| ремнем: она была еще |
| сильной женщиной, |
| много моложе его. | 2. У него свой счет. Муж | 2. Запоздалая месть - | 2. Не инсценировано
Каталин, отец Евы, | четверть века (мог бы | ли частичное
погубил жену | отомстить и раньше). | ограбление?
Коповски и его | |
единственного сына. | | 3. Илона зарезана (в | 3. Объект мести |
темной спальне) | несоответствующий... |
опытной рукой - | Сама Каталин не |
прямой удар в сердце. | виновата в гибели |
Коповски в молодости | Розалии и Эдварда. |
был скотобоем. | | 4. Тем более не стал бы | |
мстить Илоне - дочери | |
Андора Иллеша. | | ------------------------------------------------------------------------
Дверная ручка шевельнулась, потом кто-то тихонько постучал. Так обычно скребется Наташка! Послышался ее голос: "Дик, ты дома? Открой!"
Коваль сделал над собой усилие, чтобы оторваться от схемы, отворил дверь и снова углубился в свои бумаги.
- Ты зачем запираешься? Спишь? - Девушка посмотрела на стол и на переполненную пепельницу, из которой уже вываливались окурки. - А-а! Работаешь! Муки творчества!
- Угу, - пробормотал Коваль, все еще находясь в плену своих мыслей.
- Тут какой-то старикашечка приходил. Он тебя дождался?
- Угу. - Эта фраза Наташи наконец дошла до сознания подполковника, и он сердито спросил: - А ты не могла его направить в милицию?
Потом подумал, что встреча с Коповски была очень полезной, и вряд ли так искренне разговорился бы он в официальной обстановке. Сказал уже мягче:
- Ну ладно. Но в следующий раз пусть ищут меня там.
- А ты обедал? - Когда отец сердился, спасти положение могла только нежность. - Слышишь, пап? - Она не назвала его Диком, знала, что сейчас нельзя.
- При чем тут обед? - не остыл еще Дмитрий Иванович. - Ну, обедал, обедал.
- А что ты ел, папа? - не отступала и Наташа.
- Яблоки, - проворчал Коваль. - Целое кило.
- Ага, яблоки на обед. Прекрасно! Фигуру бережешь? - "Щучка" перешла в наступление. - А я - молодец, сегодня уже три раза ела, - улыбнулась она. - Сам себя не похвалишь - никто не похвалит. Сейчас сбегаю в буфет и возьму что-нибудь для тебя. Ты что хочешь? Бутерброды, яйца, кефир, сок?
- Давай, давай. Все равно.
Бутерброды были с ветчиной. Сперва Коваль надеялся просмотреть за ужином вечернюю газету, но едва принялся за бутерброды, ощутил, что чертовски голоден. Он жадно ел, сдерживая себя, чтобы не глотать непрожеванные куски. О газете он забыл начисто. Наташа, глядя на него, с сочувствием улыбалась. Откупорив бутылку айвового сока, она наполнила два стакана - себе и отцу.
- Вообще, папа, так дальше не пойдет. Что я должна, как нянька, следить за тобой? Бутерброды - это ужин. А днем обязательно нужна горячая пища. Сегодня уже поздно, а завтра - пожалуйста, будь добр, - спустись вниз, в ресторан, и пообедай. Или где-нибудь в столовую забеги. Возле самой милиции, совсем рядышком, есть очень приличная столовая. Я серьезно говорю, главное - суп или борщ, а то язву желудка заработаешь, курильщик! При таком умственном напряжении обжорой надо быть. Что, я не права?
Коваль не ответил. Пожалуй, даже не слышал, что говорит Наташа. Он все еще рассуждал о Коповски и его визите.
- У тебя плохое настроение? И все из-за меня? Ну, извини, папа, я учту. Может быть, я слишком рано пришла? Ты хочешь побыть один? Поработать? Тогда я в кино сбегаю. Здесь, напротив гостиницы. Молчишь? Значит, согласен?
- Иди. - Коваль обрадовался возможности побыть часок или два в одиночестве. - Только после сеанса сразу обратно. Не разгуливай в полночь.
- Слушаюсь, товарищ подполковник!
У двери она замешкалась, обернулась к нему:
- Пап, ты на меня больше не сердишься?
- Ты еще здесь?
- Дик, я хочу тебя рассмешить. У меня на турбазе новые друзья появились. Они, оказывается, знают, кто мой отец, ну, что ты, одним словом, сыщик. И вот мы все вместе - как соавторы - написали детектив - на одну страничку с продолжением. Ну, пародию, шарж. - Наташа порылась в сумочке и достала тетрадный листок. - Я так спешила, чтобы тебе показать, а ты сразу вылил на меня ушат холодной воды.
