Поросенок постепенно покрывался золотистой корочкой. У кухонного стола стояла женщина с серебристо-седыми волосами и телом молоденькой девушки. Вооружившись длинным ножом она собиралась шинковать капусту. Разрезанный пополам кочан лежал тут же.
– Тебя наверное зовут Пури, – поинтересовалась у нее Софья.
Повариха повернулась к ней, и, узнав Софью, бросила свой нож и исполнила поспешный книксен.
– Да, Гитанита, мое имя Пури.
– От твоей еды запах на весь дворец, чудесно пахнет.
Софья раздумывала, как обращаться с этой женщиной. Трудно определить ее возраст. Если смотреть на ее фигуру, то она молода, но если на ее красивые седые волосы, то уже достаточно зрелая женщина. И что имела в виду Анхелина, когда говорила о том, что Пури превращается в дьяволицу, стоит лишь ей выйти из кухни.
– Пури, я тебя попрошу приготовить пищу для идальго отдельно, понимаешь? Он поправляется довольно быстро, но пока с нами не обедает. Поставь все на поднос, и вели кому-нибудь отнести к нему в комнату. Анхелина знает в какую. И делай всегда так, пока я тебе не скажу о другом порядке. Если его в комнате не будет, то пусть поднос оставляют у двери.
Софья медленно прошлась по кухне, осматривая все приспособления. Они с Пабло бывали в богатых домах, но ей никогда не приходилось выходить на рабочую половину. Из кухни можно было выйти в разные помещения через множество дверей. Попеременно открывая каждую из них, Софья осматривала их содержимое. Чего здесь только не было!.. Целые комнаты были заполнены фарфором и стеклом, в других хранились в буфетах скатерти для столов, постельные принадлежности. Открыв одну из дверей, Софья ожидала увидеть и там подобную картину, но ее поразили длинные ряды полок, уставленных сверху донизу всевозможными бутылями, бутылочками, флаконами с разноцветными жидкостями. Тут же стояли и разнообразные кувшины, графины, пиалы. Это было ничем иным, как дворцовой аптекой. Ее тоже не миновала участь остальных помещений: все было покрыто толстенным слоем пыли и плотной паутиной, но этикетки, которыми был снабжен каждый сосуд, сохранились.
Она взяла одну из стеклянных бутылочек, сдунула с нее пыль и разглядела на этикетке корявый рисунок, изображавший роды. Софья открыла бутылочку и понюхала вязкую жидкость зеленого цвета, остатки которой засыхали на дне флакона. Она помнила этот запах. Когда-то ей довелось видеть, как Фанта смешивала травы для того, чтобы дать их беременным женщинам и пахли они так же, как содержимое этой бутылочки. Большой кувшин с изображенным на нем гусиным пером, был полон угольного порошка, предназначавшегося для изготовления чернил. Другой кувшин украшал рисунок какого-то насекомого и содержал порошок из толченых сушеных листьев неизвестного ей растения. Но запах растения напоминал ей запах травы, которой отпугивали моль.
Софья улыбнулась, закрыла дверцу буфета и продолжила обход. Ее успокоило увиденное. Оно говорило о том, что дворец Мендоза окончательно не потерян и что когда-нибудь он вновь заблистает былым великолепием. Не было ничего такого, что бы могло показаться ей не подлежащим восстановлению или ремонту, ничего из вещей и приспособлений, назначение которых она бы не поняла. Это вселило в ее душу успокоение и надежду на удачу.
Завернув за угол, Софья наткнулась на дверь, очень отличавшуюся от других. Почти все дверные проемы во дворце были выполнены в виде арок. Эта же дверь была меньших размеров, без арки и, кроме того, располагалась чуть выше других дверей. Время оставило на ее дереве свои, похожие на оспины отметки и замок ее, как и она сама, отличался от обычных. Сначала ей захотелось выяснить, куда вела эта непохожая на остальные дверца, но Софья передумала. Не сейчас решила она. В один из ближайших дней, она этой дверью займется. Времени у нее было достаточно. Ведь начало всему было положено ночью, а заниматься Робертом и дворцом Софья начала в полдень. Да поможет им всем Бог! Она уже не сомневалась, что ей все же удастся сохранить и обезопасить причитавшееся ее Рафаэлю состояние. Пока оно было вне опасности и этого, на сегодня, было вполне достаточно.
