-
все равно будущее Чарли останется проблематичным...
Он повалился на спину, раскинув руки. Участок мозга, занятый проб-
лемой торазина, никак не хотел угомониться. Настоящее было тупиком,
поэтому он погрузился в прошлое. Вот они с Чарли бегут по Третьей аве-
ню - высокий мужчина в потертом вельветовом пиджаке и девочка в крас-
но-зеленом, - и движения их невыносимо медлительны... как в ночном
кошмаре, когда в спину тебе дышит погоня. А вот Чарли, бледная, с ис-
каженным лицом - рыдает после того, как она опустошила телефонные ав-
томаты в аэропорту... а заодно подпалила какого-то солдата.
Память вернула его к еще более далеким дням - Порт-сити, Пенсильва-
ния, и миссис Герни. Толстая, печальная, в зеленом брючном костюме,
она однажды вошла в заведение под вывеской "Долой лишний вес!", прижи-
мая к груди объявление, задуманное и аккуратно выведенное рукою Чарли:
"ЕСЛИ ВЫ НЕ ПОХУДЕЕТЕ, МЫ БУДЕМ КОРМИТЬ ВАС БЕСПЛАТНО ПОЛГОДА".
За семь лет, с пятидесятого по пятьдесят седьмой, миссис Герни ро-
дила своему мужу, диспетчеру автобазы, четверых детей, но вот дети Вы-
росли и отвернулись от нее, и муж от нее отвернулся, завел себе другую
женщину, и она его даже не осуждала, потому что в свои пятьдесят пять
Стен Герни был привлекательный мужчина, и все, как говорится, при нем,
а она с тех пор, как их предпоследний ребенок пошел в колледж, посте-
пенно набрала килограммы, и если до замужества она весила семьдесят,
то под конец дошла до полутора центнеров. Чудовищно тучная, с лосня-
щейся кожей, вылезающая из своего зеленого костюма, она вошла и внесла
за собой седалище размером со стол в кабинете директора банка. Когда
она опустила голову, ища в сумочке чековую книжку, к ее трем подбород-
кам добавилось еще столько же.
Он подключил ее к группе, в которой уже были три толстухи. Он давал
им упражнения и умеренную диету (и то и другое Энди вычитал в публич-
ной библиотеке), а также легкую накачку в виде "рекомендаций"... и,
время от временя, посыл средней силы.
Миссис Герни сбросила десять килограммов, еще пять, и тут она, не
зная, пугаться ей или радоваться, призналась ему, что у нее пропадает
желание беспрестанно отправлять в рот "чтонибудь вкусненькое". Вкус-
ненькое перестало казаться вкусным. Раньше холодильник у нее бывал за-
бит всякими мисочками и плошечками (а еще полуфабрикаты творожного пу-
динга в морозилке, а еще пончики в хлебнице), которые опустошались ве-
чером перед телевизором, а теперь вдруг... да нет, чепуха какая-то, и
все же... теперь она забывает об их существовании. И потом, она знала,
что стоит сесть на диету, как все мысли начинают крутиться вокруг еды.
Так оно и было, по ее словам, когда она голодала по системе "Уэйт Уо-
черс", а тут все иначе.
Остальные три женщины из группы взялись за дело столь же рьяно. Эн-
ди поглядывал со стороны - этакий отец семейства. Его подопечных изум-
ляла и восхищала простота новой "системы". Общефизические упражнения,
некогда казавшиеся мучительно трудными и тоскливыми, сейчас были им
почти в радость. А тут еще дамам вдруг загорелось ходить пешком. Все
четверо сходились на том, что без основательной вечерней прогулки их
начинает охватывать какое-то смутное беспокойство. Миссис Герни приз-
налась, что она теперь каждый День ходит пешком в центр и обратно, хо-
тя на круг это две мили. Раньше она всегда ездила автобусом, да и как
иначе, когда остановка напротив дома.
Один раз - жутко болели мышцы ног - она изменила принципу, решив
подъехать на автобусе, и так извелась, что сошла через остановку. Ей
вторили другие женщины. И все, как бы ни ныли натруженные мышцы, моли-
лись на Энди Макти.
Третье контрольное взвешивание миссис Герни показало сто двадцать
килограммов; к концу шестинедельного курса она весила сто двенадцать.
Муж не верил своим глазам, тем более, что до сих пор ее увлечение дие-
тами и всякими новомодными штучками было пустой тратой времени. Он ис-
пугался, что у нее рак, и погнал к врачу. Он не верил, что можно ес-
тественным образом похудеть за шесть недель на тридцать восемь килог-
раммов. Она показала ему исколотые пальцы с мозолями на подушечках от
бесконечного ушивания своих вещей. А потом заключила мужа в объятия
(едва не сломав ему хребет) и всплакнула у него на плече.