Наташа положила листок на угол стола и уже из коридора сказала:
- Почитай, когда освободишься. Мои друзья увлекаются научной фантастикой, и поэтому у нас гибрид получился, путаница, но - весело! Благодарю за внимание! Меня нет. Главное, не ищи никакого смысла - его нет и не должно быть. И не обижайся, пожалуйста. Это ведь шутка.
Оставшись один, Коваль краем глаза взглянул на листок: "Сей опус посвящается великому криминалисту не менее великой и фантастической нашей эпохи".
Взял листок в руки и положил на освещенное место. Прочел:
"НА ПУТИ К НИРИАПУСУ"
Запутанное дело.
ЧАСТЬ 1
От трупа пахло винным перегаром.
- Это - "Мартель", - сказал детектив Гопкинс, нюхая бледный нос покойника.
- Это не "Мартель", - возразила собака, лежавшая в кресле, и лениво свернулась калачиком.
- "Мартель"! - заметил покойник. - "Мартель".
В окно врывался аспароголовый ветер. Небо испуганно трепетало кусками белья убийцы. Пахло мятой - непорочный запах смерти исходил от покойника и легкой дымкой окутывал присутствующих.
В это время Гопкинс ощутил острую боль в желудке. А левое ухо его помощника аскаридозно зачесалось.
- Атмосфера отравлена! - догадалась собака.
По комнате все плыли и плыли куда-то нечеткие гидронические волны.
Помощник и "третья рука" Гопкинса - Поня Хлюстович (серб по национальности, американец по происхождению, космополит по убеждениям) вытащил из кармана обломок летающей тарелки.
- Это - о н и! - с несравненным волжским оканьем произнес Поня, задрав голову вверх, и вздрогнул при этом ущемленным седалищным нервом.
- Они никак не могли этого сделать, потому что они не могли этого сделать никак! - с раздражением, достойным его авторитета, заявил Гопкинс. - Но...
Однако фразу он не закончил, потому что концентрированные телепатические поля вынесли его через окно в вечернее суперпространство.
Дело прояснялось.
Стало ясно, что очень...
ЧАСТЬ 2
Нежные морские волны ласкали ялтинское побережье.
Полковник уголовного розыска Водопьянский утомленно почесал затылок.
Продолжение следует (во 2-м томе)".
- Ну и нагородили! - рассмеялся Коваль. - Ну и зайцы! Однако, как говорят в таких случаях французы, вернемся к нашим баранам.
Итак, версия "Наследство". Коваль спрятал пародию в ящик стола, достал оттуда черный фломастер и принялся расчерчивать новые графы схемы.
Написал: "Брат Каталин Иллеш Эрнст Шефер и его жена Агнесса".
Третий листок получился таким:
------------------------------------------------------------------------
- | + | ? ------------------------------------------------------------------------ 1. Прямые наследники | 1. Нет прямых | 1. Достоверность
(единственные)! | доказательств. | алиби Эрнста
| | Шефера? 2. Ненавидели Каталин (слова | |
Эрнста Шефера: "Сволочь, | |
убить ее мало!"). | | 3. Скандал в ночь на 16 июля. | |
Фраза Агнессы: "Ты не | |
сделаешь этого!" (Чего?) | | ------------------------------------------------------------------------
Заполнив колонки, Коваль отодвинул лист и снова задумался. Много было у него вопросов без ответов, много было такого, что еще не стало конкретной версией, но требовало размышлений, сопоставлений.
Кого ждала вдова Иллеш в гости? Приходили ли эти гости? То, что Каталин готовилась к встрече гостей, ясно. Что он, Коваль, может сказать по этому поводу? Что он уже знает о самой Иллеш?
Нужно досконально установить старые связи. Уже известно, что первый муж Каталин был жандармом, принадлежал к фольксбунду - союзу прогитлеровских немцев в Венгрии. Второй ее муж, Андор Иллеш, - венгр, фамилию которого она носила и дочь которого тоже была убита шестнадцатого июля, - живет в Венгрии. Проверено, что он находится в Будапеште, откуда уже много лет не выезжал, имеет другую жену и двоих детей от нее. И к тому же - разве может человек убить, да еще так зверски, собственную дочь?! Время от времени Андор присылал Илоне посылки...
Первый муж - тержерместер Карл Локкер - тоже отпадает: в конце войны его нашли в лесу повешенным на дереве... А все-таки почему ее все называют вдовой? Не оттого ли, что не Андора Иллеша, а именно Карла Локкера, которого нет в живых, люди считали ее настоящим, законным мужем?