16
Мальчик оставался загадкой для него. На протяжении двух летних месяцев июля и августа, Роберт присматривался к нему. Он наблюдал за Рафаэлем из всех потаенных уголков дворца. Иногда Роберт прикидывал в голове, сколько мальчику лет, если он и впрямь был сыном Пабло и появился на свет уже после смерти своего отца. Но сделать это ему никак не удавалось, его ум находился как бы в тумане, от долгого безделья он атрофировался и отвык от своей первейшей задачи постоянно вести временные подсчеты. Десять? Нет, лет семь или восемь. Когда же все-таки Пабло повесился? Роберт не помнил ничего. Но мальчик на семь лет не выглядел, ему явно было меньше. Значит, его появление на свет произошло раньше. Впрочем, он не исключал и того, что Софья ему солгала.
В один прекрасный день Рафаэль столкнулся с Робертом нос к носу. Мальчик растерялся и непонимающе уставился на него, в его глазах появился страх. Он пробормотал: «Доброе утро, дядя Роберт», и умчался прочь. Глядя на удалявшуюся маленькую фигурку, Роберт впервые за последние годы задумался над своей внешностью. Он провел рукой по лицу, она ощутила буйную, широкую поросль окладистой бороды и, скользнув вверх, прошлась по спутанным длинным волосам. Да… Теперь он превратился в существо из детской сказки, вполне подходившее для того, чтобы пугать им детей. А впрочем, кто ему этот мальчик? Раз дядя не нравится, так пусть себе боится его.
Но глаза Рафаэля покоя ему не давали. Эти карие глаза с крапинками золота, несомненно, принадлежали к их роду. Следовательно, Софья говорила ему правду, утверждая, что это сын Пабло. Или, может быть… Нет. Так солгать Софья бы не смогла. Эта головоломка утомила его, и он отправился в свою комнату, но на следующий день все началось заново.
В своей прошлой жизни во дворце Роберт не раз менял местоположение своей спальни. Он много времени уделил поиску комнаты, которая бы его полностью удовлетворяла. И наконец, Роберт остановился на своей нынешней спальной комнате. Из всех помещений дворца лишь эти покои имели винтовую лестницу, связывающую их с балконом и которая спускалась прямо в Патио дель Инсьенсо.
В те времена он имел обыкновение по ночам спускаться во внутренний дворик и долго фланировать в окружении благоухающих растений, глубоко вдыхая их пьянящий аромат. Когда-то в центре патио росло сандаловое дерево, а вдоль стены тянулись ряды кустов мускатной розы. Теперь эти растения превратились в мусор и грязь, и Роберт больше не проводил здесь ночей. Потом объявилась Софья с ребенком. Сейчас патио был пуст и гол, если не считать сырой буроватой земли, из которой торчали несколько коричневых веточек со свежими следами стрижки. Софьей была нанята целая армия мужчин и женщин и этот дворик, впрочем, как и остальные тринадцать, подвергся массированной атаке.
Однажды, в жаркий сентябрьский полдень, Роберт, движимый подобием любопытства, поднялся по лестнице на балкон. Облокотившись о перила балкона он внизу разглядел человека, копавшего землю. Мужчина был в годах, по виду крестьянин, лицо которого, десятилетиями открытое андалузскому солнцу, стало походить на чернослив, но руки его были удивительные. Роберт смотрел на него и в душе наслаждался его работой. Мужчина хлопотал возле роз, затем переходил к деревьям. Он любовно подрезал ветки растений и ножницы в его руках не казались орудием пытки для веток, а скорее походили на изящный инструмент опытного врача, который выполняет сложную операцию. Складывалось впечатление, что его мастерство садовника способно призвать к жизни гибнущие растения. А на них уже появились крохотные, набухающие почки. Когда заладятся бесконечные зимние дожди, они выпустят молодые листочки и Бог его ведает, может быть, со временем, в саду вновь появятся цветы.
Садовник стоял на коленях спиной к Роберту и занимался окучиванием кустов, что находились в одной из ниш стены. Почувствовав, очевидно, что за ним кто-то наблюдает, он повернул голову и увидел Роберта.
– Добрый вечер, идальго, – приветствовал он Роберта. – Меня зовут Тито. Красивые цветы, разве нет?
Роберт не видел цветов, ни красивых, ни безобразных, если таковые вообще существуют. Он не сказал ничего в ответ. Мужчина только что посадил в землю ярко-красную герань.
– Дар святой, – пояснил он, указав на нишу, в которой стояла каменная статуя Терезы Авильской, на которой время оставило свои следы.
