная
девица.
Он побледнел, как пепел в холодном очаге. И сказал хрипло:
- Я доверял тебе. Я бы сделал тебя моим братом, другом.
Он пересек комнату и ударил меня по лицу. Я никогда никому не
позволял оставлять это без ответа, если только мои руки и мозг были
свободны. И будьте спокойны, я ему Ответил.
Он растянулся на мозаике, как раз в том месте, где леопард кусал
красный пояс, и концы его свисали из пасти звереныша.
Красная кровь струей вытекла из углов рта Сорема.
Он медленно поднялся, прислонился к стене и посмотрел на меня. Его
глаза были полны слез. Затем он крикнул, и Яшлом с шестью джердиерами
вошел в комнату.
Малмиранет отодвинулась, вертя на запястье золотой браслет-змейку, и
смотрела на нас, как бы не желая быть свидетельницей позора. Теперь она
прошептала:
- Нет, Сорем, ради меня.
Ее голос дрожал, как тогда ночью, когда она просила меня о его
безопасности. Но я понял, что она просила не ради себя и не ради меня, а
ради него самого.
- Мадам, - ответил он, - я считаю ваши дела слабостью. Не вынуждайте
меня подозревать ваше участие в заговоре.
Она повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Однажды она посмотрела
так на меня, и я хорошо запомнил этот взгляд. Сорем заморгал и отвернулся.
Не глядя ни на кого из нас, он велел шести джердиерам проводить меня в
отведенные мне апартаменты. Я никогда еще не слышал, чтобы приказ
отправить человека в тюрьму звучал так изысканно.

Я пришел к ней невооруженным, при мне не было ни меча, ни ножа. К
тому же и двигался я медленно. Испарения с болота сделали меня ленивым, и
я не мог сразу отбросить эту лень, чтобы схватить какое-нибудь оружие из
имеющихся под рукой - табурет или одну из охотничьих ник со стены. Мне все
это казалось мелким по сравнению с моим внутренним отчаянием. А к Силе я
не осмелился прибегнуть. Я отказывался от этого самого близкого и
эффективного из всех видов оружия. Я подумал: "Может быть, идиотизм
Сорема, и его злоба - тоже дело рук ведьмы. Она это сделала, чтобы сковать
меня. Если я воспользуюсь Силой, которая во мне, она тоже сможет управлять
ею, и обернет ее на мое уничтожение. Если я не буду ею пользоваться,
ведьме понадобится больше времени, чтобы убить меня. Но все же она до меня
доберется".
Моя темница представляла собой несколько комфортабельных комнат в
одной из дальних башен, они были отделаны мрамором и изразцами, книги в
одной из комнат занимали целую стену, был также бар с винами и ликерами, а
кровать покоилась на спинах четырех лежащих женщин-львов. В Бар-Айбитни
нет ничего простого: не бывает ни статуи льва без женской головы и грудей,
ни лошадей без крыльев, ни человека без двойственности в душе.
Я потерял голову. Я был молод и глуп. Я уселся на прелестную кушетку,
выпил рома и красного вина и опьянел. Раньше не удавалось напиться, так
как мне требовалось совсем мало еды и питья, а если их было чуть больше -
мне становилось плохо, как стало и сейчас. Потом я спрятал свой разум от
мира и уснул.
Проснулся я утром. Птички пели в клетках на ветвях дерева. Я был в
оцепенении, совершенно не зная, что делать, но слишком долго я об этом не
беспокоился. Итак, я лежал в постели, глядя в небо за окнами, через
железные решетки, и это напомнило мне Эшкорек и мое пребывание в тамошней
тюрьме. И, как и тогда в Эшкореке, я встречал свою смерть болезненно
слабым, почти бессильным.
Все средства были бесполезны. Даже поединок с использованием
колдовских сил, который я задумал, мог прийти только к одному концу. Я не
пойду на болото, чтобы встретить свою смерть, когда с большим комфортом
можно дождаться ее и здесь.
Я задремал.
В полдень один из охранников Малиновой гвардии принес мне поесть. Он
боялся меня и изо всех сил старался показать, что за дверью еще пять его
товарищей. Я соскочил с кушетки - а он отшатнулся и выхватил меч из ножен.
- Успокойся, друг мой, - сказал я. - У чудотворца вырвали зубы.
Но он бросился вон, и они быстро задвинули засовы. Если бы я приложил
свою Силу к этим засовам, охрана оказалась бы в некотором замешательстве.
Еда была превосходной, и я немного поел и выпил воды; от одного
воспоминания о вине в животе у меня заурчало.
Я не верил, что Сорем применит к Малмиранет хоть часть того, что он
осмелился применить ко мне. Все это время я понимал, что его злоба и
подозрительность были вызваны нашептываниями других людей вокруг него, а
также его ревностью к матери, страхом перед моей Силой и тем, что в ту
ночь пожара я оказался впереди него.
Этот день он должен был провести в храме Масримаса в посту и молитве.
Нет сомнения, его благородное сердце было полно многим другим помимо
завтрашней коронации. Вспомнив нашу коротко дружбу, я вдруг загрустил.
Сорем, в конце концов, был единственным человеком, к которому я мог
повернуться спиной.

