А обратно в батальон из лесу не выгонишь! Обида! "За что?" - спрашивают... Конечно, составы групп все же приходится менять.
- Как там поезда ходят из Бреста?
- Редко. Немцы напуганы, мало пускают, а те, что идут, наверно, Тарасенко с Кравченко перехватывают... Рвали они что-нибудь за это время?
- С десяток эшелонов сделали.
- Вот видишь! Наверно, тоже "нахалками"... У Маркова подорвали "нахалками" четыре, а ни одной эмзеде поставить не удалось. Так и не дождались ни ветра, ни снегопада. Хлопцы-то готовы только мгновенными и рвать!
- Эффекта меньше от мгновенных. Да и людей надо беречь... Потери у Маркова были?
- Убереглись. Но до чего же все-таки опасное занятие... Секунды решают. Глядеть и то жутко!
- Значит, опять вперед лез?
- Ну что ты! Из лесу смотрел, в бинокль...
- Интересные там в лесу деревья, если через них все насквозь видно! Или у тебя бинокль какой-то новый, особенный?
- Ну не из лесу смотрел, так с опушки.
- Не комиссарское это дело по опушкам, у фашистов на виду лазить. Мы же договорились, Владимир!
- Надо было, Алексей, надо...
- Не знаю, кому это надо! Комиссар у соединения один.
- Всем нам надобно, чтобы комиссар с людьми был. И тебе в том числе!
С Владимиром Николаевичем трудно бывает спорить. Поэтому летом однажды пришлось с ним просто поругаться. Где-то возле станции Польска Гура он побывал в составе группы минеров на железнодорожном полотне. Тогда я в конце концов доказал Дружинину, что он поступил неправильно. Прежде всего, не имея соответствующего опыта, он подвергал себя опасности в гораздо большей степени, чем любой настоящий минер. Затем присутствие, так сказать, высокого начальства могло нервировать ребят, отразиться не в лучшую, а в худшую сторону на их работе.
Дружинин обещал больше таких вылазок не делать. Но вот теперь, оказывается, он сутки провел с минерами в лесу, рядом с "железкой"... Таков Дружинин. Все он хочет увидеть, испытать. Говорит: "Надо было". Надо ли? А ведь, если сказать положа руку на сердце, пожалуй, в данном случае действительно надо. Наверно, и настроение поднялось у минеров, и все трудности словно уменьшились, когда сам комиссар соединения спал вместе с ними на снегу, грелся у тлеющих в горшке углей, жевал мерзлый хлеб.
Нет, другого комиссара нам не требуется!
Вслед за Дружининым вернулись из батальонов и остальные товарищи. Доклады их были довольно оптимистичны. Несмотря на подвохи, которые устраивала зима, минеры действовали успешно. Самоотверженность, энергия, изобретательность наших подрывников опрокидывали многие преграды.
Зимой осложнились не только выходы к железным дорогам. Морозы влияли на четкость работы мин замедленного действия. Взрывы отставали от заданных сроков, все чаще запаздывали.
МЗД-5 приводится в действие электрической искрой от небольшой батарейки. Ток включен в цепь, разомкнутую в двух местах. В одном месте контакты восстанавливаются, когда над миной проходит поезд, а в другом разомкнувшее цепь звено удерживается над ней стержнем из мягкого металла, помещенным в баллончик с кислотой. Как только кислота растворит стержень, мина придет в боевую готовность. Через какое время это случится, зависит от концентрации кислоты. У минеров имеются наборы кислотных замедлителей на самые различные сроки. Но вот теперь вмешались в дело холода! Низкие температуры ослабляют действие кислоты, влияют они и на исправность электробатареек.
Подрывникам пришлось заняться утеплением минных механизмов. Чего только они не применяют! Обкладывают замедлители и батарейки просушенным мхом. Обертывают их овечьей шерстью. Пробуют в качестве утеплителя конский навоз. Помещают механизмы в резиновые камеры, надутые воздухом. Последний способ дает наилучший эффект, но где наберешься этих спасительных камер?!
А ведь прежде чем определить, что хорошо, что плохо, что лучше, что хуже, надо провести десятки экспериментов. Опытное поле устроено рядом с землянкой роты подрывников. То и дело потрескивают зарытые в землю взрыватели, утепленные на разный манер. Стоящий у землянки часовой засекает, когда и какой взрыватель сработал.
