– Точно, – призналась Лиззи. – Грешна. Мне только что пришло в голову, что можно все уладить именно таким образом. Тем не менее не понимаю, почему бы нам так не поступить. Что скажешь?
– Все так, – негромко ответила Рианон. – Пожалуй, все так.
Несколько минут подруги сидели в молчании.
– А какая она, Галина? – неожиданно спросила Лиззи. – Что за человек?
Рианон вздохнула.
– Ну, за это время она, возможно, изменилась, – начала она и неожиданно для себя улыбнулась. – А какой я ее помню… Знаешь, лучше всего она мне запомнилась в пансионе. Она внушала тревогу. Была недоброй. Любила рассказывать такие страшные истории, что девчонки пугались до смерти. Между прочим, я сама ее боялась, пока не узнала ближе. Мы жили в одной комнате. Впрочем, никто по доброй воле не согласился бы остаться в дальнем конце коридора глухой ночью наедине с Галиной Казимир. Некоторые девочки жаловались на нее родителям, и те писали в пансион, что по вине Галины им снятся кошмары. Кстати, это правда, мне кошмары тоже снились. Но моего отца не интересовали девичьи капризы, поэтому он-то ни строчки не написал директрисе, чтобы спасти меня от судьбы пострашнее, чем смерть… Нет, конечно, на самом деле все было не так ужасно, но я помню, что во время летних каникул очень плохо спала – до ужаса боялась возвращаться в пансион.
– Да что же в ней так вас пугало? – с любопытством спросила Лиззи.
Рианон опять вздохнула.
– Тут дело не столько в Галине, сколько в ее бабушке, – сказала она. – Я с тех пор часто задавалась вопросом, не было ли в ее рассказах доли правды. Наверное, что-то такое случилось на самом деле. Ее бабка была русской графиней и эмигрировала, кажется, где-то накануне Второй мировой войны. – Женщина ненадолго задумалась, потом сама себе кивнула. – Сама знаешь, за последние несколько лет о том, что происходило в те времена в России, стало известно такое… Не исключено, что многие истории Галины, если не все, были правдой. Их рассказывала ей бабушка, хотя, убей меня Бог, не понимаю, как можно было забивать ребенку голову подобными ужасами.
Однажды я видела старуху. Очень высокая, суровая, аристократка до мозга костей. Я-то, естественно, ожидала увидеть старую ведьму. Ведьму, которая ест на завтрак детей. По рассказам Галины выходило именно так. – Рианон чуть улыбнулась. – Я с ней говорила. Катерина Казимир была добра, но какая-то нездешняя, будто из другого мира. Наверное, она стала такой из-за того, что случилось во времена Сталина. Можно сказать, ей повезло, потому что она сумела выбраться оттуда, хотя бы частично сохранив рассудок. Неизвестно, правда, насколько.
– Ты хочешь сказать, графиня была сумасшедшая?
– Вряд ли. Просто она не была похожа ни на кого из тех, кого я знала.
– А ты представляешь себе, что именно с ней случилось? – спрашивала Лиззи.
– Полагаю, – вздохнула Рианон, – что она провела не то десять, не то двенадцать лет в заключении, в тюрьмах НКВД. Семья скрывалась в Санкт-Петербурге, город тогда Ленинградом назывался. Дети голодали, нищенствовали, ходили завшивленные, чтобы не отличаться от других детей и не привлечь внимания властей. А потом арестовали кого-то из их соседей, и НКВД разворошило всю их коммунальную квартиру. Детей графини забрали. Двоих – дочку и младшего сына – отправили в лагерь. О Владимире, старшем сыне, который пытался защищать мать, с тех пор никто ничего не слышал.
– Боже, – прошептала Лиззи.
– Графиню увезли на Лубянку, – продолжала Рианон, – бросили в камеру, где воняло потом, кровью, рвотой и бог знает чем еще, где уже была уйма народу. Там были трупы и умирающие. Раз в день охрана забирала трупы и уничтожала, а оставшихся в живых пытали, чтобы добыть информацию о том, чего они не знали, или заставить сознаться в том, чего вообще не было. А если эти люди уже прошли все возможные пытки, их оставляли в буквальном смысле слова гнить заживо. Их почти не кормили, так, бросали остатки от обеда охраны или что-нибудь с помойки.
Если я правильно помню, графиня провела на Лубянке, а может, в другой советской тюрьме по меньшей мере десять лет, после чего какая-то подпольная группа сумела найти ее и освободить.
– Где же был ее муж? – ахнула Лиззи.
– Кажется, в момент ареста его не оказалось дома и скорее всего он так и не узнал, куда увезли семью. Галина говорила, что он погиб под Сталинградом.
