те, кто был менее удачлив, обращались к Фанте за специальными отварами из трав и ими закрашивали седину.
Но волосы Кончи были белее снега. Она собирала их на макушке в большой узел, а вместо заколки использовала золотой кинжал. Ее правое ухо по всему изгибу было усеяно драгоценностями; четыре серьги в виде колец украшали левое ухо. Один ее глаз косил и, поэтому, складывалось впечатление, что от ее взора ничего не скрывалось. В редких случаях, когда Конча широко открывала рот, было видно, что большинство зубов ее выпало, а немногие оставшиеся пожелтели от табака. Фанта уже дважды приводила Софью к костру, чтобы девушка услышала сказки о старом житье-бытье. Однако сегодня все выглядело по-иному – Софья была одной из тех тридцати молодых женщин, которых готовили к бдениям.
– Некоторые зовут ее Ла Макарена – на языке наших матерей ее имя Сара-ла-Кали, Черная Цыганка, – вещала сказительница Конча. – Сара-ла-Кали жила в городе у моря и была великой чудесницей. – Конча сделала паузу и обвела взглядом своих подопечных. – Вы, молодые, всегда говорите только на языке чужаков, а вы знаете, что такое drabarhi? – С минуту все молчали. Потом откуда-то сзади послышался неуверенный голосок.
– Это мудрая женщина.
Конча снисходительно фыркнула.
– Это значит много больше. Drabarhi – колдунья, но только цыганская. Чужакам далеко до нее по части магии. Никто из нас не может сравниться с Сарой-ла-Кали. Однажды к ней обратился Господь наш Иисус Христос. Он велел ей пойти на берег и успокоить волны, которые не позволяли трем его служивым в лодке пристать к берегу.
Старуха подалась вперед и стала следить за выражениями лиц своих слушательниц. «Зарубите себе на носу: никто из вас не lacha. Чтобы возобладать даром магии, стать колдуньей, для этого ваше тело, когда вы спите, должно быть отдано демону. И каждая из вас выбрана потому, что вы еще не потеряли свою девственность» – и ее маленькие черные глазки снова устремились на девушек. Косоглазый взор цыганки требовал от них исповеди.
Софья вздрогнула. Ей захотелось встать и рассказать этой ужасной старухе все, что угодно, лишь бы отвести от себя этот бесцеремонный, проникающий в душу взор. Но ей не в чем было исповедоваться. Само собой она была девственница и не потеряла свою lacha. И другие тоже, а что-нибудь другое ей просто не приходило в голову. Конча продолжала молчать, девушки тоже. Удовлетворенно хмыкнув, она стала продолжать.
– Сара сделала то, что повелел ей Господь и лодка причалила к берегу. Из нее вышли три женщины. Это были святые. Сара отвела их в пещеру и стала жить вместе с ними. Когда пришло время умирать ей, то тело колдуньи отправилось прямо на небеса. Сейчас она приглядывает за цыганскими девушками и, когда у них появляются мужья, следит за тем, чтобы у них родилось побольше детей.
Конча рассказывала свои истории до рассвета. Каждая включала предписание, как им следует вести себя в святую ночь. Затем всех девушек отвели в отдельную пещеру, где разрешили спать до вечера, а ночью Конча опять потчевала цыганок своими рассказами. Так прошла целая неделя. Софья чувствовала себя подавленной и сбитой с толку. Более того: ей было страшно. Не будучи чистокровной цыганкой, она боялась совершить какую-нибудь непоправимую ошибку. «Не бойся», – успокаивала ее Фанта, когда в один из этих дней пришла, чтобы принести специально сшитую для Софьи одежду. «Все у тебя будет хорошо. Разве зря я тебя наставляла, как следует поступать в эти дни?» – Фанта тихонько, как бы про себя, вздохнула. «А когда начнете петь, то увидишь, что они перед тобой, что ослицы, воющие на луну».
Прошло еще два дня. Наступило время процессии. Готовиться к ней начали поздно вечером, после того, как зашло солнце. Чтобы там, в таборе, не судачили по поводу выбора, сделанного Зокали, но женщины постарались для Софьи на славу. Юбка зеленого цвета вся в сборках, искрящаяся и яркая, была внизу оторочена белыми кружевами, блузка в бело-красную полоску, рукава и декольте – все утопало в пышных воланах, шею девушки украшали разноцветные ожерелья и блестящие с певучим звоном цепочки. Как и все остальные девушки, Софья была босой, кружевная мантилья – белая, воздушная, покрывала ее волосы и спадала на плечи и спину. В руке у каждой девушки был глиняный фонарь с прорезанными затейливыми узорами. Свечи, вставленные внутрь фонарей, своим мерцанием развлекали окружающих игрой света и тени на лицах девушек, предвкушавших необычные события.