Из закоулков памяти Роберта выплыло объяснение того, почему он выбрал именно этот патио для своего времяпровождения и почему здесь ему больше всего нравилось. Тереза Авильская происходила из так называемых «новых христиан». Она была еврейских кровей. Роберта забавляло размышлять на тему, которая испокон веков являлась наиглавнейшей в их роду. И сейчас он подумал об инквизиции, которая, узнав об этой статуе, должна была бы дать свое толкование этому, прямо сказать, курьезу.
– Да, это дар святой, – сказал Роберт.
– У вас добрые руки, – добавил он.
Тито недоуменно принялся рассматривать свои руки, потом взглянул на Роберта.
– Они мне пока служат.
– А мне они могут послужить?
Казалось, эти слова идальго озадачили старика.
– Я сделаю все, что вы пожелаете, сеньор. Вы только скажите мне. – Может Анхелина и Гитанита правы? Они говорили, что хозяин никакой не сумасшедший. Хотя внешне, он немного на них походит.
– Тебе приходилось кого-нибудь брить?
Тито опешил.
– Мне, сеньор? Нет, только себя. Я ведь работал на маленькой ферме. Это на юге, идальго, на вашей земле.
Свои имения Роберта сейчас не волновали. Он давно позабыл об их существовании. Его занимал Рафаэль и необходимость выглядеть перед ним более или менее прилично, чтобы ребенок перестал его чураться и стал бы с ним разговаривать.
– Я хочу, чтобы ты меня побрил. Пойдем, поднимемся ко мне.
В его гардеробной имелась жаровня, был и уголь, который Роберт разжег сам. Сейчас угли раскалились почти добела и над медным чайником, стоявшим на жаровне, поднимался пар. Тут же лежал кусок мыла, который он обнаружил на дне одного из ящиков комода. Рядом, на маленьком столике, были разложены бритвы.
– Здесь все, что тебе понадобится, Тито. Представь себе, что я какое-нибудь дерево или куст розы. – Роберт уселся на стул и терпеливо приготовился ждать.
Через час его волосы были аккуратно подстрижены, а сам он гладко выбрит. Поначалу Тито взялся за дело с некоторым смущением, но затем загорелся и его природный талант проявился в лучшем виде. Как и советовал ему Роберт, он, возможно, представил, что подстригает куст роз, хотя голова идальго, да и весь его нынешний облик с трудом могли претендовать на схожесть со столь благородным растением.
– Вы очень изменились, дон Роберт, – сказал Тито.
Казалось, что он был удивлен не меньше Роберта.
– Вот, посмотрите, – с этими словами он поднес к его глазам зеркало в серебряной раме.
Оно было мутным, надтреснутым, но Роберт смог рассмотреть себя как следует.
– Очень хорошо, Тито, – наконец произнес он. – Я доволен.
Первая неделя октября радовала прекрасной погодой. Подходило время ужина, и Софья распорядилась, чтобы подали им пищу в маленькую столовую, выходившую на Патио Кедров. Роберт пришел туда, когда Софья и Рафаэль уже сидели за столом. В ее глазах промелькнуло удивление, но она решила этого не показывать.
– Ты так похорошел, Роберт. Я сейчас распоряжусь, чтобы накрыли и для тебя. – Она взяла маленький ручной колокольчик и позвонила. Появилась Анхелина. – Идальго ужинает с нами. Будь добра, принеси фарфор и столовое серебро. – Софья повернулась к сыну. – Рафи, скажи дяде Роберту – «добрый вечер».
– Добрый вечер, – послушался Рафи, потом хихикнул, опустил голову и начал рассматривать тарелку.
Роберт улыбнулся.
– Ну как, Рафаэль, расскажем про наш секрет?
Софья удивленно вскинула голову и изумленно смотрела то на одного, то на другого.
…Сегодня утром Роберт в одном из двориков встретил Рафаэля. Мальчик настолько удивился изменениям во внешности дяди, что не сразу даже его узнал. Но Роберт мягко с мальчиком обошелся и у того пропал перед дядей страх…
– Мы с Рафи старые приятели, – сказал Роберт. – Мы с ним встречались в Патио де лос Гатос. Этот патио еще не начали разбирать на части. Кажется, твоя армия забыла о его существовании, Софья. Поэтому Рафи и я просиживали там целые часы, разговаривали, и нам никто не мешал, разве что коты.
– Там целый миллион кошек, мама, а может быть и больше. Дядя Роберт говорит, что они там всегда жили. В старые времена слуги их подкармливали, а потом, когда слуг не стало, они кормились крысами, – добавил он таким тоном, будто это само собой разумелось. – Иногда я им носил хлеб и молоко.