– Господи, так они все… – пробормотала Лиззи.
– Тебе отлично известно, – отозвалась Рианон, – что в советской России никто хорошо не кончал.
Лиззи кивнула и опустила голову, словно на нее давила некая тяжесть.
– Итак, – произнесла она, – графиню освободили подпольщики. Что было дальше?
– Я не знаю деталей, – ответила Рианон. – А что-то уже забыла. Словом, в конце концов Катерина Казимир оказалась в Лондоне и, используя связи, смогла найти дочь. Ее младший сын умер в лагере на Колыме. Мальчику было восемь лет.
– В каком возрасте его арестовали?
– Наверное, лет в шесть-семь. Дочь оказалась где-то в Грузии. Когда ее отняли у матери, девочке было пять лет, когда они увиделись снова – двадцать пять. Она тоже побывала на Колыме. Ее там пытали – ребенка! – посылали почти раздетую на мороз помогать складывать дрова или убирать снег. Галина про эти двадцать лет всегда рассказывала как-то туманно, наверное, потому, что никто ничего толком не знал. Дело в том, что ее мать – дочь графини – онемела в результате травмы. Кое-что она записала, но ясно, что ей не очень-то хотелось вспоминать. Кто мог бы упрекнуть ее за это? Тем не менее года через два после того, как мать ее спасла, у нее был роман с каким-то англичанином, чье имя не произносилось вслух. Вероятно, этот человек был женат. В общем, он стал отцом ребенка. Когда Галине исполнилось пять лет, ее мать умерла от туберкулеза, и графиня взяла внучку на свое попечение. Не слышала, чтобы с тех пор отец Галины давал о себе знать.
– А она сама не пыталась его найти?
– Не знаю. Честно говоря, по-моему, она не очень-то им интересовалась.
– Довольно странно.
Рианон пожала плечами:
– Знала бы ты Галину, ты бы так не сказала.
Лиззи ненадолго задумалась, а потом спросила:
– Значит, ее воспитывала бабка?
Рианон кивнула.
– Думаю, денег у них никогда не было. Графиня до самой смерти помогала людям вырваться из России, и, наверное, те из них, кто был обеспечен или разбогател на Западе, позаботились о том, чтобы графиня с внучкой ни в чем не нуждались.
– Похоже, необыкновенная была женщина.
– Угу, – согласилась Рианон. – Но раны ее так и не затянулись. Да этого и не могло быть, верно?
Подруги снова помолчали. Рианон заговорила первой:
– Как странно, что я после стольких лет опять говорю о Галине. Когда-то она была значимой частью моей жизни, и для меня было естественно думать о ней. А сейчас я как будто вспоминаю детство, и многое представляется совершенно в ином свете. – В голосе Рианон сквозило удивление. – Знаешь, я, кажется, никогда раньше не считала ее несчастной. А ведь так, наверное, и было, ведь другие девочки постоянно смеялись над ней.
– Почему?
Рианон задумалась.
– Месть, наверное. Она нас пугала рассказами о том, что с нами сделает ее бабка, если мы не оставим ее в покое. Мы были детьми и платили ей той же монетой.
Лиззи кивнула.
– А когда вас поселили в одной спальне?
– Нам обеим шел четырнадцатый год. Галине исполнилось четырнадцать в день начала занятий. Шофер привез ее, старуха, слава Богу, ее не провожала. Галина прошла в нашу комнату и вдруг разревелась. Я всегда жалею тех, кто плачет. Оказалось, у Галины день рождения, и все, в том числе бабка, об этом забыли. Конечно, разве четырнадцатилетняя девочка перенесет такое? Пришлось ее утешать, и теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что с тех пор, сколько мы были вместе, я все время утешала ее за тот забытый день рождения. – Рианон вздохнула и покачала головой. – Она хорошо умеет использовать чужую жалость, хотя сама – добрейший на свете человек. Она не задумываясь отдала бы последнюю шоколадку, последнюю пару чулок, даже последние пятьдесят пенсов. Только вот Господь тебя упаси перейти ей дорогу. Если Галина чего-то захочет, она этого добивается, и средства ее не волнуют. В детстве она завидовала всем и вся, ненавидела весь белый свет. Сейчас я вижу, что она была одним из самых эгоистичных людей, кого я встречала.
