Но я его увидел, мой друг. Я тебя не забуду. Немного утешает то, что хотя бы перед смертью ты увидел Люсилера.
Статуэтка, найденная нами, — жалкая вещь, последнее напоминание о девочке, которую Динадин пытался спасти. Как это на него похоже — держаться за какую-то безделушку. И как это было для него ужасно — не иметь возможности прийти ей на помощь. Его письмо полно неизбывного горя. Я поставил статуэтку у себя в спальне, и она будет находиться там, пока не придет время уезжать отсюда. У меня больше ничего не осталось на память о Динадине. Коней мы возьмем себе. Нас теперь совсем мало, а лошадей и того меньше. Они понадобятся нам, если Нар нападет снова.
Я не сказал Наджир, как погиб Форис. Если б она узнала, то ни за что не разрешила бы похоронить Динадина поблизости от него. Даже Дьяна не знает всей правды, и я не собираюсь ей рассказывать. Она так и не вспомнила Динадина, даже после того, как я объяснил ей, что она видела его тогда, в Экл-Нае. Мне это забвение кажется ужасно несправедливым. Теперь он стал тайной для Дьяны и Наджир — просто участком свежевскопанной земли в саду. Вскоре она зарастет лишайником, и только его могила останется неведомой. Здесь, в Люсел-Лоре, о Динадине скоро забудут, но где-то далеко, в Арамуре, его отец будет гадать, почему он не возвращается. Лоттс обратится к Гейлам за ответом, а они только пожмут плечами и с идиотским бессердечием скажут, что Динадин был одним из множества погибших в той стране.
Как Форис. И Кронин. И, возможно, Тарн. Но не я и не Гейл. Мы все еще живы, хотя Бог не отвечает мне зачем. Если я заговорен, то это — своего рода проклятие, ибо я знаю, что должен был погибнуть, как все остальные. И если бы существовала справедливость, то Гейлу следовало лежать рядом со мной, и мои пальцы сжимали бы его горло. Он колдун, этот человек. Всякий раз, когда к нему приближается Смерть, он уговаривает ее отпустить его. Не знаю, как ему удалось ускользнуть от нас, но мы обшарили все болота, разыскивая его, а он слишком велик, чтобы его могла проглотить змея. Он обманывает Смерть не хуже меня.
За меня гибнут другие. Мне будет трудно без Фориса. Я вижу в глазах Наджир горечь и укор. Ее взгляд говорит: «Если б не ты, мой муж был бы сейчас жив. Мои дети не остались бы без отца. Жаль, что ты сюда приехал». И что я могу ей ответить? Форис велел мне заботиться о них. Именно об этом он говорил, умирая. Кафиф. Семья. Люсилеру пришлось объяснить мне это. Может быть, он сказал это потому, что рядом не оказалось Джарры, или, может быть, он просто доверял мне в эти последние минуты, но он возложил на меня тяжелую обузу. Мне почти ничего не известно об этой долине, но теперь я стал ее защитником. Если Люсилер прав, утверждая, что это — большая честь, я буду делать все, что в моих силах, но никаких обещаний давать не намерен. Наджир все еще меня ненавидит, а воинов осталось совсем мало. Это не то королевство, которым я был рожден править.
И Люсилера не будет рядом, чтобы мне помогать. Он снова отправился в Фалиндар — с ужасным известием о гибели Кронина. Если ему повезет, то в Таттераке он застанет мир. Мы понесли огромные потери, и если наступит время новых сражений, их придется вести другим военачальникам. Долина Дринг лишилась почти всех мужчин, способных воевать, а без предводительства Кронина воины Таттерака могут быстро растерять свой пыл.
Нам необходим Тарн. Наша удача — дело временное. Долину Дринг удалось отстоять, но я не знаю, надолго ли. Сейчас время нанести удар по дороге Сакцен, но у нас нет ни воинов, ни вождей, которые могли бы это сделать. Скоро через горы хлынут свежие войска, они снова пройдут через Экл-Най в сердце страны. Мне казалось, что победа возможна, но без Тарна все наши сражения окажутся напрасными. Его народ истекает кровью. Он стал телом без души, не способным выполнить свою задачу. Он отправился на эти глупые поиски и погиб, превратив нас в осиротевших детей. Я не стану делиться с Дьяной своими мыслями, но, кажется, она и без того их знает. Если б Тарн был жив, он уже сообщил бы нам об этом. Он предупредил бы нас с помощью видения или еще какого-нибудь странного демона. Мы остались одни — и так же разобщены, как в дни революции.
