Вы такой же, как все остальные! Вы не лучше, чем Хосс Спенс! – Джесс оттолкнул Уилли и двинулся по направлению к двери.
Фокси поднял ружье и прицелился точно в правый висок Уилла Генри. Начальник полиции стоял, как вкопанный, положив руки на бедра. Стрелку, подобному Фокси, было несложно попасть в такую цель. Он сделал глубокий вдох и стал, затаив дыхание, плавно нажимать спусковой крючок.
Тут из дома выскочил Джесс в одном комбинезоне, с выпученными глазами. В руках ружье. Уилл Генри повернулся в его сторону, так и не убирая рук с бедер. Он только приготовился поговорить с Джессом, несшимся через крыльцо и оттолкнувшим Нелли с дороги:
– Послушай, Джесс, положи...
Прогремел ружейный выстрел.
Фокси глазам своим не верил, наблюдая за тем, как Уилл Генри оторвался от земли и полетел спиной вперед прямо по воздуху. А черный мужчина бросил ружье и, спрыгнув с крыльца, бросился в лес, начинавшийся за домом. Вслед за ним выскочил черный мальчик. Женщина что-то выкрикивала.
Прежде чем до него донесся гром выстрела, Уилл Генри ощутил, что летит навзничь, получив удар в грудь чем-то тяжелым. Потом все происходило как в замедленной съемке. Он отделился от земли и некоторое время плыл в пространстве, а затем ударился спиной оземь. Казалось, упав, он пропахал длинную дорожку, взрывая лопатками землю и разбрасывая кусочки гравия. И когда он замер, голову расколол гром выстрела, затем он поглядел на небо, и с неба к нему спустилось лицо Уиллиса Грира. И он, как ему показалось, долго пытался наполнить воздухом легкие, опустевшие из-за удара.
Фокси переменил позицию, направил ружье в сторону убегающего чернокожего, аккуратно прицелился между лопаток, но тотчас же остановился. Ему тут быть с ружьем не положено. Вдобавок, следовало узнать, что известно Гриру. И он двинулся к пикапу, пригибаясь в кустарнике. А черная женщина все еще кричала.
Уиллис Грир опустился на четвереньки и склонился над Уиллом Генри. Грудь начальника полиции была разворочена посередине и представляла собой кровавое месиво. На лице его застыло выражение изумления. Он судорожно заглатывал воздух и с трудом выдыхал его. Кровавые пузыри вспенивались на поверхности открытой раны, и Уилл Генри вновь хватал ртом воздух. Грир же, казалось, был в шоке и не знал, что делать. Фокси остановил грузовик перед домом и подбежал туда, оттолкнув по пути Грира. Он наклонился над Уиллом Генри со странным выражением на лице.
– Ли, вы можете говорить? Можете разговаривать со мной? – сладко промурлыкал Фокси.
Тут боль овладела Уиллом Генри, и он потерял сознание.
В лесу Джесс остановился перевести дыхание у небольшого ручейка, и там его нагнал Уилли. Джесс схватил Уилли за плечи, жадно глотая воздух. Когда он стал в состоянии говорить, то произнес:
– Слушай, мальчик, нам нельзя оставаться вместе.
– Но, папа, ты болен и не можешь...
– Нет! Слушай, ты отправишься к дядюшке Таку в Коламбус. Он живет на Кэмп-стрит, шестнадцать. Повтори.
– Кэмп-стрит, шестнадцать.
– Он о тебе позаботится. Я убил мистера Хосса, и они пустят собак.
– Но, папа, тут нет никакого мистера...
– Молчи. Нет времени. Теперь беги по ручью до самой горы, потом лезь наверх, а оттуда вниз и в Коламбус. Не садись в машину к белым! Если надо, пойдешь пешком, но обязательно доберись до дядюшки Така! Он знает, что делать.
Уилли кивнул.
– Да, сэр!
Джесс сначала отодвинул его на расстояние вытянутой руки, а потом крепко прижал к себе. Уилли обнял отца изо всех сил. Потом Джесс вырвался и побежал. Проскочив через ручей босыми ногами, он скрылся в чаще леса.
Уилли глядел ему вслед, пока он не исчез из поля зрения, затем повернулся и побежал по середине ручья, помчался в гору, прочь от Брэйтауна и Делано, прочь, прочь!
