Коваль сделал паузу и прямо спросил Гострюка:
- Вы знаете вдову Иллеш? - Глагол он нарочно употребил в настоящем времени.
Но монах на это никак не отреагировал.
- Какую вдову? - переспросил он совершенно спокойно.
- Иллеш. Бывшую жену Карла Локкера?
Гострюк наморщил лоб, словно пытался сообразить, о ком идет речь. В конце концов этот трудный мыслительный процесс завершился опять-таки молчанием.
- Во время оккупации вы находились здесь?
Бывший монах вздохнул.
- В монастыре, - подсказал Вегер.
Когда допрашивал Бублейников, капитан не находил щелочки, чтобы принять участие в разговоре. Да и было это не вполне безопасно - майор позволял перебивать себя только Ковалю.
- Да, - ответил Гострюк.
И так внимательно посмотрел на Вегера, что тот подумал даже: а не знал ли этот монах его до войны? Хотя перед войной Василий Вегер был еще подростком и не мог обратить на себя внимание такого важного человека, как "брат Симеон".
- Вы дружили с Карлом Локкером? - спросил подполковник.
Гострюк промолчал.
- Во всяком случае, хорошо знали его?
- Его здесь знали все.
- Но вы-то не просто знали, вы были приятелями, - уже не спрашивал, а утверждал Коваль.
- Все люди братья, учит господь.
- Братьями вашими во Христе были, кажется, именно такие, как Локкер. Вы сотрудничали с салашистами, с немецкими оккупантами. Так ведь?
- В мирские дела старался не вмешиваться.
- А зачем же тогда бежали из Закарпатья в ноябре сорок четвертого года? Как только пришли советские войска. За что вас судили?
- Судили, да выпустили. Вина не доказана.
- Уверены, что ее нельзя доказать?
Гострюк на этот вопрос не ответил, но Коваль видел, как весь он напрягся, как налились кровью его восковые глаза. Дмитрию Ивановичу подумалось, что если бы "брат Симеон" владел искусством телекинеза, то даже стул - и тот развалился бы под его взглядом.
Он специально передвинул стул, который все время рассматривал Гострюк, и сел на него.
- Получается не очень утешительная картина. Вы - человек, которого условно оставили на свободе, и сейчас говорите неправду. Почему боитесь подтвердить свой приезд двадцать шестого июня?
- Что касается прошлого... так это было и быльем поросло. Во время войны был молод, ошибался, наделал глупостей, но теперь живу смиренно, никого не обидел - какие ко мне претензии? А за старые грехи на божьем суду ответ дам.
- Да. Это было давно, - согласился Коваль. - И не это главное в нашем разговоре, я просто напомнил вам кое-что, гражданин Гострюк. Чтобы вы не разыгрывали невинно оскорбленного и униженного. Двадцать шестого июня вы здесь были. Это установлено. Сейчас пригласим людей, которые видели вас.
Коваль кивнул на дверь, и капитан Вегер, отложив ручку, поднялся из-за стола.
Но бывший монах опередил его - неожиданно вскочил и сказал:
- Не надо свидетелей. Я приезжал сюда двадцать шестого.
- Не надо так не надо, - с деланным равнодушием согласился Коваль и даже отвернулся к окну и принялся неторопливо рассматривать почту, телеграф, магазин, столовую, серые от пыли акации, липы... - Так зачем вы сюда приезжали? По какому делу? К кому?
- Ну и что, что приезжал? Приезжал и приезжал, - пытался избежать прямого ответа Гострюк. - Жил когда-то здесь. В молодости. Вот и приезжал. По личным делам.
Бублейникова этот ответ едва не заставил вскочить - как будто бы под ним взорвалась бомба.
Коваль видел, что "брат Симеон" уже лишился своей точки опоры. Бывший монах терялся в догадках, не зная, зачем его привезли и допрашивают: то ли что-то случилось двадцать шестого июня, то ли раскрыты его старые злодеяния.
Подполковник чувствовал: нельзя давать ему новой точки опоры, необходимо, не мешкая, развивать целенаправленное наступление. Он очень медленно, нарочито медленно подошел к сейфу. "Брат Симеон" искоса наблюдал за ним.
- Я хотел бы, чтобы вы опознали одну безделушку. Она вам должна быть знакома...
Мгновение спустя на ладони Дмитрия Ивановича лежал перстень, найденный в доме Каталин Иллеш после убийства.
Бывший монах долго смотрел на ладонь подполковника, на перстень, - по выражению его лица нельзя было понять, что творится в его душе.
- Можете не торопиться, подумайте, - сказал Коваль.
Наступила напряженная тишина.