Я остался наедине со своими невеселыми мыслями и бутылкой кислого вина, которое где-то раздобыл Джарра. Видимо, статус хозяина замка имеет свои преимущества, но я с радостью поменял бы тепло этого напитка на прикосновение Дьяны. Если б я только мог разделить ее уверенность! Мне хотелось бы верить подобно ей, но Тарн перед отъездом был так слаб! Даже если ему удалось добраться до Чандаккара, его наверняка убили львиные всадники или обратный путь. Я сожалею о нем. А еще больше я сожалею о тайне его смерти. Мне нужны доказательства его гибели, чтобы убедить в ней Дьяну. Без этого мы можем навсегда остаться разлученными, и я буду гнить в этом замке до старости, или придут новые отряды нарцев и убьют меня.
Можно сделать ужасное признание? Я стал другим человеком. Эта война сожрала меня. Я жажду Дьяны. Она дразнит меня словами любви, показывает мне моего ребенка, заставляет меня обожать их обеих — а потом не подпускает меня. И я начинаю ненавидеть ее за это. Я ненавижу ее стойкость, потому что у меня ее не осталось. Я ненавижу ее верность Тарну. Она словно верный пес ждет у дверей умершего хозяина. Я все еще ревную ее к этому искореженному праведнику, который даже после смерти не отдает мне Дьяну. Разрази меня гром, я так одинок!
47
Стук в дверь раздался в тот самый миг, когда Ричиус дописывал в дневнике последнее слово. Час был поздний — неподходящий для дружеских визитов, от неожиданного звука он вздрогнул и чуть не опрокинул стоявшую на столе бутылку. Он отодвинул ее подальше и застонал: он слишком пьян, чтобы вести нормальный разговор. Стук повторился — более настойчиво. Ричиус прерывисто вздохнул.
— Сейчас уже поздно, — промямлил он. — Кто там?
— Ричиус, это я, Дьяна.
Он рывком встал и направился к двери; мимоходом увидел себя в зеркале: щетинистый, с растрепанными волосами… И, конечно, от него пахнет вином! Он беспокойно пригладил волосы рукой и открыл дверь.
— Дьяна?
Она робко улыбнулась. На ней была не ночная сорочка, как обычно вечером, а дневное платье, в котором она хлопотала у плиты. Дьяна пришла не одна, а вместе с Наджир, облаченной в мягкую сорочку из зеленого шелка, слабо стянутую на талии кушаком с пестрой вышивкой. Женщина стояла с опущенными долу глазами.
— Что это значит? — удивился Ричиус.
— Можно нам войти? — спросила Дьяна. — Я все тебе объясню.
Ричиус шагнул в сторону и жестом пригласил их в комнату. Наджир не отрывала взгляд от пола. На лице Дьяны читалось отчаяние. Она посмотрела на бутылку, стоявшую на столе рядом с открытым дневником, и снова на Ричиуса.
— Ты занят?
— Я собирался лечь. Уже очень поздно, Дьяна. Что-нибудь случилось?
Она поморщилась — значит готовится солгать.
— Нет, ничего. Я просто хотела привести к тебе Наджир.
— Зачем?
Дьяна в замешательстве переступила с ноги на ногу.
— Я надеялась, что Люсилер все тебе объяснил, — пробормотала она. — Он этого не сделал?
— Чего не сделал?
— Не сказал тебе, что связано с твоим новым статусом?
Ричиус начал терять терпение.
— Дьяна, что тут, черт возьми, происходит? Почему ты привела ко мне Наджир?
— Потому что теперь она твоя, — выдавила из себя Дьяна. Казалось, каждое слово дается ей с огромным трудом. — По завещанию Фориса ты стал хозяином этого замка. Он просил тебя заботиться о его семье.
— Ну и что?
— И его семья теперь стала твоей — ты можешь делать с ней что захочешь. Ты меня понимаешь, Ричиус?
Смысл этих слов постепенно начал доходить до него — и ему стало весьма неуютно.
— Что ты хочешь мне сказать? Что Наджир теперь моя жена?
— Не жена, — поправила его Дьяна, — а твоя собственность. Как этот замок и все, кто в нем живет и служит. Воины, дочери Фориса — все. Они перешли к тебе. — Дьяна готова была расплакаться, но продолжала высоко держать голову. — Разве Люсилер ничего тебе об этом не сказал?
— Он сказал, что я должен заботиться о семье Фориса.
— И что, по-твоему, это означает?
— Не знаю. Я же не триец, или ты забыла?
Дьяна оставалась спокойной.
— Это означает, что ты стал повелителем. Хозяином долины.
— Нет, — возразил Ричиус, — я не принимал таких обязанностей. Это можно объяснить обстоятельствами, при которых умер Форис, вот и все, Дьяна.
— Ричиус, ты не понимаешь. Он передал тебе свою семью. Значит, ты становишься военачальником.