Софья улыбнулась, услышав это, но самая обворожительная ее улыбка предназначалась Роберту.
Две недели спустя он обнаружил ее сидящей в бюро.
– Я тебя везде искал. Как ты нашла эту комнату? Чем ты здесь занимаешься? – Он показал на бухгалтерские книги, которые она разложила перед собой на письменном столе.
– Я попала сюда через низкую дверь, что недалеко от кухни. Мне хотелось узнать, куда она ведет. А что касается твоего второго вопроса, то я решила взглянуть на счета.
– Ты умеешь читать? – Роберт был не просто удивлен, а поражен.
– Да, – нетерпеливый жест ее руки говорил о том, что сейчас это не главное. – Роберт, я полагаю, должны быть какие-то доходы от имений в этом году.
– Откуда им быть? – Он сел на стул, которым обычно пользовался Гарри Хоукинс. – Никто не собирал никаких доходов для нашего дома на протяжении нескольких лет. С какой стати им опять начинать платить их? Кстати именно поэтому я и хотел тебя видеть. Из каких источников ты выплачиваешь" жалование всей этой прислуге?
– Я им ничего не платила, но веду аккуратные записи и обещала с ними расплатиться, как только смогу.
– Тито мне так и сказал, – вспомнил Роберт. – Тебя можно назвать героической женщиной, вот не предполагал в тебе этого.
– Ты многого не знаешь, что в доме делается. И не только в нем. – Софья с громким треском закрыла гроссбух. – Например, ты не знаешь, что в Андалузии уже нет французов. Это тебе известно?
Роберт покачал головой.
– Веллингтон в июне оттеснил драгунов на север к Бадахосу и они уже не вернутся. Теперь герильеро смогли вернуться к своей земле. Мне говорили, что в этом году великолепный урожай маслин. Поэтому я и думаю, что доходы должны быть. Может мне заняться их сбором?
– А что ты меня спрашиваешь? Я вижу, что ты достаточно освоилась в этом доме, чтобы никого ни о чем не спрашивать.
– Я всем говорю, что чтобы я здесь ни делала, я делаю по поручению идальго. Значит, мы об этом договорились, я так и думала. – Она посмотрела на него. – А знаешь, седина тебе к лицу. Особенно тогда, когда ты стал поправляться. Роберт, ты снова тот симпатичный мужчина, каким был.
Он принял этот комплимент с едва заметным поклоном и тут же высказал свой.
– А ты Софья стала еще красивей, чем прежде. И куда вся эта грязь подевалась?.. – Он обвел комнату рукой, имея в виду весь дворец. – При помощи мыла и воды ты сотворила чудеса. Но, ни мыло, ни воду нельзя превратить в золото.
– Тебя это беспокоит? – тихо и нежно спросила Софья. – Я думала, ты перестал думать о том, что станет с домом Мендоза?
– Перестал, – признался он. – Пока…
– Что «пока»?
– Пока ты мне не сказала, что после Пабло остался сын и пока я не познакомился с Рафаэлем. Софья, он очень хороший мальчик. После этого мне стало не по себе, что-то вроде стыда.
– Из-за того, что ему нечего будет получить в наследство?
– Да, из-за этого.
– Ах, Роберт. Вот поэтому я и хочу сделать так, чтобы он получил его.
– Ничего не получится. У тебя нет капитала, – снова запел свою старую песню Роберт. – Мы не имеем права ни на золото, ни на серебро, приходящее из колоний. Я передал все права на них. А без этого дом Мендоза – банкрот.
– Не совсем. Ведь осталась еще земля, Роберт? И твои виноградники в Хересе. Повсюду в Андалузии возрождается виноделие, войны же уже нет.
Прищурившись, он пристально смотрел на нее.
– Тебе удалось разобраться во всем этом? – Он сделал жест в сторону полок, забитых гроссбухами и другими документами.
– Ну, не во всем, но во многом. Ведь было же время, когда шерри составляло более половины годового дохода дома Мендозы, – напомнила она ему.
– Это было еще при царе-горохе, когда сравнительно небольшой доход означал большие возможности. А в нынешние времена давно уже не так, Софья. Возродить дом Мендоза с помощью торговли вином – пустая затея. Даже в том случае, если Англия настолько разбогатеет, что сможет опять ввозить вина столько, сколько ввозила обычно. И если Веллингтон вышвырнет Наполеона из Европы и торговля между Англией и Испанией начнет снова процветать, – даже в этом случае этого не хватит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Тебя наверное зовут Пури, – поинтересовалась у нее Софья.
