Что братец, что сестрица... Ни свое, ни чужое из рук не выпустят. Эрнст не отдал бы сестре и ломаного гроша, если б не муж Каталин - жандарм Карл Локкер. Его даже Эрнст боялся. А уж как повесили Карла, так Шеферам стало не до отцовского наследства... Хороша была в молодости Каталин - все мужчины заглядывались! Да и сейчас..."
Старик покачал головой, причмокнул губами и побрел назад под свою акацию.
"А как взял ее Локкер, как стал он тержерместером*, всю свою жадность показала. Людей, правда, не обижала, как ее муженек, но и от награбленного жандармом не отказывалась..."
_______________
* Т е р ж е р м е с т е р - фельдфебель (венгерск.).
Лечь Коповски так и не удалось. Громкий стук оборвал его мысли и заставил опять шмыгнуть к забору. У Шеферов стукнула дверь. Снова отодвинув доску в заборе, старик Коповски жадно впился в темноту.
Эрнст Шефер быстро сбежал с крыльца.
Внезапно снова распахнулось окно, отбросив широкую полосу света во двор и на забор, заставив Коповски шагнуть в сторону.
В окне появилась Агнесса.
- Ты этого не сделаешь, Эрнст! - уже умоляла она. - Ты пожалеешь меня и детей. Ведь правда, ты не сделаешь этого?..
Шефер направлялся к калитке. Огибая сарай, он на мгновение остановился и мотнул, как норовистый конь, головой. У Коповски заблестели глаза: не так уж часто ссорятся эти скрытные Шеферы.
Стараясь запомнить все подробности, он увидел, как сосед яростно толкнул калитку и решительно зашагал по улице. Потом Коповски добежал до своей калитки, приоткрыл ее и провожал Шефера взглядом до тех пор, пока мог видеть его тяжелую, тучную фигуру.
Взволнованная Агнесса отошла от подоконника и исчезла за шторой. Очевидно, ей было страшно оставаться одной в темноте, и женщина не выключила свет.
Слишком возбужденный, чтобы сразу заснуть, старик Коповски побрел в дом, разыскал в сенях кувшин и выпил холодного молока. Немного потоптался на крыльце, погладил кота, который проснулся и терся о его ногу, и поплелся обратно в сад.
Еще раз на всякий случай заглянув по пути в соседний двор, он пришел к выводу, что дальше наблюдать не имеет смысла, и снова заскрипел своей многострадальной раскладушкой, терзаясь мыслью: куда это Эрнст подался среди ночи?!
Понемногу успокоившись, старик снова заснул...
4
...Последнее, что еще ощущала Каталин Иллеш, была не боль. Ощущение боли в горле, сжатом безжалостным ремнем, заглушало невыносимое удушье вены, голова, все тело налились горячим свинцом, мозг затуманился, и казалось, кто-то рвет ее на куски.
Каталин боролась, упиралась, весь ее крепкий организм сопротивлялся смерти. Одеревеневшими руками женщина никак не могла ухватить убийцу - это был профессионал, и, стоя позади жертвы и затягивая на ее шее тонкий кожаный ремень, он ловко увертывался от ее слабеющих рук. Она судорожно хваталась за ремень, пытаясь хоть немного оттянуть его, но и на это сил уже не хватало.
Перед ее глазами мелькали в темноте расплывчатые и легкие, как воздушные шарики, разноцветные звезды. Они все расплывались, кружились, сходились и расходились, сплетались и расплетались, становясь похожими то на причудливые лилии, то на мохнатых жаб, душивших ее, Каталин, своими отвратительными лапами. В ушах появился тонкий непрерывный свист, который все усиливался и усиливался.
Все, о чем думала она в эту ночь, все, что волновало ее до сих пор, ушло навсегда. Ночь, которая не предвещала никаких катастроф, внезапно остановила свое спокойное течение, замерла, а потом ударила, оглушила смертельным страхом и нечеловеческой болью.
"Избавиться от этой ужасной боли, от этого свиста, от которого разламывается голова, дохнуть полной грудью, жить, жить!.." Только это, и больше ничего! Ни о чем другом не могла она и думать, ни о чем не могла вспоминать. Словно и в самом деле не о чем было думать, будто бы не было ее девочек Евы и Илоны, которые спали в соседней комнате, не было ни радостей, ни страданий, не было двух мужей - Карла и Андора...
Неправда, что в последнюю минуту перед насильственной смертью глазам суждено увидеть всю прожитую жизнь. Это придумали беллетристы. Душа Каталин уже обессилела, и только тело ее еще боролось, только тело подсознательно жаждало: жить, жить, жить!..
