Вдруг перед ним возникло черное лицо, и навстречу ему полетело копье, нацеленное в живот.Он развернулся, отбивая копье кольчугой, и нанес удар мечом по лицу. Дикарь упал, а Каландрилл уже защищался от дубинки с наконечниками, опускавшейся ему на голову сзади. Удар был такой силы, что Каландрилл едва не грохнулся наземь, однако он отбил его и насадил нападавшего на меч. В это время мощный удар в спину едва не опрокинул его. Выхватив меч из жертвы и отступив в сторону, он увернулся от очередного удара дубинкой по ребрам. Сразу три дикаря набросились на него, и он стал отступать, но вдруг один упал под саблей Кати, а другой — от меча Брахта. Керниец разрубил третьего, и на мгновенье у них появилась передышка. Туземцы образовали полукруг. Украшения на них были карикатурными — на шее, кистях и талии постукивали подвешенные на веревках кости. Каландрилл с ужасом отметил, что по большей части это были человеческие кости. Он бросил осторожный взгляд назад — баркас был чуть впереди челнов. Судно развернулось и на веслах медленно подходило к берегу. Лучницы сидели наготове на передней палубе и между гребцами.Теккан решил приблизиться к челнам на расстояние выстрела из лука. Затея была почти безнадежной, поскольку челны достигнут берега раньше. Спасения не было, и он понял, что сейчас умрет, что очень скоро его кости будут болтаться на веревке вокруг шеи какого-нибудь каннибала. Странное спокойствие вдруг овладело им — однажды он уже умирал, по крайней мере ему так тогда показалось, и теперь ему было безразлично, умрет он или нет. Важно только, что станет с книгой. Может, все-таки Теккан доберется до Гессифа и до Тезин-Дара и доставит ее в Вану? Это было его единственной надеждой. Он поднял меч, издал боевой клич и бросился вперед на дикарей.На лицах варваров проступило изумление, а потом даже угрюмая усмешка уважения; но когда он, объятый неистовой яростью, начал рубить направо и налево, прорубая среди них тропинку, на многих появилась гримаса боли. Он услышал знакомый возглас и понял, что Брахт рядом, а среди молотящих дубинок и колющих копий сверкала сабля Кати. Меж ребер чернокожих впивались черные стрелы вануйских лучниц. Он был как помешанный и не замечал боли от градом сыпавшихся ударов дубинками по кольчуге и шлему; он не чувствовал веса окровавленного меча. Брахт что-то кричал ему, указывая рукой на берег; Катя схватила его за руку, развернула к океану и подтолкнула в спину.Баркас был совсем рядом, а с корабля на каннибалов сыпался град стрел. Дикари отступили, и Каландрилл позволил своим товарищам завести его в воду. Он перебрался через планшир и присел на банке, дожидаясь, когда баркас заберутся остальные. Он оказался перегруженным. Урс выкрикивал команды, весла опустились в воду, и они отчалили. Их корабль, развернувшись, поливал стрелами приближающиеся челны.Он понял, что еще может выжить, и умопомрачение прошло, с надеждой пришел и ужас. Каннибалы на берегу смотрели на происходящее, притаившись в джунглях. Доберутся ли они до судна прежде челнов? Или дикари опять нападут на них? Он почувствовал себя уставшим. Среди черных тел на берегу осталось лежать три одетых в доспехи трупа. Ему было жаль их. Судно подошло еще ближе. Челны изменили курс, пытаясь проскочить у него под носом. Одному это удалось, но второй был остановлен стрелами и теперь несся наперерез баркасу, и с него на них градом летели копья и стрелы. Судно чернело на фоне голубого неба и моря. Там — спасение. Только бы добраться до судна! Но челн быстро приближался к ним. Каландрилл протестующе поднял руку. И челн вдруг выпрыгнул из воды, а дикари с визгом посыпались в воду — беззвучный ураганный ветер вдруг закружил и челн, и беспомощных людей и понес их к берегу. Лица в татуировке качались на волнах с широко раскрытыми от ужаса глазами, делая отчаянные попытки добраться до спасительного берега, откуда доносились жалобные крики их соплеменников. Выбираясь на берег, дикари кто как бежали под укрытие деревьев.Только тут Каландрилл почуял запах миндаля, уносимого ветром, а вместе с ним испарился и страх. Он в изнеможении упал на скамью, опираясь на чье-то плечо, и закрыл глаза.