Повариха повернулась к ней, и, узнав Софью, бросила свой нож и исполнила поспешный книксен.
– Да, Гитанита, мое имя Пури.
– От твоей еды запах на весь дворец, чудесно пахнет.
Софья раздумывала, как обращаться с этой женщиной. Трудно определить ее возраст. Если смотреть на ее фигуру, то она молода, но если на ее красивые седые волосы, то уже достаточно зрелая женщина. И что имела в виду Анхелина, когда говорила о том, что Пури превращается в дьяволицу, стоит лишь ей выйти из кухни.
– Пури, я тебя попрошу приготовить пищу для идальго отдельно, понимаешь? Он поправляется довольно быстро, но пока с нами не обедает. Поставь все на поднос, и вели кому-нибудь отнести к нему в комнату. Анхелина знает в какую. И делай всегда так, пока я тебе не скажу о другом порядке. Если его в комнате не будет, то пусть поднос оставляют у двери.
Софья медленно прошлась по кухне, осматривая все приспособления. Они с Пабло бывали в богатых домах, но ей никогда не приходилось выходить на рабочую половину. Из кухни можно было выйти в разные помещения через множество дверей. Попеременно открывая каждую из них, Софья осматривала их содержимое. Чего здесь только не было!.. Целые комнаты были заполнены фарфором и стеклом, в других хранились в буфетах скатерти для столов, постельные принадлежности. Открыв одну из дверей, Софья ожидала увидеть и там подобную картину, но ее поразили длинные ряды полок, уставленных сверху донизу всевозможными бутылями, бутылочками, флаконами с разноцветными жидкостями. Тут же стояли и разнообразные кувшины, графины, пиалы. Это было ничем иным, как дворцовой аптекой. Ее тоже не миновала участь остальных помещений: все было покрыто толстенным слоем пыли и плотной паутиной, но этикетки, которыми был снабжен каждый сосуд, сохранились.
Она взяла одну из стеклянных бутылочек, сдунула с нее пыль и разглядела на этикетке корявый рисунок, изображавший роды. Софья открыла бутылочку и понюхала вязкую жидкость зеленого цвета, остатки которой засыхали на дне флакона. Она помнила этот запах. Когда-то ей довелось видеть, как Фанта смешивала травы для того, чтобы дать их беременным женщинам и пахли они так же, как содержимое этой бутылочки. Большой кувшин с изображенным на нем гусиным пером, был полон угольного порошка, предназначавшегося для изготовления чернил. Другой кувшин украшал рисунок какого-то насекомого и содержал порошок из толченых сушеных листьев неизвестного ей растения. Но запах растения напоминал ей запах травы, которой отпугивали моль.
Софья улыбнулась, закрыла дверцу буфета и продолжила обход. Ее успокоило увиденное. Оно говорило о том, что дворец Мендоза окончательно не потерян и что когда-нибудь он вновь заблистает былым великолепием. Не было ничего такого, что бы могло показаться ей не подлежащим восстановлению или ремонту, ничего из вещей и приспособлений, назначение которых она бы не поняла. Это вселило в ее душу успокоение и надежду на удачу.
Завернув за угол, Софья наткнулась на дверь, очень отличавшуюся от других. Почти все дверные проемы во дворце были выполнены в виде арок. Эта же дверь была меньших размеров, без арки и, кроме того, располагалась чуть выше других дверей. Время оставило на ее дереве свои, похожие на оспины отметки и замок ее, как и она сама, отличался от обычных. Сначала ей захотелось выяснить, куда вела эта непохожая на остальные дверца, но Софья передумала. Не сейчас решила она. В один из ближайших дней, она этой дверью займется. Времени у нее было достаточно. Ведь начало всему было положено ночью, а заниматься Робертом и дворцом Софья начала в полдень. Да поможет им всем Бог! Она уже не сомневалась, что ей все же удастся сохранить и обезопасить причитавшееся ее Рафаэлю состояние. Пока оно было вне опасности и этого, на сегодня, было вполне достаточно.
