Вместо этого она стоит на обочине скоростного шоссе на севере штата
Нью-Йорк в час тридцать ночи, чувствуя себя виноватой, ибо унаследова-
ла нечто от отца и матери - нечто, в чем она была виновата не больше,
чем в голубизне своих ясных глаз. Как объяснить семилетней девочке,
что однажды папочке и мамочке понадобились двести долларов и люди, с
которыми они имели дело, утверждали, что все в порядке, а на самом де-
ле лгали?
- Нужно поймать машину, - сказал Энди, он обнял ее рукой за плечи,
то ли стремясь успокоить, то ли ища поддержки. - Доберемся до отеля
или мотеля и поспим. Затем подумаем, что делать дальше. Годится?
Чарли безразлично кивнула.
- Хорошо, - сказал он и поднял большой палец. Машины, не обращая
никакого внимания, проносились, мимо, а менее чем в двух милях отсюда
двигалась зеленая машина. Энди ничего не знал об этом; его возбужден-
ный мозг возвращался к тому вечеру с Вики в здании студенческого клу-
ба. Она жила в одном из общежитий - в том здании, куда он проводил ее
и еще раз на ступеньках прямо перед большими двойными дверьми ощутил
сладость ее губ; она неуверенно обнимала его руками за шею, эта девоч-
ка, еще такая невинная. Они были молоды, боже, они были молоды.
Мимо проносились машины, каждая воздушная волна вздымала и опускала
волосы Чарли, а он вспоминал конец того вечера двенадцать лет назад.
* * *
Проводив Вики до общежития, Энди пересек территорию колледжа и нап-
равился к шоссе, где собирался поймать машину и доехать до города.
Майский ветер бился в кронах вязов вдоль аллеи, хотя он едва ощущал
его дуновение; прямо над ним будто протекала по воздуху невидимая ре-
ка, лишь самые слабые и отдаленные струи которой касались его.
Путь Энди проходил мимо Джейсон Гирни Холла, и он остановился перед
его темным массивом. Вокруг, повинуясь невидимому потоку ветра, танце-
вали деревья, покрытые молодой листвой. Вдоль его позвоночника пробе-
жал холодок и, казалось, угнездился в животе, вызывая легкий озноб. Он
поежился от холода, хотя вечер был теплым. Большая луна, напоминавшая
серебряный доллар, плыла между грудами облаков; ветер гнал их по этой
темной воздушной реке, будто позолоченные шлюпки. Лунный свет отражал-
ся в окнах зданий, делая их похожими на потухшие неприятные глаза.
Здесь что-то произошло, думал он. Нечто большее, чем нам говорили и
во что заставляли поверить. Что же именно?
Мысленным взором он снова видел эту тонущую, окровавленную руку -
только на этот раз она ударяла по плакату, оставляя кровавый след в
виде запятой... а затем плакат с треском сворачивался.
Он подошел к зданию. Безумие. Они же не пустят в аудиторию после
десяти часов. И...
Я БОЮСЬ.
Да, именно это. Чересчур много тревожащих полувоспоминаний. Слишком
легко убедить себя: все - выдумка; Вики почти уже готова согласиться с
этим. Подопытный, вырывающий себе глаза. Кто-то кричал, что хотел бы
умереть, что лучше умереть, чем это, даже если для того понадобится
отправиться в ад и гореть там вечным огнем. У кого-то произошла оста-
новка сердца, и его увезли с пугающим профессиональным умением. Скажем
прямо, старина Энди, размышление о телепатии тебя не пугает. А пугает
мысль, что подобное могло случиться с тобой.
Стуча каблуками, он поднялся к большим двойным дверям и попытался
открыть их. За ними был виден пустой вестибюль. Энди постучал, но ког-
да кто-то вышел из тени, он чуть не убежал. Он чуть не убежал, потому
что из тени должно было появиться лицо Ральфа Бакстера или высокого
мужчины со светлыми волосами и шрамом на подбородке.
Однако человек, подошедший к дверям вестибюля и высунувший сердитую
физиономию, был типичным сторожем колледжа: лет шестидесяти двух, с
изборожденными морщинами щеками и лбом, с настороженными голубыми гла-
зами, слезившимися от слишком частого общения с бутылкой. На поясе у
него висел большой будильник.
- Здание закрыто! - сказал он.
- Знаю, - ответил Энди, - но я сегодня утром участвовал в экспери-
менте в комнате семьдесят...
- Не имеет значения! По будням здание закрывается в девять! Прихо-
дите завтра!
- ...и я забыл там, кажется, часы, - сказал Энди. Часов у него во-
обще не было. - Что скажете, а? Только быстренько гляну.
