- Знаю, что не театр, - уныло отозвался Вася.
- Плохо знаешь, если затеял там инсценировку! Отвечай нам прямо: поповскую ризу надевал?
- Не ризу надевал, а рясу... Разбираться надо! В ризу облачаются при богослужении, а ряса у попов для повседневной носки.
- Ладно, пусть будет ряса. Значит, надевал?! А как с бородой было? Наклеивал?
- Какая там борода! Это уже преувеличивают. Просто небольшая бородка, вроде эспаньолки... У меня есть всякие для нашей самодеятельности... Пришлось наклеить. Никодим посоветовал.
- Кто этот Никодим? - поинтересовался Михайлов.
- Отец Никодим, поп то есть... Настоятель церкви в Угриничах... Старикан довольно толковый. Нам кое в чем помогает.
- Обожди, Вася. Разве священник был в курсе твоего маскарада? спросил Михайлов.
- Как же ему не знать! А кто мне рясу дал? Кто Библию дал? Кто к прихожанам вывел и сказал им, что приехал новый батюшка?!
- Батюшка новый? Отец Василий? Вот как! - усмехнулся член обкома.
Рассмеялся и Газинский. Одному Васе было не до смеха, хотя он немного и приободрился.
- Товарищи, разрешите рассказать все по порядку, - попросил Коновалов. - Иначе не будет у вас полной картины. Можно?
Михайлов разрешающе кивнул, после чего Вася перешел к подробностям:
- В Угриничах мне и другим хлопцам из нашей роты часто приходится бывать. Все мы никогда не пропускаем случая поговорить там с людьми. А что людей интересует, хорошо известно. В первую очередь - новости с фронтов. Всегда сообщаем им сводки Совинформбюро. Чаще всего прямо у радистов берем. Если газеты есть, то и по газете читаем. Другой раз просто на вопросы селян отвечаем. Но сколько людей вокруг себя соберешь? Десять двадцать, самое большее - тридцать человек... И все! А в церкви по воскресеньям человек двести бывает, а то и больше... Ведь не одних угринических здесь увидишь, а из многих сел и хуторов.
Вася попросил разрешения закурить, свернул козью ножку, задымил и продолжал дальше:
- С настоятелем церкви, с этим отцом Никодимом, я давно знаком. Всегда останавливает меня и спрашивает: "Как там супостатов бьют?" Ну и его познакомишь со сводкой Информбюро. Радуется старик, если добрые вести. Он по случаю освобождения Киева даже молебен отслужил. Узнав об этом, бандеровцы взяли его за бока, когда налет на Угриничи делали... Помните? Насилу Никодим от них выскользнул.
И вот недавно, как раз в субботу, встретил я попа, сводку ему прочел и говорю: "Наверно, вашим прихожанам тоже хочется знать, что на фронтах делается". Подтверждает: "Конечно, интересуются. У всех есть интерес". Тогда я ему и предлагаю: "Вот, батюшка, дам вам эту сводку, а завтра еще новую принесу. Прочитайте их в церкви людям. Или своими словами перескажите". Задумался старый. Потом говорит: "Дело богоугодное народу правду глаголати, но я сейчас на большом подозрении у прихвостней иноземцев проклятых... Никак не могут простить мне бандеровцы молебен во благодарность за освобождение от фашистов Киева, матери городов наших". И тут же добавляет: "Прочитай, воин, сводки сам. В церкви прочитай, после службы. Я тебе рясу дам, выведу к прихожанам, скажу, что это новый батюшка из епархии храмы объезжает". К своему предложению он еще и добавил: "Нет греха, когда ложь во спасение! Бог рассудит".
- А ты не заставлял попа всю эту историю затеять? Нажима, так сказать, не производил? - спросил Газинский.
- Да что вы, Семен Ефимович! Узнайте у самого Никодима через наших подпольщиков... Ну, в воскресенье всё мы и устроили. Никодим заранее провел меня в алтарь, переодел, дал Библию, посоветовал с нее и начать, сам отметил нужное место...
- И как же прошла читка? - пряча усмешку, спросил Михайлов.
- На высоком уровне. Я из Библии недолго читал, абзаца три. Там что-то про птиц было... А потом продолжал так: "А теперь, православные, послушайте, как птицы красные логовище ворога мерзостного поклевали..." И давай сводки Информбюро зачитывать - сперва про повторные налеты нашей авиации на Берлин, а затем другие... Слушают внимательно, многие крестятся, бога благодарят. В общем, все остались довольны... Ведь людям нужна правда! А религиозных их чувств никто не задевал.