Уилл Генри нырнул в воду, чистую и прозрачную. Он поплыл под водой, раскрыв глаза. Где-то внизу раскачивались, словно на ветру, толстые водоросли, тут и там стрелой проносились миноги. А он плыл и плыл, холодная вода ласково омывала обнаженное тело, гладила плечи и ягодицы, щекотала пенис, заставляла сжиматься промежность. Легким становилось больно без воздуха, и все-таки он плыл дальше. Он замер и осмотрелся. Позади плыла его собака Фред, молотя по воде своими четырьмя лапами. Уилл Генри при виде этого рассмеялся прямо под водой, выбрасывая воздух из легких. Ноги его уперлись в поросшее водорослями дно, и он, оттолкнувшись, рванулся вверх, нацелившись в точку где-то впереди плывущей собаки. Он выбрался на поверхность, открыв себя по пояс, глотая воздух, протягивая руки к Фреду.
Втянув в себя воздух, он раскрыл глаза. Кэрри ерошила ему волосы, Фрэнк Мадтер снимал губкой пот с груди, Уиллис Грир, держа в руке шляпу, глядел широко раскрытыми глазами, а Фокси стоял в ногах лежащего на столе раненого, весь в напряжении, шевеля челюстями, обливаясь потом.
Кэрри плакала, стараясь делать это негромко. Он все воспринимал четко и ясно: каждый звук, каждое движение, каждый всхлип, каждую каплю пота на лице Фокси. Тело его онемело, но стоило ему глотнуть воздух, грудь охватывала страшная боль. Он попытался заговорить, но от этого стало только хуже.
Фрэнк Мадтер подошел поближе и вначале поглядел на него, а потом вместе с ним устремил взгляд на Фокси, рассматривая его с любопытством. Уилл Генри все еще пытался что-то сказать. Доктор подался вперед и поглядел ему прямо в глаза.
– Уилл Генри, вы в состоянии говорить? Старик, у тебя немного времени. Я ничего не смогу для тебя сделать.
Губы Уилла Генри стали складываться в слова, но из уст не вырвалось ни звука. Он еще раз глотнул воздух и повторил попытку, сконцентрировав взгляд на Фокси и не обращая внимания на Кэрри, поддерживавшую ему голову.
– Еще одно... – сумел выговорить он шепотом, не сводя глаз с Фокси. Он опять втянул порцию воздуха, но она тут же вышла наружу со свистом.
Медленно надвигалась тьма. Он зажмурил глаза. Он ощутил прикосновение щеки Кэрри к своей щеке, ее слезы у себя на теле, ее губы у себя под ухом, она говорила, что любит его.
Он об этом знал, и это его радовало.
Книга вторая
Санни Баттс
Глава 1
Билли Ли, или, более официально, подполковник Уильям Генри Ли Третий, офицер военно-воздушных сил общевойскового подчинения, был в смятении: его наполняли сразу несколько чувств: чувство облегчения, ни с чем не сравнимая радость и ни с чем не сравнимый страх. Облегчение он испытывал от того, что немцы больше не будут пытаться убить его, поскольку в этот самый день они капитулировали: огромную радость доставляло ему общество девушки, которая только что удалилась в дамскую комнату этого переполненного лондонского «паба»; и он страшно боялся, что, когда она вернется, то наверняка откажется выйти за него замуж.
Война, как потом поймет Билли, обошлась с ним хорошо. Когда японцы атаковали Перл-Харбор, он уже успел стать младшим партнером в крупной атлантской юридической фирме, но он без колебаний пошел добровольцем в армию, используя влияние Хью Холмса, которым он обладал в администрации Рузвельта, чтобы избежать загребущих рук военно-юридической службы и пойти в летную школу. Возраст не позволял ему попасть в истребительную авиацию, что было его заветной мечтой, но бомбардировщик – это было тоже неплохо. Возраст помог ему занять ответственную должность, и когда на тридцать восьмом вылете он был ранен шрапнелью в мягкое место, то по возвращении в эскадрилью он стал старшим помощником ее командира. При этом, стоило командиру отвернуться, как он назначал сам себя в полет, и, таким образом, за два дня до окончания войны в Европе он совершил свой пятидесятый боевой вылет.
Но если потом он поймет, что война обошлась с ним «хорошо», то в данную минуту для него имело значение лишь то, что он жив и, следовательно, в состоянии попытаться уговорить эту девушку выйти за него замуж. Он сделал над собой усилие и перестал повторять про себя текст предложения, осмотрелся вокруг и стал искать, на чем бы сосредоточить внимание. Лучше попробовать сымпровизировать. В суде у него всего лучше получалась импровизация. Рядом с ним пристроился молодой пехотный капитан, грустно уставившийся в пинтовую кружку теплого пива. Подле его локтя на стойке бара висела тросточка.
– Вы откуда, капитан?