Урс под прикрытием корпуса судна подвел баркас к корме; Каландрилла подняли на борт, и он бессильно опустился на палубу. В следующую секунду Теккан крикнул, и гребцы налегли на весла, а кормчий всем телом навалился на руль. Дракон на носу развернулся к северу и стал отдаляться от берега.Каландрилл снял шлем и положил его на палубу. Металл был пробит в трех местах, и когда Каландрилл левой рукой — правой он не мог пошевелить — дотронулся до головы, то под волосами нащупал болезненные ушибы. Ребра ломило, а руки были бледно-розовые от быстро засохшей в горячем утреннем воздухе крови. В ужасе не столько от того, что он убивал, сколько от того, что не почувствовал при этом угрызений совести, он начал отчищать руки. Голова кружилась, в висках стучала кровь, и он закрыл и открыл глаза. Кто-то положил ему руку на плечо. Женщина протянула фляжку, он сделал большой глоток и чуть не захлебнулся обжигающей жидкостью и закашлялся. Женщина жестом показала ему, чтобы он отпил еще. На этот раз он был осторожнее, и огонь потух, обдав теплом живот и растекшись по одеревеневшим ногам и рукам. Боль стала стихать, и он благодарно улыбнулся женщине, возвращая ей фляжку. Рядом с ним сидел Брахт и тоже пил и оттирал кровь.— Был момент, когда я решил, что это — конец, — признался керниец, не сводя любопытного и восхищенного взгляда с Каландрилла. — А потом ты… сделал то, что сделал. Ахрд, ты напугал их до смерти!Каландрилл покачал головой, сам не понимая, как все получилось, и воспоминания о битве стали таять, как сон.— Гадалка — Элльхина — говорила о твоей силе, — пробормотала Катя с уважением в голосе. — И вот теперь я ее увидела воочию. Но, если честно сказать, я считала, что нам пришел конец. Это было ужасно.Он кивнул, не в силах произнести ни слова. Впрочем, ему и на ум-то ничего не шло. Он сам не понимал, как вызвал к жизни такую магию, и ему это не понравилось, хотя именно она спасла им жизнь. Видимо, Брахт прав: эта сила приходит к нему только в моменты смертельной опасности. Ему не хотелось об этом думать, и он стал снимать кольчугу — она, как и его руки, была заляпана кровью.Брахт помог ему. Битва, видимо, доставила ему удовольствие, он бодро улыбался.— Ты хорошо поработал, — усмехнулся он. — Ахрд! Что ты чувствовал, когда напустил на них ураган?Он пожал плечами и поморщился от боли. Брахт снял с него кольчугу и рубашку и со знанием дела осмотрел сиреневые синяки на ребрах и спине, ощупывая, нет ли переломанных ребер, и Каландрилл слегка застонал.— До свадьбы заживет, — коротко сказал керниец. — Просто синяки.— Я больше боюсь Теккана, — заметила Катя, снимая доспехи. — Он нам еще выскажет.Брахт ухмыльнулся.— Но драка была отменная, а? И мы набрали воды и пополнили запасы мяса.— Но потеряли троих, — грустно возразила она. — Троих, кто сейчас был бы жив, если бы мы вовремя вернулись. Мне их страшно жаль.Лицо кернийца посуровело, и он взял ее за руку.— Это моя вина. Если бы мы не вернулись в джунгли…Катя покачала головой, мягко высвобождаясь.— Не надо было тебя слушать. Их жизни на моей совести, не на твоей. — Глаза у нее были грустные. — Это я виновата.— Нет, я тебя уговорил, — сказал Брахт. — Не виновать себя.Катя устало вздохнула, опершись спиной о мачту.— Мы потеряли троих, — пробормотала она, — и теперь их не вернуть.— Не вернуть, — как эхо, повторил Брахт. — Много еще умрет, пока мы не достигнем цели. И ты по каждому так будешь убиваться? Каждый будет лежать камнем у тебя на совести?Катя повела на него серыми глазами и кивнула.— Да, каждый, — грустно сказала она. — Так заведено в Вану. А как ты сам недавно говорил Теккану, мы — разные. В Куан-на'Форе вы не оплакиваете погибших?— Оплакиваем, — сказал Брахт, — но мы не носим их с собой. Воин знает, что смерть идет за ним по пятам, и он — или она — соглашается с присутствием этого черного друга. Так устроена жизнь, и тот, кто не может с этим смириться, не должен брать в руки меч.Между ними легла тень, Каландрилл поднял глаза и увидел Теккана. У кормчего было красное от злости лицо. Он повелительно махнул рукой в сторону передней палубы и что-то сердито сказал на своем языке.— Теккан хочет говорить с нами, — перевела Катя. — А то, что он собирается нам сказать, должно быть сказано с глазу на глаз.