Михайлов с Газинским все поняли, по секретарь партбюро решил дополнительно выяснить в Угриничах, как было дело, нет ли каких-либо нареканий, обид у верующих. Вопрос о Васином поступке остался пока что открытым. Об этом рассказал мне Аким Михайлов, когда вскоре побывал у нас в центральном лагере соединения.
Конечно, что бы там в селе окончательно ни выяснилось, форма агитации, к которой прибег Вася Коновалов, одобрения не заслуживает. Но только сама форма! Мы всегда заботились о том, чтобы люди знали правду о ходе войны, разоблачали перед местным населением вранье, демагогию, всевозможные хитрости и уловки вражеской пропаганды.
Политический аппарат не только нашего, но и других партизанских соединений и отрядов, действовавших на Волыни, работал в двух направлениях: у себя, среди бойцов и командиров, и на "периферии", то есть среди населения. И каждый партизан, соприкасаясь с местными жителями, становился нашим агитатором и пропагандистом. Разумеется, в селах, захваченных врагом, обком влиял на тамошних крестьян через сеть подпольных коммунистических и антифашистских организаций.
Формы работы? Они были самыми разнообразными, зависящими от случая, от обстановки. В одном селе можно было созвать митинг или собрание, выступить с речью, сделать доклад, прочесть лекцию, а затем еще раздавать брошюры, листовки, свежие номера напечатанной в нашей типографии газеты "Советская Украина". В другом селе приходилось ограничиваться беседой с небольшой горсткой проверенных, хорошо известных нам людей. В третье село и совсем не войдешь. С подпольщиком наш представитель встречался где-нибудь в лесу, разговор начинал только после обмена паролями. Но и при такой конспиративной встрече беседа всегда касалась положения на фронтах. Это больше всего интересовало людей. Успехи Красной Армии, пусть временами даже незначительное, но все же неуклонное продвижение наших войск вперед были огромной радостью для местных жителей.
Нет, я не удивился, что настоятель церкви в Угриничах вошел в сговор с Васей Коноваловым и даже дал ему рясу. Но если партизаны действовали там, обижая верующих, это уже никуда не годится! За ошибки отца Никодима пусть отвечает его церковное начальство, а за ошибки Васи несем ответственность мы все, и я особенно.
Однако строгое расследование установило, что о недавнем маскараде в угринической церкви никто из верующих и не подозревает. Никто ничем не обижен. Просто нашлись в батальоне люди, которые из имевшего место факта сделали скоропалительные выводы.
- Твое счастье, что все так кончилось, - сказал Газинский повеселевшему Коновалову. - И смотри, чтобы ничего подобного не повторялось... Читай сводки, проводи беседы, но только не в церкви!
- А почему не в церкви? Терять сразу такую аудиторию! - неожиданно запротестовал Вася.
- Опять за свое! Опять "аудитория"! - не на шутку рассердился обычно спокойный, выдержанный Газинский. - Да, придется ее потерять! Сам настоятель читать сводки Информбюро не решается, бандеровцев побаивается, а тебе, товарищ Коновалов, рядиться в попа, дьякона или архиерея мы категорически запрещаем.
- Можно обойтись и без переодевания, - спокойно ответил Вася. - Не беспокойся, Семен Ефимович, я выводы для себя сделал. Своей ошибки не повторю. Будь уверен! Но тут есть совсем другая идея...
И в следующее воскресенье подтянутый, хорошо выбритый, молодцеватый Василий Коновалов вошел под конец обедни в угриническую церковь и скромненько встал возле дверей. Когда отец Никодим закончил службу, наш партизан смиренно обратился к нему:
- Разрешите, батюшка, прочитать мирянам последние фронтовые вести?
- Читай, сын мой, читай! - разрешил настоятель.
И Вася Коновалов уже не смиренным, а своим обычным четким, приятным, хорошо поставленным актерским голосом прочел свежие сводки Совинформбюро про успешные дела советской бомбардировочной авиации, про новое продвижение 1-го Украинского фронта и про бои местного значения по соседству с нами, в Белоруссии.
Люди жадно слушали правду...
Наверно, никто из них и не заметил, что бравый партизан какими-то неуловимыми черточками напоминает нового батюшку из епархии, который не так давно заезжал в Угриничи и здесь, в церкви, тоже читал сводки Совинформбюро.
