Та самая инквизиция, которая плугом прошлась по твоим и моим предкам, все еще существует здесь. Да, ее собираются отменить, но любая другая религия, кроме католической, все равно будет запрещаться. Кто-нибудь еще видел эту дощечку, кроме тебя?
Софья опустила голову.
– Нет, никто. Я заперла калитку и никого сюда не впускала. Я надеялась, что когда ты вернешься и устроишь свои дела с хунтой, то тогда может…
– Я смог устроить все дела с хунтой, как ты выражаешься, – сказал он ей. – И довольно удачно. Но эти дела не чудеса и не иллюзии, любовь моя. Софья, ты сейчас переживаешь открытие себя заново, ты по-иному воспринимаешь мир, себя, свою жизнь. Я понимаю, что тобой руководит, но ты не можешь забыть о нашем Рафи и о том, что его нужно оберегать и защищать.
– Я хочу воспитать его в еврейском духе, – шептала она. – Ох, Роберт, я так этого хочу.
– Я понимаю, но это сейчас невозможно. По крайней мере открыто, если мы хотим сохранить его, удержать.
– Удержать? А как это еще может быть по-другому?
– Может быть разумнее его отправить в Англию? Там он спокойно может быть евреем, уж там это намного легче, – сказал Роберт.
– Ты имеешь в виду, послать его к твоему брату?
– Если Лиам отнесется ко мне с благосклонностью, то это вполне осуществимо.
– А тебе не хочется возвращаться в Лондон?
Роберт отрицательно покачал головой.
– Моя жизнь здесь, Софья, и мое назначение. Я дал моему отцу обещание, что возьму в свои руки дом Мендоза в Кордове и добьюсь его процветания. Теперь у меня появился еще один шанс сдержать обещание. Не могу я мимо него пройти.
Она скрестила руки на груди, прижав их к сердцу, будто ее охватила невыносимая боль, потом повернулась и стала смотреть на медную табличку.
– «Если я забуду тебя, Иерусалим…» – медленно произнесла она. – Но ведь это значит, что мы должны забыть про то, что мы евреи, если все делать так, как ты говоришь. Я так тебя поняла?
– Это не совсем так, – тихо сказал Роберт, – мой отец давно рассказывал мне об этом псалме, который стал девизом семьи. В качестве девиза этот псалом был выбран очень давно, когда Мендоза были в изгнании в Африке. Человек, которому принадлежала эта идея, желал, чтобы его дети думали о Кордове как о Иерусалиме. Это Кордову они не должны были предавать забвению.
– А Рафаэль? – хриплым шепотом спросила она.
– Кордова – наследство Рафаэля, дорогая. А он – наше будущее. Ему место здесь, с нами. Конечно, мы расскажем ему о его еврейских корнях, мы обязательно введем его в иудаизм, хотя понятия не имею, как это сделать. Ни ты, ни я практически ничего об этом не знаем, но самое главное условие, что бы мы ни предпринимали в этом направлении, это должно сохраняться в глубокой тайне. Для этого мы должны снова спрятать в пещеру нашу молитвенную атрибутику. Рафи умеет хранить тайны и с возрастом поймет, для чего это нужно.
Софья долго ничего не отвечала, потом посмотрела на него.
– Роберт, я кое-что знаю об иудаизме, я вспомнила. Не произноси имени Господа Бога твоего напрасно. Если ты по каждому поводу не будешь произносить «Боже мой» или «Господи», то, может быть, мы сумеем воспитать нашего Рафаэля евреем. Ну, а теперь, эту дощечку отнести назад в пещеру мне, или это сделаешь ты?
– Это сделаем мы вместе.
Они сняли со стены доску из полированной меди.
– У тебя есть что-нибудь подходящее, во что ее завернуть? – спросил Роберт Софью.
Софья пошла на поиски и вскоре вернулась. В руках она несла талес – накидку для молитвы. Этот кусок шелка в белую и синюю полоску, Роберт видел на плечах Рафаэля в ту ночь, когда он вернулся из Хереса.
– Это подойдет? – спросила она.
– Это то, что больше всего подойдет, – с торжественной ноткой в голосе произнес Роберт.
Они тщательно обернули доску в талес и отнесли ее в пещеру.
– Надеюсь, что это не навечно, – задумчиво сказала Софья, обводя взглядом кувшины, сундуки, бочонки, в которых содержались душа и сердце Мендоза.
Роберт увидел слезы на ее глазах.
– Не плачь, любовь моя. Мы сумеем защитить нашего сына, как мы и поклялись. Разве ты забыла?
Она кивнула ему и сквозь слезы улыбнулась. Роберт пальцами ласково погладил ее по щекам. – Дом Мендоза пройдет через все невзгоды и заблистает в лучах славы и богатства в Кордове и не только для нас с тобой, а и для Рафаэля и его сыновей. И когда-нибудь все переменится.
– Ты веришь в это?
– Всей душой, – ответил он. – Подули ветры перемен, моя маленькая Цыганочка. Мы станем лицом к ним, и что бы они ни несли на своих крыльях, бури ли иль отдохновенье, они придадут, нам силы. А когда бури и ветры стихнут, я слово тебе даю, Софья, – Мендоза будут здесь.
События, которые последовали за этим.
В 1812 году Наполеон вторгся в Россию и был обречен на поражение. Он не смог завладеть ее пространствами. Период счастья, побед и везения растаял, как туман – он больше не был вечным победителем. В 1815 году Веллингтон в битве при Ватерлоо нанес ему завершающий удар. Император Европы сдался на милость победителей и остаток своей жизни провел на пустынном острове, что в Южной Атлантике под названием остров Святой Елены. Там он и умер в 1821 году. В 1840 году французы перевезли его останки на родину и с почестями похоронили его в Соборе Инвалидов.
19 марта 1812 года в Кадисе испанский Кортес, состоявший из представителей многочисленных местных хунт, обнародовал конституцию Испании. В 1814 году в Испании была реставрирована монархия и на трон взошел Фердинанд VII, жестокий абсолютист. Он аннулировал конституцию, но не смог удержать испанские колонии и вскоре лишь Пуэрто-Рико, Куба и Манила остались вассалами Испании. Андалузия утратила не только свое богатство, которое она обрела в следствие своей исключительной роли в торговле с Америкой, но и лишилась, впрочем, как и вся Испания, возможности стать частью современной Европы. Она превратилась в самую бедную провинцию, а дети Герильеро стали бандитами.
А как же судьба распорядилась с Мендоза? Об этом в следующем романе.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50