Процессия тронулась. Впереди шли семь мужчин с факелами в руках. В воздухе висел запах горящей смолы. За несущими факелы следовали еще двое цыган. Один из них нес в руке большое древко, увенчанное распятием, другой поднимал высоко над головой расписанный цыганскими узорами и знаками полумесяц. За ними двигалась, можно сказать, душа процессии, ее смысл и назначение: шестеро мужчин поддерживали на плечах большой широкий помост, убранный золотом и задрапированный красным бархатом. На нем возвышалось резное деревянное изображение Черной девы цыган, Сары-ла-Кали. Ее фигура высотой более двух метров, увенчанная короной, блистала великолепием королевских одежд. Замыкали шествие тридцать девушек-девственниц, шедшие строем в колонну по одному.
Величественно, размеренно и неспешно они продвигались через Триану. По традиции, остальные женщины в эту ночь не имели права появляться на люди. Чужаки, жившие здесь, высовывались из окон, небольшими толпами стояли на балконах. Узкие проходы между домами были плотно забиты людьми, но это не мешало процессии двигаться. Кругом было полно зевак – они глазели на шествие, но языкам волю не давали.
Все походило на странствие во сне, чувство реальности сохранялось лишь от шлепанья босых ног по брусчатке мостовой, тихого перезвона золотых цепей и браслетов и шуршащих звуков, похожих на вздохи, издаваемые бесчисленными кружевами и воланами одеяний девушек.
Хотя память Софьи, что называется была коротка, но за свою еще недолгую жизнь, она запомнила, что мир полон бранившимися женщинами, орущими детьми, ржанием лошадей, криками властных мужчин, требующих внимания к себе. По пещерам, где обитали цыгане, всегда бродило эхо всевозможных звуков. Когда они шли в город и оказывались среди чужаков, они к обычному шуму города добавляли свой собственный и весьма колоритный бедлам: мужчины, стуча ложками по жестяной посуде, расхваливали свое умение кузнецов или лудильщиков, женщины орали во всю глотку, что способны предсказать судьбу любого человека и заговорить страшные хвори… А сегодня вечером стояла такая поразительная тишина, что Софья слышала собственное дыхание.
Грубые и холодные камни мостовой изранили ноги девушки, но она ни на что не обращала внимания, а думала лишь о том, как бы не споткнуться и не загасить фонарь.
«Если кто-нибудь из вас даст ветру загасить свою свечу, то она сразу же должна покинуть процессию», – предупредила из всех Конча. «И целый год на ее таборе будет лежать пятно позора».
Сейчас шествие двигалось по Аллее Стеклодувов, значит было пройдено полпути. Тишина нарушалась настойчивыми звуками: со всех сторон стали раздаваться ритмичные хлопки в ладоши и через несколько мгновений ночной воздух стал сотрясаться в сухом стаккато рукоплесканий. Звуки заполнили узкие улочки и, казалось, что они проникли и овладели девушками – они начали медленно раскачиваться, подчиняясь властному зазывному ритму. Колонна шествующих, подобно огромной извивающейся змее, двигалась к приходской церкви Святой Анны.
Большую часть года эта церковь принадлежала всей Севилье: богачам и беднякам, чужакам и цыганам. Не в эту ночь она была отдана только цыганам. Процессия не стала входить в церковь через главный вход. Шествующие обошли здание и приблизились к узкому боковому входу. Девять человек с факелами и распятиями растворились в толпе. Остановились и те мужчины, которые несли изображение святой.
Шесть девушек поставили фонари на землю и прошли вперед. Одна за одной, они постепенно заменили мужчин, пока, в конце концов, на их хрупких плечах не оказалась эта тяжелая ноша в виде помоста со статуей Сары-Ла-Кали. Теперь святая, поражавшая всех своим великолепием, принадлежала только им одним, и они понесли ее дальше – в подземную часовню. Семь часов, стоя на коленях, должны были провести девушки перед Черной Девственницей – начались бдения по Саре.