Обычно его питомицы объявлялись рано или поздно, как объявлялись
хотя бы раз его лучшие выпускники, - один сказать спасибо, другой пох-
вастаться успехами, а по сути, дать понять: вот, ученик превзошел учи-
теля... что, кстати, происходит в жизни сплошь и рядом, полагал Энди,
хотя каждый из них считал свой случай исключительным.
Миссис Герни объявилась первая. Она зашла проведать его и поблаго-
дарить - за каких-нибудь десять дней до того, как Энди кожей почувс-
твовал слежку за собой. А в конце месяца они с Чарли уже скрылись в
Нью-Йорке.
Миссис Герни по-прежнему была толстой, лишь тот, кто видел ее рань-
ше, отметил бы разительную перемену - так выглядит в журналах реклам-
ные снимки: до и после эксперимента. В тот свой последний приход она
весила девяносто шесть килограммов. Но не это главное. Главное, что
она худела каждую неделю на три килограмма, плюс-минус килограмм, а
дальше будет худеть по убывающей, пока не остановится на шестидесяти
пяти, плюс-минус пять килограммов. И никаких последствий в виде бурной
декомпрессии или устойчивого отвращения к еде, что может приводить к
потере аппетита на нервной почве. Энди хотел подзаработать на своих
подопечных, но не такой ценой.
- Вы творите чудеса, вас надо объявить национальным достоянием, -
воскликнула миссис Герни в конце своего рассказа о том, что она стала
находить с детьми общий язык и ее отношения с мужем налаживаются. Энди
с улыбкой поблагодарил ее на добром слове; сейчас же, лежа в темноте
поверх покрывала и начиная задремывать, он подумал о том, что этим,
собственно, все и кончилось: его и Чарли объявили национальным достоя-
нием.
И все-таки дар - это не так уж плохо. Если ты можешь помочь такой
вот миссис Герни.
Он слабо улыбнулся.
И с этой улыбкой заснул.
Прежде чем осознать, что он проснулся, Энди, по-видимому, пролежал
без сна довольно долго. В такой темноте граница между сном и явью
практически стиралась. Несколько лет назад он прочел об одном экспери-
менте: обезьян поместили в среду, которая подавляла все их чувства.
Животные обезумели. Теперь он понимал почему. Он не имел ни малейшего
представления о том, сколько он проспал, никаких реальных ощущений,
кроме...
- О боже!
Едва он сел, как две иглы вонзились в мозг. Он зажал голову обеими
руками и стал ее баюкать; мало-помалу боль не то чтобы унялась, но
стала терпимой.
Никаких реальных ощущений, кроме этой чертовой головной боли. На-
верно, шею вывернул, подумал он. Или...
О-о-о. Нет. Эта боль ему слишком хорошо знакома. Такое у него быва-
ет после посыла - не самого мощного, но выше среднего... посильней,
чем те, что он давал толстухам или робким служащим, и чуть слабее тех,
что испытали на себе те двое возле придорожной закусочной.
Он схватился руками за лицо и все ощупал, от лба до подбородка. И
не обнаружил точек с пониженной чувствительностью. Он раздвинул губы в
улыбке, и уголки рта послушно поднялись вверх, как им и полагалось.
Сейчас бы свет - посмотреть в зеркало, не появились ли в глазах харак-
терные красные прожилки... Дал посыл? Подтолкнул? Не смеши. Кого ты
мог подтолкнуть? Некого, разве только...
На мгновение у него перехватило дыхание. Он и раньше подумывал об
этом, но так и не отважился. Если перегрузить электросеть, может кон-
читься замыканием. Попробуй решись на такое.
Таблетка, мелькнуло в голове. Прошли все сроки, дайте мне таблетку,
дайте, слышите. Таблетка все поставит на свои места.
Мысль-то мелькнула, но желание при этом не возникло. Отсутствовал
эмоциональный накал. С подобной невозмутимостью он мог попросить сосе-
да за столом передать ему масло. А главное - он отлично себя чувство-
вал... если отвлечься от головной боли. В том-то и дело, что от нее
нетрудно было отвлечься; его прихватывало и посильнее - ну, скажем, в
аэропорту Олбани. В сравнении с той болью эта - детские игрушки. Я сам
себя подтолкнул, оторопело подумал он.