РЫЦАРЬ КРАСНОГО КРЕСТА
Мы с комиссаром ехали в один из ближних батальонов. На узкой лесной просеке нам встретилась подвода с раненым. Он лежал навзничь, нижняя часть лица была закрыта окровавленными бинтами. Присмотревшись, я узнал минера Мышлякевича.
- Что случилось, Павел Антонович?
В ответ - ни слова, ни звука. Только глаза Мышлякевича страдальчески смотрели на меня в упор, наполняясь слезами.
Стоявший позади подводы ездовой подошел ближе и зашептал:
- На мине своей подорвался... Всю челюсть снесло, язык как отрезало... Правую руку у плеча перебило, на коже висит... Не знаю, довезу ли до госпиталя живым.
- Хирург у нас отличный. Обязательно вылечит, - сказал я умышленно громко и, обернувшись к раненому, добавил: - Поправляйся, Антоныч! Все будет в полном порядке. Навещу тебя, как только вернусь.
Подвода медленно поехала дальше, мы тоже тронули коней.
- Это какой же Мышлякевич? Тот, что в Белоруссии с братом пришел? повернул ко мне голову Дружинин.
- Ну да, с братом, с женой, с дочкой. Все теперь у нас. По специальности он агроном.
- Хорошая специальность, самая мирная: хлеб сеять, сады выращивать, задумчиво молвил Владимир Николаевич. - Да-а-а, минер ошибается только раз...
- Возможны исключения! Теперь на Гнедаша надо надеяться, Гнедаш многое может сделать.
- Что говорить! С главным хирургом нам здорово повезло... Руки у него золотые!
Тимофей Константинович Гнедаш прибыл в соединение сравнительно недавно. Родился и вырос на Черниговщине, а в начале войны работал в соседней Сумской области, в маленьком городке Шостке, главным врачом местной больницы. Когда немцы были уже совсем рядом, больницу эвакуировали в Сибирь. По решению горкома партии врач-коммунист Гнедаш сопровождал ее до места назначения - города Бийска. Оттуда Тимофея Константиновича не отпустили, сделали заведующим здравотделом.
Гнедаш рвался на фронт. Еще больше он хотел попасть за линию фронта, понимая, что партизаны особенно нуждаются в квалифицированных хирургах. Из Бийска летели к товарищам Коротченко и Ворошилову настойчивые просьбы Тимофея Константиновича отправить его в одно из украинских партизанских соединений. Где-то там, наверху, очередное заявление Гнедаша встретилось с нашей заявкой на врачей. И вот Тимофей Константинович у нас.
Непривычны ему военная форма, оттягивающий пояс пистолет, землянки вместо больничных палат, но с обычной уверенностью действуют его умелые руки в тончайших резиновых перчатках. Первые же операции, сделанные Гнедашем, убедили командование, что мы получили отличного специалиста. Конечно, он многому научит и молодого нашего хирурга Михаила Васильевича Кривцова, тоже недавно присланного с Большой земли.
Гнедаш успел зарекомендовать себя не только талантливыми операциями, но и прекрасной организаторской работой. С неостывающим жаром, с веселой энергией создавал он партизанский госпиталь. Трудностей было много. Но я не знаю случая, когда бы Гнедаш перед ними спасовал. Инициативой, изобретательностью, своей удивительной способностью выходить с честью из самых сложных положений Тимофей Константинович увлекал за собой всех медицинских работников.
Сколько новых труднейших проблем поставит перед Гнедашем ранение Мышлякевича! Не надо быть врачом, чтобы понять это. Ведь рана очень тяжелая, а наш госпиталь располагает лишь простейшим оборудованием, испытывает недостаток во многих медикаментах. Вся надежда на талант и волю хирурга. Но и самые лучшие врачи не остановят смерть, когда она неизбежна. Выдержал ли Мышлякевич перевозку в госпиталь? Не умер ли на операционном столе?..
Возвратившись дня через два в Лесоград, я послал за Тимофеем Константиновичем. Вскоре в землянку вошел среднего роста человек лет под пятьдесят, с красивым смуглым лицом и густыми, еще не тронутыми сединой волосами, расчесанными на косой пробор. Это и был доктор Гнедаш.