Голову черной фигуры святой венчала замысловатая диадема. На святой Саре было семь одеяний, великолепных и пышных и, по истечению каждого часа бдений, одно из них снимали – за ним открывалось следующее, еще более великолепное и изысканно украшенное. Последнее одеяние превосходило все предыдущие – тканое золотом покрывало, усыпанное драгоценностями, ослепляло своей роскошью. В момент снятия последнего облачения над головами присутствующих раздался сильный стук: сотнями палок и шестов били в пол наверху, в церкви, что означало что начинается заключительная часть церемонии.
На протяжении нескольких часов – некоторым они показались неделей – девушки не произнесли ни слова.
Но вот одна из них запела. Это была мольба, обращенная к Саре, их заступнице. Девушки просили Сару не оставлять их в беде, покровительствовать их семьям в делах, сделать так, чтобы женщины рожали побольше здоровых и сильных детей. Всего было тридцать песенных обращений к Саре. Каждая из девушек должна была пропеть по одному обращению, очередность была установлена заранее. Софья должна была петь последней.
Сначала ей показалось, что поставив ее последней, табор еще раз хотел ей указать на ее чужое происхождение. Но когда настала очередь петь ей, она поняла, в чем дело и догадалась, что к этому представлению приложила руку Фанта. Голос Софьи стремительно пронзил уходящее куполом вверх пространство. Ошеломившая всех кульминация, которой предшествовало все здесь происходящее у многих оставила в памяти неизгладимый след. Девушка из табора Зокали своим сильным, чистым и красивым голосом заворожила всех. Она пела и пела до тех пор, пока не взошло солнце и не открыли двери часовни. В этот раз Зокали выпала огромная честь. Он, стоя на фоне розового неба и подняв к нему руки взывал:
– О, дочери Сары, выйдите!
Одна за другой девушки покинули часовню. Когда Софья вышла на солнце, она увидела, как ей улыбался Зокали. Его смуглое лицо выражало восхищение, которое доселе видеть Софье не приходилось.
В один из дней в таборе Зокали появился мужчина. Софья все это время была занята тем, что плела сетку из речного тростника. Гость походил на бочку – его фигура имела наибольшее утолщение где-то в середине. Хотя незнакомец мог похвастаться густой, черной бородой, голова у него была абсолютно лысой. Такое сочетание придавало ему довольно угрожающий вид. Это был Пако – вожак соседнего табора. Обычно Зокали имел мало общих дел с Пако и поэтому встретил вполне гостеприимно, но сдержанно. Зокали понимал, что явиться к нему в пещеру собственной персоной, Пако заставила очень серьезная причина. Зокали приказал накрыть стол, а прислуживать за столом поручил Софье. Обед их был долгим: Софья металась от кухни к столу, стараясь угодить вожакам. Ее старание и сноровка незамеченными гостем не остались. Увидев, какие взгляды на девушку бросает Пако, Зокали одобрительно произнес:
– Это мастерица на все руки… А как поет!
– Вот поэтому я и здесь, – произнес Пако.
Зокали уже догадался, зачем пожаловал к нему Пако.
Его гость сидел и громко рыгал. Пообедали они отменно: рис, бобы, тушеная козлятина, много зелени и изрядное количество вина привели Пако в блаженное состояние.
«Выглядит она ничего, – продолжал размышлять Пако, – но ведь в ее жилах течет дурная кровь! Чужачка она. Я отлично знаю это». Зокали пожал плечами. «Кровь у нее как кровь. Тебе про нее все известно, но если она тебе не подходит, то зачем ты пришел?» Гость сделал вид, что целиком поглощен видом тлеющих в костре угольев. «Я человек бедный, а теперь, к тому же, и вдовец. Не покупать же кота в мешке?»
«Ты самый богатый из всех, живущих в пещерах, – ответил на это Зокали. – Ты видел ее и слышал, как она поет, и тебе отлично известно, что она – подарок для тебя. Но и это еще не все. Она может читать буквы, даже целые слова из них. Дешево я ее не отдам».
Софья не поднимала головы, но ее пальцы, перебиравшие стебли тростника, вздрагивая, замерли. Когда она прислуживала им за столом, то в толк не могла взять, зачем пожаловал в их табор этот отвратительный цыган. Теперь причина была ей известна.