Впервые в жизни он понял, что должна была испытывать Чарли, ибо
только сейчас впервые в жизни, его испугал собственный психический
дар. Впервые он понял, как мало он во всем этом понимает. Почему дар
пропал? Неизвестно. Почему вернулся? Тоже неизвестно. Связано ли это с
его безумным страхом, вызванным темнотой? Или с внезапным ощущением,
что Чарли в опасности (где-то в подсознании помаячил образ одноглазого
пирата, явившегося ему во сне, помаячил и растаял), и отвращением к
себе, из-за того, что забыл о дочери? Или с тем, что он ударился голо-
вой, упав в темноте?
Неизвестно. Одно ему было ясно - он сам себя подтолкнул.
МОЗГ - ЭТА ТА СИЛА, КОТОРАЯ МОЖЕТ СДВИНУТЬ МИР.
Вдруг ему пришло в голову: стоило ли ограничивать себя обработкой
мелких служащих и растолстевших дам, когда он один мог бы заменить
собой наркологический центр? От этого ошеломительного предположения у
него побежали мурашки по спине. Он уснул с мыслью - не так уж плох
дар, который может спасти несчастную миссис Герни. А если он может
спасти всех нарко- манов в Нью-Йорке? Ничего себе размах, а?
- Бог мой, - прошептал он, - неужели я очистился?
Никакой потребности в торазине. Мысль о голубой таблетке на
блюдечке не вызывала эмоций.
- Чист, - ответил он себе.
Второй вопрос: способен ли он и дальше оставаться чистым?
И тут на него обрушился целый град вопросов. Может ли он выяснить,
что происходит с Чарли? Он дал себе посыл во сне - своего рода
самогипноз. Но сможет ли он дать посыл другим наяву? Например, этому
Пиншо с его вечной гаденькой улыбочкой? Пиншо наверняка знает все о
Чарли. Можно ли заставить его рассказать? И сможет ли он все-таки
выбраться отсюда вместе с дочерью? Есть ли хоть какой-нибудь шанс?
А если выберутся, что дальше? Только не ударяться в бега.
Отбегались, хватит. Надо искать пристанище.
Впервые за многие месяцы он был возбужден, полон надежд. Он строил
планы, принимал решения, отвергал, задавал вопросы. Впервые за многие
месяцы он был в ладу со своей головой, чувствовал себя жизнеспособным,
бодрым, готовым к действиям. Главное, суметь обвести их вокруг пальца
- пусть думают, что он по-прежнему одурманен наркотиками и что к нему
не вернулся дар внушения; если ему это удастся, может появиться шанс
на контригру... какой-то шанс.
Возбужденный, он снова и снова прокручивал все это в голове, когда
свет вдруг зажегся. В соседней комнате из телевизора мутным потоком
полилось привычное: Иисус-позаботится-о-вашей-душе-а-мы-о-вашем-бан-
ковском-счете.
ГЛАЗ, ЭЛЕКТРОННЫЙ ГЛАЗ! ОНИ УЖЕ НАБЛЮДАЮТ ЗА ТОБОЙ ИЛИ ВОТ-ВОТ НАЧ-
НУТ... ПОМНИ ОБ ЭТОМ!
И тут открылось как на ладони: сколько же дней, возможно недель,
ему предстоит ловчить, чтобы поймать свой шанс, и ведь скорее всего на
чем-нибудь он да погорит. Настроение сразу упало... но, однако же, не
возникло желания проглотить спасительную таблетку, и это помогло ему
овладеть собой.
Он подумал о Чарли, и это тоже помогло.
Он сполз с кровати и расслабленной походкой направился в гостиную.
- Что случилось? - закричал он. - Я испугался! Где мое лекарство?
Эй, дайте мне мое лекарство!
Он обмяк перед телевизором и тупо уставился на экран.
Но под этой маской тупости мозг - сила, которая может сдвинуть
мир, - лихорадочно искал пути к спасению.
Как ее отец, проснувшись в темноте, не вспомнит толком свой сон,
так Чарли Макги не сумеет потом восстановить в памяти детали своего
долгого разговора с Джоном Рэйнбердом, лишь наиболее яркие моменты.
Она так и не поймет, почему выложила во всех подробностях, как попала
сюда, почему призналась, как ей тоскливо одной, без папы, и страшно,
что ее обманом снова заставят что-нибудь поджигать.
Во-первых, конечно, темнота - а также уверенность, что о ни не
подслушивают. Во-вторых, Джон... сколько он в своей жизни натерпелся и
как, бедняжка, боится темноты, после того как эти конговцы продержали
его в ужасной яме. Он, наверное, об этой яме думал, когда спросил от-
сутствующим голосом, за что ее сюда упрятали, и она начала рассказы-
вать, желая отвлечь его. Ну а дальше - больше. То, что она держала за
семью печатями, выплескивалось все быстрее и быстрее, в сплошном сум-
буре. Раз или два она заплакала, и он неуклюже обнимал ее. Хороший он
все-таки... даже в чем-то похож на папу.