Молодой офицер поднял голову. Билли решил, что капитан, наверное, немного пьян, но ведь и он такой же.
– Из Эльмиры, штат Нью-Йорк, сэр.
– Думаю, что очень скоро вы будете дома.
– Да, сэр. – Он похлопал по тросточке. – Из-за этого я не попаду на Тихий океан. Но, похоже, я, в конце концов, поправлюсь. Мне еще повезло.
– Но вы этому вовсе не рады. Не готовы вернуться домой?
– Да нет, готов. У меня жена и ребенок, которого я видел всего один раз. Мне будет легко вновь вернуться к гражданской жизни, даже если какое-то время придется хромать. Я, правда, знаю и таких ребят, для которых конец войны – горе горькое.
– Горюют, что их больше не подстрелят? Капитан оторвался от пива и бросил более пристальный взгляд на Билли.
– Вы пилот?
– На «Б-17».
– Значит, на этой войне вы поубивали немало.
– Не слишком в этом сомневаюсь.
– И вам это нравилось?
– Пилотировать бомбардировщики?
– Убивать людей.
– Стараюсь об этом не думать. Особенно, о Дрездене. Мне очень трудно об этом не думать.
– А есть люди, которым это нравилось.
– Убивать людей?
Капитану вдруг стало больно, и он неловко задвигался на высоком табурете у стойки бара. И стал говорить, как человек, знающий, что он пьян, но желающий, чтоб его поняли: четко и размеренно.
– Был у меня такой в роте: совсем еще мальчишка, но уже сержант. – Он смолк на мгновение и перевел дыхание. – Сержантом его сделал я. В самое тяжелое время отступления в Арденнах он принял на себя командование взводом, когда лейтенанту не повезло. Он был от этого в восторге.
– От командования взводом?
– От возможности убивать. Когда другие умирали по его воле, он чувствовал себя на седьмом небе. От этого у него... – Язык у капитана стал заплетаться, и он умолк.
Билли попытался вставить слово и переменить тему, но капитан пришел в себя и продолжил свой рассказ.
– Я как-то обнаружил его... неподалеку была большая воронка от снаряда... там находились немецкие солдаты, совсем еще мальчишки и пара стариков... к концу войны мы часто сталкивались с подобным... В общем, в воронке их оказалось восемь. Я пришел к нему, потому что услышал, как он стреляет из своего «томпсона», и решил, что ему нужна помощь. А пришел я тогда, когда он достреливал последнего. Этому солдату было не меньше шестидесяти.
– Ну, один против восьмерых, ему же надо было защищаться. Они же были вооружены?
– Тот последний, которого он застрелил при мне, был вооружен винтовкой с примкнутым штыком, а к штыку был прикреплен носовой платок, то есть белый флаг. Вначале он меня не заметил. Солдат-старик умолял его. Но он выстрелил. И при этом улыбался. Он был в восторге. Оттого, что уложил восьмерых.
– Трудно в подобный миг влезть в чужую душу и чужие мысли. Ему это могло представляться как-то иначе.
– Я знаю, как это ему представлялось. Форма у него была мокрой. А точнее – штаны. Он кончил и спустил в штаны. Все это оказалось для него непомерно влажной мальчишеской мечтой, вдруг ставшей явью.
Билли стало страшно.
– А вы... ему было предъявлено обвинение?
– Прежде, чем я успел на все это хоть как-то отреагировать, меня из-за спины накрыл миномет. Я пришел в себя в полевом госпитале. На следующий же день меня переправили в Англию. Не знаю жив он или мертв, но надеюсь, что мертв. Дома понятия не имеют, что с такими делать. Он же вернется, как герой. У этого было в полку больше всех наград, и все потому, что он любил свою работу. Его обучили убивать людей, и ему это понравилось. Думаю, что я догадывался об этом, но я не мог откомандировать его: он был мне нужен. В конце концов, я смог сделать только одно: написать из госпиталя новому командиру роты, и я даже не знаю, получил ли он это письмо.
Билли поднял голову и увидел, как она пробивалась к нему через толпу.
– Надеюсь, капитан, что он это письмо получил, и полагаю, что вы сделали все, что могли. Надеюсь, что вам легче будет забыть обо всем этом, чем мне забыть про Дрезден, и желаю вам удачи. Извините. – Он протиснулся к ней сквозь толпу и схватил ее за руку. – Пойдем, подышим воздухом. – И они направились к двери.