"Можете не торопиться! - когда, наоборот, нужно не давать опомниться, чтобы не успел чертов чернец что-нибудь придумать!" - Бублейников рьяно протыкал бумагу, и только шумные "тычки" нарушали тишину.
- Так чей это перстень?
- Я боюсь ошибиться, - наконец выдохнул Гострюк, и его бесцветные глаза как-то странно блеснули.
- Вспомнили? - от Коваля не скрылся этот блеск.
- Мне приходилось видеть за свою жизнь много перстней и колец, "брат Симеон" все еще не мог понять, откуда ветер дует и как себя вести.
- С сапфиром?
- С разными камнями.
- Вы себе можете повредить, гражданин Гострюк. Мы-то ведь знаем, чей это перстень. Секретов вы нам не раскроете. Сейчас важна ваша искренность.
- Я боюсь ошибиться, - повторил Гострюк. - Кажется, видел сей перстень в доме у Локкеров. Карл Локкер носил его. Когда был жив.
- Ну вот, - подытожил Коваль, - значит, вспомнили и Карла Локкера, и, очевидно, его жену. Хорошо ее знали?
- Катарин? Теперь вспомнил. Верующая была. Богобоязненная, смиренная, ближних любила, как самое себя, заповедей не нарушала.
Коваля словно что-то толкнуло, когда услышал он ответ бывшего монаха: Гострюк назвал убитую "Катарин", так, как, по свидетельству прохожего, кто-то звал ее, стоя у калитки в ту роковую ночь.
- Так зачем вы приезжали двадцать шестого июня? Ведь с самой войны вас здесь не видели. Неужели ностальгия только теперь разыгралась?
- Раньше не мог. Не имел права. Не заслужил. Душа не пускала.
- Ну, допустим. Но вот в этот приезд, двадцать шестого, виделись с Каталин, или, как вы ее называете, Катарин Иллеш?
- Иллеш? - переспросил монах. - Какая Иллеш?
- Не знаете, что Катарин Локкер после смерти своего Карла вторично вышла замуж и сменила фамилию на Иллеш?
Глаза Гострюка погасли и снова уставились в одну точку, на этот раз на стене.
- Катарин - правильно, немка была, - проворчал он, чтобы хоть что-нибудь ответить на вопрос.
- Но ведь с этой семьей у вас были старые связи. Неужели, находясь в этих краях, не зашли проведать?
- Не понимаю, о чем вы говорите?
- Потом поймете... Ну, а еще раз не приезжали сюда, Латорицей полюбоваться?
- Когда же еще? Приехал разок, побродил по родимым местам, земле поклонился и в Киев вернулся, на работу.
- Кого же конкретно вы здесь повидали? С кем говорили?
- Ни с кем. Никого уже нет. Горам, Латорице, земле, на которой грешил, поклонился.
"Дурачками нас считает!" - подумал Бублейников и громко произнес:
- Вы нам, гражданин Гострюк, грехами и горами зубы не заговаривайте! Лучше скажите, зачем приезжали сюда второй раз? Тоже горам кланяться?
- Я был здесь только двадцать шестого июня.
- К Каталин Иллеш заходили?
- Когда?
- Какой бестолковый, а?! - проапеллировал майор к Ковалю. - Когда, спрашивает! Значит, еще раз были?! А может, и не один раз?
- Нет, второго раза не было, - упрямо стоял на своем бывший монах.
Он взглянул на разъяренного майора, заметил укоризненный взгляд Коваля и неожиданно бросил в застывшую, как клей, тягучую тишину:
- Ладно. Заходил к Катарин. Допустим.
Капитан Вегер перевел дыхание и снова склонился над протоколом. Выпад Бублейникова возымел действие.
Коваль почувствовал, как гулко застучало его сердце. Все шло как по писаному. Значит, это он, этот "брат", звал Каталин! Но разве этот старый седой человек, сидящий сейчас на стуле посреди комнаты с невинным выражением на лице и погасшими глазами, мог зверски убить двух девочек? В конце концов, Каталин - это одно, а дочь его бывшего приятеля - совсем другое. А юная Илона? Да и Каталин задушена опытным убийцей. Не так-то легко было это сделать.
- Ну, допустим, навестил, раз уж приехал, - повторил монах. - Зашел. Минут на пять - десять. Не вижу в этом никакого криминала. И незачем допрашивать меня в милиции!
"А как же тогда Длинный и Клоун? Не мог же этот бывший монах общаться с ними и быть третьим в их компании. А если он сам по себе, независимо... Значит, правду говорят парни на допросах!"
Коваль заволновался и, опасаясь, что его волнение заметит Гострюк, опустил глаза и, стараясь сохранить твердость в голосе, переспросил:
- На пять - десять минут, говорите? Это в первый приезд?