- Не могу, - как-то странно, неуверенно сказал сторож. Ничуть не
задумываясь, Энди шепнул:
- Конечно, можете. Я лишь взгляну и тут же уберусь. Вы даже не за-
помните, что я тут был, да?
Неожиданно странное ощущение: словно он выплеснулся из самого себя
и ПОДТОЛКНУЛ этого престарелого охранника, только не руками, а голо-
вой. Охранник сделал два-три неуверенных шага назад, выпустив из рук
дверь.
Энди вошел, слегка озабоченный. Голову его пронзила острая боль,
тут же перешедшая в тупую, которая утихла спустя полчаса.
- Эй, как себя чувствуете? - спросил он охранника.
- А? Конечно, хорошо. - Подозрительность охранника прошла; он ода-
рил Энди дружеской улыбкой. - Поднимайтесь и поищите часы, если хоти-
те. Не торопитесь. Я, возможно, даже и не вспомню, что вы были здесь.
Он побрел прочь.
Энди недоверчиво посмотрел ему вслед, рассеянно потер лоб, словно
успокаивая небольшую головную боль. Что он, боже правый, сделал с этой
старой перечницей? Но что-то сделал, это уж наверняка.
Он повернулся, направился к лестнице, стал подниматься.
Верхний холл был затененный и узкий. Энди охватило неотступное
чувство клаустрофобии и дыхание перехватило будто невидимым ошейником.
Здесь, наверху, здание словно вдавалось в поток ветра, и он, тоненько
напевая, разгуливал под карнизами. В комнате 70 была пара двойных две-
рей с матовыми стеклами в верхней части. Энди стоял перед ними, слу-
шая, как гуляет ветер по желобам, водосточным трубам, шурша заржавелы-
ми листьями ушедших лет. Сердце его тяжело стучало.
Он чуть было не ушел; казалось, лучше ничего не знать, просто за-
быть обо всем. Но он протянул руку, взялся за одну из дверных ручек,
убеждая себя, что беспокоиться нечего, поскольку эта чертова комната
заперта, ну и слава богу.
Однако она не была заперта. Ручка легко повернулась. Дверь откры-
лась.
Пустую комнату освещал колеблющийся лунный свет, он пробился сквозь
раскачивавшиеся от ветра ветки старого вяза за окнами. Света было дос-
таточно, чтобы увидеть, что коек больше нет. С грифельной доски все
было стерто, она вымыта. Схема свернута, как оконная штора, свисало
лишь кольцо, за которое тянут. Энди подошел к нему, протянул дрожащую
руку, потянул за кольцо вниз.
Мозговые полушария: человеческий мозг расчленен на части и разме-
чен, словно плакат в лавке у мясника. От одного его вида у него снова
зашевелились волосы на голове, словно после приема ЛСД. В плакате ни-
чего забавного, он вызывал тошноту, Энди слабо застонал.
Кровавое пятно было на месте; в лунном мерцающем свете оно походило
на черную запятую. Печатное название, которое до эксперимента явно чи-
талось CORPUS CALLOSUM (мозолистое тело - часть мозга), теперь из-за
пятна в виде запятой читалось COR OSUM.
Такая мелочь.
Такого огромного значения.
Он стоял в темноте, смотрел на плакат, и его начало по-настоящему
трясти. Насколько это подтверждает реальность остального? Отчасти?
Большей частью? Полностью? Или совсем не подтверждает?
Позади он услышал какой-то звук - или это ему показалось? - краду-
щийся скрип ботинка.
Руки дрогнули, одна из них хлопнула по плакату с таким же отврати-
тельным чмокающим шумом. Под действием пружины плакат скрутился квер-
ху, прогремев в темноте комнаты, похожей сейчас на шахту.
Внезапное постукивание по дальнему окну, покрытому пылью лунного
света, - ветка или, может, мертвые пальцы в запекшейся крови: ВПУСТИТЕ
МЕНЯ, Я ТУТ ОСТАВИЛ СВОИ ГЛАЗА, ВПУСТИТЕ МЕНЯ, ВПУСТИТЕ МЕНЯ...
Он плыл в замедленном сне, в замедло сне, все более уверенный, что
это тот самый паренек, дух в белом одеянии с сочащимися черными дырами
вместо глаз. Сердце стояло у него прямо в горле.
Там никого не было.
Ничего не было.
Но нервы сдали, и когда ветка снова начала неумолимо постукивать,
он выбежал, не позаботившись закрыть за собой дверь, пробежал по узко-
му коридору и неожиданно услышал топот гнавшихся за ним ног - то было
эхо, отзвук его собственных быстрых шагов. Он сбежал по ступеням, тя-
жело дыша, перемахивая через две сразу, и оказался снова в вестибюле.