Одновременно идут опыты и в другом направлении. Какие поправки на холод следует делать, если не утеплять кислотные замедлители? Что хорошего может дать комбинирование детонаторов различных типов? Душой всей этой кропотливой, но очень нужной работы является Алексей Семенович Егоров. В энтузиастах помощниках недостатка у него нет. Эксперименты ведутся не только в диверсионной роте, но и в каждом батальоне. Самое удачное Егоров отбирал, обобщал и требовал использовать повсюду.
Выпала нам и еще одна трудность, хотя и не особенно связанная с зимой, но совпавшая с ней во времени. Подходили к концу наши запасы тола. Нормы расхода взрывчатки были сокращены до минимума. Минеры сидели прямо-таки на голодном пайке.
Отчасти мы сами же и были виноваты, что оказались в столь незавидном положении. Летом далеко не все наши командиры заботились об экономии тола. Для подрыва эшелона вполне достаточно заряда в 10 килограммов, а клали, случалось, и вдвое больше. Грохот от двойного заряда сильней, но результат тот же, обычный. Теперь за любовь некоторых товарищей к шумовым эффектам приходилось расплачиваться.
Мы уже давно осаждали Украинский штаб партизанского движения бесконечными мольбами прислать толу. Нам отвечали ссылками на нелетную погоду, а чаще дипломатическим молчанием.
Ссылки на метеорологию звучали не очень-то убедительно. Погода случалась всякая. Нашлась бы ясная ночка, позволившая сбросить взрывчатку на парашютах. Но вот за дипломатическим молчанием угадывалась истина: очевидно, Украинский штаб запасов тола не имел. Замечу тут же, что впоследствии это подтвердилось. И вот почему в конце года партизанам не только на Украине, но и в других местах пришлось испытывать сильнейший "толовый голод".
Удары по вражеским коммуникациям Центральный штаб партизанского движения запланировал на 1943 год в двух тактических вариантах. Партизаны украинские осуществляли первый вариант - они били непосредственно по воинским эшелонам. Партизаны же Белоруссии и других республик действовали по второму тактическому варианту, нацеливая свои удары главным образом на железнодорожные пути, ведя так называемую рельсовую войну.
Опыт показал, что удары по вражеским поездам дают особенно высокие результаты. Ведь взрыв лишь одной партизанской мины приносит фашистам сразу несколько бед. Выходит из строя паровоз. Разрушаются и горят вагоны. Гибнут полностью или частично оружие, боеприпасы, продовольствие, которые были в эшелоне. Неизбежны при крушении поезда и потери врага в живой силе. Однако этим дело еще не исчерпывается. Где подорван эшелон, там обязательно испорчен, загроможден путь, что прерывает движение железнодорожных составов на всем участке.
Совершенно ясно, что рельсовая война дает меньший эффект. Порча пути парализует движение на каком-то перегоне, и только. Тем не менее в Белоруссии были проведены две крупнейших масштабов операции по уничтожению не эшелонов, а рельсовых путей. Взрывались сотни километров рельсов. Конечно, в результате этого уже не отдельные участки, а целые железнодорожные магистрали выводились на какое-то время из строя. Однако на очень короткое время. Гитлеровцы относительно быстро восстанавливали исковерканные пути, а все, что должно двигаться по этим путям - паровозы, вагоны, грузы, - оставалось у них целым. К тому же на подрыв многих тысяч рельсов ушло огромное количество тола. Вот почему и украинские, и белорусские партизаны стали испытывать острую нужду во взрывчатых материалах.
Все это выяснилось, разумеется, гораздо позже. В начале же зимы 1943/44 года мы с Дружининым и Егоровым продолжали ждать тол и никак не могли придумать, где бы раздобыть пока хоть сотню-другую килограммов. Перед соседями в долгу как в шелку, да у них у самих почти ничего не осталось. Внутренние ресурсы, кажется, все мобилизованы. Но ведь они тем и хороши, эти внутренние ресурсы, что мобилизовать их можно до бесконечности.
В какой уже раз батальоны обшаривали местность вокруг своих лагерей, стараясь обнаружить брошенные или неразорвавшиеся немецкие снаряды, авиабомбы, мины, гранаты. Кое-что находили. Взрывчатка выплавлялась из оболочек и застывала грязновато-серыми или грязновато-желтыми, но одинаково ценными для нас брусками.