- Так я же только раз приезжал! - наконец потерял спокойствие Гострюк. - Один раз, понимаете?! Боже мой, боже!
Бывший монах произнес эти слова с такой искренностью, что Коваль засомневался в своих выводах.
- Скажите, а зачем вы заходили к Каталин Иллеш? По какому делу?
- Какие там дела! Просто вспомнил ее, дай, думаю, загляну, узнаю, как живет.
- В котором часу вы были у нее?
- В котором? Точно не скажу - где-то перед поездом, днем.
- А не вечером?
Гострюк покачал головой.
- И не ночью?
- Днем, говорю, перед поездом на Киев.
Коваль вспомнил, что и Ховаш свидетельствовал о встрече с Гострюком на вокзале перед отходом киевского поезда.
- Ну, если все так, как вы утверждаете, зачем же тогда битый час отрицали свой приезд? Почему сразу не сказали: был, приезжал, походил по улицам, навестил знакомых?
- Я приезжал не для того, чтобы кого-то навещать. К Катарин зашел случайно.
- Еще к кому-нибудь заходили? К старым друзьям?
- Здесь нет у меня друзей.
- У него здесь только старые враги, - заметил Бублейников и взглянул на капитана Вегера, ожидая поддержки. - Удивительно еще, что не побоялся нос сюда сунуть.
- Это верно, - согласился Вегер. - В свое время навредил здесь людям немало.
- Значит, просто так зашли, - продолжил допрос Коваль, - поболтать с вдовой. И, кстати, даже не поинтересовались ее новой фамилией. Она что скрыла от вас, что вторично замужем была?
- Не интересовался, - согласился Гострюк. - Суета сует.
- Так зачем же все-таки скрывали свою поездку? Вы не ответили на мой вопрос, - напомнил подполковник.
- Боялся. Зачем, думаю, привезли и расспрашивают? Я человек потерпевший, во всем осторожный. Не знаю, что вы от меня хотите.
"Ловко выкручивается. Вот все и объяснил", - Коваль на мгновение задумался.
А Бублейников внезапно спросил Гострюка:
- Вы в шахматы не играете?
"Коваль подумает, что я свихнулся", - мелькнуло у него в голове, когда увидел, как подполковник улыбается.
- Не умею.
- А с нами вот как будто в шахматы играете. Заняли оборонительную позицию. И ни с места. Но сейчас мой ход. Вдовы Иллеш больше нет!
- Как это - нет?
- Нет в живых.
- Почила в бозе? - едва не вскрикнул Гострюк и, поняв, что это так, смутился. - Мир праху ее. На все воля божья.
- Да нет, не умерла.
- Как же так? - выдавил из себя бывший монах. - Нет в живых - и "не умерла"? Загадки какие-то. Или шутите? В таких делах шутить нельзя даже вам, безбожникам, - поучительно заметил он. - Грех великий!
Коваль почувствовал, что пришло время отправить Гострюка для размышлений в камеру предварительного заключения. Для первого допроса достаточно. Бывший монах получил часть информации в нужном для Коваля объеме и должен убедиться, - если он в самом деле виновен, - что следствие располагает достаточным материалом и неопровержимыми уликами для обвинения. Пусть теперь обдумает свое положение, и если даже не сразу поймет бесполезность сопротивления, то, во всяком случае, на следующем допросе позиции его будут слабее.
Но Семен Андреевич Бублейников был, к сожалению, иного мнения. Он считал, что уже настала та минута, когда нужно засучив рукава броситься в бой.
- Грех, говоришь?! Сколько времени тут райские песни поешь! Бублейников со стуком положил карандаш на стол и поднялся во весь рост. А беззащитную женщину убивать, вдову, и девочек ее - не грех?! Не грех, отвечай? А перстенек чей, кто его потерял? И откуда он был у тебя, этот перстень, - не подарок ли фашиста Карла за особые заслуги?!
- Вдову? Убивать? Подарок Карла? Да что вы! - У бывшего монаха побледнели губы, он затряс головой, потянулся к тумбочке, не спрашивая разрешения, схватил графин с водой и жадно глотнул прямо из горлышка, облив себе грудь.
Коваль готов был локти кусать от досады. Он ведь не хотел открывать подозреваемому карты, пока не соберет прямых доказательств.
Поставив графин, Семен Гострюк поднялся со стула и, не обращая внимания ни на Бублейникова, ни на других офицеров, направился к двери. Голова его склонилась набок так, словно он был смертельно болен и только теперь понял это.