Кровь стучала в висках. Воздух, проходя через гортань, покалывал,
словно сухие травинки.
Вахтер исчез. Энди вышел, захлопнув за собой застекленную дверь, и
крадучись пошел по тротуару к площади, словно беглец, каким он впос-
ледствии стал.
* * *
Через пять дней Энди затащил Вики Томлинсон почти против ее воли в
Джейсон Гирни Холл, хотя она решила, что больше не хочет и думать об
эксперименте: получила свой чек на двести долларов, взяла на него
деньги и хотела забыть, где его получила.
Он убедил ее пойти, проявив красноречие, о котором и не подозревал.
Они пошли во время перемены в два пятьдесят; в дремотном майском воз-
духе с часовни Гаррисона лился колокольный перезвон.
- Что может случиться при дневном свете? - сказал он, подавляя бес-
покойство и отказываясь уяснить даже самому себе, чего он собственно
боится. - Особенно когда вокруг десятки людей.
- Я просто не хочу идти, Энди, - сказала она, но пошла. Двое или
трое ребят выходили из аудитории с книгами под мышкой. В солнечный
день окна выглядели более прозаично, чем в бриллиантово-пыльном лунном
свете. Вместе с Энди и Вики еще несколько человек вошли в аудиторию на
семинар по биологии, начинавшийся в три часа. Один из них стал тихо и
серьезно говорить с двумя другими о марше против призыва резервистов,
который предстоял в конце недели. На Энди и Вики никто не обратил ни
малейшего внимания.
- Ладно, - сказал Энди хрипло и взволнованно. - Посмотрика.
Он раскатал схему, потянув за болтающееся кольцо. Перед ними предс-
тал голый мужчина, кожа с него была снята и на каждом органе написано
его название. Мускулы были похожи на мотки переплетенных красных ни-
ток. Какой-то остряк назвал его Оскаром-брюзгой.
- Боже! - сказал Энди.
Она схватила его за руку теплой, влажной от волненья ладонью. - Эн-
ди, - сказала она. - Пожалуйста, уйдем. Прежде чем нас узнают.
Да, нужно уходить. То, что плакат заменили, испугало его больше,
чем что-нибудь другое. Он резко дернул за кольцо, и плакат свернулся
вверх. С тем же самым чмокающим шумом.
Другой плакат. Тот же звук. Сейчас, двенадцать лет спустя, он все
еще слышал этот звук, когда позволяла головная боль. После того дня он
никогда не входил в комнату 70 в Джейсон Гирни Холле, но звук этот хо-
рошо знал.
Частенько слышал его во сне... и видел эту взывающую, тонущую, ок-
ровавленную руку.
* * *
Зеленая машина прошелестела по подъездной дорожке аэропорта по нап-
равлению к Нортуэй. За рулем сидел Норвил Бэйтс. Из приемника приглу-
шенно и спокойно лилась классическая музыка. Теперь его волосы были
коротко острижены и зачесаны назад, но небольшой полукруглый шрам на
подбородке не изменился - он в детстве порезался разбитой бутылкой ко-
ка-колы. Вики, если бы она была еще жива, безусловно узнала бы его.
- Впереди по дороге наш агент, - сказал человек в шерстяном костю-
ме, Джон Мэйо. - Парень - стукач. Он работает и на ОРУ, и на нас.
- Обыкновенная продажная шлюха, - сказал третий, и все трое нервно,
возбужденно засмеялись. Они знали, что добыча близка, почти чувствова-
ли запах крови. Третьего звали Орвил Джеймисон, но он предпочитал,
чтобы его звали по инициалам - О'Джей или даже лучше - Живчик. Он под-
писывал все служебные бумаги этими инициалами. Однажды он даже подпи-
сался Живчик, а этот сукин сын Кэн сделал ему замечание. Да не устное,
а вписанное в его личное дело.
- Думаете, они на Нортуэй, а? - спросил О'Джей. Норвил Бэйтс пожал
плечами.
- Либо на Нортуэй, либо они направились в Олбани, - сказал он. - Я
поручил местному дурню отели в городе, потому что это его город, пра-
вильно?
- Правильно, - сказал Джон Мэйо. Они с Норвилом хорошо ладили. Дав-
но. Со времен комнаты 70 в Джейсон Гирни Холле, а там, дружище, если
кто-нибудь спросит, было страшновато. Джону не хотелось бы еще раз ис-
пытать что-нибудь подобное. Именно он пытался откачать парнишку, у ко-
торого случился сердечный приступ. Он служил медиком в начале войны во
Вьетнаме и знал, как пользоваться дефибриллятором - по крайней мере в
теории. На практике получилось не так хорошо, и парнишку они потеряли.