Каландрилл с большим трудом поднялся и отправился за кормчим на нос судна. Брахт и Катя шли за ним. Теккан с потемневшими от гнева глазами и с сердитым румянцем на загорелых щеках встал перед головой дракона; ветер трепал его серебристые волосы. Он начал говорить хриплым голосом:— Если бы вы вернулись с Урсом, а не отправились назад в джунгли, Ивра, Томель и Айрфа сейчас были бы живы.Катя грустно кивнула и сказала:— Их смерти тяжелым грузом лежат на мне, и я горюю о них.— Это я предложил вернуться в джунгли, — вставил Брахт. — Катя хотела дождаться баркаса на берегу. Если кого-то и можно винить, так только меня.Теккан сделал резкий жест, словно приказывая ему замолчать.— Во главе группы стояла Катя, вина на ней. В Вану не заведено рисковать жизнью товарищей без серьезных на то оснований.— Нам было нужно мясо, — начинал сердиться Брахт.— Слишком дорого оно нам обошлось, — резко ответил Теккан. — Мы заплатили жизнями троих вануйцев.— Никто не ожидал нападения дикарей, — вставил Каландрилл, заметив столь знакомое напряжение плеч Брахта и пытаясь сгладить конфликт. — Да, это был риск, но ведь этот риск сопутствовал нам…— Бессмысленный риск! — Теккан круто повернулся к нему, и злость, блестевшая в его глазах, даже испугала Каландрилла. — У нас уже было несколько оленей, и их хватило бы на какое-то время. Если бы вы вернулись вовремя, никто бы не погиб.— Возможно, — сказал Брахт. — Но челны могли появиться и раньше. Дикари могли напасть на нас еще в джунглях, и мы все могли бы там остаться навсегда…— Что, в Куан-на'Форе вы живете по принципу сослагательного наклонения? — спросил Теккан. — Или действительности вы тоже что-то оставляете? Действительность, которую имеем мы: это три погубленные жизни. И вина лежит на Кате.Каландрилл заметил, что Брахт схватился за рукоятку меча, и сделал шаг к кернийцу. Катя встала между Брахтом и кормчим.— Вина на мне, — тихо сказала она. — Я это признаю.— Слушай свою совесть, а не советы этого воина, — холодно сказал Теккан. — Если ты пойдешь у него на поводу, то в Гессиф мы доберемся без команды.У Брахта заиграли желваки. Каландрилл взял его за запястье. Это движение не осталось незамеченным для Теккана, и он горько усмехнулся.— Ты на все аргументы отвечаешь мечом?— Так я отвечаю на оскорбления.— Брахт только хотел, чтобы мы взяли еще мяса на борт — произнесла Катя в слабое оправдание. — То, что мы привезли, избавляет нас от необходимости делать новую вылазку. Я взвесила все «за» и «против» и решила послушаться его совета. Это решение было принято только мной, и я сожалею, что оно оказалось ошибочным. Брахта винить не в чем. И я не хочу, чтобы это сказалось на ваших взаимоотношениях.Теккан долгим взглядом посмотрел на нее и кивнул.— Будь по-твоему. Оставляю это на твоей совести. Количество вылазок будет сокращено до минимума. И вы трое больше на берег не выйдете ни разу. — Затем он повернулся к Каландриллу, и злость в его глазах потухла. — Ты перевернул челны, как перышки. Так же ты отогнал тогда и нас. Почему ты не воспользовался этим раньше?— Я не управляю этой силой, — беспомощно покачал головой Каландрилл. — Я не понимаю ее. Ни тогда, в Узком море, ни сейчас — ни в одном из случаев, когда она приходила мне на помощь. Она просто появляется, и все.Теккан задумчиво хмыкнул.— Ты по крайней мере спас нас, — сказал он. — Если бы не ты, погибло бы еще больше.Каландрилл кивнул и посмотрел на Брахта — керниец все еще был напряжен и зол; затем он перевел взгляд на Теккана.— Вы помирились? — спросил он. — То, что нас ждет, не оставляет места для злости.Кормчий критически посмотрел на кернийца и вновь медленно кивнул.— Мудрые слова, — согласился он. — Я не хочу, чтобы это осталось между нами. Мы разные, а это… не может не мешать. Но я постараюсь, чтобы впредь это нам не мешало. Согласен с этим, ратник?В какое-то мгновенье Каландриллу показалось, что Брахт ответит отрицательно, потребует удовлетворения за оскорбление, но Брахт кивнул, снимая руку с меча и расслабляясь.— Согласен.Теккан коротко и без особого энтузиазма улыбнулся и с сомнением посмотрел на Катю, стоявшую подле Брахта.— Займитесь ранами, — пробормотал он и ушел.Каландрилл расслабился; кормчий пошел назад к рулю и взял его из рук золотоволосого вануйца с такой нежностью, с какой отец берет ребенка, оставленного на время на чье-то попечение.