Фанта сидела у огня за единственным столом, который стоял в ее каморке и выкладывала из засаленных карт постоянно меняющиеся комбинации. Вдруг Софья расслышала очень невнятный, похожий на куриное кудахтанье звук, исходивший от Фанты. Девушка подняла глаза. Фанта смотрела на нее и предостерегающе трясла головой.
Зокали на своем веку уже похоронил трех жен. Четвертую звали Терезита и она была ненамного старше Софьи. Что же касается внешности, то Терезита, как говорится, и в подметки не годилась Софье. Первый сын Терезиты был здоровенький малыш, но ее зависть к Софье от этого не уменьшилась. Во время мужской трапезы Терезита кормила малыша грудью, но она не упустила возможности пнуть Софью ногой, прошипев при этом: «Ты, лентяйка! Не видишь, что у них кубки пусты?» Софья поднялась, чтобы принести кувшин с вином. Зокали свирепо уставился на жену: когда они были одни, Терезита могла оскорблять Софью как ей заблагорассудится, но обзывать девушку лентяйкой сейчас, в присутствии жениха, когда они еще не договорились о выкупе за невесту, было просто большой глупостью. Он повернулся к вожаку другого табора.
«Две сотни реалов, Пако, три медных горшка, осла и еще одну вещь». Он наклонился вперед и потрогал золотую серьгу, висевшую у Пако в левом ухе. Серьга представляла собой свернувшуюся в клубок змейку с открытой пастью. На конце язычка змейки красовался, как крохотная капля крови, настоящий рубин. «Это мне тоже нравится».
«Смех, да и только», – недоумевал Пако. Софья наклонилась к нему, наполняя его кубок вином. Он выпрямился и обхватил ее руку своими пальцами: «Она ведь – кожа да кости».
«Это оттого, что она девственница, – начал хвалить свой товар Зокали. – Стоит ей лишь выйти замуж, она мигом растолстеет. А какие у нее груди!.. В них будет много молока. Эй, открой-ка блузку и покажи их ему».
Софья колебалась, но не из стыдливости. Она знала: в среде чужаков, не цыган, женские груди тщательно скрывались от посторонних взоров, но женщины-цыганки потешались над этим. Ее груди будут давать жизнь ребенку – ее ребенку, который станет предметом гордости и ее, и всего табора. Груди у нее были полными, упругими и она нисколько их не стыдилась, наоборот – они были ее предметом гордости.
Софья не спешила выполнить требование Зокали. Она была не согласна с тем, что он задумал. К счастью, цыганские девушки имели право на свое слово во всем, что касалось замужества – это было хорошей традицией.
Шлепанье карт по столу прекратилось. Фанта громко откашлялась.
Зокали и Пако ждали. Через несколько секунд нерешительность могла смениться открытым неповиновением. Она знала, что за это ее поколотят, но хуже, было другое – она могла своей непокорностью рассердить Зокали. Из-за нее он мог, в глазах Пако, потерять свое лицо… Софья распустила шнуровку и вынула груди для обозрения.
Ее толстые косы легли на них, прикрывая упругие розовые соски. Пако протянул руку и своими короткими пальцами отбросил одну из них. Софья вздрогнула. Зокали хмыкнул.
– Смотри, боится тебя, настоящая девственница. Смирно, мой друг. Смотри, но не трогай. До тех пор, пока не заплатишь за нее и не женишься на ней.
– Две сотни реалов, два медных горшка, осла и мою серьгу? Ты настоящий грабитель, Зокали. Ни один цыган не крадет у другого цыгана – это наш закон.
– Я знаю наши законы. А то, что я тебе предлагаю, это называется – уступить по-божески. Иди и подумай. К пятнице скажешь мне свой ответ. Не ты один интересуешься ею.
Сам того не ведая, Зокали сказал правду. Софья привлекала внимание многих мужчин, но она была чужачка. Поэтому, когда нужно было решить, кто будет представлять табор на бдениях по Саре, Зокали остановил свой выбор на ней. Дело не в том, что вожак восхищался ею, хотя и посмотреть на Софью и послушать ее пенье было очень приятно, но Зокали, как истинный цыган, хотел повысить ей цену, выставив ее на всеобщее обозрение.
Софья дождалась, пока гость уйдет из тесной пещеры без окон, собралась с мыслями и повернулась к Зокали. Он спал. Она откинула голову и закрыла глаза. Софья не решалась нарушить сон вожака.