Заряд мины мы уменьшили до 6 - 8 килограммов, что на 20 - 30 процентов ниже оптимальной нормы. И все-таки взрыв получался достаточной силы. Заряду придавалась форма опрокинутого конуса, отчего взрывная волна в большей степени шла вверх и удар по локомотиву был таким же мощным, как прежде.
Нужда многому учит. В целях экономии тола места для минирования партизаны стали выбирать преимущественно там, где профиль пути может усилить эффект взрыва. На выемках железнодорожного полотна, на поворотах колеи этот эффект всегда больше.
Есть у подрывников-диверсантов выражение "пустить под откос". Но мы убедились, что сбрасывать эшелон с насыпи не всегда-то выгодно. Сбрасывая паровоз и вагоны с рельсов, минеры тем самым освобождали путь и давали возможность противнику быстро восстановить на участке движение других поездов. Когда же мина рвется под эшелоном в какой-нибудь выемке, то здесь образуется такое нагромождение вагонов, что гитлеровцам и за три дня его не растащить. Если к тому же пустить из засады несколько бронебойных пуль по котлу паровоза и несколько зажигательных по вагонам, то будет совсем полный порядок при минимальных затратах тола.
Но разве выемки, повороты, уклоны пути находятся там, где минерам удобнее всего выходить к дороге? Нет, далеко не всегда. Охранялись же такие места более строго, чем другие. Вот и приходилось нашим минерам с началом зимы часто действовать на участках, благоприятных для результатов диверсии, но самых опасных по подходу к ним. Такова еще одна зимняя трудность!
Сколько же накопилось этих трудностей, осложнений, препятствий, помех!
Труднее стало готовить, монтировать мины.
Труднее работать при минимальных нормах взрывчатки.
Труднее выходить к любому объекту диверсий.
Еще труднее выходить к наиболее желательным участкам.
Еще и еще труднее делать это, просидев в ожидании погоды сутки, а то и двое на холоде, без горячего куска во рту, в сотне метров от вражеских патрулей.
Но ничего не могло остановить партизан. Наступление минеров продолжалось. В ноябре на дорогах Ковельского узла мы произвели 65 крушений. Узел оставался по-прежнему парализованным.
Героем наступления был простой советский человек, стойкий, неунывающий, храбрый и самоотверженный, в драном кожушке, с автоматом на груди и небольшим ящиком в руках. У этого человека - триста имен и триста фамилий. Его звали Борис Калач и Всеволод Клоков, Павел Медяной и Владимир Казначеев, Дмитрий Резуто и Николай Денисов, Олег Ярыгин и Владимир Павлов, Нина Кузьниченкова и Мария Абабкова, Иван Грибков и Михаил Глазок... Всех его имен-фамилий здесь не перечислишь. Звание же у героя было одно - высокое звание Партизана-минера.
ДУБЛЕРЫ ИЗ СЛОВАТИЧЕЙ
Дружинин называл цифры, водя пальцем по списку, а я откладывал их на счетах. Цифры были все небольшие, однозначные, только изредка встречались покрупнее, и то лишь в пределах двадцати.
- Три! - сказал Владимир Николаевич.
Я передвинул три желтые костяшки и ждал новой цифры, но комиссар молчал, задумчиво щурясь на пламя свечки.
- Как мало. Всего трое! - наконец произнес Дружинин и вздохнул.
- А где эти трое?
- В Словатичах. Пароль "Ясень", отзыв "Береза".
- Ну для Словатичей и трое хорошо, даже очень хорошо! - заметил я.
- Конечно, три коммуниста для Словатичей - это солидно. Но разве не странно, Алексей, что двух-трех человек мы называем партийной организацией?
- По уставу и в обычных условиях трое могут составить низовую организацию.
- Вот когда-то называли: ячейка. Имелось в виду, что ячейка - часть сети, начальный ее элемент. Но ведь слово это, наверно, от "яйца". Тогда смысл еще точнее! Из ячейки-яйца и возникли более сложные организмы, организации...
- К чему сейчас филологические изыскания?! Не в названии дело. Кстати, уже сегодня есть у нас организации, которые никак не назовешь ни партгруппой, ни ячейкой! В Подгорном пятнадцать человек, в Машево двадцать...
- Так это в почти освобожденном от бандеровцев Любомльском районе! А в тех же Словатичах пока что трое.
- Будет больше... Давай дальше считать, комиссар!
- Уж и отвлечься нельзя! - немного обиженно сказал Дружинин и придвинул к себе список.