— У него ранимая совесть, — пробормотал Брахт.— Он заботится о каждом, кто плывет на судне, — сказала Катя, словно заступаясь за него. — Каждая смерть глубоко ранит его.— Незачем было так упрекать тебя, — заметил Брахт.— Я стояла во главе группы, — возразила она. — Он имеет право.— Кормчий командует капитаном? — нахмурился Брахт. — Да, у вас в Вану действительно творятся странные вещи.— Судно находится под его командованием, — сказала она, глядя на Теккана. — Достать «Заветную книгу» — моя задача, но судно принадлежит ему.— Пусть даже так, — настаивал Брахт. — Он слишком много на себя берет.— В нем говорил ужас, — пробормотала она. — Он перепугался, что со мной что-то случилось. И потому был так зол.— Мне бы не хотелось, чтобы он срывал эту злость на тебе.Голос у Брахта был мягкий. Катя опять с беспокойством посмотрела ему в глаза, словно боролась с каким-то внутренним сомнением, и от нерешительности она нахмурилась и вздохнула, сбрасывая с лица длинные пряди золотистых волос и едва заметно поводя головой.— Ты не понимаешь, — тихо сказала она. — Ты восхваляешь мое умение владеть мечом, а в Вану — это редкость. В Вану на меня смотрят как… на странную.— В Куан-на'Форе тебя бы ценили, — галантно заметил Брахт.— Ты не понимаешь, — повторила Катя. — Я уже говорила вам, что в Вану нет войн. В Вану мир ценится выше, чем боевое искусство. Мы деремся только тогда, когда нет другого выхода, когда нас к этому принуждают. Kуара и ее лучницы? Они охотники. Они предпочитают использовать стрелы на охоте, а не в битве. И никто в Вану не умеет обращаться с клинком так, как я.Она замолчала, переведя взгляд на залитый солнцем океан. Каландрилл смотрел на ее лицо, чувствуя в ней внутреннюю борьбу. Брахт молча ждал, когда она опять заговорит. И она заговорила низким грустным голосом, словно те самые таланты, за которые ее так ценил керниец, причиняли ей мучения.— Меня послали именно из-за этого моего умения, — произнесла она наконец. — Поскольку я лучше, чем кто-либо, могу справиться с заданием. Уже это… беспокоит Теккана. К тому же он страшится за мою жизнь.— Пусть даже так, — сказал Брахт. — Но какое право он имеет столь грубо с тобой разговаривать?— Теккан мой отец, — ответила она. Глава семнадцатая
— Неудивительно, что он так ревниво к тебе относится. — Каландрилл перевел взгляд с Теккана, стоявшего у руля, на Брахта. — Пришлый воин ухлестывает за его дочерью, да еще и склоняет ее к риску. Что удивительного в том, что он так беспокоится?— Ты хочешь сказать, что я ее не стою?Брахт угрюмо смотрел на береговую линию, где в быстро затухающем свете темнели деревья. Каландрилл покачал головой.— Нет, я этого не говорил. Я говорю только то, что сказал ты: вы разные. Поэтому нетрудно понять Теккана, который смотрит на твои надежды с некоторым беспокойством.— Я дал слово, — жестко ответил Брахт, — и не собираюсь от него отказываться. Сказал ли я хоть один нечестный комплимент?— Нет, не сказал, — вздохнул Каландрилл, опираясь на леер и чувствуя, как мазь, приложенная к ранам, затягивает их и как боль постепенно уходит. — Но твои глаза… то, как ты… выгораживал… ее…— С этим я ничего не могу поделать, — покачал головой Брахт. — Да и почему это должно быть ему неприятно?— Мне кажется, он боится. — Каландрилл нахмурился, пытаясь развить дальше мысль, которая появилась у него еще во время сердитого разговора на передней палубе. — Не физически, а того, кто ты есть, что ты собой представляешь.— Он считает меня недостойным?Вставшая луна и высыпавшие на небе звезды окрасили ястребиные черты лица кернийца в серебристый цвет, он был явно возбужден. Каландрилл сказал:— Нет, я не это имею в виду. Я говорю об опасности. Вануйцы сильно отличаются от нас, так мне кажется. Теккан же четко дал понять, что он предпочел бы избежать стычки. Разве Катя не говорила нам, что в Вану нет войн? И что уже потому, что она умеет обращаться с мечом и желает этим заниматься, ее считают отличной от них? Мне кажется, что Теккану все это предприятие не по душе и он принимает в нем участие только из чувства долга, а вовсе не из любви к схваткам и приключениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59