16
Мальчик оставался загадкой для него. На протяжении двух летних месяцев июля и августа, Роберт присматривался к нему. Он наблюдал за Рафаэлем из всех потаенных уголков дворца. Иногда Роберт прикидывал в голове, сколько мальчику лет, если он и впрямь был сыном Пабло и появился на свет уже после смерти своего отца. Но сделать это ему никак не удавалось, его ум находился как бы в тумане, от долгого безделья он атрофировался и отвык от своей первейшей задачи постоянно вести временные подсчеты. Десять? Нет, лет семь или восемь. Когда же все-таки Пабло повесился? Роберт не помнил ничего. Но мальчик на семь лет не выглядел, ему явно было меньше. Значит, его появление на свет произошло раньше. Впрочем, он не исключал и того, что Софья ему солгала.
В один прекрасный день Рафаэль столкнулся с Робертом нос к носу. Мальчик растерялся и непонимающе уставился на него, в его глазах появился страх. Он пробормотал: «Доброе утро, дядя Роберт», и умчался прочь. Глядя на удалявшуюся маленькую фигурку, Роберт впервые за последние годы задумался над своей внешностью. Он провел рукой по лицу, она ощутила буйную, широкую поросль окладистой бороды и, скользнув вверх, прошлась по спутанным длинным волосам. Да… Теперь он превратился в существо из детской сказки, вполне подходившее для того, чтобы пугать им детей. А впрочем, кто ему этот мальчик? Раз дядя не нравится, так пусть себе боится его.
Но глаза Рафаэля покоя ему не давали. Эти карие глаза с крапинками золота, несомненно, принадлежали к их роду. Следовательно, Софья говорила ему правду, утверждая, что это сын Пабло. Или, может быть… Нет. Так солгать Софья бы не смогла. Эта головоломка утомила его, и он отправился в свою комнату, но на следующий день все началось заново.
В своей прошлой жизни во дворце Роберт не раз менял местоположение своей спальни. Он много времени уделил поиску комнаты, которая бы его полностью удовлетворяла. И наконец, Роберт остановился на своей нынешней спальной комнате. Из всех помещений дворца лишь эти покои имели винтовую лестницу, связывающую их с балконом и которая спускалась прямо в Патио дель Инсьенсо.
В те времена он имел обыкновение по ночам спускаться во внутренний дворик и долго фланировать в окружении благоухающих растений, глубоко вдыхая их пьянящий аромат. Когда-то в центре патио росло сандаловое дерево, а вдоль стены тянулись ряды кустов мускатной розы. Теперь эти растения превратились в мусор и грязь, и Роберт больше не проводил здесь ночей. Потом объявилась Софья с ребенком. Сейчас патио был пуст и гол, если не считать сырой буроватой земли, из которой торчали несколько коричневых веточек со свежими следами стрижки. Софьей была нанята целая армия мужчин и женщин и этот дворик, впрочем, как и остальные тринадцать, подвергся массированной атаке.
Однажды, в жаркий сентябрьский полдень, Роберт, движимый подобием любопытства, поднялся по лестнице на балкон. Облокотившись о перила балкона он внизу разглядел человека, копавшего землю. Мужчина был в годах, по виду крестьянин, лицо которого, десятилетиями открытое андалузскому солнцу, стало походить на чернослив, но руки его были удивительные. Роберт смотрел на него и в душе наслаждался его работой. Мужчина хлопотал возле роз, затем переходил к деревьям. Он любовно подрезал ветки растений и ножницы в его руках не казались орудием пытки для веток, а скорее походили на изящный инструмент опытного врача, который выполняет сложную операцию. Складывалось впечатление, что его мастерство садовника способно призвать к жизни гибнущие растения. А на них уже появились крохотные, набухающие почки. Когда заладятся бесконечные зимние дожди, они выпустят молодые листочки и Бог его ведает, может быть, со временем, в саду вновь появятся цветы.
Садовник стоял на коленях спиной к Роберту и занимался окучиванием кустов, что находились в одной из ниш стены. Почувствовав, очевидно, что за ним кто-то наблюдает, он повернул голову и увидел Роберта.
– Добрый вечер, идальго, – приветствовал он Роберта. – Меня зовут Тито. Красивые цветы, разве нет?
Роберт не видел цветов, ни красивых, ни безобразных, если таковые вообще существуют. Он не сказал ничего в ответ. Мужчина только что посадил в землю ярко-красную герань.
– Дар святой, – пояснил он, указав на нишу, в которой стояла каменная статуя Терезы Авильской, на которой время оставило свои следы.