— Но я не хочу быть военачальником! — воскликнул Ричиус. — Неужели ты не понимаешь? Я буду заботиться о них, если смогу и сколько смогу, но я не триец. — Он посмотрел на Наджир, которая по-прежнему не поднимала головы. — Я не могу владеть ею, Дьяна. Бог мой, да это же аморально!
— Таковы здешние обычаи, — настаивала Дьяна. — Их нельзя изменить.
— Черта с два! Я знаю, Наджир меня ненавидит. Известно это и тебе. Как ты могла вот так запросто привести ее ко мне?
— Я делаю это только ради нее. Она — дролка. Ты должен понять, что это значит.
Ричиус взял Дьяну за руку и сжал ее.
— Но я этого не понимаю. Почему она такое с собой вытворяет? Она мне не нужна. Мне нужна ты.
— Дролы, Ричиус. У них свои обычаи. Она осталась без мужа, без господина, которому можно служить. Этим господином должен стать ты. Наджир не может жить без господина. Иначе она станет ничем, прахом.
— Дьяна…
— Выслушай меня, — мягко перебила она его. — Можешь быть с ней, а можешь не быть. Но не отвергай ее. Для нее это равносильно смерти. У нее больше ничего нет, Ричиус.
— Нет. — Он положил ей на плечи руки. — У меня уже есть семья. Ты и Шани — вы моя семья.
— Знаю. Но я по-прежнему жена Тарна…
— Он мертв, Дьяна. Он больше ни для кого не представляет опасности, даже для наших врагов.
— Ричиус, ты пил. — У Дьяны дрожал голос, но она пыталась ему улыбнуться. — Отпусти меня. Пожалуйста.
И он послушался.
Отошел к столу, упал на стул и уронил лицо в ладони. Затем почувствовал, как Дьяна дотронулась до его плеча.
— Сделай это ради меня! Это не то, что ты думаешь. Ты нужен Наджир. Если здешние мужчины узнают, что ты ее отверг, они явятся и потребуют ее себе. Она вынуждена будет покинуть замок. Это должен быть ты, Ричиус.
Он не мог ответить. Дьяна крепче сжала его плечо. Ее прикосновение обжигало сильнее, чем кислота из военных лабораторий Аркуса.
— Ричиус, — неуверенно сказала она, — пожалуйста, не прогоняй ее. Можешь не обращать на нее внимания, но не отталкивай. Ты должен понять, что значит быть женщиной-дролкой. Ты ей нужен.
— Да, да! — зарычал Ричиус. — Я нужен ей! Я нужен Тарну! Я нужен Форису! Ладно, я здесь. Твои проклятые боги превратили меня в раба. Так что иди, оставь меня выполнять мои новые обязанности. Утром я сообщу тебе, насколько хорошо с ними справился.
— Ричиус…
— Убирайся!
Над ними нависла томительная тишина. Ричиус медленно убрал ладони от лица. Дьяна исчезла. Наджир побледнела до голубизны. Он откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на нее. Она оказалась на удивление миловидной, хоть и старше его лет на десять. Черты ее напоминали Дьяну. Даже в своем нелепом испуге она была хороша, как одна из разбитых статуй в саду, как заброшенный шедевр. Он мог представить ее в роли королевы, портрет которой занял бы место в галерее Аркуса. Послушная. Красивая.
— Я пьян, — вяло вымолвил Ричиус.
Наджир молча кивнула, явно не понимая его слов.
— Ты меня совершенно не понимаешь, правда? — спросил он. — Ты даже не понимаешь, почему оказалась здесь. Может, потому, что один из твоих гадких богов отнял у тебя мужа и дал взамен этого грязного варвара. — Неожиданно для себя он расхохотался. — Знаешь, что я тебе скажу? Ты права. Я варвар. Животное. Вот что происходит с человеком, когда его лишают всего.
Он неторопливо встал, продолжая смотреть на нее.
— Ты меня боишься? Не бойся. — Он подошел чуть ближе. — Я не всегда был животным, Наджир. Когда-то я был королем. Можешь себе такое представить? Когда-то я был человеком цивилизованным.
Его голос звучал все громче. Наджир закрыла глаза. Он еще сократил разделявшее их расстояние.
— Я родом из страны, где мужчины не превращают женщин в рабынь. У меня была жена, которую я уважал — и которой дал умереть.
И тут Наджир просто сломалась. Она больше не могла ни смотреть на него, ни выносить его взгляда. Рухнула на пол и залилась слезами. Обхватив себя руками, она раскачивалась и стонала.
— Форис, — бормотала она. — Форис!