Фанта смотрела на нее не отрываясь. Софья повернулась к ней: в ее взгляде была мольба, но старуха лишь покачала головой и снова склонилась над своими картами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Но волосы Кончи были белее снега. Она собирала их на макушке в большой узел, а вместо заколки использовала золотой кинжал. Ее правое ухо по всему изгибу было усеяно драгоценностями; четыре серьги в виде колец украшали левое ухо. Один ее глаз косил и, поэтому, складывалось впечатление, что от ее взора ничего не скрывалось. В редких случаях, когда Конча широко открывала рот, было видно, что большинство зубов ее выпало, а немногие оставшиеся пожелтели от табака. Фанта уже дважды приводила Софью к костру, чтобы девушка услышала сказки о старом житье-бытье. Однако сегодня все выглядело по-иному – Софья была одной из тех тридцати молодых женщин, которых готовили к бдениям.
– Некоторые зовут ее Ла Макарена – на языке наших матерей ее имя Сара-ла-Кали, Черная Цыганка, – вещала сказительница Конча. – Сара-ла-Кали жила в городе у моря и была великой чудесницей. – Конча сделала паузу и обвела взглядом своих подопечных. – Вы, молодые, всегда говорите только на языке чужаков, а вы знаете, что такое drabarhi? – С минуту все молчали. Потом откуда-то сзади послышался неуверенный голосок.
– Это мудрая женщина.
Конча снисходительно фыркнула.
– Это значит много больше. Drabarhi – колдунья, но только цыганская. Чужакам далеко до нее по части магии. Никто из нас не может сравниться с Сарой-ла-Кали. Однажды к ней обратился Господь наш Иисус Христос. Он велел ей пойти на берег и успокоить волны, которые не позволяли трем его служивым в лодке пристать к берегу.
Старуха подалась вперед и стала следить за выражениями лиц своих слушательниц. «Зарубите себе на носу: никто из вас не lacha. Чтобы возобладать даром магии, стать колдуньей, для этого ваше тело, когда вы спите, должно быть отдано демону. И каждая из вас выбрана потому, что вы еще не потеряли свою девственность» – и ее маленькие черные глазки снова устремились на девушек. Косоглазый взор цыганки требовал от них исповеди.
Софья вздрогнула. Ей захотелось встать и рассказать этой ужасной старухе все, что угодно, лишь бы отвести от себя этот бесцеремонный, проникающий в душу взор. Но ей не в чем было исповедоваться. Само собой она была девственница и не потеряла свою lacha. И другие тоже, а что-нибудь другое ей просто не приходило в голову. Конча продолжала молчать, девушки тоже. Удовлетворенно хмыкнув, она стала продолжать.
– Сара сделала то, что повелел ей Господь и лодка причалила к берегу. Из нее вышли три женщины. Это были святые. Сара отвела их в пещеру и стала жить вместе с ними. Когда пришло время умирать ей, то тело колдуньи отправилось прямо на небеса. Сейчас она приглядывает за цыганскими девушками и, когда у них появляются мужья, следит за тем, чтобы у них родилось побольше детей.
Конча рассказывала свои истории до рассвета. Каждая включала предписание, как им следует вести себя в святую ночь. Затем всех девушек отвели в отдельную пещеру, где разрешили спать до вечера, а ночью Конча опять потчевала цыганок своими рассказами. Так прошла целая неделя. Софья чувствовала себя подавленной и сбитой с толку. Более того: ей было страшно. Не будучи чистокровной цыганкой, она боялась совершить какую-нибудь непоправимую ошибку. «Не бойся», – успокаивала ее Фанта, когда в один из этих дней пришла, чтобы принести специально сшитую для Софьи одежду. «Все у тебя будет хорошо. Разве зря я тебя наставляла, как следует поступать в эти дни?» – Фанта тихонько, как бы про себя, вздохнула. «А когда начнете петь, то увидишь, что они перед тобой, что ослицы, воющие на луну».
Прошло еще два дня. Наступило время процессии. Готовиться к ней начали поздно вечером, после того, как зашло солнце. Чтобы там, в таборе, не судачили по поводу выбора, сделанного Зокали, но женщины постарались для Софьи на славу. Юбка зеленого цвета вся в сборках, искрящаяся и яркая, была внизу оторочена белыми кружевами, блузка в бело-красную полоску, рукава и декольте – все утопало в пышных воланах, шею девушки украшали разноцветные ожерелья и блестящие с певучим звоном цепочки. Как и все остальные девушки, Софья была босой, кружевная мантилья – белая, воздушная, покрывала ее волосы и спадала на плечи и спину. В руке у каждой девушки был глиняный фонарь с прорезанными затейливыми узорами. Свечи, вставленные внутрь фонарей, своим мерцанием развлекали окружающих игрой света и тени на лицах девушек, предвкушавших необычные события.