А где орудие убийства? Где нож?! Ведь он до сих пор не найден... Коваль схватил синий карандаш и написал внизу через весь лист схемы: "Где нож?"
С улицы послышались голоса, шум. Коваль взглянул на распахнутое окно. "Закончился сеанс в кино", - понял подполковник. Он почувствовал, что ему очень хочется походить, размяться, подышать свежим воздухом. Немедленно! Да и Наташку встретит.
Он решительно выключил свет и вышел из номера.
* * *
- Да, я имел свою лавку.
- Мясную?
- Торговал мясом.
- При чехах?
- При чехах.
- А после тридцать восьмого года, когда пришли гонведы?
- Тоже.
- Имели лавку?
- Да.
- Венгерское правительство вас не обижало?
- Нет.
- Потому, что ваш шурин служил в жандармерии?
- Фольксдойчей не трогали. А с Карлом Локкером я ничего общего не имел. Это был бандит.
- И все-таки в молодости дружили. Даже сестру за него выдали.
- Я не выдавал. И Катарин не хотела. Он запугал ее.
- Сейчас где работаете?
- Кооперативная торговля мясом.
- На пенсию не собираетесь?
- Да, уже скоро.
С Эрнстом Шефером подполковник разговаривал в кабинете Вегера. Все, о чем Коваль спрашивал мясника, было ему уже известно от начальника уголовного розыска, но он хотел услышать ответы Шефера непосредственно из первых уст, а главное - присмотреться к этому человеку. Разговор шел через переводчика, - стараясь выиграть время, Шефер делал вид, что иначе он не понял бы ничего, хотя Вегер предупредил Коваля: Шефер отлично владеет и русским, и украинским.
Маленький кабинет начальника розыска на втором этаже едва ли не весь заполнен был сидящим в нем тучным Шефером, поредевшие черные волосы которого были уже слегка тронуты сединой. Он не был похож на человека, убитого горем, хотя, впрочем, не казался и счастливым наследником, который из приличия всячески сдерживает радость и прячет блеск глаз, чтобы лицо его казалось скорбным.
- От своего шурина одно только горе имел, - говорил он. - Это был грабитель и садист, какого свет не видал. Он и меня все время грабил.
- И сестра не могла защитить?
- Сестра? - Шефер сморщил нос, видимо стараясь сориентироваться, как лучше ответить.
Коваль с интересом наблюдал за ним.
- С Катарин мы не очень дружили.
- С родной сестрой? Вас ведь у родителей и было-то всего двое.
- У нее был тяжелый характер.
- В чем это выражалось?
- Ну... - замялся Шефер. - Возможно, под влиянием своего мужа. Все-таки это моя сестра. О мертвых говорят только хорошее.
- Если речь не идет об убийстве. Сейчас нужно говорить и о живых, и о мертвых только правду.
- Катарин с детства любила брать себе все, что видела. Лучшую игрушку, самое большое и самое красивое яблоко, а если конфеты или орехи так полную горсть, так что даже удержать не могла и на пол сыпалось. Своего не упускала! Такой и выросла.
- Почему вы называете ее "Катарин", а не "Каталин"?
- Мама называла ее "Катарин". По-немецки "Катарин", а не "Каталин".
- Значит, вы не любили сестру?
Старый мясник пожал плечами:
- Я этого не сказал.
- Люди слышали, как вы ей угрожали.
- Я должен был судиться с нею за землю и часть дома, но пришли советские, и земля стала государственной.
- Расскажите подробнее.
- Участок, на котором Катарин поставила свой дом, принадлежал родителям. Но они с Карлом захватили всю землю. Я ничего не мог сделать. Вы же понимаете, с Карлом тягаться было все равно что в петлю лезть.
- Вы жаловались, что сестра не расплатилась с вами за работу. Вы ведь помогали ей строиться?
- Да, обещала и не заплатила.
- И вы боялись с ней и с шурином ссориться по той же причине?
Допрос Шефера проходил вяло. Коваль задавал вопросы, вроде бы касающиеся посторонних вещей, а на самом деле - по существу, и смотрел в окно, терпеливо ожидая, когда, инспектор уголовного розыска, симпатичный веснушчатый Габор, переведет вопрос и ответ. Пока еще не надеясь услышать от мясника что-нибудь важное, позволил себе вспоминать детали дела, словно просматривая страницу за страницей.
Его не покидало тревожное чувство: что делает сейчас убийца, если это не Эрнст Шефер, который сидит перед ним? Где он? За тысячи километров или рядом - протяни руку и возьми?..