Никогда не забуду, как я пришла в нашу комнату и обнаружила, что все мое белье искромсано. Страшно вспомнить, что она натворила. И знаешь из-за чего? У меня грудь больше, чем у нее. Я понимаю, это звучит дико, но вот такой она была. Она в то время уже встречалась с мальчиками, поэтому такие детали занимали ее куда больше, чем меня. – Рианон печально улыбнулась. – Странно вспомнить, но тогда мы все считали, что Галина безумно рано выросла и что она страшно хитрая, потому что ей удается сбегать по вечерам на свидания. Она говорила нам, что уже занималась любовью с двумя, а то и тремя парнями. Так это или нет, представления не имею. Да, она рано начала отношения с мужчинами, я сама видела, как пару раз она садилась к ним в машины. Бывало, с ней грубо обращались, но это ее не останавливало. Да, она эгоистка, но в то же время у нее щедрая душа; она и злобная, и преданная; и наглая, и скромная; теперь, став взрослой, я могу сказать, что из всех моих знакомых Галина, возможно, была наиболее замкнутой и одинокой. Не будь она так хороша собой, ей бы не удалось добиться и половины того, чего она добилась. Ей, конечно, не хватало внимания и ласки, но за прекрасной внешностью никто не пытался разглядеть, что делается внутри.
– Вот оборотная сторона красоты, – тихо заметила Лиззи. Рианон закусила губу.
– Галина Казимир была самым испорченным и заброшенным ребенком из всех нас, – продолжала она. – У ее бабки были друзья во всем мире, особенно много в Штатах. На каждые каникулы она сплавляла внучку то одному, то другому. Галина имела все, о чем может мечтать девочка в ее возрасте, и даже больше. Последние несколько свободных дней она проводила с бабушкой, а потом возвращалась в школу. Каждый день она ждала от старухи письма. Галина восхищалась бабушкой и ненавидела ее. Она ее боялась, но плакала о ней по ночам. Когда графиня умерла, на Галину жалко было смотреть. Ей было тогда уже за двадцать; точнее, года двадцать два. В день похорон она закрылась в бабкиной спальне, задернула шторы и сидела в темноте. На спинках стульев были развешаны платья графини. Галина зарывалась в них лицом и рыдала. Я нашла ее там почти неделю спустя. Она умирала от голода и сходила с ума от горя.
– Бедняжка, – проговорила Лиззи. – А других родственников у нее не было?
– Насколько мне известно, нет. И многочисленных друзей графини Галина едва знала. Был, правда, какой-то старик из Америки; он прилетал на похороны. Но меня она не стала с ним знакомить, а когда я спросила, кто это такой, она сказала только, что ее бабушка ему однажды помогла. В общем, осталась совсем одна на свете – ни родных, ни друзей, кроме, разумеется, меня, хотя к тому времени прошло три или четыре года с тех пор, как мы виделись в последний раз. В восемнадцать лет она уехала в Штаты, кажется, в Лос-Анджелес. Я не уверена, потому что она ни разу не выходила на связь и приехала только на похороны бабушки.
– А потом еще раз, когда вы с Филиппом собирались пожениться, – добавила Лиззи.
Рианон горько улыбнулась.
– Это было много позже, – сказала она. – Она сообщила мне, что после нашей последней встречи разбогатела. Вроде бы ей оставил наследство именно тот старик, которого я видела на похоронах. Не знаю, так ли это. Галина часто лгала.
Лиззи поерзала на диване.
– Ну, было ли наследство или нет, сейчас она собирается замуж за человека, с которым ей вряд ли придется считать гроши.
Рианон улыбнулась:
– Знаешь, пять лет – как будто совсем недолго, хотя бывает, что пять лет – это целая жизнь. Она могла остаться такой, какой я ее помню, а могла стать совершенно другим человеком.
– Ставлю на то, что осталась прежней, – возразила Лиззи. – Люди редко меняются. Я даже больше скажу: она нахапала столько, что могла превратиться еще в большее чудовище.
– Чудовище? – переспросила Рианон.
– Судя по тому, что я услышала, мне вряд ли было бы приятно увидеть эту красавицу во сне, – ответила Лиззи.
Рианон наморщила нос.
– Может, ты и права, – вздохнула она. – Но пусть у Галины сложный характер, она все-таки достойна восхищения.
– Верю на слово, – отрезала Лиззи. – Ладно, как только ты мне скажешь, что решила ехать на свадьбу, я закажу билет в Йобург.
Во рту Рианон вмиг пересохло. Час воспоминаний был позади, и перед ней предстала жестокая действительность.
– Честное слово, я уверена, что тебе нужно позвонить Энди, прежде чем вылетать. – Она старалась быть рассудительной. – Кроме всего прочего, зачем зря тратить деньги?
– Благодарю за вотум доверия, – бросила Лиззи. Рианон засмеялась:
– Не сердись. Просто я потрясена тем, что ты, оказывается, до сих пор испытываешь к нему такие чувства и готова на такие поступки. По-моему, это абсурд. Хотя… Сейчас все происходящее – абсурд. Куда ты?