Процессия тронулась. Впереди шли семь мужчин с факелами в руках. В воздухе висел запах горящей смолы. За несущими факелы следовали еще двое цыган. Один из них нес в руке большое древко, увенчанное распятием, другой поднимал высоко над головой расписанный цыганскими узорами и знаками полумесяц. За ними двигалась, можно сказать, душа процессии, ее смысл и назначение: шестеро мужчин поддерживали на плечах большой широкий помост, убранный золотом и задрапированный красным бархатом. На нем возвышалось резное деревянное изображение Черной девы цыган, Сары-ла-Кали. Ее фигура высотой более двух метров, увенчанная короной, блистала великолепием королевских одежд. Замыкали шествие тридцать девушек-девственниц, шедшие строем в колонну по одному.
Величественно, размеренно и неспешно они продвигались через Триану. По традиции, остальные женщины в эту ночь не имели права появляться на люди. Чужаки, жившие здесь, высовывались из окон, небольшими толпами стояли на балконах. Узкие проходы между домами были плотно забиты людьми, но это не мешало процессии двигаться. Кругом было полно зевак – они глазели на шествие, но языкам волю не давали.
Все походило на странствие во сне, чувство реальности сохранялось лишь от шлепанья босых ног по брусчатке мостовой, тихого перезвона золотых цепей и браслетов и шуршащих звуков, похожих на вздохи, издаваемые бесчисленными кружевами и воланами одеяний девушек.
Хотя память Софьи, что называется была коротка, но за свою еще недолгую жизнь, она запомнила, что мир полон бранившимися женщинами, орущими детьми, ржанием лошадей, криками властных мужчин, требующих внимания к себе. По пещерам, где обитали цыгане, всегда бродило эхо всевозможных звуков. Когда они шли в город и оказывались среди чужаков, они к обычному шуму города добавляли свой собственный и весьма колоритный бедлам: мужчины, стуча ложками по жестяной посуде, расхваливали свое умение кузнецов или лудильщиков, женщины орали во всю глотку, что способны предсказать судьбу любого человека и заговорить страшные хвори… А сегодня вечером стояла такая поразительная тишина, что Софья слышала собственное дыхание.
Грубые и холодные камни мостовой изранили ноги девушки, но она ни на что не обращала внимания, а думала лишь о том, как бы не споткнуться и не загасить фонарь.
«Если кто-нибудь из вас даст ветру загасить свою свечу, то она сразу же должна покинуть процессию», – предупредила из всех Конча. «И целый год на ее таборе будет лежать пятно позора».
Сейчас шествие двигалось по Аллее Стеклодувов, значит было пройдено полпути. Тишина нарушалась настойчивыми звуками: со всех сторон стали раздаваться ритмичные хлопки в ладоши и через несколько мгновений ночной воздух стал сотрясаться в сухом стаккато рукоплесканий. Звуки заполнили узкие улочки и, казалось, что они проникли и овладели девушками – они начали медленно раскачиваться, подчиняясь властному зазывному ритму. Колонна шествующих, подобно огромной извивающейся змее, двигалась к приходской церкви Святой Анны.
Большую часть года эта церковь принадлежала всей Севилье: богачам и беднякам, чужакам и цыганам. Не в эту ночь она была отдана только цыганам. Процессия не стала входить в церковь через главный вход. Шествующие обошли здание и приблизились к узкому боковому входу. Девять человек с факелами и распятиями растворились в толпе. Остановились и те мужчины, которые несли изображение святой.
Шесть девушек поставили фонари на землю и прошли вперед. Одна за одной, они постепенно заменили мужчин, пока, в конце концов, на их хрупких плечах не оказалась эта тяжелая ноша в виде помоста со статуей Сары-Ла-Кали. Теперь святая, поражавшая всех своим великолепием, принадлежала только им одним, и они понесли ее дальше – в подземную часовню. Семь часов, стоя на коленях, должны были провести девушки перед Черной Девственницей – начались бдения по Саре.