Из закоулков памяти Роберта выплыло объяснение того, почему он выбрал именно этот патио для своего времяпровождения и почему здесь ему больше всего нравилось. Тереза Авильская происходила из так называемых «новых христиан». Она была еврейских кровей. Роберта забавляло размышлять на тему, которая испокон веков являлась наиглавнейшей в их роду. И сейчас он подумал об инквизиции, которая, узнав об этой статуе, должна была бы дать свое толкование этому, прямо сказать, курьезу.
– Да, это дар святой, – сказал Роберт.
– У вас добрые руки, – добавил он.
Тито недоуменно принялся рассматривать свои руки, потом взглянул на Роберта.
– Они мне пока служат.
– А мне они могут послужить?
Казалось, эти слова идальго озадачили старика.
– Я сделаю все, что вы пожелаете, сеньор. Вы только скажите мне. – Может Анхелина и Гитанита правы? Они говорили, что хозяин никакой не сумасшедший. Хотя внешне, он немного на них походит.
– Тебе приходилось кого-нибудь брить?
Тито опешил.
– Мне, сеньор? Нет, только себя. Я ведь работал на маленькой ферме. Это на юге, идальго, на вашей земле.
Свои имения Роберта сейчас не волновали. Он давно позабыл об их существовании. Его занимал Рафаэль и необходимость выглядеть перед ним более или менее прилично, чтобы ребенок перестал его чураться и стал бы с ним разговаривать.
– Я хочу, чтобы ты меня побрил. Пойдем, поднимемся ко мне.
В его гардеробной имелась жаровня, был и уголь, который Роберт разжег сам. Сейчас угли раскалились почти добела и над медным чайником, стоявшим на жаровне, поднимался пар. Тут же лежал кусок мыла, который он обнаружил на дне одного из ящиков комода. Рядом, на маленьком столике, были разложены бритвы.
– Здесь все, что тебе понадобится, Тито. Представь себе, что я какое-нибудь дерево или куст розы. – Роберт уселся на стул и терпеливо приготовился ждать.
Через час его волосы были аккуратно подстрижены, а сам он гладко выбрит. Поначалу Тито взялся за дело с некоторым смущением, но затем загорелся и его природный талант проявился в лучшем виде. Как и советовал ему Роберт, он, возможно, представил, что подстригает куст роз, хотя голова идальго, да и весь его нынешний облик с трудом могли претендовать на схожесть со столь благородным растением.
– Вы очень изменились, дон Роберт, – сказал Тито.
Казалось, что он был удивлен не меньше Роберта.
– Вот, посмотрите, – с этими словами он поднес к его глазам зеркало в серебряной раме.
Оно было мутным, надтреснутым, но Роберт смог рассмотреть себя как следует.
– Очень хорошо, Тито, – наконец произнес он. – Я доволен.
Первая неделя октября радовала прекрасной погодой. Подходило время ужина, и Софья распорядилась, чтобы подали им пищу в маленькую столовую, выходившую на Патио Кедров. Роберт пришел туда, когда Софья и Рафаэль уже сидели за столом. В ее глазах промелькнуло удивление, но она решила этого не показывать.
– Ты так похорошел, Роберт. Я сейчас распоряжусь, чтобы накрыли и для тебя. – Она взяла маленький ручной колокольчик и позвонила. Появилась Анхелина. – Идальго ужинает с нами. Будь добра, принеси фарфор и столовое серебро. – Софья повернулась к сыну. – Рафи, скажи дяде Роберту – «добрый вечер».
– Добрый вечер, – послушался Рафи, потом хихикнул, опустил голову и начал рассматривать тарелку.
Роберт улыбнулся.
– Ну как, Рафаэль, расскажем про наш секрет?
Софья удивленно вскинула голову и изумленно смотрела то на одного, то на другого.
…Сегодня утром Роберт в одном из двориков встретил Рафаэля. Мальчик настолько удивился изменениям во внешности дяди, что не сразу даже его узнал. Но Роберт мягко с мальчиком обошелся и у того пропал перед дядей страх…
– Мы с Рафи старые приятели, – сказал Роберт. – Мы с ним встречались в Патио де лос Гатос. Этот патио еще не начали разбирать на части. Кажется, твоя армия забыла о его существовании, Софья. Поэтому Рафи и я просиживали там целые часы, разговаривали, и нам никто не мешал, разве что коты.
– Там целый миллион кошек, мама, а может быть и больше. Дядя Роберт говорит, что они там всегда жили. В старые времена слуги их подкармливали, а потом, когда слуг не стало, они кормились крысами, – добавил он таким тоном, будто это само собой разумелось. – Иногда я им носил хлеб и молоко.