Я нашел трехструнную восточную виолу среди других вещей в комнате и
уселся ее настраивать, не видя, к чему бы еще приложить руки в этой башне.
Около полуночи заскрипели засовы и в комнату вошел Сорем.
Он был одет в желтую рясу паника, но капюшон откинул. Он жестом
показал, чтобы закрыли дверь, а после того, как это было сделано, подошел
ближе к светильнику и стал смотреть, как я развлекаюсь с виолой. Я
подумал: "Боже мой, неужели он опять пришел просить у меня прощения?"
- Я вовсе не здесь, Вазкор. Я в храме, перед алтарем Королей.
Понимаешь?
Я посмотрел на него и ответил:
- Я понимаю, что наши шутки кончились.
Озадаченный, он своим любимым жестом вытянул руку.
- Я не знаю, как с тобой поступить, вот в чем дело. Не хочу тебя
убивать, - добавил он.
Я, должно быть, улыбнулся, настолько абсурдной была угроза, которую
он отвел. У него перехватило дыхание.
- Не смейся надо мной, Вазкор. Ты обманывал меня, ты сделал из меня
ничто в моих собственных глазах. Хватит.
- Принц, - сказал я, - я устал.
- Послушай. Завтра в сумерках тебе будет обеспечена возможность
покинуть город. Возьмешь с собой свои богатства - все, что можно увезти. Я
не накладываю ограничений на твои заработки.
- Значит, на закате. Так и простимся.
Его губа дрогнула. Наверное, он видел, что так делал какой-нибудь
актер.
- Раз уж ты не спрашиваешь о ней, могу сказать, что моей матери не
причинено никакого вреда и она пребывает в своих апартаментах со всеми
удобствами, какие я только мог ей предоставить.
- Зачем же мне спрашивать о ней, принц, если вы утверждаете, что я
воспользовался ею лишь как средствам захватить трон? А что до удобств,
принц, думаю, она вряд ли их заметила.
Он так шарахнул кулаком по столу, что разбрызгалась вода из винной
чаши.
- Завтра, - проскрежетал он, - ты с моим кортежем отправишься в храм.
Люди ожидают тебя там увидеть. Тебя будут охранять, будут и жрецы на
случай, если ты попытаешься применить колдовство. После церемонии ты
дождешься заката, и эскорт проводит тебя из Бар-Айбитни.
- Хорошо, - ответил я, - одним днем больше, одним меньше, какая
разница?
- Ты говоришь так, как будто завтра наступит конец света, - сказал он
едко. - Уверяю тебя, не наступит, несмотря на все твои грязные колдовские
трюки.
Лампа светила очень тускло, и в комнате было почти темно. Внезапно он
вздрогнул, затем подошел ко мне и положил руку мне на плечо.
- Вазкор, - сказал он очень мягко, - эта вражда смешна. Если ты
поклянешься своими богами, что ничего не замышлял против меня...
Я посмотрел ему в глаза и сказал:
- Хватит с меня твоего царства, Сорем. А богов у меня нет. Поступай
как хочешь.
Его глаза затуманились, он схватился за мое плечо, как будто не мог
устоять на ногах, затем пошел к двери. Но я уже видел то, что по слепоте
своей не мог увидеть раньше - думаю, потому что не хотел.
- Много лет я буду сожалеть о том, что ты не дал клятвы и не очистил
себя от подозрений, - сказал он.
Он постучал в дверь, и его выпустили.
Я закрепил последний колок на виоле. Где-то пели соловьи, но даже от
соловьев можно устать.


ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ОБЛАКО

1
Наступило утро, и в комнату налетели мухи, разбудив меня своим
жужжанием. Они бились об оконные стекла за решеткой, ползали по столу -
штук десять или двенадцать, а может, и больше. Их назойливый шум сильно
докучал, поэтому пришлось на некоторое время превратиться в убийцу мух,
пока в комнате снова не воцарилась тишина.
Девушка принесла мне масрийский завтрак - фруктовый салат с медом,
сдобные булочки и все в этом роде. В отличие от вчерашнего охранника, она,
казалось, не испытывала страха; возможно, она не знала, кто я такой. Ставя
на стол серебряные блюда, она увидела убитых мух и испуганно вскрикнула.
- Что случилось? - спросил я.
Мне было ее жаль; там, где она стояла, я видел лишь гниющие кости -
символ приближающейся смерти. Таким я тот день я видал весь город.
- Мухи, - сказала она, - повсюду. Они заполонили Лошадиный рынок,
животные сходят с ума. Я сегодня проснулась на рассвете, оттого что муха
заползла мне в ухо.
- Всему виной, несомненно, летняя жара, - сказал я, но она приложила
руку к губам и произнесла:
- Слепой жрец, который просит милостыню у Ворот Крылатой лошади, он
сказал, что это бог хессекских рабов, тот, черный, которого называют
Пастырем мух. Желая отомстить, он наслал насекомых.
- Ну, бывают вещи и пострашнее мух, - сказал я. - Посмотри, я же их
убил.
Но есть после этого мне уже не хотелось.
В Пальмовом квартале звонили колокола. В этот день - день коронации -
солнце блистало ярко, как кинжал. Через час мне принесли праздничную
одежду - светло-коричневую тунику, расшитую золотом и серебром, накидку с
темно-лиловой полосой по диагонали, белые сапоги с бронзовыми пряжками. На
меня надели воротник из золота и драгоценностей, окаймленный полоской из
красного шелка, по которому серебряными, золотыми и синими нитями была
вышита сцена охоты на кабана. Все было при мне, даже меч с мягким лезвием
из золота и жемчужной рукояткой, служивший лишь для украшения. Я должен
был в полном блеске предстать перед людьми, как брат Сорема, волшебник. Он
был в своем роде довольно хитер. Интересно, что он сочинит для них, чтобы
объяснить мой внезапный отъезд сегодня вечером? Во всяком случае, у него
есть время поразмыслить.
Невидимый меч, висящий над городом, упадет сегодня.
Я испытывал такое тошнотворное онемение и полное безразличие, какие
может чувствовать только человек, идущий на смертную казнь.

Все дороги и мостовые, ведущие к великому южному храму Масримаса,
были устланы алым шелком. Казалось, перед нами - река из цветов мака. Под
тяжелыми сапогами, колесами, копытами лошадей шелк превращался в лохмотья,
но, тем не менее, люди хватали эти лохмотья, разрывали их на части и
уносили как трофеи с торжественной церемонии. Мы еще не выехали за ворота,
а до меня уже доносились крики и ликование толпы. Рощи были наполнены
людьми, сидящими на деревьях, чтобы лучше видеть. Его-то залез даже на
склонившийся над колодцем древний кедр. Когда мы выехали на широкую улицу,
ведущую к храму, толпа стала такой плотной, что стоящим в ней трудно было
даже шевельнуть рукой. Они так ликовали, будто это празднество было
устроено специально для них и каждый в этот день становился королем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42