- Ой, ведь если они поймут, что тебе все про нас известно, - неожи-
данно всполошилась Чарли, - они тебя тоже могут запереть. Зря я расс-
казывала.
- Запрут, как пить дать, - беззаботно сказал Джон. - Знаешь, под-
ружка, какой у меня допуск? "D". Дальше политуры для мебели меня не
допускают. - Он рассмеялся. - Ничего, если не проболтаешься, я думаю,
все обойдется.
- Я-то не проболтаюсь, - поспешила его заверить Чарли. Она была
обеспокоена тем, что, если проболтается Джон, они на него насядут и
сделают орудием против нее. - Жутко пить хочется. В холодильнике есть
вода со льдом. Хочешь?
- Не бросай меня! - тут же откликнулся он.
- Ну давай пойдем вместе. Будем держаться за руки. Он как будто за-
думался.
- Ладно.
Осторожно переставляя ноги, держась друг за дружку, они пробрались
в кухню.
- Ты уж, подружка, не сболтни чего. Особенно про это. Что такой
здоровяк боится темноты. А то такой гогот подымется - меня отсюда вет-
ром выдует.
- Не подымется, если ты им расскажешь про...
- Может, и нет. Все может быть. - Он хмыкнул. - Только, по мне,
лучше бы им не знать. Мне тебя, подружка, сам бог послал.
От его слов у нее на глазах снова навернулись слезы. Наконец добра-
лись до холодильника, она нащупала рукой кувшин. Лед давно растаял, и
все равно пить было приятно. Что я там наболтала, испуганно думала
Чарли. Кажется... все. Даже такое, о чем уж никак не хочется говорить,
- про ферму Мэндерсов, например. Хокстеттер и эти люди, они-то про нее
все знают, ну и пусть. Но Джон... теперь он тоже знает, - что он о ней
подумает?
И все же рассказала. Каждый раз его слова почему-то попадали в са-
мое больное место, и - она рассказывала... и плакала. Она ждала
встречных вопросов, вытягивания подробностей, осуждения, а вместо это-
го встретила понимание и молчаливое участие. Не потому ли он сумел по-
нять, через какой ад она прошла, что сам побывал в аду?
- На, попей, - предложила она.
- Спасибо. - Он сделал несколько глотков и вернул ей кувшин. - Спа-
сибо тебе. Она поставила кувшин в холодильник.
- Пошли обратно, - сказал он. - Когда же, наконец, дадут свет? -
Скорей бы уж. Сколько они уже здесь вдвоем? Часов семь, прикинул он,
не меньше. Скорей бы выбраться отсюда и все хорошенько обмозговать.
Нет, не то, о чем она ему сегодня рассказала, тут для него не было ни-
чего нового, - а план дальнейших действий.
- Дадут, дадут, - успокаивала его Чарли. С теми же предосторожнос-
тями они проделали обратный путь и уселись на кушетке.
- Они тебе ничего не говорили про твоего?
- Только, что он живой-здоровый, - ответила она.
- А что если я попробую пробраться к нему? - сказал Рэйнберд так,
будто его только что осенило.
- А ты можешь? Правда, можешь?
- А что, поменяюсь с Герби отсеками... Увижу, как он там.
Скажу, что ты в норме. Нет, сказать не получится... я ему лучше за-
писку или что-нибудь такое.
- Ты что, это ведь опасно!
- Ну, это если часто. А разок можно - я ведь твой должник. Надо
глянуть, что с ним.
Она бросилась к нему на шею и расцеловала. Рэйнберд прижал ее к се-
бе. По-своему он любил ее, сейчас больше, чем когда-либо. Сейчас она
принадлежала ему, а он, хотелось верить, ей. До поры до времени.
Они сидели, почти не разговаривая, и Чарли задремала. Но тут он
сказал такое, от чего она мгновенно проснулась, как от ушата холодной
воды:
- Ну и зажги ты им, если можешь, какую-нибудь дерьмовую кучку,
пусть подавятся.
Чарли на секунду потеряла дар речи.
- Я же тебе объясняла, - сказала она. - Это все равно что... выпус-
тить из клетки дикого зверя. Я ведь обещала больше так не делать. Этот
солдат в аэропорту... и эти люди на ферме... я убила их... я их сожг-
ла! - Кровь бросилась ей в лицо, она опять была готова расплакаться.
- Ты, я так понял, защищалась.
- Ну и что. Все равно я...
- И к тому же спасала жизнь своему отцу, разве нет? Молчит. Но до
него докатилась волна ее горестного замешательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41