- Жив, пока еще жив, но положение критическое, - сказал он, присаживаясь и отвечая на мой вопрос. - Многое приходилось видеть, но и я внутренне содрогнулся, когда сняли с Мышлякевича повязку. Вся нижняя лицевая часть черепа - сплошная зияющая рана. От челюсти лишь слева остался кусок кости с тремя зубами... Половины языка нет... Сосуды шеи открыты... Много потерял крови. Ну, мы сделали, конечно, все, что смогли: обработали рану, остановили кровотечение, в горло ввели трубку для искусственного питания. Правую руку пока взяли в шину, ей нужен покой.
- Есть надежда, Тимофей Константинович?
- Надеяться обязаны. Насколько наши надежды реальны, покажут самые ближайшие дни. Раненый сильно ослабел. А мне нужно, чтобы организм сопротивлялся смерти, был союзником медиков! И потом... - Гнедаш помедлил немного. - Самое трудное будет потом, - продолжал он. - Допустим, мы добьемся, что организм Мышлякевича победит смерть. А дальше? Нельзя же выпустить человека из госпиталя с огромной дырой вместо рта, инвалидом, неспособным нормально питаться, разговаривать... Придется заняться восстановительной хирургией, сделать Мышлякевичу не одну пластическую операцию. А возможности у нас, сами знаете, очень ограничены! Вот уже и ломаю голову над великим множеством весьма специальных вопросов.
- Понимаю, Тимофей Константинович. Но вам, как говорится, и карты в руки. Ищите! Дерзайте! Желаю успеха и уверен в успехе. И вы совершенно правы: мало спасти Мышлякевича, надо вылечить его, сделать трудоспособным. Этим мы выполним наш долг не только по отношению к Антонычу, отцу семейства, хорошему минеру. Не только! Не забывайте, что каждый случай возвращения тяжелораненого к жизни - огромная моральная поддержка для всех партизан. Боец действует увереннее, смелее, зная, что и его поставят на ноги, если попадет в беду.
- Постараемся сделать все, что будет в наших силах.
- А навестить мне Мышлякевича можно?
- Нет, пока рано. Жену с дочерью не пускаем, чтобы не волновали. Ну, пойду к нему... Будем перевязывать.
- Еще раз желаю успеха! И пожалуйста, держите меня в курсе дела.
Гнедаш вернулся в госпиталь, надел халат, продезинфицировал руки. Носилки с раненым минером поставили на операционный стол. Рядом уже собрались врачи Кривцов, Григорьев, медицинские сестры.
Самочувствие Мышлякевича было не лучше, чем вчера. Сняли повязку. Хирург внимательно осмотрел рану. Выделений мало. Края тканей в удовлетворительном состоянии, но кое-где их надо почистить... Главная беда - сильно ослабел партизан от болей, от потери крови, от огромного нервного потрясения.
Его брали на стол каждый день. Но не только во время перевязок к Мышлякевичу было приковано внимание всего медицинского персонала. У постели раненого круглые сутки дежурили сестры. По нескольку раз подходили врачи. Минера знобило, и ему часто меняли грелки. Для искусственного питания Павла Антоновича готовили бульоны, жидкие каши, кисели, всегда держали в запасе молоко, яйца. Раненый все время чувствовал заботу, ласку, внимание. Ему постоянно внушали, что он будет жить, сможет разговаривать и нормально питаться, сможет работать.
Наконец кризис миновал, раненый заметно окреп. Гнедаш считал, что в ближайшие день-два можно сделать первую операцию. Главная ее трудность заключалась в том, что у Мышлякевича была почти начисто снесена нижняя челюсть. В народе правильно говорят: "Были б кости, а мясо будет! Кость мясо наживает". Но ведь ее нет... Для того чтобы восстановить у раненого нижнюю часть лица, нужен прежде всего протез, заменяющий челюстную кость. Предстоящая работа немыслима без жесткого каркаса. А где его взять?! Здесь его не принесут из протезной мастерской, ослепительно белый, сияющий отшлифованной пластмассой, сделанный точно по размеру! Никакого не принесут.
Доктор Гнедаш все эти дни думал, как быть, где найти выход. Наконец он отправился к старшине медчасти Горобцу, разгружавшему в это время телегу с продуктами.
- Мне нужен тонкий железный прут, - объявил Тимофей Константинович.
- А какого диаметра? И какого сечения - круглого, квадратного? осведомился Горобец таким тоном, будто железо у него имелось в широком ассортименте.
- Да вот примерно такое, - ответил Гнедаш, взявшись рукой за железный дрот-отес, придерживающий у телеги оглоблю.
- Так в чем же дело! Сейчас отрубим.
Из отрубленного куска Тимофей Константинович и принялся мастерить каркас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45