С первым своим мужем Карлом Локкером она прожила недолго - перед самой войной вышла за него совсем еще девочкой. Во время войны Карл Локкер быстро дослужился до тержерместера и командовал жандармским участком. Был очень жесток с людьми, даже она, жена, боялась его тяжелого взгляда. А в конце войны, когда советские войска пришли в Закарпатье и они с Карлом и маленькой Евой собрались бежать на Запад, где жили родственники, Карла не стало...
Сознание то возвращалось к Каталин, то снова покидало ее. Из каких-то неведомых глубин возникали силы, чтобы бороться за жизнь, но их становилось все меньше и меньше...
Она осталась с ребенком на руках, и, возможно, только ради маленькой Евы ее не выслали отсюда, как этого требовали обиженные Карлом люди. А может, заступился и дядя Вальтер, который был коммунистом и которого Карл загнал когда-то в штрафной батальон. Вдова Каталин была молода и красива, вскоре посватался к ней венгр Андор Иллеш. С ним прожила тоже недолго, через пять лет он уехал на родину, в Будапешт, и только изредка напоминал о себе, присылая деньги и посылки для своей маленькой Илоны. Каталин пошла работать на лыжную фабрику. Специальности не было - научили, много лет подряд, пока росли и учились в школе Ева и Илона, она покрывала лыжи лаком.
Единственной радостью, единственным утешением и надеждой были девочки. Расцвели, словно розы. Белокурая Ева уже окончила школу и работала вместе с матерью. Темноволосая Илона - дочь Андора Иллеша ходила в девятый класс. Каталин мечтала, чтобы жизнь ее дочурок сложилась не так, как у нее самой. Конечно, она не раздетая, не босая, не бедствует - кое-что получила в наследство от родителей, кое-что припрятала во время войны. Андор тоже умел делать деньги. Но сколько боли, сколько страха натерпелась она за свою жизнь!
А сегодня и не услышала, как внезапная смерть подкралась к ее одинокому дому на краю улицы...
Тугой ремень все крепче стягивал ей горло, последними ослепительными огнями вспыхивали в мозгу отрывочные проблески сознания. И вот уж Каталин сползла на пол и словно растворилась в ночной темноте так же, как расплылись и померкли в ее мозгу эти последние лучи света...
Она уже не узнала, что Илона и Ева были убиты в постелях - тем самым ножом, который она взяла на кухне, чтобы нарезать хлеб.
Когда старинные часы, отобранные когда-то Карлом у богатого еврея Бергера, пробили час ночи, дверь во двор тихо приоткрылась.
В доме Каталин Иллеш, в полной темноте, еще долго звучал отголосок этого гулкого удара часов. Потом наступила мертвая тишина.
5
Сразу бросался в глаза барьер, разделяющий помещение на две половины. За ним стоял стол с телефонами. Сержант с красной повязкой на рукаве помощник дежурного - разговаривал за барьером с дружинником, словно не замечая, как нервничает сидящий на скамье бородатый парень, как то и дело одергивает он пиджак и поправляет указательным пальцем роговые очки, как растерянно поглядывает на своих друзей, пришедших его выручать, - двух парией и маленькую, хрупкую девушку в брючном костюме.
Молодой милиционер, приведший Таню и Виталия, подошел к столу и положил на него два паспорта.
"Хорошо, что хоть паспорт оказался с собой", - подумала Таня. Она подошла к самому барьеру и, в упор глядя на сержанта, стала ждать, пока он освободится.
- Ну, что у тебя, Анатолий? - спустя несколько минут спросил сержант милиционера.
- Гостиница.
- А-а... Подожди, я вот с этим волосатым сперва разберусь. - Он мельком глянул на Таню, - по-видимому, ему не понравилось, как нетерпеливо она смотрит. - Ну что, допрыгалась, подружка?
- Я вам не подружка, - резко ответила Таня.
- Ишь какая бойкая! Ну, посиди, посиди там, в коридорчике. А эти, крикнул сержант на Виталия и старика, - с нею? Пускай тоже посидят. Я сейчас закончу.
Коридор был узкий и короткий и вел в тупик - в конце его виднелась деревянная перегородка. И все-таки помещались в нем три распахнутых двери и ряд из шести стоявших рядом столов. Барьер через открытую дверь не был виден - его заслонили спины двух парней, таких же длинноволосых, как их задержанный приятель.
- Так что будем делать, а? - послышался голос сержанта. - Наказать тебя как следует? Сообщить в институт? Оштрафовать?