Молодой лейтенант все время смотрел на Коваля, как на кинозвезду, ловя каждое движение и каждое слово знаменитого сыщика, и хотя не понимал, почему подполковник ведет себя так, а не иначе, напускал на себя глубокомысленный вид. Коваль же тем временем размышлял над тем, почему ни этому молодому офицеру, ни участковому инспектору Козаку до сих пор ничего не удалось разузнать.
Козак с ног сбился, рыская по Староминаевской и прилегающим улицам, расспрашивая жителей. Никто из соседей Иллеш не видел никаких пришлых людей, не слышал не только шума на улице, но даже и предсмертного крика Евы. И все это в небольшом городке, где люди, как правило, все знают друг о друге. Странно!
Что же касается Эрнста Шефера, который держится сейчас как нейтральный свидетель, то для него приготовлено нечто неожиданное. И как бы ни затягивал он признание, все равно молчанием ему не отделаться.
Заранее предчувствуя растерянность подозреваемого, Коваль спросил внезапно и строго:
- Где вы были в ночь на шестнадцатое?
От его пристального взгляда не ускользнуло, что у Шефера шевельнулись руки с грубым обручальным кольцом и черным агатовым перстнем на толстых и коротких, словно обрубленных, пальцах, вздрогнули полуопущенные веки. О, Шефер отлично понял его и без переводчика!
Пока инспектор Габор переводил вопрос, мясник овладел собой.
- Как - где? Дома. Я всегда ночую дома.
Лейтенант повторил эти слова. Шефер смотрел на Коваля не мигая.
- Кто может подтвердить?
- Капитан Вегер уже разговаривал с моей женой, она подтвердила.
- Больше никто?
Шефер пожал плечами: мол, а кто же еще может знать, где он ночует.
Всем своим видом старик разыгрывал человека, ни в чем не повинного и даже оскорбленного тем, что его допрашивают в то время, когда ему так тяжело: какой бы плохой ни была Катарин, а все-таки она его сестра. А бедные племянницы!..
Подполковник смотрел на него и думал: если вина Шефера не подтвердится, то через полгода мясник и его жена станут владельцами дома и всего имущества, на которое уже давно зарятся.
Дмитрию Ивановичу Ковалю, всю жизнь свою посвятившему установлению истины и восстановлению справедливости, было бы досадно, если бы Эрнст, который враждовал с сестрой, воспользовался ее добром. Но это было бы законно, потому что симпатий и антипатий закон во внимание не принимает. И коль скоро по закону Шеферы являются единственными наследниками дома и имущества Иллеш, - значит, это и есть справедливость. Но если это не игра своенравной судьбы, если Каталин и ее наследниц лишила жизни жилистая рука мясника, то смысл существования Коваля на данном отрезке его жизни и состоит в том, чтобы изобличить убийцу. Вот в этом-то и будет наивысшая Справедливость.
И подполковник внезапно спросил:
- Кто ваши соседи?
- Мои соседи?
- Ближайшие?
- Доктор Ивасюк и пенсионер Коповски. Участок мой граничит также с участком инженера лыжной фабрики Макогонова, но от дома моего это далековато.
- Ивасюк сейчас дома или в отъезде?
- Скоро месяц, как всей семьей уехали они в отпуск, к морю.
- А Коповски?
- Почти каждый день его вижу.
- В каких вы с ним отношениях?
Мясник на мгновенье задумался.
- В нормальных.
- Мимо чьих домов проходите, когда идете к Староминаевской?
Шефер пожал плечами, сморщил лоб, стараясь припомнить соседей в той последовательности, в какой он проходит мимо них. Коваль не требовал такого перечисления. Поэтому уточнил свой вопрос:
- Кто из них мог вас видеть на улице в ночь на шестнадцатое?
Шефер удивленно молчал.
- Послушайте, Шефер, давайте говорить откровенно - куда вы шли из дому в ту ночь?
Веки мясника остались спокойными. "Сюрприз" Коваля не оказался для него неожиданностью. О чем это свидетельствовало? О его вине? О том, что Шефер подготовил себя к ответу на такой вопрос? Или наоборот - о его невиновности, которая не боится никаких "ходов" сотрудника угрозыска.
- Нам известно, - медленно продолжал Коваль, - что в ночь на шестнадцатое, в двадцать три часа, вы ушли из дому и вернулись только под утро.
Шефер помолчал минутку, думая о чем-то своем, потом его грузная фигура выпрямилась, плечи поднялись, и он что-то резко бросил лейтенанту Габору. Тот перевел:
- Я уже сказал, что ночевал дома. У меня есть свидетель!
Ковалю не хотелось втягивать в разговор Коповски, он ведь обещал старику сберечь его инкогнито, но тут подумал, что без очной ставки не обойтись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30