Возле бывшего конюшенного сарая, рядом с крыльцом «паба» стояла скамейка. На нее-то они и уселись вместе со своей выпивкой; при этом она залезла на скамейку с ногами и уставилась на своего спутника. Звали ее Патриция Ворт-Ньюнэм, и была она англо-ирландского происхождения. Встретился он с ней на обеде у одного генерала в Коннотском замке и бесстыдно увел из-под носа у этого самого генерала. Она была из женского морского отряда, прикомандированного к штабу союзнических войск в Лондоне, и с той встречи они старались каждую свободную минуту проводить вместе. Они засыпали в объятиях друг друга в ее лондонской квартире и в деревенских трактирах, но любовью она с ним не занималась. Давний ее ухажер служил в Королевской морской пехоте, этот парень был ее возлюбленным с детских лет, и Билли полагал, что в этом все и дело. И старался не думать о морской пехоте.
Ему удалось привести в действие все нужные пружины и добиться приглашения на уик-энд от ее семьи в их сельский дом под Кинсейлом в графстве Корк. Семья Патриции была протестантской, потомственно-фермерской, и жили они в огромном, обжитом доме в георгианском стиле, стоящем посреди двух тысяч акров ирландской земли. Отец Патриции был низкорослым, красивым мужчиной, великолепным гостеприимным хозяином, но весьма осторожным в обращении с Билли. На войне он потерял сына и наследника, и у него остались только еще один сын и Патриция. И он не собирался расставаться с ней, отдав ее за какого-то проезжего американца. Билли, однако, заявил напрямик, что, если уцелеет на войне, то сделает ей предложение.
– Парень вы неплохой, – ответил Ворт-Ньюнэм, – и не первый говорите со мной об этом, как вы, надеюсь, догадываетесь. Колин Кадмор домогается ее с младенчества, и будь на то моя воля, давно бы ее получил. А она выросла в седле и любит эту землю. Став женой американского юриста, она не обретет счастья.
– Мистер Ворт-Ньюнэм, – ответил Билли, глядя собеседнику прямо в глаза, – знаю, что для вас я всего лишь иностранец, и догадываюсь, как вы, должно быть, хотите удержать ее здесь, но я ее люблю и способен обеспечить ей достойную жизнь. Земля есть и в штате Джорджия, но я полагаю, что жизнь в Лондоне научила ее предъявлять еще более высокие требования. И, главное, ни вы, ни я не знаем, хочет ли она меня. А если она решит, что хочет, то надеюсь, что вы и миссис Ворт-Ньюнэм дадите нам свое благословение.
– Поскольку мы тоже ее любим, то не представляю себе, как может быть иначе, но мне кажется, вам следует выяснить, хочет ли она взять вас в мужья.
Теперь он собирался сделать именно это, но в голову ему приходило только одно: до чего же будет невыносимо больно, если она ему откажет. В ее каштановых волосах сиял отблеск огней из окон «паба», и хотя глаза ее были в тени, он знал, что они того же цвета. Он сделал глубокий вдох, и началась импровизация.
– Послушай-ка, Триш, я хочу быть президентом Соединенных Штатов. А ты хочешь быть первой леди? – Последовало недолгое молчание, и он бы дорого отдал за то, чтобы видеть в эти мгновения ее глаза. Ибо все остальное замерло неподвижно.
– Еще бы! – проговорила она совсем по-американски. – Только как на это посмотрят мистер и миссис Трумэн?
– С Трумэнами по этому поводу я пока еще не разговаривал, но Гарри понимает, что президентом может стать любой американский мальчишка, так что не вижу, с какой стати он будет возражать.
– А тридцатитрехлетние подполковники могут быть произведены сразу в американские президенты?
– Как правило, дается испытательный срок. Полагаю, что в этот период я попытаюсь пройти в конгресс или стать губернатором штата Джорджия.
– Разумно.
– И вдобавок, с моим безупречным послужным списком, ранением и всем прочим как они могут меня отвергнуть?
– Послушай-ка, нахал, если тебе на службе у дяди Сэма прострелили жопу, это еще не значит, что все так и попрутся за тебя голосовать. Сам понимаешь, в жопу ранили не одного тебя.
– Люблю, когда ты выражаешься заборными словами!
– Не уходи от темы!
– Д что у нас за тема?
– Ты делаешь мне предложение.
– Ага, точно. И ты даешь мне ответ?
– Да.
– Какой же?
– Тот, что слышал.
Тут он разинул рот. А она снизу прикрыла его своим кулачком.
– Это правда?
– При определенных условиях.
– Твое положение при заключении данной сделки наивыгоднейшее. Назови их.
– Во-первых, ты должен сделать предложение по всем правилам.