- Не надо, - жалобно пробормотал бородач.
- Не надо? А что надо? Пятнадцать суток? Могу по знакомству и об этом похлопотать. А?
- Я прошу прощения у товарища дружинника. Я не хотел его задевать. Просто он под горячую руку попался.
- Под горячую руку?! А ты его оттолкнул. Что же ты молчишь? Было или не было?
- Было, - хмуро признался бородач. - Отпустите меня, товарищ сержант, честное слово, больше не буду! Честное слово! Ну, простите меня, пожалуйста, прощения прошу. Ну, пожалуйста!
И вдруг Таня услышала всхлипывания - бородач заплакал!
"Боже мой, как противно! - с отвращением подумала она, на миг позабыв о своих неприятностях. - Разве можно так унижаться!"
Двое друзей и девушка начали просить сержанта и дружинника, чтобы они простили бородача, никуда не сообщали, поверили его честному слову.
- Знаете, товарищ сержант, это на него что-то нашло. Вообще-то он хороший, тихий парень. Никогда не ругается - просто у него сегодня в институте случилось кое-что. А теперь еще и это. Он по глупости, по молодости.
- Ничего себе по молодости! Совершенно взрослый, за поступки свои должен отвечать.
- Товарищ сержант! Он на самом деле хороший человек. Семья интеллигентная. Первый раз с ним такое. И - последний! Отпустите его. Мы за него ручаемся. Так нехорошо получилось.
- Хорошие у тебя друзья, Клумак. Ничего не скажешь. Даже девушка тебя, грубияна, защищает. А постричься все-таки надо. Нечего людей стращать - до самых глаз зарос.
- Так он ведь поэт! - с благоговением сказала девушка.
- Поэт? - удивился сержант. - Как же он пишет, если так разговаривает на улице? Что он может сказать людям? Что у него за душой?
- Зачем вы так говорите, вы же не читали его стихов! - обиженно ответила девушка. - Правда, он еще молодой, но будет, будет печататься. Вот увидите.
- Гм, - вздохнул сержант. - А постричься все-таки придется.
- Я постригусь, - захныкал бородач. - И побреюсь.
- Хорошо. Приведите себя в порядок и завтра зайдете ко мне в человеческом виде. Тогда и поговорим. Идите.
- Спасибо! Большое вам спасибо! Я обязательно постригусь! Спасибо большое!
Таня видела, как бородач вместе с друзьями едва ли не бегом направился к выходу. Он все еще сутулился, не успев расправить плечи, но глаза его уже усмехались, как будто бы это вовсе не он минуту назад так постыдно ныл и канючил.
- И не ругайся больше никогда, - бросил ему вдогонку сержант. - Еще раз попадешься - пощады не жди!
- Все понятно. До свиданья!
Дружинник вышел следом за ними.
- Ну, Анатолий, давай сюда свою гостиницу. Слышал, вчера Юрку во время задержания чуть не зарезали хулиганы? Ох и дадут им теперь - на полную катушку!
Когда Таня, Виталий и старик снова очутились в комнате дежурного, у барьера, сержант встал, закурил и устало потер лоб.
- И что же в гостинице случилось? - он развернул паспорта и взглянул на Виталия и Таню, сверяя фотографии. Потом остановил взгляд на старике, который начал уже ворчать, что ему давно пора домой. - А это кто, свидетель?
Милиционер кивнул.
- Не понимаю, - быстро заговорил Виталий. - При чем тут я?! Я посидел с ней вечером, и все. У меня утром репетиция, а потом концерт в Муздрамтеатре. Я должен выспаться. Я здесь с Москонцертом. Отдайте мне паспорт и отпустите.
- Тише, тише... Не шумите... Сейчас все выясним.
Таню внезапно охватило безразличие. Даже сама удивилась, до чего ей стало скучно и безразлично, как дальше будут развиваться события.
- И вообще какое я имею отношение к этой ненормальной? - не унимался Виталий. - Если бы я знал, что она на такое способна, я бы ни за что с ней не связывался. Я ведь и знаю-то, знаю ее всего несколько часов. Это, конечно, было легкомысленно с моей стороны - приглашать ее в номер, но мы ничего плохого не делали - только поужинать хотели. В одиннадцать она ушла... А теперь мне и правда нужно идти спать, у меня завтра рабочий день.
"Ну и трус. И предатель", - почти спокойно констатировала про себя Таня.
- Девушка говорила, что вы - друг ее детства, а вы заявляете, что познакомились сегодня, вернее, вчера, - заметил милиционер, глянув на часы. - Что вы на это скажете, Красовская?