– За ведром, – ответила Лиззи. Рианон моргнула.
– Да что я такого сказала? – крикнула она вслед подруге, но та уже скрылась в кухне.
– Ничего. Просто пора прибраться.
Рианон поднялась и тоже вышла в кухню.
– Я тебя точно ничем не обидела?
– Железно. – Лиззи рассмеялась. – Не надо быть такой ранимой. Так где мусорное ведро?
– Под раковиной. А знаешь, о ком я думала ночью?
– О ком?
– О Рамоне. Ну помнишь, тот парень, который выручил меня в Марракеше?
– Ах да, конечно. – Интерес Лиззи немедленно вспыхнул. – А что, он напомнил о себе?
– Нет. Ни слова. Я до сих пор понятия не имею, кто он.
Лиззи улыбнулась:
– Послушай, в “Хочу все знать” ты могла бы дать сто очков вперед Лоис Лейн. Он что, носит трусы поверх брюк?
– Очень смешно, – заметила Рианон ледяным тоном. Подруга напомнила ей: она в “Хочу все знать” уже никто.
– Но он же повел себя как супермен, – воскликнула Лиззи. – А судя по тому, что ты говоришь, в нем есть что-то от соглядатая.
– Нормальный человек, – возразила Рианон. – Не мой тип. Он слишком… Как бы это сказать? Слишком южанин. Мне всегда кажется, что южане чуть женственны. Волосатая грудь, маленькие чемоданчики…
Лиззи расхохоталась.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать, но тебе не показалось, что в Рамоне было что-то еще, кроме волос на груди и чемоданчика, а?
– М-да, пожалуй, – согласилась Рианон. – Знаешь, что мне не дает покоя? Очень интересно, как ему удалось меня найти. Клянусь тебе, вид той мечети никак не наводил на мысль о том, что внутри затевается что-то серьезное. И вообще, почему он стал меня искать?
– Так, и что ты хочешь этим сказать?
– Хочу сказать, – объяснила Рианон, – что намерена приложить все усилия, чтобы узнать, кто он такой. Хотя бы затем, чтобы поблагодарить его.
Глава 16
– Продолжай, – попросил Макс, отключая мобильный телефон и выруливая свободной рукой на Тихоокеанское шоссе.
Голубые глаза Галины весело вспыхнули – она вспомнила, о чем рассказывала Максу, когда ее прервал телефонный звонок.
– Хорошо. Значит, я была в универмаге, старалась уговорить их все переделать. – Она опустила козырек лобового стекла, чтобы укрыться от яркого света заходящего солнца. – И вдруг слышу – из толпы голос, гулкий такой: “У-у, господа-а-а, вы из девочки совсем худышку сделали. Да-а-а, она и гляди-и-ит рассеянно”. Здоровая такая баба, груди как подушки, и лыбится во весь рот, будто свистнуть собралась. Сказала, что ей, мол, пятьдесят семь лет, а кожа, если ее послушать, мягче масла. Заставила меня ее потрогать. Ей, мол, никакая конспирация не нужна, чтобы моложе выглядеть. А мне вот необходимо поесть ее фирменное блюдо – фруктовый торт, чтобы поправиться. Поэтому мне побыстрее надо собираться и ехать к ней на чай, а ее чаем, мол, и английская королева не побрезгует.
Макс улыбался.
– Так где это было? – спросил он. Галина небрежно отмахнулась:
– Какой-то универмаг в Мемфисе. Или в Батон-Руж. Они вce уже начинают путаться в голове.
Макс глянул на нее, глаза их встретились, и девушка засмеялась.
– Значит, ты поехала на торт к старой даме? – сказал Макс, взяв Галину за руку и переплетая пальцы.
– Да. Почему бы и нет? – отозвалась Галина. – Славная бабка. Мне понравилась. Она всерьез считала, что я худышка, я это видела. Так что я решила взять маленький отпуск и заняться тем, чем мне хотелось.
Смеясь, Макс взглянул в зеркало заднего вида и вдавил в пол педаль газа, желая оторваться от сопровождения. Дорога в сторону шла вверх по холму.
Галина обрадовалась, что удалось развеселить Макса, поднесла его руку к губам и поцеловала. Ее прекрасное лицо лучилось, оливковая кожа в свете заходящего солнца казалась почти бронзовой, а коротко подстриженные волосы на ее фоне – еще белее. Девушку позабавила паника, которую в лагере “Конспираси” вызвало ее исчезновение на два с половиной часа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57