В тот день двенадцать ребят получили "лот шесть". Двое умерли - пар-
нишка с сердечным приступом и девчонка, она умерла через шесть дней в
общежитии, судя по всему, от внезапной закупорки сосудов мозга. Двое
других окончательно сошли с ума - тот парень, что ослепил себя, и де-
вочка - ее парализовало от шеи и до ног. Уэнлесс сказал, что это чисто
психологическое дело, но кой черт знает? Да, хорошенько поработали в
тот день.
- Местный придурок берет с собой жену, - говорил Норвил. - Будто
она ищет внучку. Ее сын убежал с девочкой. Какая-то неприятная история
с разводом и всякое такое. Она не хочет без нужды сообщать полиции, но
опасается, как бы сын не спятил. Если она хорошо сыграет, в городе не
найдется ни одного ночного портье, который не сообщит ей, если эти
двое снимают у него номер.
- Если хорошо сыграет, - сказал О'Джей. - Никогда не знаешь, чего
ждать от этих непрофессионалов. Джон сказал:
- Мы сворачиваем на ближайшем же пандусе, идет?
- Идет, - сказал Норвил. - Осталось три-четыре минуты.
- Они успели сюда спуститься?
- Успели, если скатились на задницах. Может, схватим, если они го-
лосуют здесь на пандусе. А может они срезали путь - перешли на другую
сторону, на обочину. Будем ездить туда-сюда, пока не нападем на них.
- Куда это ты отправился, голубчик, лезь в машину, - сказал Живчик
и засмеялся. Под левой рукой в наплечной кобуре у него висел "маг-
нум-357". Он называл его "пушкой".
- Если они подхватили попутку, нам дьявольски не повезло, Норв, -
сказал Джон. Норвил пожал плечами.
- Всяко может быть. Сейчас четверть второго. Машин мало - бензин
ограничен. Что подумает мистер бизнесмен, когда увидит, что дяденька с
ребенком ловят попутку?
- Подумает, что дело - дрянь, - сказал Джон.
- Очень может быть.
Живчик снова засмеялся. В темноте мерцала мигалка, обозначавшая въ-
езд с пандуса на Нортуэй. О'Джей взялся за деревянную рукоятку "пуш-
ки". На всякий случай.
* * *
Мимо них проехал фургон, обдав холодным ветерком... А затем тормоз-
ные фонари ярко вспыхнули, и он свернул на обочину примерно в пятиде-
сяти ярдах от них.
- Слава богу, - тихо сказал Энди. - Дай я поговорю, Чарли.
- Хорошо, папочка. - Голос ее звучал безразлично, под глазами снова
появились черные круги. Фургон подавал назад, они шли ему навстречу.
Голова Энди была словно медленно надувающийся свинцовый шар.
На боковой стенке изображены сцены из "Тысячи и одной ночи" - кали-
фы, девицы, скрытые под кисейными чадрами, ковер, таинственным образом
парящий в воздухе. Ковер безусловно должен был быть красным, но в све-
те ртутных фонарей на шоссе он казался темно-бордового цвета, цвета
засыхающей крови. Энди открыл дверцу, посадил Чарли. Затем влез сам.
- Спасибо, мистер, - сказал он. - Спасли нашу жизнь.
- Пожалуйста, - сказал водитель. - Привет, маленькая незнакомка.
- Привет, - еле слышно ответила Чарли.
Водитель взглянул в боковое зеркальце, двинулся, все ускоряя ход,
по обочине и затем въехал на основную магистраль. Когда Энди бросил
взгляд через чуть склоненную голову Чарли, его охватило запоздалое
чувство вины. Водитель был молодой человек, как раз из тех, мимо кого
Энди всегда проезжал, когда они голосовали на обочине. Крупный, хотя и
тощий, с большой черной бородой, которая кудрявилась до груди, в широ-
кополой фетровой шляпе, выглядевшей как реквизит из кинофильма о враж-
дующих деревенских парнях в Кентукки. От сигареты, похоже самокрутки,
что торчала в углу рта, поднималась струйка дыма. Судя по запаху,
обычная сигарета; никакого сладковатого запаха конопли.
- Куда двигаешь, дружище? - спросил водитель.
- Во второй отсюда город, - ответил Энди.
- Гастингс Глен?
- Точно.
Водитель кивнул.
- Наверное, бежишь от кого-то.
Чарли напряглась, и Энди успокаивающе положил ей на спину руку и
легонько погладил, пока она снова не расслабилась. В голосе водителя
он не уловил никакой угрозы.
- Судебный исполнитель в аэропорту, - сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41