- Ничего не скажу. Он говорит правду, - и она презрительно посмотрела на Виталия, который сразу же отвел глаза.
- Что вы делаете в Ужгороде? - спросил милиционер.
- Я уже говорила. Проездом.
- Где остановились?
- У подруги.
- Чем занимается ваша подруга? Кто она? Адрес.
- Она студентка. И не нужно ее трогать. Она ни при чем. Я виновата со мной и разбирайтесь!
- Куда едете?
- В Мукачево.
- Зачем?
- По личному делу.
- По какому такому личному?
- Это касается только меня.
- А все-таки?
- У меня там жених.
- Где он работает? Адрес.
- Он служит - пограничник... - ответила Таня. - И больше не будем об этом говорить.
- Где вы работаете?
Тане показалось, что голос сержанта зазвучал насмешливо.
- Художница.
- Хорошо. А что вы делали на карнизе гостиницы? - усмехнулся сержант.
- Я уже тысячу раз объясняла...
- Воровка она, - не выдержал старик. - Что же еще! Ишь что надумала по окнам лазить! Все это она врет, что к нему шла. Я сам видел, как она из одного окна вылезла, а в другое лезла...
Усилием воли Таня отключилась: рассматривала пол, стол, стену, старалась не думать ни о чем другом, чтобы не слышать, что плетет этот старик. Ощутила, как горькая волна раздражения и презрения прокатывается по сердцу. А старик все говорил, говорил, говорил...
Наконец сержант остановил этот поток слов, обратившись к Тане:
- Вы были и в других номерах гостиницы?
- Да. В одном. Случайно попала не в то окно. Там никого не было, но я сразу же вылезла оттуда. Тогда меня и заметил этот... - она пренебрежительно кивнула в сторону свидетеля.
Старик вскинул голову, но сержант не дал ему говорить, сказав, что и так уже все ясно, и выпроводил. Тот направился к выходу, глубоко неудовлетворенный тем, что его не выслушали до конца.
Виталий попросил разрешения закурить и отошел в угол.
Сержант коротко записал суть происшествия в книгу.
- Итак, красавица, шатаетесь с малознакомыми мужчинами по гостиницам, лазите к ним в окна. Прекрасная характеристика! - сказал сержант, закончив запись и, видимо, считая своим долгом провести воспитательную работу. М-да... И жених, говорите. Пограничник. Это же надо - придумать такое! У наших пограничников, красотка, таких невест не бывает... - И он с издевкой во взгляде уставился девушке в лицо.
Этот взгляд словно хлестнул ее плетью по глазам.
- Вы - тупица и дурак, хоть и в форме, - тихо, но выразительно сказала она.
От неожиданности сержант вздрогнул, растерялся и, не зная, что сказать, ляпнул:
- А ты... Знаешь, кто ты? Ты - настоящая шлюха! Вот!
Теперь замерли все: и Виталий в углу, и молодой милиционер с открытым от удивления ртом, и сам сержант. Наступила такая гнетущая тишина, что было слышно, как под досками пола шуршит мышь.
И среди этой тишины Таня перегнулась через барьер и влепила сержанту звонкую оплеуху.
- Ну теперь вы точно сядете! - воскликнул молодой милиционер, побагровев.
После этого с Таней случилась истерика, а сержант забегал по комнате, не находя от возмущения слов. Пока милиционер отпаивал девушку водой, он повторял как заведенный: "При исполнении служебных обязанностей... При исполнении..."
Но Таню охватило уже полное безразличие ко всему.
Она понимала: утром ее отведут к народному судье, и тот, не задумываясь, влепит ей пятнадцать суток. Потом ее отправят назад, в Киев, и она так и не увидит своего Павлика.
6
Задержавшись на работе до поздней ночи, подполковник милиции Коваль вызвал из министерского гаража машину. Убрал со стола разбухшие папки и спрятал их в сейф. Потер покрасневшие веки - страшно хотелось спать.
Коваль вздохнул: наверно, и в эту ночь сразу заснуть не удастся. Только ляжет, закроет глаза - замелькают столбики, линейки граф. Они так растравляют душу, эти бесконечные столбики, что он встает, включает свет и хватает первую попавшуюся книгу - только бы уйти от наваждения.
Такое с ним случалось и раньше. Даже во время отдыха. Однажды удалось ему вырваться на Десну, два дня просидел он с удочкой, не отрывая глаз от красно-белого поплавка. Рыбы привез не очень-то много, но неделю после этого спать не мог - так все время и стоял перед глазами этот поплавок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30