– Патриция Ворт-Ньюмэн, я люблю тебя, я действительно тебя люблю и хочу, чтобы ты стала моей женой и матерью моих детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Фокси поднял ружье и прицелился точно в правый висок Уилла Генри. Начальник полиции стоял, как вкопанный, положив руки на бедра. Стрелку, подобному Фокси, было несложно попасть в такую цель. Он сделал глубокий вдох и стал, затаив дыхание, плавно нажимать спусковой крючок.
Тут из дома выскочил Джесс в одном комбинезоне, с выпученными глазами. В руках ружье. Уилл Генри повернулся в его сторону, так и не убирая рук с бедер. Он только приготовился поговорить с Джессом, несшимся через крыльцо и оттолкнувшим Нелли с дороги:
– Послушай, Джесс, положи...
Прогремел ружейный выстрел.
Фокси глазам своим не верил, наблюдая за тем, как Уилл Генри оторвался от земли и полетел спиной вперед прямо по воздуху. А черный мужчина бросил ружье и, спрыгнув с крыльца, бросился в лес, начинавшийся за домом. Вслед за ним выскочил черный мальчик. Женщина что-то выкрикивала.
Прежде чем до него донесся гром выстрела, Уилл Генри ощутил, что летит навзничь, получив удар в грудь чем-то тяжелым. Потом все происходило как в замедленной съемке. Он отделился от земли и некоторое время плыл в пространстве, а затем ударился спиной оземь. Казалось, упав, он пропахал длинную дорожку, взрывая лопатками землю и разбрасывая кусочки гравия. И когда он замер, голову расколол гром выстрела, затем он поглядел на небо, и с неба к нему спустилось лицо Уиллиса Грира. И он, как ему показалось, долго пытался наполнить воздухом легкие, опустевшие из-за удара.
Фокси переменил позицию, направил ружье в сторону убегающего чернокожего, аккуратно прицелился между лопаток, но тотчас же остановился. Ему тут быть с ружьем не положено. Вдобавок, следовало узнать, что известно Гриру. И он двинулся к пикапу, пригибаясь в кустарнике. А черная женщина все еще кричала.
Уиллис Грир опустился на четвереньки и склонился над Уиллом Генри. Грудь начальника полиции была разворочена посередине и представляла собой кровавое месиво. На лице его застыло выражение изумления. Он судорожно заглатывал воздух и с трудом выдыхал его. Кровавые пузыри вспенивались на поверхности открытой раны, и Уилл Генри вновь хватал ртом воздух. Грир же, казалось, был в шоке и не знал, что делать. Фокси остановил грузовик перед домом и подбежал туда, оттолкнув по пути Грира. Он наклонился над Уиллом Генри со странным выражением на лице.
– Ли, вы можете говорить? Можете разговаривать со мной? – сладко промурлыкал Фокси.
Тут боль овладела Уиллом Генри, и он потерял сознание.
В лесу Джесс остановился перевести дыхание у небольшого ручейка, и там его нагнал Уилли. Джесс схватил Уилли за плечи, жадно глотая воздух. Когда он стал в состоянии говорить, то произнес:
– Слушай, мальчик, нам нельзя оставаться вместе.
– Но, папа, ты болен и не можешь...
– Нет! Слушай, ты отправишься к дядюшке Таку в Коламбус. Он живет на Кэмп-стрит, шестнадцать. Повтори.
– Кэмп-стрит, шестнадцать.
– Он о тебе позаботится. Я убил мистера Хосса, и они пустят собак.
– Но, папа, тут нет никакого мистера...
– Молчи. Нет времени. Теперь беги по ручью до самой горы, потом лезь наверх, а оттуда вниз и в Коламбус. Не садись в машину к белым! Если надо, пойдешь пешком, но обязательно доберись до дядюшки Така! Он знает, что делать.
Уилли кивнул.
– Да, сэр!
Джесс сначала отодвинул его на расстояние вытянутой руки, а потом крепко прижал к себе. Уилли обнял отца изо всех сил. Потом Джесс вырвался и побежал. Проскочив через ручей босыми ногами, он скрылся в чаще леса.
Уилли глядел ему вслед, пока он не исчез из поля зрения, затем повернулся и побежал по середине ручья, помчался в гору, прочь от Брэйтауна и Делано, прочь, прочь!