Голову черной фигуры святой венчала замысловатая диадема. На святой Саре было семь одеяний, великолепных и пышных и, по истечению каждого часа бдений, одно из них снимали – за ним открывалось следующее, еще более великолепное и изысканно украшенное. Последнее одеяние превосходило все предыдущие – тканое золотом покрывало, усыпанное драгоценностями, ослепляло своей роскошью. В момент снятия последнего облачения над головами присутствующих раздался сильный стук: сотнями палок и шестов били в пол наверху, в церкви, что означало что начинается заключительная часть церемонии.
На протяжении нескольких часов – некоторым они показались неделей – девушки не произнесли ни слова.
Но вот одна из них запела. Это была мольба, обращенная к Саре, их заступнице. Девушки просили Сару не оставлять их в беде, покровительствовать их семьям в делах, сделать так, чтобы женщины рожали побольше здоровых и сильных детей. Всего было тридцать песенных обращений к Саре. Каждая из девушек должна была пропеть по одному обращению, очередность была установлена заранее. Софья должна была петь последней.
Сначала ей показалось, что поставив ее последней, табор еще раз хотел ей указать на ее чужое происхождение. Но когда настала очередь петь ей, она поняла, в чем дело и догадалась, что к этому представлению приложила руку Фанта. Голос Софьи стремительно пронзил уходящее куполом вверх пространство. Ошеломившая всех кульминация, которой предшествовало все здесь происходящее у многих оставила в памяти неизгладимый след. Девушка из табора Зокали своим сильным, чистым и красивым голосом заворожила всех. Она пела и пела до тех пор, пока не взошло солнце и не открыли двери часовни. В этот раз Зокали выпала огромная честь. Он, стоя на фоне розового неба и подняв к нему руки взывал:
– О, дочери Сары, выйдите!
Одна за другой девушки покинули часовню. Когда Софья вышла на солнце, она увидела, как ей улыбался Зокали. Его смуглое лицо выражало восхищение, которое доселе видеть Софье не приходилось.
В один из дней в таборе Зокали появился мужчина. Софья все это время была занята тем, что плела сетку из речного тростника. Гость походил на бочку – его фигура имела наибольшее утолщение где-то в середине. Хотя незнакомец мог похвастаться густой, черной бородой, голова у него была абсолютно лысой. Такое сочетание придавало ему довольно угрожающий вид. Это был Пако – вожак соседнего табора. Обычно Зокали имел мало общих дел с Пако и поэтому встретил вполне гостеприимно, но сдержанно. Зокали понимал, что явиться к нему в пещеру собственной персоной, Пако заставила очень серьезная причина. Зокали приказал накрыть стол, а прислуживать за столом поручил Софье. Обед их был долгим: Софья металась от кухни к столу, стараясь угодить вожакам. Ее старание и сноровка незамеченными гостем не остались. Увидев, какие взгляды на девушку бросает Пако, Зокали одобрительно произнес:
– Это мастерица на все руки… А как поет!
– Вот поэтому я и здесь, – произнес Пако.
Зокали уже догадался, зачем пожаловал к нему Пако.
Его гость сидел и громко рыгал. Пообедали они отменно: рис, бобы, тушеная козлятина, много зелени и изрядное количество вина привели Пако в блаженное состояние.
«Выглядит она ничего, – продолжал размышлять Пако, – но ведь в ее жилах течет дурная кровь! Чужачка она. Я отлично знаю это». Зокали пожал плечами. «Кровь у нее как кровь. Тебе про нее все известно, но если она тебе не подходит, то зачем ты пришел?» Гость сделал вид, что целиком поглощен видом тлеющих в костре угольев. «Я человек бедный, а теперь, к тому же, и вдовец. Не покупать же кота в мешке?»
«Ты самый богатый из всех, живущих в пещерах, – ответил на это Зокали. – Ты видел ее и слышал, как она поет, и тебе отлично известно, что она – подарок для тебя. Но и это еще не все. Она может читать буквы, даже целые слова из них. Дешево я ее не отдам».
Софья не поднимала головы, но ее пальцы, перебиравшие стебли тростника, вздрагивая, замерли. Когда она прислуживала им за столом, то в толк не могла взять, зачем пожаловал в их табор этот отвратительный цыган. Теперь причина была ей известна.
Фанта сидела у огня за единственным столом, который стоял в ее каморке и выкладывала из засаленных карт постоянно меняющиеся комбинации. Вдруг Софья расслышала очень невнятный, похожий на куриное кудахтанье звук, исходивший от Фанты. Девушка подняла глаза. Фанта смотрела на нее и предостерегающе трясла головой.