Строго говоря, в данный момент мы были не командиром и комиссаром. Отчет для ЦК готовили секретарь подпольного Волынского обкома и член этого обкома. От нас ждали сведений о том, как развернуто на Волыни партийное подполье.
Ветер бросал в окна сухой рассыпчатый снег. Проскрипели валенки часового. Было поздно, первый час ночи... Дружинин опять стал называть цифры, а я прибавлять их к уже подсчитанным. Итог показал, что шестьдесят созданных нами к концу 1943 года организаций объединяют более трехсот человек.
- В среднем по пять, - прикинул Владимир. - А в Словатичах меньше...
- Дались тебе Словатичи! Есть села, где работать приходится и коммунистам-одиночкам.
- А я все думаю о Словатичах. Какую стойкость проявляют эти трое! Какое глубокое понимание своего партийного долга! С первых же шагов работы. Невероятно трудно было создать там организацию. Зато сколько она уже сделала. Вспомни!
- Ах, вот ты о чем! Ну как не помнить! Все отлично помню.
История маленького коммунистического подполья в Словатичах была действительно многим примечательна.
* * *
Как-то осенью к секретарю партбюро 1-го батальона Семену Ефимовичу Газинскому, ожидавшему на дальней явочной квартире связных, пришел человек лет тридцати в крестьянской одежде, назвал пароль и сообщил, что он прислан для переговоров подпольным Киверцовским райкомом.
- О чем говорить будем? И кто вы такой? - спросил Газинский.
- Местный житель. Из села Словатичи. До войны работал в сельпо... Фамилия моя Остапчук, зовут Илья Игнатьевич. Ну а разговор вот насчет чего... Когда Волынь еще под Польшей была, состоял я членом Коммунистической партии Западной Украины. Перевестись во Всесоюзную Коммунистическую, как и многие наши товарищи, не успел... Сами знаете, Советы недолго на Волыни были, война началась... Но в душе я оставался большевиком и сейчас себя им считаю. Хочу работать для партии, для партизан, для победы над фашистами!
Газинский знал, что человека непроверенного, ненадежного райком к нему не пришлет. Да и сам Илья Остапчук производил хорошее впечатление. Секретарь батальонного партбюро начал расспрашивать, какова обстановка в Словатичах.
- Сильно запуганы люди! Зажали народ бандеровцы, дыхнуть не дают. Стоят они в соседнем селе, в Лише, но и к нам часто заглядывают последнее грабить. А чуть что не так, не по-ихнему, - замордуют, спалят. Как говорится, за наше жито та ще нас бито! Ни старого ни малого, подлецы, не щадят!.. Был неподалеку от нас польский хутор Вицентувка, так весь его сожгли, ни одной хаты не оставили. И людей много погибло. А вот в Пшебражье, это село от нас близко, поляки умнее оказались: вооружились и самооборону от бульбашей держат.
- Неужели в Словатичах таких людей, поумнее да порешительнее, нет?
- Как нет? Найдутся... Только поискать надо.
- Работать с людьми, вести их за собой должны коммунисты. Не так ли, товарищ Остапчук? Надо создать а Словатичах хотя бы небольшую парторганизацию. Вы будете ее секретарем. Думаю, что обком утвердит вашу кандидатуру. Кого вы сможете привлечь к работе еще?
- Есть у нас учитель. Хороший человек, советский... Наверно, согласится! Но он, кажется, беспартийный.
- Примем его в партию. Всякий, кто работает в большевистском подполье, работает для партии, становится коммунистом. Только, если вы уверены в этом учителе, лучше сделайте его своим дублером, а для всяких текущих дел подберите еще человека.
- Постараюсь! Подумаю, поищу.
Илья Остапчук говорил спокойно, нисколько не удивился предложению Газинского, ни о чем не спорил. Видно было, что, прежде чем явиться сюда, он ко многому себя подготовил, многое твердо решил. Газинский договорился с Ильей Игнатьевичем, что они снова встретятся ровно через неделю, но не на этой явочной квартире, откуда до Словатичей далеко, а в придорожных кустах у хутора Вицентувка. Остапчук должен был привести с собой и учителя, и третьего товарища, которого надеялся подыскать. Свидание назначили на два часа ночи, установили пароль.
Они распрощались. Новый подпольщик унес с собой несколько партизанских листовок.
Сообщение Газинского о том, что в Словатичах, по всей вероятности, можно будет сколотить подпольную группу, обрадовало командира батальона Григория Васильевича Балицкого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45