Уилл Генри нырнул в воду, чистую и прозрачную. Он поплыл под водой, раскрыв глаза. Где-то внизу раскачивались, словно на ветру, толстые водоросли, тут и там стрелой проносились миноги. А он плыл и плыл, холодная вода ласково омывала обнаженное тело, гладила плечи и ягодицы, щекотала пенис, заставляла сжиматься промежность. Легким становилось больно без воздуха, и все-таки он плыл дальше. Он замер и осмотрелся. Позади плыла его собака Фред, молотя по воде своими четырьмя лапами. Уилл Генри при виде этого рассмеялся прямо под водой, выбрасывая воздух из легких. Ноги его уперлись в поросшее водорослями дно, и он, оттолкнувшись, рванулся вверх, нацелившись в точку где-то впереди плывущей собаки. Он выбрался на поверхность, открыв себя по пояс, глотая воздух, протягивая руки к Фреду.
Втянув в себя воздух, он раскрыл глаза. Кэрри ерошила ему волосы, Фрэнк Мадтер снимал губкой пот с груди, Уиллис Грир, держа в руке шляпу, глядел широко раскрытыми глазами, а Фокси стоял в ногах лежащего на столе раненого, весь в напряжении, шевеля челюстями, обливаясь потом.
Кэрри плакала, стараясь делать это негромко. Он все воспринимал четко и ясно: каждый звук, каждое движение, каждый всхлип, каждую каплю пота на лице Фокси. Тело его онемело, но стоило ему глотнуть воздух, грудь охватывала страшная боль. Он попытался заговорить, но от этого стало только хуже.
Фрэнк Мадтер подошел поближе и вначале поглядел на него, а потом вместе с ним устремил взгляд на Фокси, рассматривая его с любопытством. Уилл Генри все еще пытался что-то сказать. Доктор подался вперед и поглядел ему прямо в глаза.
– Уилл Генри, вы в состоянии говорить? Старик, у тебя немного времени. Я ничего не смогу для тебя сделать.
Губы Уилла Генри стали складываться в слова, но из уст не вырвалось ни звука. Он еще раз глотнул воздух и повторил попытку, сконцентрировав взгляд на Фокси и не обращая внимания на Кэрри, поддерживавшую ему голову.
– Еще одно... – сумел выговорить он шепотом, не сводя глаз с Фокси. Он опять втянул порцию воздуха, но она тут же вышла наружу со свистом.
Медленно надвигалась тьма. Он зажмурил глаза. Он ощутил прикосновение щеки Кэрри к своей щеке, ее слезы у себя на теле, ее губы у себя под ухом, она говорила, что любит его.
Он об этом знал, и это его радовало.
Книга вторая
Санни Баттс
Глава 1
Билли Ли, или, более официально, подполковник Уильям Генри Ли Третий, офицер военно-воздушных сил общевойскового подчинения, был в смятении: его наполняли сразу несколько чувств: чувство облегчения, ни с чем не сравнимая радость и ни с чем не сравнимый страх. Облегчение он испытывал от того, что немцы больше не будут пытаться убить его, поскольку в этот самый день они капитулировали: огромную радость доставляло ему общество девушки, которая только что удалилась в дамскую комнату этого переполненного лондонского «паба»; и он страшно боялся, что, когда она вернется, то наверняка откажется выйти за него замуж.
Война, как потом поймет Билли, обошлась с ним хорошо. Когда японцы атаковали Перл-Харбор, он уже успел стать младшим партнером в крупной атлантской юридической фирме, но он без колебаний пошел добровольцем в армию, используя влияние Хью Холмса, которым он обладал в администрации Рузвельта, чтобы избежать загребущих рук военно-юридической службы и пойти в летную школу. Возраст не позволял ему попасть в истребительную авиацию, что было его заветной мечтой, но бомбардировщик – это было тоже неплохо. Возраст помог ему занять ответственную должность, и когда на тридцать восьмом вылете он был ранен шрапнелью в мягкое место, то по возвращении в эскадрилью он стал старшим помощником ее командира. При этом, стоило командиру отвернуться, как он назначал сам себя в полет, и, таким образом, за два дня до окончания войны в Европе он совершил свой пятидесятый боевой вылет.
Но если потом он поймет, что война обошлась с ним «хорошо», то в данную минуту для него имело значение лишь то, что он жив и, следовательно, в состоянии попытаться уговорить эту девушку выйти за него замуж. Он сделал над собой усилие и перестал повторять про себя текст предложения, осмотрелся вокруг и стал искать, на чем бы сосредоточить внимание. Лучше попробовать сымпровизировать. В суде у него всего лучше получалась импровизация. Рядом с ним пристроился молодой пехотный капитан, грустно уставившийся в пинтовую кружку теплого пива. Подле его локтя на стойке бара висела тросточка.
– Вы откуда, капитан?
Молодой офицер поднял голову. Билли решил, что капитан, наверное, немного пьян, но ведь и он такой же.