- Проводите, - приказал Коваль конвоиру, ожидавшему за дверью. - А вы, Василий Иванович, - обратился он к Вегеру, - отпустите, пожалуйста, свидетелей - они до сих пор ждут.
- Ну и фрукт! Ну и брат во Христе! Ишь какой - грех, говорит. Это он нам о грехах толкует! - Майор не мог успокоиться даже тогда, когда шаги в коридоре уже не были слышны. - Зря вы его сейчас отпустили, товарищ подполковник! Он бы мне все выложил, на блюдечке с голубой каемочкой!
Коваль едва сдержался от резкой отповеди Бублейникову. Позволил себе только сделать ему замечание:
- Не стоило кричать, Семен Андреевич, называть его на "ты".
- А что же я, по-вашему, с эдакой дрянью цацкаться должен?
- Семен Андреевич, я не хочу конфликтовать, не хочу разговаривать приказами. Это ни мне, ни вам не поможет. У нас и без того хватает хлопот. Я просто хотел бы, чтобы вы не горячились.
- Слушаюсь, товарищ подполковник, - обиженно ответил Бублейников.
- Вот и хорошо, - сказал Коваль, не обращая внимания на тон майора. А как там поживают Длинный и Клоун?
- "Поживают"! Как бараны уперлись - и ни тпру ни ну. С места не сдвинешь. Уже их Тур и так и сяк допрашивал. И я помогал - все напрасно. Может быть, еще раз сами поговорите? - спросил Бублейников, и Коваль мог поклясться, что майор не сдержался и вложил в свой вопрос едкую иронию.
- Вот с Гострюком разберемся - и поговорим. Василий Иванович, обратился подполковник к возвратившемуся в кабинет капитану Вегеру. - Не забудьте снять отпечатки обуви, которую носит монах, и той, которую нашли у него дома. И отпечатки пальцев - не они ли на второй рюмке?
- Уже, Дмитрий Иванович, - ответил капитан. - Все уже на экспертизе.
- Хорошо, - сказал подполковник. - Ну что ж, на сегодня, наверно, хватит. Пошли, Семен Андреевич?
Они вышли в коридор, и Коваль примирительно добавил:
- И давайте не будем ссориться, Семен Андреевич, ведь цель-то у нас одна.
Будь его воля, сказал бы сейчас майору все, что думает. Но сейчас нельзя. Впереди еще много общей работы. Хотя, впрочем, именно ради этой работы и стоило бы...
Из кабинета Романюка Коваль позвонил в Ужгород следователю Туру, уехавшему туда на совещание, и сообщил, что располагает новыми данными. Тур ответил, что вернется на следующий день.
4
Второй допрос бывшего монаха Коваль решил провести сам, пока не вернулся Тур. Даже рискуя вызвать недовольство следователя, который, хотя и оставался верен концепции: убийцы - Кравцов и Самсонов, все же изъявил желание допросить и Гострюка, потому что считал, что оперативные работники после краткого дознания обязаны передавать всех подозреваемых следствию. Кроме того, Коваль хотел избавиться и от участия в допросе майора Бублейникова, которого невозможно было удержать от выпадов, в большинстве случаев "стрелявших" мимо цели.
Не дожидаясь капитана Вегера, с утра отлучившегося в район, подполковник распорядился привести Гострюка.
За два дня бывший монах осунулся. Когда он переступил порог кабинета, Коваль почувствовал, что разговор предстоит серьезный и, возможно, начистоту: "брат Симеон" не прятал взгляда - смотрел прямо в лицо.
На что он решился? Какие показания даст?
- Садитесь.
Стульев было несколько, но монах сел на тот, что стоял поближе к столу, напротив Коваля, словно подчеркивая этим готовность к откровенному разговору. И действительно, на этот раз Гострюк не стал ждать традиционных вопросов. Он заговорил первым.
- Выходит, вдову убили? Я правильно понял?
- Да, Каталин Иллеш убили. Мало того, убиты и ее дочери - Ева и Илона. Для вас это новость?
Гострюк перекрестился и беззвучно пошевелил губами. Коваль терпеливо ждал. "Если уж сам начал, пусть сам и продолжает", - решил он.
- Как я понимаю, на меня пало подозрение. Мой внезапный приезд сюда в июне, мое прошлое... Можно я задам вам один вопрос?
Коваль кивнул.
- Когда произошло убийство? Которого числа?
Коваль не торопился с ответом. Не хочет ли Гострюк этим вопросом отвести от себя подозрение? Глупо. Впрочем, если он - убийца, то дата преступления для него не секрет, а если непричастен, то какое это имеет значение - десятого, пятнадцатого или двадцатого?
- В ночь на шестнадцатое июля, - Коваль сделал паузу. - А почему это вас интересует?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30