Софья улыбнулась, услышав это, но самая обворожительная ее улыбка предназначалась Роберту.
Две недели спустя он обнаружил ее сидящей в бюро.
– Я тебя везде искал. Как ты нашла эту комнату? Чем ты здесь занимаешься? – Он показал на бухгалтерские книги, которые она разложила перед собой на письменном столе.
– Я попала сюда через низкую дверь, что недалеко от кухни. Мне хотелось узнать, куда она ведет. А что касается твоего второго вопроса, то я решила взглянуть на счета.
– Ты умеешь читать? – Роберт был не просто удивлен, а поражен.
– Да, – нетерпеливый жест ее руки говорил о том, что сейчас это не главное. – Роберт, я полагаю, должны быть какие-то доходы от имений в этом году.
– Откуда им быть? – Он сел на стул, которым обычно пользовался Гарри Хоукинс. – Никто не собирал никаких доходов для нашего дома на протяжении нескольких лет. С какой стати им опять начинать платить их? Кстати именно поэтому я и хотел тебя видеть. Из каких источников ты выплачиваешь" жалование всей этой прислуге?
– Я им ничего не платила, но веду аккуратные записи и обещала с ними расплатиться, как только смогу.
– Тито мне так и сказал, – вспомнил Роберт. – Тебя можно назвать героической женщиной, вот не предполагал в тебе этого.
– Ты многого не знаешь, что в доме делается. И не только в нем. – Софья с громким треском закрыла гроссбух. – Например, ты не знаешь, что в Андалузии уже нет французов. Это тебе известно?
Роберт покачал головой.
– Веллингтон в июне оттеснил драгунов на север к Бадахосу и они уже не вернутся. Теперь герильеро смогли вернуться к своей земле. Мне говорили, что в этом году великолепный урожай маслин. Поэтому я и думаю, что доходы должны быть. Может мне заняться их сбором?
– А что ты меня спрашиваешь? Я вижу, что ты достаточно освоилась в этом доме, чтобы никого ни о чем не спрашивать.
– Я всем говорю, что чтобы я здесь ни делала, я делаю по поручению идальго. Значит, мы об этом договорились, я так и думала. – Она посмотрела на него. – А знаешь, седина тебе к лицу. Особенно тогда, когда ты стал поправляться. Роберт, ты снова тот симпатичный мужчина, каким был.
Он принял этот комплимент с едва заметным поклоном и тут же высказал свой.
– А ты Софья стала еще красивей, чем прежде. И куда вся эта грязь подевалась?.. – Он обвел комнату рукой, имея в виду весь дворец. – При помощи мыла и воды ты сотворила чудеса. Но, ни мыло, ни воду нельзя превратить в золото.
– Тебя это беспокоит? – тихо и нежно спросила Софья. – Я думала, ты перестал думать о том, что станет с домом Мендоза?
– Перестал, – признался он. – Пока…
– Что «пока»?
– Пока ты мне не сказала, что после Пабло остался сын и пока я не познакомился с Рафаэлем. Софья, он очень хороший мальчик. После этого мне стало не по себе, что-то вроде стыда.
– Из-за того, что ему нечего будет получить в наследство?
– Да, из-за этого.
– Ах, Роберт. Вот поэтому я и хочу сделать так, чтобы он получил его.
– Ничего не получится. У тебя нет капитала, – снова запел свою старую песню Роберт. – Мы не имеем права ни на золото, ни на серебро, приходящее из колоний. Я передал все права на них. А без этого дом Мендоза – банкрот.
– Не совсем. Ведь осталась еще земля, Роберт? И твои виноградники в Хересе. Повсюду в Андалузии возрождается виноделие, войны же уже нет.
Прищурившись, он пристально смотрел на нее.
– Тебе удалось разобраться во всем этом? – Он сделал жест в сторону полок, забитых гроссбухами и другими документами.
– Ну, не во всем, но во многом. Ведь было же время, когда шерри составляло более половины годового дохода дома Мендозы, – напомнила она ему.
– Это было еще при царе-горохе, когда сравнительно небольшой доход означал большие возможности. А в нынешние времена давно уже не так, Софья. Возродить дом Мендоза с помощью торговли вином – пустая затея. Даже в том случае, если Англия настолько разбогатеет, что сможет опять ввозить вина столько, сколько ввозила обычно. И если Веллингтон вышвырнет Наполеона из Европы и торговля между Англией и Испанией начнет снова процветать, – даже в этом случае этого не хватит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50