– Из Эльмиры, штат Нью-Йорк, сэр.
– Думаю, что очень скоро вы будете дома.
– Да, сэр. – Он похлопал по тросточке. – Из-за этого я не попаду на Тихий океан. Но, похоже, я, в конце концов, поправлюсь. Мне еще повезло.
– Но вы этому вовсе не рады. Не готовы вернуться домой?
– Да нет, готов. У меня жена и ребенок, которого я видел всего один раз. Мне будет легко вновь вернуться к гражданской жизни, даже если какое-то время придется хромать. Я, правда, знаю и таких ребят, для которых конец войны – горе горькое.
– Горюют, что их больше не подстрелят? Капитан оторвался от пива и бросил более пристальный взгляд на Билли.
– Вы пилот?
– На «Б-17».
– Значит, на этой войне вы поубивали немало.
– Не слишком в этом сомневаюсь.
– И вам это нравилось?
– Пилотировать бомбардировщики?
– Убивать людей.
– Стараюсь об этом не думать. Особенно, о Дрездене. Мне очень трудно об этом не думать.
– А есть люди, которым это нравилось.
– Убивать людей?
Капитану вдруг стало больно, и он неловко задвигался на высоком табурете у стойки бара. И стал говорить, как человек, знающий, что он пьян, но желающий, чтоб его поняли: четко и размеренно.
– Был у меня такой в роте: совсем еще мальчишка, но уже сержант. – Он смолк на мгновение и перевел дыхание. – Сержантом его сделал я. В самое тяжелое время отступления в Арденнах он принял на себя командование взводом, когда лейтенанту не повезло. Он был от этого в восторге.
– От командования взводом?
– От возможности убивать. Когда другие умирали по его воле, он чувствовал себя на седьмом небе. От этого у него... – Язык у капитана стал заплетаться, и он умолк.
Билли попытался вставить слово и переменить тему, но капитан пришел в себя и продолжил свой рассказ.
– Я как-то обнаружил его... неподалеку была большая воронка от снаряда... там находились немецкие солдаты, совсем еще мальчишки и пара стариков... к концу войны мы часто сталкивались с подобным... В общем, в воронке их оказалось восемь. Я пришел к нему, потому что услышал, как он стреляет из своего «томпсона», и решил, что ему нужна помощь. А пришел я тогда, когда он достреливал последнего. Этому солдату было не меньше шестидесяти.
– Ну, один против восьмерых, ему же надо было защищаться. Они же были вооружены?
– Тот последний, которого он застрелил при мне, был вооружен винтовкой с примкнутым штыком, а к штыку был прикреплен носовой платок, то есть белый флаг. Вначале он меня не заметил. Солдат-старик умолял его. Но он выстрелил. И при этом улыбался. Он был в восторге. Оттого, что уложил восьмерых.
– Трудно в подобный миг влезть в чужую душу и чужие мысли. Ему это могло представляться как-то иначе.
– Я знаю, как это ему представлялось. Форма у него была мокрой. А точнее – штаны. Он кончил и спустил в штаны. Все это оказалось для него непомерно влажной мальчишеской мечтой, вдруг ставшей явью.
Билли стало страшно.
– А вы... ему было предъявлено обвинение?
– Прежде, чем я успел на все это хоть как-то отреагировать, меня из-за спины накрыл миномет. Я пришел в себя в полевом госпитале. На следующий же день меня переправили в Англию. Не знаю жив он или мертв, но надеюсь, что мертв. Дома понятия не имеют, что с такими делать. Он же вернется, как герой. У этого было в полку больше всех наград, и все потому, что он любил свою работу. Его обучили убивать людей, и ему это понравилось. Думаю, что я догадывался об этом, но я не мог откомандировать его: он был мне нужен. В конце концов, я смог сделать только одно: написать из госпиталя новому командиру роты, и я даже не знаю, получил ли он это письмо.
Билли поднял голову и увидел, как она пробивалась к нему через толпу.
– Надеюсь, капитан, что он это письмо получил, и полагаю, что вы сделали все, что могли. Надеюсь, что вам легче будет забыть обо всем этом, чем мне забыть про Дрезден, и желаю вам удачи. Извините. – Он протиснулся к ней сквозь толпу и схватил ее за руку. – Пойдем, подышим воздухом. – И они направились к двери.