Ричиус отшатнулся от убитой горем женщины, попятился обратно к столу. Бутылка с вином опрокинулась и скатилась на пол. Крики Наджир звенели у него в ушах. Он не видел возможности ее утешить и просто не мешал горевать.
На задворках Экл-Ная, в нищей таверне с наполовину провалившейся крышей, сидел талистанский барон Блэквуд Гейл, глядя на свое гнусное отражение в кубке вина. Он допивал уже шестую порцию и наслаждался пьяным отупением. Ночь выдалась жаркая. От влажности у него зудела порченая кожа под серебряной маской, и он запустил острый ноготь за полосу драгоценного металла, чтобы почесаться.
Он был один. В прошлом ему случалось упиваться одиночеством, но в последние дни оно стало чрезмерным. Все его кавалеристы погибли — их убил тот арамурский дьявол, так что при нем оставались только осуждающие взгляды легионеров. Он слышал произносимые шепотом оскорбления за своей спиной. Гейл — трус. Гейл — дурак, он не сподобился взять в плен Вентрана даже с помощью целой армии. Он вернулся в Экл-Най без своих хваленых всадников, и городской гарнизон отнесся к нему с подозрением. Слишком глубоким подозрением, чтобы поверить его рассказу. Ему следовало погибнуть со своими людьми. Так поступил бы настоящий командир. Даже это ничтожество Кассиус, командующий гарнизоном, осмелился косо смотреть на него!
— Насрать на тебя, Кассиус, — пробормотал он.
Двое легионеров, сидевших за дальним столом, повернули головы и уставились на него — а потом резко отвернулись. Гейл хотел было встать, но передумал. Ему не оставалось ничего другого, как терпеть их насмешки. Он был талистанским бароном, но этот титул сейчас не имел смысла. Когда в Наре получат известие о провале, его будет ждать виселица.
В том— то и заключалась вся эта мерзость. Он действительно старался. Он накинул Вентрану петлю на шею -но Шакалу все-таки удалось его перехитрить! И все это знали. Находились даже такие, кто называл Вентрана мудрецом, военным гением. Он выбил легионеров из Таттерака, уничтожил кавалерию в долине Дринг и даже сумел каким-то образом околдовать проклятых мореплавателей Лисса. Он стал искусником, как его новый повелитель Тарн. Иные утверждали, что он непобедим.
Однако Блэквуду Гейлу было известно обратное. Любого человека можно победить — особенно такого щенка, как Вентран. Шакалу просто везет, но везение обязательно когда-нибудь кончается. И Гейл окажется рядом с ним именно в тот момент, когда этому везению придет конец. Он яростно делал пометки на карте долины Дринг. Ему нужен только удобный момент — и достаточное количество солдат. Если Вентран по-прежнему сидит в том убогом замке — он уязвим. Пусть дролы и сумели отбросить его всадников, но они заплатили за это весьма дорогую цену. Их теперь слишком мало, чтобы защитить Вентрана от нового нападения. Надо только незаметно вернуться обратно.
Надо — но как?
— Ты думаешь, что избавился от меня? — пророкотал он.
Солдаты снова посмотрели в его сторону. Гейл поднял голову.
— Какого черта вы на меня уставились? — Он поднялся и сжал рукоять меча. — Я не настолько пьян, чтобы не превратить вас обоих в котлеты! И если вам кажется, будто я шучу, то почему бы не поймать меня на слове? Я был бы просто в восторге!
Легионеры опустили свои стаканы, очень медленно встали из-за стола, повернулись и ушли из таверны. Гейл хрипло захохотал.
— Да-да! — крикнул он им вслед. — Так кто теперь трусит? Вы слишком хороши, чтобы сидеть со мной, но недостаточно смелые, чтобы со мной схватиться? Убирайтесь отсюда, трусливые подонки! Идите и лижите Кассиусу сапоги!
Он тяжело рухнул на стул и, снова захохотав, подлил себе вина. Приятно было сознавать, что он не потерял способности запугивать людей. По крайней мере это у него осталось. Утром он напишет отцу — попросит прислать новый отряд. Ему противно унижаться, но выбора нет. Он уже не выполнил приказ Нара и, наверное, будет за это повешен. Но прежде ему нужно завершить свою вендетту. А для этого понадобятся войска.
После возвращения в Экл-Най легионеры перестали повиноваться ему. Генерал Кассиус подвергал сомнению каждый его приказ. Теперь все члены гарнизона ожидали известий из Нара, как собаки, ждущие свистка хозяина.
Дверь таверны открылась с противным скрипом. Блэквуд Гейл ощутил ленивое прикосновение дремоты. Он очень устал, но последнее время сон бежал от него, и он решил остаться в таверне — по крайней мере пока не прикончит очередную бутылку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94