Зокали на своем веку уже похоронил трех жен. Четвертую звали Терезита и она была ненамного старше Софьи. Что же касается внешности, то Терезита, как говорится, и в подметки не годилась Софье. Первый сын Терезиты был здоровенький малыш, но ее зависть к Софье от этого не уменьшилась. Во время мужской трапезы Терезита кормила малыша грудью, но она не упустила возможности пнуть Софью ногой, прошипев при этом: «Ты, лентяйка! Не видишь, что у них кубки пусты?» Софья поднялась, чтобы принести кувшин с вином. Зокали свирепо уставился на жену: когда они были одни, Терезита могла оскорблять Софью как ей заблагорассудится, но обзывать девушку лентяйкой сейчас, в присутствии жениха, когда они еще не договорились о выкупе за невесту, было просто большой глупостью. Он повернулся к вожаку другого табора.
«Две сотни реалов, Пако, три медных горшка, осла и еще одну вещь». Он наклонился вперед и потрогал золотую серьгу, висевшую у Пако в левом ухе. Серьга представляла собой свернувшуюся в клубок змейку с открытой пастью. На конце язычка змейки красовался, как крохотная капля крови, настоящий рубин. «Это мне тоже нравится».
«Смех, да и только», – недоумевал Пако. Софья наклонилась к нему, наполняя его кубок вином. Он выпрямился и обхватил ее руку своими пальцами: «Она ведь – кожа да кости».
«Это оттого, что она девственница, – начал хвалить свой товар Зокали. – Стоит ей лишь выйти замуж, она мигом растолстеет. А какие у нее груди!.. В них будет много молока. Эй, открой-ка блузку и покажи их ему».
Софья колебалась, но не из стыдливости. Она знала: в среде чужаков, не цыган, женские груди тщательно скрывались от посторонних взоров, но женщины-цыганки потешались над этим. Ее груди будут давать жизнь ребенку – ее ребенку, который станет предметом гордости и ее, и всего табора. Груди у нее были полными, упругими и она нисколько их не стыдилась, наоборот – они были ее предметом гордости.
Софья не спешила выполнить требование Зокали. Она была не согласна с тем, что он задумал. К счастью, цыганские девушки имели право на свое слово во всем, что касалось замужества – это было хорошей традицией.
Шлепанье карт по столу прекратилось. Фанта громко откашлялась.
Зокали и Пако ждали. Через несколько секунд нерешительность могла смениться открытым неповиновением. Она знала, что за это ее поколотят, но хуже, было другое – она могла своей непокорностью рассердить Зокали. Из-за нее он мог, в глазах Пако, потерять свое лицо… Софья распустила шнуровку и вынула груди для обозрения.
Ее толстые косы легли на них, прикрывая упругие розовые соски. Пако протянул руку и своими короткими пальцами отбросил одну из них. Софья вздрогнула. Зокали хмыкнул.
– Смотри, боится тебя, настоящая девственница. Смирно, мой друг. Смотри, но не трогай. До тех пор, пока не заплатишь за нее и не женишься на ней.
– Две сотни реалов, два медных горшка, осла и мою серьгу? Ты настоящий грабитель, Зокали. Ни один цыган не крадет у другого цыгана – это наш закон.
– Я знаю наши законы. А то, что я тебе предлагаю, это называется – уступить по-божески. Иди и подумай. К пятнице скажешь мне свой ответ. Не ты один интересуешься ею.
Сам того не ведая, Зокали сказал правду. Софья привлекала внимание многих мужчин, но она была чужачка. Поэтому, когда нужно было решить, кто будет представлять табор на бдениях по Саре, Зокали остановил свой выбор на ней. Дело не в том, что вожак восхищался ею, хотя и посмотреть на Софью и послушать ее пенье было очень приятно, но Зокали, как истинный цыган, хотел повысить ей цену, выставив ее на всеобщее обозрение.
Софья дождалась, пока гость уйдет из тесной пещеры без окон, собралась с мыслями и повернулась к Зокали. Он спал. Она откинула голову и закрыла глаза. Софья не решалась нарушить сон вожака.
Фанта смотрела на нее не отрываясь. Софья повернулась к ней: в ее взгляде была мольба, но старуха лишь покачала головой и снова склонилась над своими картами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50