Возле бывшего конюшенного сарая, рядом с крыльцом «паба» стояла скамейка. На нее-то они и уселись вместе со своей выпивкой; при этом она залезла на скамейку с ногами и уставилась на своего спутника. Звали ее Патриция Ворт-Ньюнэм, и была она англо-ирландского происхождения. Встретился он с ней на обеде у одного генерала в Коннотском замке и бесстыдно увел из-под носа у этого самого генерала. Она была из женского морского отряда, прикомандированного к штабу союзнических войск в Лондоне, и с той встречи они старались каждую свободную минуту проводить вместе. Они засыпали в объятиях друг друга в ее лондонской квартире и в деревенских трактирах, но любовью она с ним не занималась. Давний ее ухажер служил в Королевской морской пехоте, этот парень был ее возлюбленным с детских лет, и Билли полагал, что в этом все и дело. И старался не думать о морской пехоте.
Ему удалось привести в действие все нужные пружины и добиться приглашения на уик-энд от ее семьи в их сельский дом под Кинсейлом в графстве Корк. Семья Патриции была протестантской, потомственно-фермерской, и жили они в огромном, обжитом доме в георгианском стиле, стоящем посреди двух тысяч акров ирландской земли. Отец Патриции был низкорослым, красивым мужчиной, великолепным гостеприимным хозяином, но весьма осторожным в обращении с Билли. На войне он потерял сына и наследника, и у него остались только еще один сын и Патриция. И он не собирался расставаться с ней, отдав ее за какого-то проезжего американца. Билли, однако, заявил напрямик, что, если уцелеет на войне, то сделает ей предложение.
– Парень вы неплохой, – ответил Ворт-Ньюнэм, – и не первый говорите со мной об этом, как вы, надеюсь, догадываетесь. Колин Кадмор домогается ее с младенчества, и будь на то моя воля, давно бы ее получил. А она выросла в седле и любит эту землю. Став женой американского юриста, она не обретет счастья.
– Мистер Ворт-Ньюнэм, – ответил Билли, глядя собеседнику прямо в глаза, – знаю, что для вас я всего лишь иностранец, и догадываюсь, как вы, должно быть, хотите удержать ее здесь, но я ее люблю и способен обеспечить ей достойную жизнь. Земля есть и в штате Джорджия, но я полагаю, что жизнь в Лондоне научила ее предъявлять еще более высокие требования. И, главное, ни вы, ни я не знаем, хочет ли она меня. А если она решит, что хочет, то надеюсь, что вы и миссис Ворт-Ньюнэм дадите нам свое благословение.
– Поскольку мы тоже ее любим, то не представляю себе, как может быть иначе, но мне кажется, вам следует выяснить, хочет ли она взять вас в мужья.
Теперь он собирался сделать именно это, но в голову ему приходило только одно: до чего же будет невыносимо больно, если она ему откажет. В ее каштановых волосах сиял отблеск огней из окон «паба», и хотя глаза ее были в тени, он знал, что они того же цвета. Он сделал глубокий вдох, и началась импровизация.
– Послушай-ка, Триш, я хочу быть президентом Соединенных Штатов. А ты хочешь быть первой леди? – Последовало недолгое молчание, и он бы дорого отдал за то, чтобы видеть в эти мгновения ее глаза. Ибо все остальное замерло неподвижно.
– Еще бы! – проговорила она совсем по-американски. – Только как на это посмотрят мистер и миссис Трумэн?
– С Трумэнами по этому поводу я пока еще не разговаривал, но Гарри понимает, что президентом может стать любой американский мальчишка, так что не вижу, с какой стати он будет возражать.
– А тридцатитрехлетние подполковники могут быть произведены сразу в американские президенты?
– Как правило, дается испытательный срок. Полагаю, что в этот период я попытаюсь пройти в конгресс или стать губернатором штата Джорджия.
– Разумно.
– И вдобавок, с моим безупречным послужным списком, ранением и всем прочим как они могут меня отвергнуть?
– Послушай-ка, нахал, если тебе на службе у дяди Сэма прострелили жопу, это еще не значит, что все так и попрутся за тебя голосовать. Сам понимаешь, в жопу ранили не одного тебя.
– Люблю, когда ты выражаешься заборными словами!
– Не уходи от темы!
– Д что у нас за тема?
– Ты делаешь мне предложение.
– Ага, точно. И ты даешь мне ответ?
– Да.
– Какой же?
– Тот, что слышал.
Тут он разинул рот. А она снизу прикрыла его своим кулачком.
– Это правда?
– При определенных условиях.
– Твое положение при заключении данной сделки наивыгоднейшее. Назови их.
– Во-первых, ты должен сделать предложение по всем правилам.
– Патриция Ворт-Ньюмэн, я люблю тебя, я действительно тебя люблю и хочу, чтобы ты стала моей женой и матерью моих детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51